Пурпурные сердца

      Какаши говорил без остановки. Он задавал вопросы, на которые отвечал преимущественно Какузу, сверял свои записи и рассказывал, что сам смог узнать. Он бросал на Хидана заинтересованные взгляды, но тот предпочитал отмалчиваться. Время от времени и он отвечал, но коротко, и тщательно обдумывая, что сказать.       – Ты чего-то боишься? – спрашивает Какаши, повернувшись к Хидану лицом.       – Ясен хуй, – Хидан фыркает, – Я был готов прожить всю зиму в сраном домишке в горах, лишь бы не возвращаться в город.       – Хочешь сказать, Мадара собирается избавиться от тебя?       – Он уже попытался.       – Так в чем причина-то, – Какаши морщит лоб и смотрит в блокнот, – Зачем убивать военных?       – Не просто военных, не забывай, что мы все из «Севера», – напоминает Какузу, – Мне кажется, Мадара был в командовании.       – Но ведь никто не знает об этом? Ты сам говорил, подчиненные не знали, от кого исходит приказ, все в строжайшей секретности. Зачем ему это делать?       Об этом стоит подумать. Какузу мысленно возвращается к тем дням, когда он в компании Джузо «трудился на благо страны», как любили говорить офицеры. Сомнительно утверждение, «Север» отстаивал интересы кого угодно, кто был способен отвалить за это абсолютно неадекватную сумму.       Точной информации об устройстве всей компании у Какузу не было, он мог лишь предполагать. Он считал, что в командовании был не один человек, потому что невозможно управлять такой структурой в одиночку. Знать имена, адреса и лица служивших в «Севере» могли только командиры, а значит, кто-то из них решил избавиться от своих бывших солдат. Кто-то боится за свою жопу, опасаясь, что об их приказах всплывет правда? Если предположить, что Мадара и впрямь был в командовании, то это многое объяснило бы – он стремится все выше и выше, пост губернатора вряд ли апогей его карьеры, а былая служба, хоть и была хорошим подспорьем, теперь являла собой скелет в шкафу.       Только доказательств его причастности пока нет.       – Мне нужно увидеться с ним, – задумчиво говорит Какузу, – С Мадарой. Если он узнает меня, если у него есть татуировка, то сомнений не останется.       Хидан вдруг сжимает его руку, словно не сдержав тревожный рефлекс.       – Это можно устроить, – Какаши задумчиво грызет ручку, – Теперь у нас есть Итачи, который хотел повидаться с родственником, как повод это может сработать.              Хидан стоит у окна и крутит в руках крестик. Найти успокоение стало слишком трудно. Он совсем запутался в происходящем и, что гораздо неприятнее, запутался в себе. Научившись себя слушать, ему было нетрудно распознать причины своего настроения, все маниакальные фазы имели причину, а способы успокоиться стали четкими и понятными с опытом. Теперь все перемешалось и действовало иначе.       Возможно, это пресловутый вопрос доверия – Хидан верил только себе, но вернувшись в город с Какузу, он к нему привязался, как к буксиру, который тащил его за собой. Может, потому что Какузу первый, кто протянул руку помощи и отказался бросать его одного, может, потому что их объединяла общая нависшая над ними опасность. Может Бог наконец сжалился и решил помочь жалкому человеку, который столько лет шептал молитвы в тишину. Как бы то ни было, Хидан знал одно – он благодарен, но не знает, что за не обрётшее форму чувство заставляет его волноваться.       Какаши роется в своим многочисленных шкафах, изрядно заряженный энтузиазмом. Хлопает входная дверь, по квартире проносится сквозняк. Какузу, снимая ботинки, отряхивает снег с плеч. Здесь курить ему не разрешили – «Больше не буду тут курить, Ямато сказал, что это плохо для собак» заявил Какаши – так что пришлось выйти на улицу. Решая не мешать Хатаке наводить суету в собственном доме, он подходит к Хидану и прислоняется к стене плечом. От него тянет морозным воздухом и запахом сигарет.       – Ты уверен, что тебе это нужно? – спрашивает Хидан, не поворачиваясь, – Если Мадара тебя узнает, что будешь делать?       – Вряд ли он решится меня убить у себя в кабинете, – пожимает плечами Какузу.       – Думаешь, ему трудно замять что-то подобное? Очнись, ты знаешь только о двоих убитых, а сколько их на самом деле?       – И меня это не устраивает. Может, он еще не успел дотянуться до остальных. Если они не погибли при исполнении, значит у них должен быть шанс прожить нормальную жизнь.       – А если это вообще не он, – Хидан понижает голос, чтобы до Какаши не донеслись его слова, – и дальше будешь геройствовать? Ты не коп, хватит лезть в это.       – Тебе не понять, – Какузу отворачивается и сводит брови, – это никому не понять, кто там не был.       – Но если ты погибнешь, – как-то порывисто шагнув, Хидан хватается за рукав какузовой рубашки, – Все будет бессмысленно.       – Ты боишься за меня или за себя? – вопрос получается излишне жестоким, Какузу запоздало вздыхает, – Ты меня спас, я не мог этого ожидать, но все же я благодарен и помог тебе в ответ. Я… – он вдруг запинается, на миг понимая, что не знает, что хотел сказать, – просто хочу жить так, как раньше.       – Или не жить вовсе, – скривив недовольно губы, добавляет Хидан.       – Я нашел кое-что, – Какаши внезапно оказывается рядом и протягивает Какузу какое-то небольшое устройство, замотанное в провода, – Прослушка. Нам ведь нужны доказательства.       – Надо же, – хмыкает Какузу, – Не думал, что такими штуками до сих пор пользуются.       – Остатки роскоши, – усмехается Какаши и почесывает затылок, – Сейчас другие технологии, но сгодится и это.       – Есть план?       – Думаю, дадим Итачи отдохнуть сегодня, а завтра он попробует выбить себе встречу с Мадарой. Если все пройдет гладко, ты поедешь с ним.       Какузу согласно кивает. Он видит, что Хидана что-то не устраивает, у него все на лице написано, но что бы он ни сказал, сдаваться нет смысла. Это уже дело принципа.              Впервые Какаши пришлось воспользоваться благами своей большой квартиры – комнат было три, но одной из них он не пользовался никогда, соорудив из нее своеобразную кладовую, хотя когда-то это была спальня. Он с благодарностью подумал о самом себе из прошлого, сохранившем старое барахло, потому что когда-то у него были мысли выбросить всю лишнюю мебель, ведь вторая кровать в квартире ему не нужна.       Он отбыл спать первым, не в силах бороться с наступающей дремотой. Его настигло странное состояние – мозг кипит от постоянных размышлений, но глаза закрываются, будто веки свинцом налились. Следом отправился Хидан, старая, но широченная кровать его нещадно прельщала последний час и в конце концов, он сдался в борьбе со сном. Какузу остался на диване и это его вполне устраивало, здесь было тепло и просторно, а бубнящие во сне собаки источали спокойствие.       Только вот в отличие от остальных, сон Какузу не шел. Стоило закрыть глаза, как из темноты, словно из глубины, поднимались лица его сослуживцев. Большинства нет в живых, но смерть на задании и на гражданке – две большие разницы. Вспомнилась даже Каруи, служившая в лазарете. Бойкая девица, которая постоянно рвалась на передовую, лишь бы без дела не сидеть, в ней невозможно было распознать чуткого врача. Горе тем, кто не соблюдал ее рекомендации и пропускал приемы лекарств. Какузу не может сдержать улыбку – Джузо нравилась Каруи, но он ужасно боялся уколов.       Интересно, жива ли она?..       В каком-то смысле то время можно даже назвать счастливым. Они были одной семьей, самыми близкими друг для друга людьми, которые всегда прикрывали спину. Вряд ли есть кто-то ближе, чем тот, кто хотя бы раз спас тебя от смерти. Эта незримая связь всегда напоминает о себе, эмпатия начинает достигать критических значений, и чужая боль становится твоей. С гибелью каждого, кого Какузу считал другом, в нем что-то умирало и пропадало без следа. Оставались только воспоминания, вызывающие тоску и гору сожалений.       Сквозь шторы пробивается свет уличных фонарей, мелкий мопс начинает храпеть. Какузу ложится на спину, поправляя сползший с дивана плед и закрывает глаза. Он перестал пытаться прогнать из головы былое, пусть будет рядом.              Что-то легонько касается руки, Какузу сквозь сон убирает ее, пытаясь отдалиться. Ему кажется, будто собака тыкает его носом, чтобы подвинулся. Делить лежбище со слюнявым кане-корсо у него желания нет, так что он отмахивается и переворачивается на бок.       – Какузу, – раздается шепот и глаза приходится открыть. В комнате все так же темно, на рассвет и намека нет. Под шерстяным пледом как-то даже жарко. Какузу протирает глаза и оборачивается, