"Преданность Правде"

«Ты предала меня.»

      — Смерть, в конце концов, неизбежна. Но это единственная вещь, в которой можно быть уверенным.       Лезвие клинка острое, хорошо наточенное, сияющее сталью и чистое в погибели, но это ненадолго. С улицы доносятся истерические крики и вопли людей. В длинный замкнутый коридор изредка попадают тени пламени факелов и костров, царствующих снаружи. Среди мрака и крови. Огонь всегда нёс за собой смерть, будь то пожар или погребальный костёр. Огонь всегда пылал и в моих глазах.       Руками я крепко, но с наученной лёгкостью и ловкостью сжимаю золотистую рукоять с вырезанным и из меди силуэтом льва. Это оружие служило мне уже долгие годы верностью и преданностью…       Крики становятся изредка тише, изредка ближе. Люди суетятся, бросаются, словно обезумевшие, из стороны в сторону и ищут спасение. Была бы смерть их освобождением? Или лишь мнимым облегчением? В любом случае и исходе смерть забрала бы у них боль и страх, все тревоги. К сожалению, она бы отняла и свободу. Но это было бы вполне логично.       Ты входишь в этот мир насильно, поэтому было бы вполне уместно и покидать его так же. Славу воину несёт не смерть в бою и даже не меч, а то, у скольких он отобрал жизни, насколько окунул свои руки в вязкую тёмную кровь. Моё тело, одежда и всё вокруг давно было пропитано алой вязкой жидкостью. Но даже так, когда я обнимал её, следов моих окровавленных ладоней на ней не оставалась. Чистая, незапятнанная. Огонь моих глаз не выжигал ласковой зелени в её цветной радужке. И всё же глаза её лишь изредка не были полны слёз. И всё же прикосновения мои всё ещё вызывали у неё дрожь. И всё же… Ни о чём я не сожалел, занося свой клинок…

«— В любой из концовок нашей истории мы — будем несчастны.

— Тогда давай, конец не наступит?

— Конец всегда наступает, будь то смерть или молчание…»

      — Завтра наступит и будет лучше, чем сегодня. А если нет, то скажи себе это ещё раз… — молвит теплом и болью откликающийся в сердце позабытый ею голос, напоминая и о детских кошмарах, и о ласковых руках родного дяди, утешающих её на второй год после смерти родителей…

Но что, если лучше не будет? Что, если завтра не наступит?

      Для него завтра так и не настало, но для неё рассвет стал закатом жизни. Повозку тряхнуло, и Мехре, укутанная в накидку тёмной ткани, скрывающую её от посторонних любопытных глаз, сжалась всем телом, закрыв глаза и наклонив голову.

«— У тебя глаза отца.

— Такие же горящие?

— Такие же уставшие…»

      — Однажды мы изменим мир! — скребущийся из воспоминаний звонкий, но запыхавшийся голос режет слух, и на глаза наворачиваются слёзы. — Это будет революция! Революция! — крепкие отцовские руки подхватывают её и поднимают над землёй, кружа у цветущих деревьев излюбленного сада поместья Мехре. — Обещаю! — зелёные глаза мужчины сияют счастьем и надеждой. Надеждой на то, что у него получится изменить мир к лучшему. Надеждной на то, что справедливость восторжествует. — Обещаю тебе, дочка! — жадно вдохнув не хватающий ему воздух, чуть тише молвит он, смотря в детские, мало что понимающие глаза.       Отец Алеты больше чем революционером, был мечтателем. А все мечтатели наивны и доверчивы. И хотя мир он видел мир не столько добрым, как гнилым, полным ненависти и несправедливости, он верил в то, что у него всё выйдет, всё получится. И верил, что остальные хотят того же, что и он. Верил, что между ними и англичанами может восторжествовать мир… К сожалению, хорошим людям часто не везёт. А мир не такой уж и хороший, и не так уж он хочет меняться лишь ради чьей-то мнимой мечты. Хорошие люди часто несчастны, и судьба у них тяжёлая, гнусная…       — Мы почти прибыли, госпожа… — молвит Тара, но Мехре её едва ли слышит, скрывшись в тени своей накидки.       — Твоё сердце хрупкое и чуткое, нежное. Его часто будут ранить Лета. Ты будешь любить не тех людей, не в то время и делать этим себе больно, дорогая. — ласковая ладонь матери Мехре смахивает слезу с разбитой щеки девочки. Алета хлюпает носом, сжимает маленькими кулачками подол сари своей матушки и прижимается к её бережной руке сильнее, ища утешения. Иногда дети бывают жестоки, особенно когда ты от них отличаешься. — Но я и твой отец будем любить тебя всегда, несмотря ни на что. Даже если ты будешь отличаться от остальных. Даже если будешь странной и неумелой. Даже если твои идеи и мечты будут идти в разрез с нашими. Даже если они будут идти в разрез с идеями Махадеви. Ты моя дочь. — Алета всхлипывает вновь в объятьях матери, но слёзы её прекращают идти. Даже если мир её отвергнет, у неё всегда будут её родители, мама и папа, а ещё дядя Кваху и кошка Бушра. Кошек в Индии не любили, но Алета любила.

Любила…

      Колёса повозки изредка попадая на камни, подскакивали. Следующая такая заминка заставляет Мехре, сипло вздохнув, нервно поднять глаза и осмотреться. Храм Махавидьи уже виднелся в конце неровной дороги. Вдоль украшенных палаток и увешенных гирляндами цветов повозок с подношениями богине Дурге шли люди. Они казались счастливыми в праздничной суете перед фестивалем. Но Алета знала: бедняков из этой части города на время празднования выгнали. Их не допускали к храмам, чтобы те не мозолили глаза циничным богачам из высших каст. Её затошнило. Тут же Мехре вспомнились тоскливые и полные вины глаза отца, когда он смотрел на исхудавших до костей, голодных до изнеможения, укрытых язвами и гноящимися ранами детей, покинутых и брошенных. Отчего-то всё чаще в голове Алеты всплывали давно позабытые ею лица родителей. Раньше они были лишь размытыми пятнами, но теперь…       Британские служащие следили за тем, чтобы в храмах Дурги и Калигхата не приносили никаких жертв. Чаще всего местные справляли пуджу именно там. Но в этот раз семья Басу резко поменяла планы и приказала, чтобы вся Дюжина собиралась именно в храме Махавидьи. Они имели на это право и полномочия, потому как принадлежали к брахманам, и им было лучше знать. Тем более, что в остальных, более подходящих для пуджи храмах караулили англичане, ожидая, что люди соберутся и совершат жертвоприношение…       Девадаси, встретившие Алету у подножья храма, проводили её к коридору. Шли они мимо красивых, просторных, ярких залов. Всего их было двенадцать. По одному для каждой Махавидьи, общий зал и частный…       Храм казался большим, безмерно роскошным и мнимо знакомым Мехре. В детстве, когда она ещё почитала богов и их исповеди что-то для неё значили, её сюда водила мать. Знакомые ощущения навеивали на неё ещё большую тоску. Лицо её помрачнело сильнее, слово скрывшись и вовсе под капюшоном накидки.       От каменных стен исходила прохлада, по ногам ходил лёгкий ветер, стоял запах зловонье, трав и свеч. Атмосфера в храме казалась какой-то отрешенно не земной, напоминая, что выше людей стояли священные могущественные существа.       Несколько девадаси обернулись на Алету, проходя мимо в один из залов, держа в руках пёстрые ткани и украшенные узорами шкатулки. Славные подношения. Девушки, которые вели Мехре до этого, спешно завернули в соседний коридор и пропустили её в свободный частный зал, где она могла привести себя в порядок, переодеться и немного отдохнуть.       Оглядевшись, Алета шумно вздохнула, тяжело и устало, отчего девадаси вновь взволнованно переглянулись. В их взглядах не было сочувствия, лишь непонимание и заинтересованность. Они не смели гадать, от чего молодой госпоже тягостно в праздник, и не понимали, почему глаза её заплаканы.       Мехре сама сдёрнула шнурок, державший её накидку, и пласт ткани быстро скатился к её ногам. Ещё в поместье она облачилась в чоли — топ молочно-розового цвета, совсем немного переливающийся одним из нежных оттенков лилового, ушитый золотистыми узорами, и в такую же длинную ленгу по щиколотку с двумя высокими разрезами, начиная чуть ниже паха. А чтобы юбка не поднималась чуть выше бедренных косточек, девадаси помогли Алете надеть ажурный, ручной работы пояс из золота и драгоценных камней белого цвета. Затем ей на руки одели около десятка браслетов, точно такие же и на щиколотки. Мехре устало вздохнула, когда и на её талии, а так же чуть выше рёбер, закрепили золотистые цепочки. Казалось, вес всего наряда мог приковать её к земле. Любая другая девушка обрадовалась бы таким драгоценностям, тому, как Доран одаривал её одеждами, тканями, украшениями. Но не Алета. Не тогда, когда в Индии царит голод среди большинства людей.       — Госпожа, — взволновано позвали её девадаси. Тут же Мехре, сморгнув, молчаливо приподняла руки, позволяя девушкам закрепит переливающуюся всё тем же едким золотом ткань.       Когда Алета закрыла глаза, одна из девушек приложила к её века пальцы, окрашенные чем-то блестящими. Другая накрасила ей губы. Мехре всегда облачалась в нежные лёгкие наряды. Они не выедали глаз, не привлекали насильно к себе всеобщее внимание, но ей они шли хорошо, даже отлично. Подчёркивали нежность, наивность и невинность. Даже если таковой Алета уже не была. Ей вспомнились горячие руки, опаляющее дыхание, заставляющее потерять власть над собственными телом, и его хриплый шёпот: «— Голубка…» Ей было противно от самой себя и горестно от того, что она прямо сейчас лгала самой себе…       Алете часто говорили, что она не похожа на женщин из Дюжины. Басу, например, сметающих всё на своём пути не только нравом, но и взрывной внешностью. По сравнению с ними Мехре была скорее нежным бризом или лепестками только распустившихся фруктовых цветов… Никак не львица, хищница, не змея, грозящая убить тебя своим ядом, не сокол, в чьих силах выколоть тебе глаза. Всего лишь пташка, белоснежная голубка…       Волосы Алеты оставили распущенными, заколов лишь несколько вьющихся локонов заколкой. Затем ей на голову надели золотой обруч в форме острых лучей солнца. Ласковый бережный рассвет у берегов лесных озёр в цвет её глаз…       — Улыбнитесь же, госпожа! Негоже в праздник хмуриться! — попыталась подбодрить Алету одна из девадаси, аккуратно подтолкнув её к зеркалу. На мгновение Мехре замерла в удивлении. Она была красива. Даже очень. И возможно, будь она в здравии, то собственное отражение показалось бы ей будоражащим, чарующе прекрасным и милующим глаз. Но, к сожалению, к себе она ощутила лишь отвращение и укоризненность…       Образ юной пташки был не столь статным, сколь нежным, передающим всю её ранимую натуру и сердечность. Словно сама богиня Лакшми, в чьих руках покоился цветок лотоса, — символ чистоты, совершенства и красоты. Алета была неотразима. Неотразима в своей красоте и том, что люди, видящие её, гадали лишь о том, от чего молодая госпожа так несчастна, отчего на лице её нет места для радости. Всегда молчаливая, тихая, отстранённая. От неё не исходило величественного горделивого холода, надменности, лишь приземлённость, людность и вместе с этим горькая недосягаемость. Правда была в том, что Лета Мехре не была ни человеком, ни богиней, лишь безликой душой застывшей где-то в середине непреодолимого пути, над пропастью и смертью. От того, наверняка, она и была столь одинока и покинута…

«Перестав жалеть себя, ты начнёшь ненавидеть.»

      Тяжело сглотнув, Алета бросила взгляд на собственные подрагивающие ладони и тут же ступила вперёд, направляясь в общий зал, откуда с каждой минутой доносилось всё больше голосов. Гам заполонял собою весь храм.       Помещение, украшенное к ритуалу, пустовало некоторое время. Там и тут суетились девадаси, завершая приготовления. С крупной фрески, нанесённой на всю стену, за людьми наблюдали могущественные богини, пышущие яростью и излучающие силу. Они ждали подношений, жертв и крови. По спине Мехре прошла зябь.       Несколько мгновений оглядываясь среди толпы и едва узнаваемых ей лиц, Мехре ощутила панику. Члены Дюжины и значимые люди были ей знакомы и едва ли вовсе. Наверняка, в далёком детстве она встречала уже их, возможно, даже говорила с некоторыми. Но после смерти родителей и исключения её семьи из тринадцати главных семей, Алета перестала посещать все подобные этому мероприятия. Долгие годы она жила в отшельничестве, и если говорить правдиво и честно, то была этому несказанно рада. Ей не хотелось видеть лиц предателей. Но теперь ей предстоял более трудный путь — влиться в бурную, полную секретов, лжи и слухов жизнь подлых змей. Она не была уверена, что готова к этому, особенно в одиночку.       — Лета? — женский голос был звонким и заметным. Мехре обернулась и удивлённо испустила вздох. Перед ней стояла высокая, по меркам других индианок, статная и очень красивая девушка. Мехре невольно мазнула взглядом по её красиво сидящему на стройной фигуре наряду из, вероятно, очень дорогих, потому блестящих фиолетовым оттенком тканей. На ней было много золота и украшений, камней аметиста и значимых рисунков хной. Дивия Шарма — с лёгкостью, даже через много минувших лет, узнала давнюю подругу Алета. Та выросла, стала совсем взрослой и очень уверенной в себе. Она внушала величие и силу, желание идти всем наперекор. Та, кто поведёт за собой…       — Здравствуй, — неуверенно полепетала Мехре, метнув глаза к лицу девушки. — Деви…       На лице у Шарма тут же появилась лёгкая теплая и такая родная улыбка, в ответ на что сердце в груди у Алеты заныло. Как давно она её не видела! Как сильно скучала в детстве, выплакав все слёзы. Мехре вновь помрачнела, и ладонь Деви легла ей на плечо, понимающе сжавшись. Казалось, девушка всё поняла. А может, просто знала её тяжёлую судьбу. Наверняка знала…       — Дор… — она прокашлялась. — Твой муж попросил меня, приглядеть за тобой. Ладно? — она вновь приподняла кончики пёстро накрашенных губ. Но на этот раз бегающие глаза выдали её неловкость.       Алета лишь кивнула и поддалась тому, как Шарма повела её в центр зала. Толпа расступалась, завидев молодую госпожу, готовящуюся возглавить свой род, а после перешёптывалась, признав в Алете — отданную на растерзания палачу. Так молвили за её спиной. Но, возможно, то было лучше, чем: «Дочь предателей!»       — Как ты? — Деви молвила тихо, но более дружески, словно они все эти годы и не забывали о друг друге. Точно не она. Мехре свела брови и опустила взгляд, промолчав. Жаловаться ей не хотелось, да и после вежливо было бы спросить — а как сама госпожа Шарма? А Алета знала, что дела у неё не так уж хороши. Родители давно покоятся, опекун, то есть брат — погиб. А саму её желали выдать замуж за англичанина и не абы какого. Теперь же ей на голову ещё и нежеланный родственник свалился.       Они остановились перед алтарём. Это было место для семьи Шарма. А место, где должна была стоять Мехре, пустовало пока что. Но если не она, так Доран вскоре должнен был занять его. Но пока ещё есть возможность, ей бы хотелось побыть рядом с Деви. Или вернее будет сказать чего бы ей не хотелось?

«— А ты хотя бы раз лгала мне?

— Лгала.

— Как много?

— Правильно будет сказать — как долго…»

      В просторном помещении, куда пробивались редкие тёплые лучи закатного солнца, собралось множество людей. Дорогие наряды выдавали в них представителей знатных семей. Среди нескольких десятков лиц Деви указала Алете на несколько выдающихся:       — Вон то Парсады и Тхакуры, а за ними Банерджи, — Шарма повела пальцем в сторону, тихо нашёптывая Мехре у самого уха. — А тех ты должна знать: Рай, Дубеи и, конечно же, Басу. — за ними шли все прочие.       Наследники прибывали один за другим, планируя выразить своё почтение богине Дурге.       — А это… — затянуто протянула Алета, метнув взгляд к Деви. Та весело улыбнулась. Обстановка смягчилась, и рядом с Шарма, Мехре быстро почувствовала себя в безопасности, укрытая от посторонних взглядов. Хотя и дурная тревога всё же неизменно настигала её…       — Это господин Махаджан разговаривает с Раджем, а недалеко от них Мохан, — лёгким поклоном здоровающийся с близняшками Басу. Алета улыбнулась при их виде. Те, заметив её и ещё одну свою близкую подругу, помахали им. Но на лицах Сарасвати и Радхи большой радости не было, лишь какая-то тревога и непонятный испуг. Они стояли скрытно, переглядываясь, общались полушёпотом. Мехре съёжилась, заметив и тень, мелькнувшую на лице Деви. В Дюжине спокойствию места не было.       Затем сердце Алеты сделало болезненный кувырок, когда она заметила своего мужа, говорящего с Видией о своих делах. Женщина, заметив её взгляд, сразу же ответила лёгким прищуром и искрой. Доран же обернулся из-за плеча, и на мгновение его жёлтые глаза, точно кошачьи вспыхнули. Несколько секунд зрительного контакта, и его взгляд скользнул по наряду Мехре, по её телу. Кончик его пухлых губ приподнялся, но прежде чем Алета насупилась ещё сильнее, он отвернулся. Тогда же её сердце забилось снова.       Алету тошнило. Тошнило лишь от мысли о том, что совсем недавно его грубые руки с такой нежностью ласкали её тело. И ей это нравилось. Нравилось. Но тогда она ещё не знала, сколь они запятнаны в крови. Чего ты ожидала, слыша его прозвище — палач? Она не знала. Но о том, что в ту треклятую ночь она вышла из спальни, жалела как никогда…       Мехре попробовала отвлечься на тихий лепет Деви и на перешёптывания остальных. Некоторые с презрением отзывались о пристальном внимании со стороны английских офицеров, что патрулировали улицы и ближайшие храмы. Выискивали, где соберётся Дюжина. Было очевидно, что ритуал случится, и никто не станет пренебрегать таким важным событием, как дурга-пуджа. Вопрос состоял лишь в том — где? И скоро им станет всё известно. Однако у знати была пара часов, чтобы успеть всё сделать.       Предвосхищая торжество, готовые воспевать и чествовать Дургу, все вокруг суетились и радовались одновременно. Алета чувствовала себя всё ещё не в своей тарелке, но гам голосов медленно заглушал это чувство погружая, её в светлые воспоминания о детстве, где в храмах, куда водила её мать, молились люди.       Внезапно рядом с Деви возник Анил, её дядя. И сразу обратился к девушке с наглым лицом:       — Племянница… — в его голосе послышалась неуверенность. Алета искоса оглядела не слишком высокого, коренастого, грубого чертами лица мужчину в отличающемся от остальных наряде. Говорят, он долго путешествовал заграницей. — Ты уже заняла место Шарма перед алтарём.       — И? — голос Деви был уверенным и звонким, но Мехре невзначай сжала ладонь давней подруги, словно пытаясь её поддержать. Доран много рассказывал о происходящем за стенами поместья. И Алета знала, что Анил во многом надеялся стать главой семьи Шарма. С чем Дивия была, конечно же, не согласна. Она многое сделала для того, чтобы у неё был хотя бы шанс возразить тем, кто считал, что роль девушки значится в том, чтобы сидеть дома и как можно более старательно вынашивать наследников. То, что в Басу был матриархат, мало кого волновало. Разница между львицами и остальными огромна…       — Я признать, думал, что мы займём наше место вдвоём. — Анил прокашлялся, его глаза забегали из стороны в сторону. Права, как такового, чтобы приказать племяннице освободить место Шарма, он не имел, но побороться за него отчужденно хотел. — Ведь главу семьи ещё не определили, — бормотал мужчина. — А вот так приходить и всё делать самостоятельно?.. — попытался пристыдить мужчина племянницу, но не вышло.       — В таком случае вам следовало приехать раньше. Есть проблемы? — Деви хмыкнула, но глаза её остались холодны и презренны. Шарма бросила на дядю равнодушный взгляд, полоснув им по его смуглому лицу. Анил коротко мотнул головой и отвернулся, стушевавшись.       — Нет. — коротко метнул тот. Алета заглянула в глаза Деви. Та всё ещё смотрела на дядю, и она с лёгкостью прочитала у неё во взгляде: «Прячь глаза, правильно. Лучше не зли меня, особенно сегодня…» Мехре легко улыбнулась. Хотелось бы и ей быть столь сильной и так же уметь отстаивать себя и свою точку зрения. Но дерзости в ней было мало, лишь мягкость от отца и сердечность от матери.       Алета перевела взгляд на двойняшек. Радха выглядела скованной, прятала под тёмной тканью живот и изредка озиралась на Раджа. Амрита стояла рядом со своим женихом. Мехре узнала её быстро, та присутствовала на её свадьбе, хотя из толпы не решилась к ней подойти. Да и Алета тогда не то чтобы желала говорить с кем либо. Сюжет немой сцены казалось понятен всем, кто хотя бы немного был посвящён в её детали. По крайне мере, глядя на лицо Деви, так думала Алета. Она лихо посмела предположить, что, вероятно, тайна, которую все они хранили, могла многих погубить. Но ей, к сожалению или к удаче, тайна эта не открылась. Она слишком мало была посвящена в жизнь за пределами своей клетки, за дверьми поместья…       Откуда не возьмись, возникла Сарасвати Басу, едва слышно шепнув:       — Даже смотреть на это тошно, — она сощурилась на манере своего дяди. Алета поникла.       — Любовь делает нас беспечными и глупыми. — ответила, метнув глаза, Шарма. Мехре же лишь слушала, не зная, о чём говорят девушки.       — И это непозволительная роскошь в нашем положении. — Сарасвати придвинулась ближе. Её глаза встретились с насторожёнными глазами Мехре. И тогда она шепнула: — Кто угодно, Алета, но не мы. — они говорили загадками, но Мехре нужно было видеть весь пазл, чтобы сложить детали. У неё же был лишь один кусочек.       — Не ты ли говорила, что сделать с этим ничего нельзя? — пробормотала Шарма. Близняшка Басу лишь горько улыбнулась и шагнула назад. Мать подзывала её, и Сара, метнув последний взгляд к Алете, развернулась. — Чувства есть чувства. — в этих словах ощущалась горесть и тоска. По коже Алеты пробежала дрожь. О чём говорила наследница Шарма? Неужто полюбила англичанина, за которого ей судили выйти замуж и за такой короткий срок?       Но затем глаза Мехре последовали за тем, куда смотрела Дивия, и невольно вздохнула. В дали комнаты стоял Рам Дубей. Тут же в голове Алеты вспыхивают воспоминания о дне, когда она отправилась после ссоры с Дораном в храм, как после разговора с Рэйтаном: «— Мы сами пишем и творим свою судьбу, госпожа Мехре.», она услышала женский звонкий смех, преследующий силуэт второго сына семьи Дубей. Той девушкой, «— Ракшаси, не здесь…» была…       — Ты… — ошарашенно мямлит Алета.

Той девушкой была Дивия Шарма. О боги…

      — Жизнь сложна во всех её проявлениях, — Деви молвила так, словно давно знала Мехре. Но между тем, как они были дружны в детстве, и тем, кем они стали сейчас, была огромная пропасть. — Тебя губит то, над чем ты и сам не властен… — Шарма, тоскливо хмыкнув, глубоко вздохнула. Её руки дрожали. Она через силу отвела рвущий душу изнутри взгляд от Рама, и посмотрела на побледневшую подругу.       Чувства и любовь не были запретом. Но не когда вы из семей Дюжины. Не когда вы не помолвлены. И не когда она принадлежит другому, обещана и это столь важно. Дивия Шарма должна была стать мостом между пониманием, чего хочет народ Индии и Англии. У Деви была миссия, и к сожалению, лишь она могла с ней справится. И всё же любить она должна была другого. Но любила — Рама Дубея. Алета поняла это по тому, как блестели даже в тоске её глаза, и по тому, какая надежда таилась в них.       — Горькая правда… — сиплым шёпотом молвила Мехре, опустив плечи. Было ли счастье в том, чтобы кого-то и вовсе любить?       — Лучше сладкой лжи. — кивнула Деви. — Пообещай мне, — Шарма сжала ладонь Алеты. — Что никому не расскажешь. — она просила искренне, без угроз и надменности. Излив душу, хотя и говорила загадками. Теперь она просила сохранить секрет. Не дать ему разрушить чужие жизни. Она знала, сколько стоят её неправильные чувства…       — Но зачем ты мне рассказала?.. — сведя брови и придвинувшись ближе, заглянув во влажные от подступивших слёз глаза, молвила Мехре.       — Так нужно. — лишь коротко ответила Деви, отвернувшись. Она вздохнула. — Или мне кажется, что так будет правильно.       Алета не понимала, от чего давняя подруга доверила ей столь губный секрет, столь тяжёлую ношу, но пообещала самой себе, что сохранит его. И Дивии она тоже поклялась:       — Я никому ничего не скажу, обещаю. — пролепетала она, переплетая их пальцы, обернувшись к алтарю. Церемония вот-вот должна была начаться. Алете бы надо идти к своему месту, но… Она продолжила: — Как ты смирилась? Как согласилась на столь жестокую участь? Ты ведь любишь… его…       — Я не смирилась, Алета. — взгляд Деви скользнул к полу. Она вдруг стала совсем серьёзной. — Никогда не смирюсь. — а затем её глаза наткнулись на кого-то позади Мехре, но тут же вернулись к девушке. — Впрочем, как и ты… — она горько улыбнулась и качнула головой. — Мы ведь похожи, и судьбы наши тоже имеют столь много сходств… — толпа начала утихать. Ритуал вот-вот должен был начаться, и Шарма подтолкнула Алету назад, идти к её месту. — Но, надеюсь, ты моей участи не повторишь. У тебя есть шанс стать счастливой и обрести что-то значимое, очень важное, а потому… — слова её были размытыми, расплывчатыми, словно вовсе и не она говорила.       Дальнейших слов Мехре уже не слышала. Она, прижав ладонь к груди, шагала в сторону, где должна была стоять, словно на распятье. Доран смотрел на неё. Лицо его было непроницаемым, в отличие от острого губящего взгляда. Руки сложены за спиной, осанка идеально ровная, твёрдая и уверенная, а плечи напряжённые, стальные. Доран Басу внушал страх, силу, и люди, завидев Алету, расходились, боязно поглядывая на палача Басу.       А приходит ли любовь с первого взгляда или совсем не скоро? А приходит ли она вовсе? Возможно, настигает бурей, несносным пламенем пожара или землёй, расходящейся под ногами.

Она была готова провалится под толщу пыли, грязи…

      — Мы должны поговорить, — хриплый низкий голос Дорана заставил всё тело Алеты сжаться, словно вот-вот и резкая искра боли пронзит её. Но за его словами не последовало ничего, кроме горести и опустошения. Потому она лишь поравнялась со своим мужем. Оставив приличное расстояние, сделав шаг назад. Остановится позади него будет лучшим вариантом. Лучше она будет смотреть ему в спину, чем он ей. Так она хотя бы едва ли, но будет чувствовать себя в безопасности, хотя это и не так. Казалось, что чем дольше его взгляд на ней, тем больше он знал, тем легче ему было всё понять…       Но Доран уже смотрел на неё так, будто всё знает. По правде говоря, честности между ними никогда и не было…

«— Сегодня будет знаменательная ночь.

— Но мы даже не знаем, что будет на рассвете.»

      Когда наступило время для проведения ритуала, к алтарю ступил Рам. Он был собран, разноцветные глаза внимательно смотрели на затихшую толпу. Его вытянутый силуэт медленно и вязко обволакивал дым благовоний. В эти секунды он и сам походил на божество: спокойный, тихий, величественный. Он никогда не повышал голос. Слоило ему заговорить, как все вокруг сами замолкали.       Многие в этом зале были сильными и выдающимися личностями. И в такие мгновения Алете казалось, что она вовсе бездарна. Люди редко её слушали, а она редко к ним обращалась. У неё не было выдающихся талантов, помимо умения танцевать, но и оно было не идеальным. Даже готовка ей давалась с трудом. Она была красива, но в мире столь много прекрасных девушек. Она была умна, но не настолько чтобы в одиночку управлять даже собственным именем. У неё был слабый характер: не решительная, молчаливая, загнанная и боязливая. Люди ею не восхищались, скорее сочувствовали. И всё же она здесь, среди знати стоит в первых рядах. Но достойна ли она этого?       Издалека, с самого конца зала за Дубеем наблюдал Рэйтан.       — Абсолютное счастье во всём счастье, Благая, все цели, через Кого достижимы, — начал говорить непонятливыми заговорками Рам. — Прибежище, Трёхокая и Пречистая, о Наряни поклонение Тебе! — воскликнул он, раскинув руки, и все вокруг покорно склонили головы, внимая его обращению к богине Дурге. — О Брахмана образ! Вечно Благая! Ты — форма Высшего Блаженства! Совершенства даруй, о Богиня! О Наряни! Поклон же тебе! — все выпрямились и вновь поклонились. Сердце Алеты загрохотало громче, и от чего-то кончики её пальцев начали пульсировать. Молва Дубея проходила мимо её ушей. Мехре сглотнула и едва устояла на ногах, когда при следующем шорохе дорогих одежд все вновь поклонились. По залу прошло невнятное длинное «Ом…» а за ним раздался какой-то металлический продолжительный звон или колоколов, или…       — Ом! Великая Дурга! — молвили ту же все, покорно склонив головы. Алета молчаливо повторила за толпой.

Смешаться с толпой, стать незаметной, невидимой…

      Люди не замечали её метаний и непонятного бормотания под нос. Доран, стоящий спереди неё, не оглядывался. Лишь пронзительный взгляд аватара Шивы устремлялся ей в спину…       — Ом! Непобедимая Дурга! — воспела толпа. — Ом! Вечно благая Друга!       Алету затошнило. В глаза у неё темнело, становилось тяжело дышать от того, как много людей было в зале. Она словно входила в транс под бубнежом мантры. Скорее теряла сознание…       За Рамом последовала Видия и Радж, которые тоже чествовали богиню для символичности. Рам Дубей же из залы исчез, но Алета этого не заметила. А если бы и заметила значения бы не придала. Думая лишь о том, как бы не потерять сознание. Устоять на дрожащих ногах ей было сложно, но и отойти в сторону она не могла, упадёт. А этого ей крайне не хотелось. Грудь сжимало так сильно, что казалось, вот-вот и что-то внутри лопнет, разорвавшись алой жидкостью, кровью.

Весь мир и его законы подчинялись Дурге, но именно руками наследников правящих родов она выражала свою волю…

      Мантра становилась в ушах Алеты всё тише, а тишина громче, мир дальше, а шёпот ближе. Она испуганно водила взглядом искоса по лицам других людей, но те, кажется, ничего не замечали. Именно тогда чужое дыхание, невесомое, но ясно ощутимое, пустило по коже Мехре разряд. Она вздрогнула и крепко сжала кулаки, впившись ногтями в ладони. Она зажмурилась, словно ей было велено не открывать глаз. Донёсшееся шуршание одежды подсказало ей, что нужно поклониться…       — Смерть — лишь первый шаг… — в воздухе витала опасность, и по нему же заскользил пробирающий ужасом до костей голос… Алета не знала, кому он принадлежит, но точно была уверена, что знать она и не хочет. — Смерть — весь смысл жизни, конец и начало цикла. — за одним голосом последовал едва слышный, воспеваемый хор из уносящихся болью…       Голос, шепчущий ей, был женским, но описать его как-то конкретно или чётко было нельзя. Он не имел тональности, тембра или манеры, и ему фонили ещё сотни таких же. Алета точно и не была уверена, что и вправду что-то слышала… Но слова в её голове звучали очень чётко, как заговор или заклинание. Отвлечься от них было невозможно. Потому, когда толпа вновь склонила головы, она осталась стоять прямо.       — Лишь познав смерть, можно стать той, кто знает Мир. Кто знает Жизнь. Кто скажет правду и покажет истину… — дыхание вновь поскользило по шее Алеты вновь, она была готова заплакать от ужаса, но глаз всё равно не раскрыла. — Сандхья… и рок этот неизбежен. За одним последуют сотни… За другим последуют тысячи… Но лишь один будет нести мою вол… — прошептала… Тёмная Мать.       Мехре громко вдохнула. Эхо воя из сотен голосов ударилось о каменные стены храма!.. И тут же она обрела возможность снова видеть. Все люди в зале смотрели на неё. Почему? На их лицах был неописуемый ужас… от уведённого. Что с ней? Все широко распахнутые глаза были устремлены к ней, все бледные лица взирали к ней. Зачем? Все отступили, разошлись. Лишь Доран остался на своём мести. Но и на его лице, был неизбежный страх… Прости…       Хор из сотен голосов, походящий на пение, которым воспевали покойников перед подготовкой к их последней дороге, вновь разошёлся по залу волнами. Пламя свечей затрепетало, и в этот раз вой услышали все.       Алета, скользя глазами от искажённого страхом и паникой лицам, дышала всё громче. Она тряслась, дрожала, словно вот-вот и упадёт. Её полные отчаянья и обречённости глаза остановились на размытом силуэте Дорана. Он что-то крикнул, но она так и не услышала. Увидела лишь, как он тянет к ней руки, пытается схватить, удержать, словить. Прижать к себе и, может быть… спасти? Мехре сильно и резко дёрнулась, когда вновь услышала отчужденный голос. Напряглась, чтобы разобрать слова. Казалось, важнее этого сейчас дела быть не может…       Голос становился всё громче, шёпот — всё разборчивее, вот-вот удастся услышать внятную речь…       — Спасти?.. — а за ним ехидный смех. — Защитить?.. — и тут же полная серьёзность в голосе. — Я дала тебя дар! — почти озлобленно, со сквозящим рычанием. — Узри же дитя! — громко воскликнула Тёмная Мать, свечи в храме погасли, гул ветра отразился от стен, и все люди в зале закричал, завопили, отшатнувшись назад, падая и забрасывая руки вверх, словно обезумевшие, хватаясь то за собственные лица, то моля всех богов о спасении. Алета не смогла устоять и тоже упала на колени, схватившись за голову. Боль пронзила разум, и она закричала, вырывая собственные волосы…

— Узри же!

      Перед глазами вспыхнул незнакомый образ… Везде огонь, хаос и сражения. А в центре этого, спиной к ней стояла укутанная мглой и тьмой девушка. Она медленно оборачивалась, чтобы показать своё безликое лицо. Её глаза пылали красным. В руках уверенно она сжимала меч, по лезвию которого катились капли крови…

— Истина для тебя будет правдой! А ложь ты знать уже не будешь! Укажи… Укажи, дитя!

      Но все и всё следом исчезает, и тьма становится самой правдивой явью. Алета теряет сознание и погружается в непроглядный мрак, за которым слышит лишь крики и грохот. Мольбу и прощение… В храме раздавались женские выкрики, визги, множество мужских голосов их преследовали. Но страшнее всего было услышать лязг схлестнувшихся клинков. Этот сумбур звуков погрузил Алету с головой в вязкую алую жидкость, кислую на запах и солёную на вкус… Кровь.       Свет, пламя и вспышки огней были столь ослепительны, что на мгновение Мехре показалось, будто она и вовсе потеряла зрение. С настенной фрески, куда падал яркий свет горящего где-то пламени, на неё смотрела женщина с четырьмя руками и голубой кожей. Она держала оружие и что-то выкрикивала, а может и… шептала. Глаза её были красными. На фреске была изображена богиня…

— И воспылали храмы! Огонь окутал всё в округе! И тогда на землю, по следам Кали, ступили Дэвы и Ракшасы! Демоны — пожиратели людей…

      Алета испугано, растерянно оглядывается, не понимая, где она, как и когда сюда попала. Ушла, исчезла из общего зала. Крики, брызги крови, лязг клинков заполнили собою храм, превращая его в место кровавой бойни. Среди подобного хаоса нельзя было разобрать, где свой, а где чужой. Где живой, а где мёртвый. Месиво из человеческих тел ошеломляло. Мехре, не в силах бежать, лишь смотрела, как кто-то сражался, кто-то пытался спастись, а кто-то истекал кровью от полученных ранений…       Среди толпы она смогла уловить смысл того, что все они кричали — англичане! Это были они. Но почему тогда сейчас перед её глазами её народ бился против друг друга? Брат на брата. Напряжение в Дюжине подошло к необратимой точке и взорвалось алыми брызгами. Теперь они противостояли друг другу. Англичане, вероятно, могли даже и не нападать так сразу. Прибыли в храм, чтобы всех разогнать. Но напряжённая и озлобленная внутренним противостоянием Дюжина воспротивилась. Неповиновение теперь каралось очень жестоко. Столкновение и конфликт были лишь вопросом времени.       Алета не знала, кто начал первым, но в этом сумбуре всё теряло свою важность. Единственное, что крутилось в голове — как она здесь оказалось? И где остальные? Вот в чём она не могла никак разобраться. Что произошло мгновение назад и как она очутилась совсем в другом месте, ей было неизвестно и неведанно, а потому вызывало лишь больший страх и отчаянье.

Она совсем одна. Совсем как в детстве. И вокруг нещадный хаос…

      Громкий бой колоколов и вой не людей, чего-то дикого, страшного оглушал. По полу шла вибрация из-за топота метающихся из стороны в сторону людей. Падали свечи, цветочные венки усыпали пол. Алета прижалась спиной к плиточной стене. Её ногти впились в ладони, и у неё перехватило дыхание…       Мимо пронеслась женщина, волоча за руку маленькую девочку, свою дочь. Она плакала, по щекам её катились большие слёзы. На мгновение взгляд Мехре столкнулся с бездонными стеклянными глазами этой девочки, и в отражении она себя не узнала…       Тени мимо несущихся людей загородили её от жёлтого пламени огня, проникающего бликами внутрь. Алета периодически видела совсем неизвестные ей лица, изредка едва знакомые. Здесь она многих не зала, но именно некоторые столь сильно отличались. Они не были похожи ни на офицеров, ни на кого либо из Дюжины или местных посетителей храма. Они были другими.

Смерть, боль, хаос…

Было ли это концом, если начало шло после смерти?

      В одном из углов коридора, за колонной, испачканной чужой кровью, Алета уловила знакомый силуэт Радхи Басу. Девушка выглядела крайне испуганно. Растерянный взгляд блуждал среди этого безумия, пытаясь зацепиться хоть за одно знакомое лицо. Ей нужно было как-то добраться до матери и дяди, чтобы вместе сбежать. Мысли Мехре понеслись к воспоминаниям о сбитом с толку Доране. Был ли он напуган? А если был, то почему? Что он ощущал в тот момент, когда тьма над ней нависла куполом, женским силуэтом смерти. Ей вспомнились его широко раскрытые глаза, глядящие на неё со столь сильным страхом и волнением. Он был готов бросится к ней, сразится с самой судьбой. А затем Алете вспоминалась его кровожадная улыбка — оскал, когда он заносил свою саблю…       Из противоположной стороны храма донёсся ржавый вопль Видии, машущей дочери обеими руками:       — Радха! Сюда! Мы здесь! — взволновано кричала госпожа Басу. Такая сильная, свирепая, она излучала отчаянье…       Затем Алете на глаза попался и палач Басу. Доран, на чьё лицо падала тень, крепко сжимал свой клинок и, защищая свою семью, раскидывал врагов в стороны. Словно лев, бьющийся за свой прайд, — подумалось Мехре, прежде чем горячие брызги заставили её, сильно дёрнув головой, зажмурится. Её трясущаяся рука тут же прижалась к щеке. Она боязно под чей-то незнакомый визг распахнула трепещущие веки и увидела на немеющих пальцах бордовые разводы. Её глаза наткнулись на падающее к земле тело мужчины. Шея его была разрезана, а за спиной его стоял — враг. Лихо глядящий на Радху. Алета поняла — она следующая.       Но старшая дочь Басу, двинувшаяся с места в сторону родственников, ничего не замечала. Она неуклюже лавировала между людей, сильно прижимая ладонь к животу. Она старалась не привлекать лишнего внимания. Но уже было слишком поздно. Алета не могла отвести от неё глаз. Внутри всё сжалось от волнения. Она коротко сделала неуверенный шаг вперёд, качнулась и сделала второй, на третий подворачивающиеся ноги удержали её и тогда она что есть силы последовала вдогонку за мужчиной. Ни Радха, ни Видия не видели незнакомца, торопно двигающегося к одной из близняшек. Доран был занят другими нападающими.       — Ещё немного… — Мехре стиснула челюсть так сильно, что почувствовала, как заскрипели зубы. Половина пути была пройдена. Она почти нагнала их, но незнакомец всё быстрее приближался к Радхе. Алета поняла, она не успеет.       Крепкий мужчина начал прорываться к Басу, расталкивая всех на своём пути. Алета следовала за ним, не решаясь бежать. Как ей остановить его? Как спасти подругу? Враг видел свою цель и шёл к ней, а общий шум скрывал его.       Сердце Мехре перекатилось, тело бросило в жар. Мир показался ей вдруг таким мизерным, таким опасным. Она в шаге от мужчины, а он в шаге от неё, замахивается над Радхой окровавленной саблей. Давление в голове отдало сильной болью. В глазах у Алеты темнело от ужаса. Медлить было нельзя. Она, едва не сорвав голос, прокричала подруге:       — Радха в сторону! — завопила так громко, как только может, но Басу лишь испуганно обернулась. В глазах у неё блеснуло отражение смерти, а может и мужчины с саблей. Глаза Алеты были широко раскрыты, она видела всё, но казалось, что мир ей, как и собственное тело, больше были неподвластны. Собственное колотящееся сердца не давало ей сделать и вдоху. Мехре, не думая, кинулась вперёд.       Если умереть так за что-то важное, ценное… — шептала она сомкнутыми устами. Время словно замедлилось. Она видела лишь как лезвие несётся к голове Радхи и как она загораживает её собой.       Кровь Мехре отливает от рук и ног, вливаясь в сердце, готовое разорваться на сотню осколков или кусков. Оно давно разбито. Ладони в миг становятся влажными от холодного пота. Что-то мерзкое вяжется между грудной клеткой и душой…       — Дитя! — сотней голосов прозвучал оглушительный шёпот, а может и вопль, и время двинулось вновь. Мехре зажмурилась. Её тело стало каменным. Врезавшись в близняшку Басу, она по инерции заставила её лететь к каменному полу. Та вскрикнула и выгнулась в спине. Но меч проскользил мимо неё. Она осталась жива.       Алета глухо не смогла сделать вдоха. Лёгкие переполнились ужасом, её слезящееся глаза распахнулись, забегали, глядя на бойню и на Радху. Басу побледнела так, словно жизнь отошла от неё. Взгляд её стал мутным, как бывает перед обмороком. Топот людей оглушал, они едва не давили их. Сердце в груди колотилось, словно бешеное. Она сама едва не умерла, но главное — спасла подругу. Она спасла её…       Поздно опомнившись, что враг ещё жив и всё ещё может убить их, Мехре испуганно резко обернулась назад, и колесо сансары сделало новый оборот. Сотня жизней взамен на другие. Вновь её тело окаменело, и единственное, что она могла сделать — это отчаянным взглядом следовать за клинком, несущемся к ней…       Отблески пламени ослепляют Алету. Паника накрывает тёплым одеялом и новыми ледяными волнами. Бесконечными потоками, не дающими ей набрать воздух полной грудью. Утони, захлебнись в кипящей густой крови. Радха рядом заклято забормотала: — Боги, боги! — она всем телом пыталась загородить собственный живот, отчаянно пинаясь ногами от пола, чтобы отползти, но от ослабшего тела у неё ничего не выходило. Мехре коротко, сипло сделала вдох. Её тело напряглось каждой клеткой. Готова ли она была к смерти? Ещё несколько месяцев назад она посчитала бы это спасением, теперь же…       Избавится от пустоты внутри ты никогда не сможешь, лишь обратив её ненавистью или любовью…       Толпа за спиной Алеты и Радхи начала рассеиваться. Причиной тому стал Доран. Но девушки его не видели, как и своего спасения. В порыве ярости палач опрокидывал одного за другим. Кто путался под его ногами, свой это был человек или чужой, не имело значения. Следом за ним пробивался Радж Дубей, готовый разорвать за любимую любого.       Алета обречённо подтягивает ноги к груди. Сердце с каждым гулким оборотом стучит сильнее, время казалось нескончаемо томной рекой. Полной мёртвых тел. Разум шептал: — Ну же, смерть это то, чего ты желала! — спасение от этого хаоса, от всего, что норовило разорвать её трепетное сердце, душу и тело. Мехре, наощупь найдя ладонь Радхи, сжимает её, словно прощаясь, крепко-крепко зажмурив глаза.       В голове почему-то вырисовывались знакомые воспоминания, и Алета в последние мгновения задаёт себе безмолвный вопрос: Это ли чувствовали, видели те трое мужчин, прежде чем палач их обезглавил? Это ли чувствовали её родители?       Время для Алеты потеряло значение, потому даже когда ей показалось, что смерть должна была уже наступить, и она загнанно искала боль в собственном теле, глаз открыть она не осмелилась. Боясь что то, что ждёт её по ту сторону и есть вой людей и крики невинный… А может, она уже давно умерла? Давно погибла?       Доран, не церемонясь, схватил нападавшего за плечо и прижался к мужчине торсом. Процедил сквозь крепко сомкнутые зубы:       — Умри, — голос его показался столь диким, что смертельный ужас на лице незнакомца показался прежде, чем острое лезвие фамильного клинка Басу вошло в его живот. На ткани распустился кровавый цветок. Вогнав оружие по самую рукоять, Доран прокрутил его несколько раз, не оставляя ни единого шанса на выживание. Изо рта мужчины хлынула густая бордовая кровь. Жестокость была присуща льву рода Басу, и он не собирался её отвергать. Смерть врага приносила ему удовольствие, и оскал его был безумным.       Доран оттолкнул мужчину от себя, и тот рухнул на пол, в муках доживая свои последние мгновения. Алета, почувствовав, как что-то коснулось её лодыжки, на этот раз не смогла сдержать пронзительного вопля, вырвавшегося из лёгких. Она, отталкиваясь ногами, поволочилась назад, дёргаясь, словно безумие завладело ею. По щекам Мехре хлынули горячие, словно густая кровь, слёзы, но глаза она так и не раскрыла.       Лучше тьма, лучше незнание, лучше… — тихо шептал ей разум, прежде чем на её предплечья легла тяжёлая хватка. Алета взвизгнула ещё громче и двинулась корпусом назад, в гнусной агонии пытаясь вырваться. Но ей этого сделать не позволили. Сильные руки потянули её вперёд и с пугающей лёгкостью подняли. Собственные ноги Алету не удержали и тогда её перехватили под колени, прижав к груди. Объятия, в которые её притянули, показались ей самыми безопасными. Неужели за пеленой смерти, наконец, наступает покой? А может, просто смирение…       — Голубка, — низкий хриплый шёпот обжог висок дыханием. Голос был Алете знаком, и вместе с паникой и страхом внутри всё хлынуло в небытие. Она прижалась к широкому мужскому торсу ближе, крепче, сильнее. Лишь бы не отпускал, лишь бы обнимал, лишь бы не оставлял одну…       Доран Басу нёс смерть своим клинком. Его же пламя и было для Мехре самым что ни на есть спасением…       — До… — из её горла вырвался всхлип. Тело Алеты слабое, уязвимое всё ещё сильно тряслось, но ни ударов от бегущей прочь толпы, ни криков готовящихся к гибели людей, ни занесённого клинка над её шее не было. Она не видела, не слышала, не чувствовала. Таким ли она представляла покой? Безмятежность, тишина и тьма…       — Не открывай глаз. Никуда не смотри. — скомандовал Басу, когда Мехре попыталась оглядеться. Он прижал её голову к своей сильно вздымающейся груди. Огонь тёк по его жилам. А ей не нужно было видеть того, что творилось вокруг. Он боялся, что иначе она не выдержит. Иначе сломается…       Не он ли в их первую встречу этого и хотел? Был готов саморучно ранить, превратить в убогую птицу без крыльев, что уже не сбежит. Будет покорно склонив голову слушаться и подчиняться…

Любовь была страшнее смерти…

      Алета смаргивает, впиваясь взглядом в кровь на одежде Дорана. Та алым цветком отпечаталась в её сознании. Он весь в крови, весь пропахший сладким запахом смерти, а может и плоти. Но теперь… Ей нестрашно. Плевать, насколько он жесток. Плевать, что он палач, несущий справедливость и чужие жизни. Он — возмездие. Он — хищный зверь. Он рвёт и мечет. Он защищает, спасает, бережёт… её.       Радж, стоящий на коленях рядом с возлюбленной, держал её за руки и слегка похлопывал по щеке, пытаясь не позволить ей потерять сознание. Видели это все.       — Всё будет хорошо… — шепчет Дубей. Веки Радхи были прикрыты, а изо рта вырывалось нервное дыхание. Оглядевшись на Дорана, Радж быстро помог девушке подняться. Он, придерживая её, притянул к себе и быстро помчался к выходу. Басу держался рядом, крепче прижимая к груди ослабшее тело своей жены, свирепо глядя на остальных, готовясь, несмотря ни на что, защищать Алету и свою племянницу. Семья ему дороже всего.       — Люди совсем обезумели, — затараторил Радж. Алете его слова едва доходили. — Они считают, что… Шарма, Басу и… — женщина рядом завизжала, срывая голос. Мехре нахмурилась, пальцами сжала рукав одежды Дорана сильнее. Её тело вновь напрягалось каждой жилкой, словно предчувствовало что-то. — Предатели. — перед глазами стелилась белая пелена…       Следующим, что коснулось слуха Алеты, было бормотание Видии:       — Бесполезные и бестолковые существа! — она оскалилась, железным взглядом полоснув по лицу Раджа, почти вырывая из его рук свою дочь. — Где Сарасвати? Алета! — воскликнула та. — Ты видела её?! — госпожа Басу взглянула почти безумно, разьяренно на скрутившуюся в объятиях Дорана девушку. Когда они стали так близки?       — Шарма отправилась за ней. — ответил вместо своей жены палач. На придирчивый оскал сестры он коротко ответил: — Она в обиду ни себя, ни твою дочь не даст.       Мимо пронеслось несколько вопящих девадаси. Их руки были запятнаны алым, одежды порваны, пропитаны кровью. Где-то в близи раздался оглушительный нечеловеческий вопль. Доран помрачнел, бросив взгляд куда-то поосторонь.       — Это ведь Сандхья, начало конца. — не слишком громко, словно лишь размышляя вслух, пробормотал он. — Никому не спастись, даже если усердно пытаться. — лишь некоторые слоги щекотали сознание Алеты. Она усердно старалась привести сердцебиение в норму. Отсчитывая секунды на каждый вдох и выдох.       Жёлтые глаза Дорана полыхнули странным огнём. Видия ответила ему столь же стойким взглядом. Палач знал то, чего не знали остальные.       — Уходим. Живо. — скомандовал Басу. — Не давай никому к нам приблизиться. — обратился к Раджу мужчина. Дубей лишь согласно кивнул.       Люди метались из стороны в сторону, сражались, кричали и пытались покинуть стены храма. Бхайрави, Чиннамаста, Кали, Тара… — уставшим, почти изнеможённым голосом Алета безмолвно шептала имена богинь, мелькающих мимо коридором частных залов. Желание просто закрыть глаза и на вечность уснуть на руках у Дорана, там, где безопасно, умиротворённо и тихо, всё сильнее в ней преобладало. Но её тело медленно, не повинуясь разуму, приходило в себя. Басу изредка бросал на неё взволнованные взгляды.       Видия же, оборачивалась на брата хмуро, задумчиво и вместе с этим скрыто удивлённо. Алета казалась ей очень слабой, даже немощной. Она словно пыталась бороться за свою жизнь, но почти сразу же сдавалась, предпочитая, чтобы её судьбою управлял кто-то другой. Даже когда решался вопрос о её замужестве, она лишь единый раз сделала попытку оспорить это решение, а затем покорно склонила голову, осилившись лишь на горькие слёзы. Она была жалкой. Алета Мехре ненавидела жизнь, данную ею, но ничего не пыталась сделать, чтобы изменить её. На своих родителей она была совсем не похожей и такой же…       Госпожа Басу знавала мать Алеты — сострадательную, нежную, женственную и тогда ещё лишь юную девушку. В ней не было буйного характера, но она была стальная решительность, большая чем даже у некоторых мужчин Дюжины.       Всегда, куда бы она не приходила, все взгляды были прикованы к ней. Её желали, хотели, о ней мечтали. И всё же она была преданна лишь своему мужу. Преданна, как никто мечтательному дураку. Но и тот, даже желая немыслимого, был готов сделать всё ради своего безумного замысла. И их плодом великой посмертной любви стала Алета. Юная девочка, бегущая от собственной тени, покорно склоняющая голову даже перед смертным приговором.       Видии не было жаль её. Без стержня внутри она была всего лишь разбитой, некогда красивой статуэткой. Разбитой всеми своими потерями, глубокими гниющими ранами. Пташка с поломанными крыльями, убогая… И всё же её брат Доран бросился её защищать.       Нёс на руках, оберегал, успокаивал, как самое ценное и хрупкое. Некогда чёрствый, грубый, жестокий и отчуждённый ко всем, кроме семьи, он предпочёл прижать к себе именно Алету Мехре, а не племянницу. В независимости от того, кому было хуже. И на лице его не было притворства, не было лживого волнения. И даже взгляд его был… другим.       Не таким, как когда он смотрел на эту слабую девушку во время свадебной церемонии. И она смотрела на него не так как прежде. Не как на убийцу её родителей. Не как на врага из семьи Басу. Не как на палача.       Простила она или смирилась? Неважно. Доран был готов отдать ей всё, даже себя… Хотя она же уже давно ему принадлежала. Даже если сама того ещё не знала…

Симфония звуков разразилась страшным громом, но молний было не видать…

      На прихрамовой площади бушевало самое настоящее безумие. От прежнего ликования не осталось ничего. Продавцы побросали свои товары, танцовщицы укрылись в ближайших закоулках. Гуляющий народ в панике пытался спастись кто куда. Люди кричали от ужаса, бросались врассыпную, пытались не попасть под горячую руку какому-нибудь вооружённому бойцу. Удавалось это не всем.       Алета вдохнула и выдохнуть уже не смогла. Её пальцы белели с силой сжимая плечи Дорана, она не могла отвернуться от бойни, разразившейся перед её глазами.

Предначертанное сбывалось…

      Импульс острой боли заставил Мехре, зашипев, впиться зубами в нижнюю губу. Её взгляд перебегает к бледному лицу Радхи, затем к хмурому взгляду Раджа, крепко держащего её за руку, а затем и к лицу Видии. Вечно гордая и знающая что делать, сейчас женщина замерла с широко распахнутыми глазами. Перед ней орудовала смерть…       — Сестра, присмотри за ней, — тяжело вздохнув, обратился к госпоже Басу Доран. Сердце от отчаяния сжалось. — Мне нужно найти Сарасвати и Дивию. — Алета подняла на мужчину испуганный взгляд.

Нет, не отпускай…

      На его скулу падал мерцающий свет пламени, делая его лицо по настоящему суровым. Во всех его чертах, от сжатых губ, до глубоко шрама, сквозили опасность и жестокость.       — Не оставляй… — совсем хрипло и немощно зашептала Мехре. Её влажные ладони сжали фиолетовый шервани мужчины. Но Доран проигнорировал Алету, аккуратна опустив на землю. Глаза Мехре вновь наполнились слезами, но ни единой она не дала скатиться вниз.       — Радж, двигайтесь вдоль торговых лавок. Маршрут относительно безопасный, но будьте осторожны. — обратился к Дубею палач.       — Дядя… — пролепетала Радха, но тут же вновь умолкла и облокотилась на плечо возлюбленного. Она слишком устала и изнемоглась.       — Я скоро вернусь. — взгляд Дорана прошёлся сначала по сестре, после по племяннице, а затем и более хмуро по Дубею. Его большие руки сжали предплечья Алеты, и лишь потом он повернулся к ней, едва наклонившись. — Совсем скоро. Обещаю… — чуть тише шепнул он и, заглянув в блестящие слезами глаза Мехре, наклонился, прижавшись губами к её лбу. Мехре от этого жеста вздрогнула резче и, всхлипнув, прижалась к его телу сильнее, но уже мгновение спустя сама сделала шаг назад.

      — Мы с твоей мамой скоро вернёмся, дорогая… — любяще улыбнувшись, отец щёлкнул девочку по подбородку, заставив её, звонко хихикнув, прижаться к его ноге…

      — Я буду осторожна. — отвернувшись, пробубнила Алета и ступила в сторону. Сердце в груди разрывалось от боли. Предвещало беду…       Доран вновь вытащил из ножн саблю и, кивнув Раджу, двинулся в самую пущу бойни. Звон схлестнувшихся клинков предзнаменовал…       — Не отставай… — раздражённо шепнула Видия. Алета вздрогнула от неожиданности, не заметив, как женщина подобралась к ней. Её холодная рука легла ей на предплечье и потянула вперёд. Радж с Радхой уже двинулись в сторону торговых лавок, пробираясь в буйной тени, увиливая между колонн храма, групп столпившихся в панике людей. Отблески огня танцевали вокруг, изредка слепя глаза Мехре, но взгляд она оторвать от туда, куда ушёл Доран, не могла. Самый центр площади. Где индийцы в европейской одежде сражались с европейцами в индийском одеянии.       Грудь Алеты сжималась, а сердце громко колотилось. Не понятно было, ждать ли нападения и откуда. Крики, звон колоколов, вой, ругань, лязг саблей и гул ветра смешались в единый звук, единый шёпот. Тревога захлёстывала всё сильнее. Мехре на глаза попалась группа людей, избивающих друг друга. Их лица были залиты кровью, а одежда ею же и пропитана. Не имея настоящего оружия, они пользовались тем, что удалось выцепить в этом беспорядке. Никто не следил за тем, что может задеть случайно попавшегося человека, очевидно считая, что это их уже не касается.       Алета дёрнулась вниз, пригнув голову, когда мимо что-то пролетело. Из груди вырвался неясный всхлип, то ли писк, то ли выкрик…       — Тише. — тут же резко и грубо прошипела Видия, прижав Мехре ближе. Кожа под хваткой женщины колола и жгла. Но это сейчас было не главное…       — Не кричите на меня! — сквозь зубы тут же рявкнула Алета и стушевалась. Глаза защепило уже от слёз. Внутри всё разрывалось от смятения. Казалось, буря поглощала её. Или уже поглотила…       — Девочка, успокойся. — шикнула снова Видия, подтягивая Мехре ещё ближе, поравнявшись с Раджем и старшей дочерью. Ноги путались, заплетались, было сложно идти, и тело казалось тяжёлым, свинцовым.       Алета взглянула искоса на госпожу Басу. Лицо той было непроницаемым, едва что немного хмурым. Взгляд — уверенным и острым, почти что безжалостным. Было ли ей плевать на всех, кроме своей семьи? В Дюжине были и те, кому не всё равно лишь на себя. Но руки Видии дрожали, как и всё её тело. Холодный пот укутал кожу. Смятение закралось внутрь. Рвущийся крик сжимал грудную клетку…       Наконец, добравшись без препятствий до какой-то заваленной лавки с цветным навесом, где рядом было не так много людей, все выдохнули. Можно было хотя бы мгновение передохнуть, прежде чем двинутся дальше.       — Как ты? — увидев, что Радха приходит в себя, взволновано спросила Мехре, опасливо оглядываясь. Тревога её не покидала ни на секунду, и то, как тени людей просвечивались через ткани, создавая мрачные силуэты, её совсем не тешило. Здесь было тише, чем возле храма, но всё так же громко.       Они ушли совсем не далеко, и если заглянуть за ширму, то с лёгкостью можно было увидеть самый эпицентр битвы. Где-то там сражался и Доран… Он был сильным воином, хорошим бойцом, даже очень. И всё же Алету не покидало горькое предчувствие…       — Прими дар… — заклятый, знакомый шёпот слева, казалось, на мгновение заглушил все остальные звуки. Мехре резко дёрнулась, когда дыхание коснулось её уха. Она обернулась в поисках того что или кто это был. Но так никого и не увидела…

Сегодня кто-то точно умрёт…

      — Я в порядке… — пролепетала себе под нос, сжав ладонь на животе, Радха. Видия свела брови, огладив дочь по голове. Её красивые длинные волосы спутались, сажа и грязь размазались по щекам и одежде…       — Нам нужно двигаться дальше, нельзя томить! — затараторил Радж, сжав ладонь возлюбленной. Алета отвела взгляд в сторону. Ей вспомнились влюблённые глаза Деви, глядящие на Рама Дубея. Не ранен ли кто-то из них прямо сейчас? Жив ли и вовсе?       Выйдя из-под тени и пробравшись чуть дальше, они с ужасом обнаружили, что дорога для побега была забаррикадирована кучей пылающих повозок, каких-то досок… На вопросы, кто это сделал и зачем, времени не оставалось, и они поспешили в обход.       Оббегая лежащие на земле тела, на которые Мехре не стремилась смотреть, боясь, что те будут глядеть на неё в ответ пустыми стеклянными глазами. Взгляд Алеты вместо этого был прикован к сражающимся. Казалось, это никогда не закончится. Они бегали по кругу, словно загнанные в клетке лесного пожара животные, а пламя никого не щадило.       С сиплым вздохом Мехре заметила в толпе Дорана и Камала…       Оба играючи расправлялись с нападающими на них так, будто даже и не старались. Безупречно предугадывая любое их действие, ловко орудуя кхандами. Это походило на какой-то завораживающий смертоносный танец.       Камал двигался осторожно, но уверенно. Каждый жест, каждый взмах оружия был выверен годами тренировок и практики. Доран же откровенно дерзил, зная, что с ним им не справиться. Двигая бёдрами, плавно переступал, словно ведя охоту, подняв свой кханами так, что его кончик находился на уровне его безумных глаз. Смотрел из-подо лба, горящими бешеным огнём глазами. Хищник с брызгами крови на лице, он ухмылялся хищно, плотоядно и жестоко. Враги его боялись. Лев, готовый рвать всех на куски…

Палач есть палач…

      Алета огляделась, двигаясь в след за Радхой, идущей за Раджем. Сзади шла Видия, на спех ухватившаяся за локоть Мехре. Сейчас в близи друг друга было безопаснее, чем с обезумившими людьми стремящимися убить ближнего. Находиться в близи храма было уже невыносимо. В нос бил запах гари и истекающих кровью трупов…

Пахло смертью.

      Не было конца началу, но конец служил покорно каждому сразившемуся с жизнью. Когда безысходность в груди достигла своего апогея, появилась хоть какая-то надежда на спасение… Со стороны выхода, на площади показалась какая-то чрезмерная активность. Часть сражающихся людей бросилась оттуда наутёк. Внимание Алеты привлекли европейцы, выделяющиеся среди тех, кто уже был там. Мехре прижалась и ступила ближе к вытянуто стене, вдоль которой они шли, людей рядом прибавилось.       Особое подкрепление генерал-губернатора — не просто защитники порядка, а настоящая военная сила. Офицеры сначала выбрали тактику вмешательства без применения своего орудия, однако им начали мешать, нападая и вовлекая в конфликт. Один за другим они получали ранения. Когда стало ясно, что без насилия ничего не достичь, в ход пошли грубейшие методы…

Нападаешь? Умри.

      Глядя со стороны, Алета пришла к пугающему, но самому что ни на есть разумному выводу:       Местный или колонизатор — разницы не было никакой. Свой ли, чужой… Это лишь оболочка. Начиная от внешности и заканчивая культурными отличиями и воспитанием. В сущности же, своим нутром все люди были одинаковы. Одинаково гнилы, порочны и изуродованы…

— Все вы жестокое зверьё, голодное до крови, не знающее о человечности ровным счётом ничего…

      С противоположной стороны площади, куда смотрела Алета, донёсся знакомый ей голос, оклик:       — Кристиан!       Это была Дивия. Бежала, сжимая кхандами, на встречу своему жениху. Сквозь бойню, бурю и смерть…       Лорд Де Клер что-то в ответ ей прокричал. Высокий темноволосый мужчина, статный и уверенный — таким он выглядел. Алета видела его впервые, но догадалась сразу же, кто он… Или кто-то подсказал…       — Не уйдёшь! — мужской вопль прозвучал так громко, что многие обернулись, но тут же продолжили бой. Неведомая сила не давала им остановится, такая же неведомая, как и тёмные буйные облака над головами грешников, когда звучал гром, но не было ни дождя, ни молний… Дым без огня или пламя без боли…       Алета делает несколько шагов вперёд. А затем ноги её наливаются кровью, лицо бледнеет в мгновение, а тело бросается в кипящий жар. Радж, Видия и Радха тоже останавливаются. Из груди наследницы Басу выходит неясный вой или крик.       Мужчина в индийском одеянии, незаметно подкравшись к госпоже Шарма со спины, пронзил клинком её тело… Время словно замедляется. Мехре слышит лишь своё быстро ускоряющееся дыхание и неумолимо колотящееся сердце…

Последние мгновения…

      Доран, стоящий неподалеку, с оскалом бросается вперед к Дивии, раскидывая всех врагов на своём пути, спеша помочь. Хотя бы чем-то…       Резкая, адская боль вспыхнула где-то в районе живота. Алета пошатнулась, издала громкий вздох, прижав ладонь к ноющему месту. Она опустила взгляд вниз, но там, где, казалось, должна быть глубокая рана, не было крови…       Дивия пошатнулась. Ранение было глубоким и серьёзным. Понимание отразилось на её бледном лице. Тигр, до этого кружащий вокруг своей хозяйки, зарычал, хотел броситься на мужчину, но тот выставил оружие наизготовку.       Откуда-то донёсся громкий женский вопль:       — Деви! — такой отчаянный, пропитанный тревогой. Алета не была уверена, что голос этот принадлежал не ей. Мехре, словно не подчиняя себе тело, а может и наоборот, ступила дальше. Все были ошеломлены, слишком напуганы, чтобы заметить, как она всё дальше уходила. Совсем скоро, в несколько шагов она достигла бьющихся насмерть скоплений людей.       Она, не оглядывалась по сторонам, никуда не смотрела, и саблю на неё никто не заносил, словно не видел. Окровавленные сабли пролетали почти над её шеей, но ни одна не касалась плоти…       Деви едва держалась на ногах, сжимая сочащуюся бордовой жидкостью рану…       Линия горизонта за храмом вспыхнула алым пламенем. Близился рассвет. Но в глазах Шарма всё вокруг начало стремительно темнеть, плыть. Мигрень, словно густой поток, растеклась болью по всему телу, наполняя Деви. В левый глаз будто что-то попало. Она зажмурилась от рези, затем стала долго и тяжело кашлять, шатаясь…       Алета пробиралась быстро в самую гущу сражений, не отрывая взгляда от раненой Дивии Шарма. Она не чувствовала ног, но они сами несли её вперёд. Она знала, что должна… В голове было пусто. Совсем ни единой мысли, лишь непонятные импульсы и отголоски растекались по всему её телу. Глаза щипило от едкого запаха, от извеси, дыма. Всё то белело, то краснело…       Деви прикрыла свободной рукой глаз. Нападавший наблюдал за ней с упоением. Он ведь убил госпожу Шарма… как ему и велели.       Шум и хаос стали затихать, исчезать за пеленой сознания. Алета словно оказалась совсем одна, но ей было не страшно. И голос, который она слышала в храме, вновь раздался где-то рядом… совсем рядом…

И небо, и земля укрылись алым туманом, брызгами крови и воспылали небеса, пока люди воспевали мёртвых…

      Внезапно Алета пробудилась. Резко, больно, неестественно. Так, словно её нарочно вырвали из грёзных объятий тьмы. Её голова дёрнулась в сторону, и глаза, словно ведомые, сразу же нашли… Дорана.       Он нёсся вперёд, не замечая ни её, ни остальных людей. Хотя её увидеть он бы и не смог. Смешалась с пеплом и огнём, неприкасаемая и нетронутая…       — Дитя… — шёпот подтолкнул её вперёд. — Твой путь давно предначертан… — но взгляд Алеты наткнулся на… Тару. Её сари было порвано, измазано в грязи и саже. Бледное лицо окрашено алыми разводами, на щеке истекал кровью глубокий разрез…       Сердце Алеты сжалось. На неё напали? Кто это сделал? Кто ранил её? Кто причинил боль? Но затем Мехре заметила клинок, который крепко сжимала Тара в руках. Хватка была сильной, уверенной, ладони её не дрожали, а глаза… глаза были пусты и до чего безумны.       Алета хотела что-то крикнуть, но лишь распахнув губы, до неё дошло осознание, куда направлялась, дико глядя, её близкая подруга, почти сестра. Доран Басу. Мужчина стоял к неё спиной и не замечал, отбиваясь от нападающих. Чутьё его подводило. Мехре равно вдохнула. В животе завязался тяжёлый гнусный узел. Её тело задрожало, нет… Она сделала шаг вперёд.       Ложь пропитает твою кожу насквозь, заполнить твоё сердце, упрекнёт душу. Ты перестанешь различать: это твои собственные чувства или обман, который ты навязал себе в первую очередь. Может быть, когда-нибудь ты избавишь себя от вечного вопроса праведности, но долго ли ты проживёшь без сердца, переполненного ложными надеждами?       Чем ближе смерть, тем ближе богиня Кали… Жизненные силы стремительно покидали Дивию, и благодаря этому же её внутри наполняло нечто иное… чужеродное, тёмное, пробуждающие в ней какую-то другую Деви.       Алете стало вмиг тяжело стоять и дышать. Голос Тёмной Матери звучал отчётливее, будто она становилась всё ближе. Во всех смыслах…       Мехре наступала на тела, конечности людей, не смотря под ноги. Теперь воины, словно очнувшись, ненароком спешили зацепить её своими клинками. Острая боль пронзила её плечо, она дёрнулась, но то была лишь царапина. Алета пригнулась, не обернувшись глянуть кто — то был. Она не моргала, не дышала, и сердце её, казалось, перестало биться, погибло…

Были лишь она, Тара и Доран…

      Палач резким прямым ударом лишил господина Дикшита, напавшего на госпожу Шарма, жизни. Какой-то другой мужчина побежал к Деви, но Басу был ближе. Он замахнулся и тяжёлым ударом убил его на месте.       — Диви? Деви! — сквозь толпу и сражение, которое постепенно сходило на нет, к Шарма прорвался генерал-губернатор.       Алета уклонилась от каких-то схлестнувшихся боем мужчин в индийской одежде. Она почти, почти…

Так ли звучал хаос? Конец сущего мира? Когда брат шёл на брата…

      — Предзнаменование свершилось, дитя… — многоголосый шёпот Тёмной Матери говорил не к Мехре. Она не только точно это понимала, но и настойчиво игнорировала всё потустороннее, что рвалось к ней, кричало, хватало за руки и ноги.

      Покажи, укажи, поведай — правду…

      Захвативший страх и паника отошли на второй план…       Прохладные руки Кристиана поймали Деви, когда она падала, мягко опустив на свои колени. Пока она умирала…       Никто, кроме ведающих, Дивии и… Леты, не слышал безумного смеха Тёмной Матери. И её отчётливых слов…

— Я всегда забираю своё…

      Белые глаза, объятые алым пламенем, устремились и к Алете, но та нарочно игнорировала всё, что рвало её плоть… Плевать, какая у неё судьба. На перекор всем замыслам и всем пророчествам… Она должна быть сильной. Обязана.       — Нет! — вопль разразился громом, вырвавшись из груди Мехре. Она уже и не дышала, когда навалилась вперёд, встав за спиной Дорана и перекрыв путь Тары, что почти свершила свою… миссию.

Отдать жизнь за того, кого презираешь?

Отдать жизнь за того, кого любишь.

      Дрожащие руки Алеты схватились за лезвие кинжала, потекла кровь, и Мехре сама напоролась на кинжал, насквозь пробив собственное тело. Обязана быть. Нестерпная боль заставила её закричать, но она устояла на ногах. Зажмурившись, она увидела белый свет, а за ним испуганные, растерянные глаза Тары, глядящие на неё с живым ужасом. Что она наделала…       Тёмная Мать была снаружи, олицетворяя собой весь мир, и внутри самой Алеты, пропитывая её своей силой и своей тьмой. Но даже так свет был сильнее, и эта борьба, ведущаяся в её теле, поддерживала жизнь…       — От… от-рекись от… всего… — глаза Алеты наполнились слезами. — И… и даруй себе… с-свободу… — она говорила с тяжестью, немощно заикаясь, с немеренной мукой, но на бледных губах пылала непомерным огнём наперекор смерти… улыбка. Одинокая слеза покатилась по её щеке, а за ней последовали и другие…       Смерти не избежать. От неё не спрячешься и не скроешься. Она всегда здесь, но ты её никогда не видишь. Рождаемся ли мы с клинком, занесённым над нашими головами, медленно летящими к шее? Время, отведённое на жизнь…       Обернувшись, Доран в миг побледнел. Его лицо осунулось, глаза широко распахнулись, словно он понадеялся, что это не по-настоящему. Из его груди вырвался оглушительный низкий крик: — НЕТ!

Так ли звучал человек, теряющий то, что любит? Любить — настолько что жить уже не выносимо…

Трек: Take Care — Think Of Me Once In A While, Take Care

      — Госпожа… — руки Тары всё ещё сжимали клинок. Она была ошеломлена, не понимая, что произошло.       Алета же не удержалась и сделала шаг назад, с удивительной лёгкостью соскочив с лезвия кинжала. На её нежно розовых одеждах расцветает багровый цветок, столь так похожий на другие... Её под руки тут же подхватывает Доран, не в силах промолвить и слова.       — Простите, — забормотала Тара. Она сделала вдох, ноющий выдох, похожий на истеричный вой. Её лицо исказилось неясной эмоций, руки быстро зашевелились, затряслись. Она не ведала, что творит… — меня за всё. — Тара поднесла клинок к шее.       Мехре рванула вперёд, но Доран крепко прижал её к себе, настолько испуганный и растерянный, что не силящийся ничего сделать. Впервые в жизни он был настолько потерян. Не знал, что делать…       — Я всегда буду вам предана! — дрожащим голосом воскликнула Тара. Из её глаз потекли слёзы. — И буду служить вам… д-даже в загробном м-мире! — она без раздумий полоснула лезвием окровавленного клинка по своей шее, и из её рта тут же хлынула алая жидкость. Кровь. Алета зажмурилась, слыша лишь тошнотворный звук рвущейся плоти. Её ладони сжали пульсирующую рану на животе, но она не думала о себе, о смертельном одре…       Алета немощно спотыкается, падает назад и Басу рывком опускается на колени, подтягивая её к себе. Он обнимает её аккуратно за плечи, боясь навредить, сделать больно. Его ладони метаются туда-сюда, не зная, где взяться, чтобы не ранить…       — Нет…нет…нет — шепчет заклято и отчаянно Доран. Его руки начинают трястись всё сильнее.       — До…ран… — едва выговаривает Алета, поднимая голову вверх. Её глаза находят его, быстро бегающие по её ослабшему телу. Рваные куски одежды, раны на ногах и руках, грязь и пепел, кровь… слипшиеся алым локоны волос, укрытые пятнами ладони и разрезы…       Крови так много, что других цветов больше уже не видно. Сердце разрывается на части, так… так больно…       — Голубка, пожалуйста… — бормочет Доран. Он не смеет, не может отвести глаз от её, переполненных слезами. Он помогает ей передвинутся удобнее, ненавидит себя за то, как она тяжело стонет, сжимая рану на животе. Его большая ладонь ложится поверх её, трепетно сжимает, тоже окрашиваясь в цвет смерти. Хотя его руки давно были измазаны ею. — Зачем, зачем ты… — его голос то затихал, то становился громче. Это он виноват, он…       — Прости, — она извиняется так нелепо, так горестно. — Позаботься о… теле… — Алета заикается. Дёргается, кивая в сторону слёгшей, словно лишь в сон, Тары. Даже когда она вонзила нож в её тело, даже когда проткнула насквозь, даже когда погубила… Мехре заботилась не о себе. Даже на кону смерти ей было больно не за себя…       Простить себя — самый сильный из твоих поступков. Но лишь тогда, когда ты понимаешь, что ты имеешь право любить тех, кто причинял тебя самую сильную боль и был к тебе жесток. Любить тех, кто тебя не любит.       — Не говори, не нужно… — шепчет Басу. Он слоняется, сжимает её щеку ладонью, словно пытаясь ухватить ей ускользающую жизнь. — Помощь подоспеет, мы спасём тебя, я… я… — Доран теряться. Он мельтешит, пытаясь подобрать слова. Его грудь сжимается, невыносимо сильно, невыносимо больно. Не надо, не уходи…       — Лжец… — устало хмыкает Алета. На её лице вновь появляться горькая улыбка, которая даётся ей так сложно. Веки становятся тяжёлыми, тело наливается свинцом. Ей так хочется спать… — Ты постоянно врёшь мне, врёшь и… врёшь… — тараторит несвязно, язык заплетается, её глаза тревожно бегают по округе, словно не зная, за что зацепится.

Вера в ложные намерения заставила меня усомнится в существовании искренности. Лучше не верить никому или каждому?

      Вокруг становится тихо. Люди расходятся, словно их что-то отгоняет, но никто не решается подойти и что-либо сделать. Как либо помочь. А может они просто понимают, что уже слишком поздно…       — С-ками… что говорил мой отец… — Мехре распахивает губы, снова кашляет. — Перед… перед тем как… — ей так сложно говорить. Тело так сильно болит. Ей так не хочется… так не хочется умирать.       Басу вздрагивает от упоминания отца Алеты. Он хмурится виновато, сожалеюще…       — Он умолял, — он сглатывает. Это слишком, слишком…       — Умолял? — Алета сводит брови, просит говорить дальше. У них осталось совсем мало времени… Она знает.       — Умолял, чтобы я позаботился о тебе. — Мехре всхлипывает, едва приподнимает кончики дрожащих губ в полу улыбке, отводит глаза, словно понимает, что это единственное, что мог сделать её отец…       Просил защитить дочь единственного, кто мог ему помочь, даже если знал, что погибнет от его руки…       — Прости… — совсем тихо и хрипло. — Умоляю, прости меня… — грудь Дорана подрагивает от рвущихся рыданий…

Она заслужила быть в лучшем мире с душами матери и отца. Они заслужили быть рядом хотя бы там...

      — Я тебя никогда не винила… — Алета морщится, хмурится, жалобно сводя брови. По правде говоря, в смерти родителей она всегда винила только себя. Хотя и была невиновна. Мехре поднимает дрожащую ладонь, кладёт её на щёку Дорану. Тот прижимается к леденеющим пальцем, размазывая кровь и по своему лицу. Его взгляд становится загнанным, потерянным, обречённым. Ему так страшно…

Годы проносились перед глазами. Она ведь прожила совсем не долгую жизнь...

Всё только начиналось.

      — Любить тебя… было невыносимо… — губами, уже совсем тихо, совсем неслышно, шепчет Мехре. Она издаёт тяжёлый хрип, кашляет. На язык попадет солёная едкая жидкость… Дышать становилось всё сложнее.       Алета больше не боится. Больше нет. И верит ему больше, чем даже себе… И даже если он солжёт, то она продолжит верить. Искренне, без всякого притворства. Она больна, возможно, не в себе, возможно, и отчаянна. Но лишь теперь, взглянув в его глаза, она не видит там ни смерти, ни призрения. Она и не найдет. Она и не искала…       — Но ты любила? — грудь Дорана сдавливает ещё сильнее, рёбра ноют так, что невозможно дышать. Он щурится, придвигается ближе. Одинокая слеза скатывается по его щеке и падает на лицо Алеты, размазывая грязь. Горькая улыбка осязает его губы. Тоскливая, горестная, но искренняя…       И слишком поздно она поняла, что любовь — не выдуманная ложь, а её чувства — это взаправду…       — Но я любила… — истеричный смешок слетает с бледнеющих губ, они окрашиваются бордовым… Алета делает сиплый вдох, словно хочет ещё что-то сказать. Как много всего она ещё не сделала, не успела…       Ты закроешь глаза, испустишь последний вдох, но мир не исчезнет, когда ты перестанешь жить. Люди продолжат просыпаться изо дня в день, будут радушно смеяться, горестно плакать, причинять друг другу боль, ранить и… любить. Это так не честно. Так не честно, что она больше не увидит красочных закатов и рассветов пёстрых окрасов, не представит любящих прикосновений матери и мечтательных глаз отца, не услышит пения птиц, не забудется в танце, не… не заснёт в его крепких объятиях… Только в последний раз…       — До-ран… — она отчаянно всхлипывает. — Я не хочу умирать… мне так… — сиплый вдох, — так страшно… — её глаза жалостливо поднимаются к небу, белеют, и она слепнет. Не видит ничего. Глотает воздух, но в лёгкие за потоком крови ничего не попадает…       Все звуки, кроме хохота Тёмной Матери, ощущались так, будто Алета находилась под толщей воды. Но вскоре и безумный смех стих. На небесах возникла первая фиолетовая вспышка молнии, сопровождающаяся глухим раскатом грома.       С последним шёпотом, под испуганный оклик Дорана, её голова резко падает вниз, свисая набок. Крупная слеза скатывается вниз по её виску. Силы окончательно покидают юное тело, сердце Мехре содрогается в последний раз…

«Имя Алета означало — правду.

Лета же означало — счастливая и забытая…»

      Последним, что под рвущийся вой Басу видит Алета, это как Дивия Шарма погибает на руках лорда де Клера. Её взгляд так же отчаянно прикован к Мехре, словно она что-то знает. Серебряная радужка левого глаза и локон белых волос… Кристиан любил её, а она любила Рама Дубея…       Доран качает стихшее тело Алеты на руках, положив голову Мехре себе на грудь. Словно убаюкивая её ко сну, к вечной тьме, вечному покою. А что, если там только страх? Он не хочет оставлять её одну. Он обещал, что не бросит… Он обещал.       Доран шепчет её имя, нарекает, совсем безмолвно, охрипнув. Близняшки Басу, наконец, поспевшие к ним с криков, обнаруживают тело Алеты. Они, захлёбываясь в собственных слезах, утопая горести утраты, бросаются на колени перед её телом и телом Дивии Шарма. Палач же вовсе ничего не замечает. Он тянет Алету ближе, в надежде согреть её леденеющее тело, обнимает сильнее, надеясь почувствовать стук сердца, прислушивается, надеясь услышать её дыхание, её голос…

Но она молчит…

      Алета Мехре — была его свободой, необременностью, покоем. Рядом с ней Доран не чувствовал жажды крови. Рядом с ней он был цельным. Рядом с ней он дышал полной грудью, но теперь задыхался, не чувствуя её. Она — та, кто делал его счастливым, возвращая в мирное прошлое… И он её не сберёг.       Радха содрогается в рваных всхлипах, глотает слёзы, горбится, тянется в объятия такой же ошеломлённой Сары. Они потеряли и Алету, и Дивию. Потеряли…       Боль. Боль была невыносима. Она захлестывала изнутри, била по телу, разрывала душу в клочья, разрезала аккуратно и бездушно. Она рушила тебя полностью и сшивала заново, глумясь над твоими страданиями.       Лицо Алеты белое, словно покрывала в их спальне. Её зелёные, некогда яркие глаза, в которые безвозвратно влюбился Доран, становятся пугающе стеклянными и пустыми, безжизненными. Её потрескавшиеся губы окрашиваются алым, волосы слипаются засохшей кровью. Противоречивая для мёртвой и слишком не живая для живой…

      В её груди неслышно стука сердца. Там пусто, тихо, совсем мрачно. Её ладони ледяные, отчужденные, незнакомые. К ней страшно прикоснуться, нарушить вечный сон… Жить без неё невыносимо, невозможно…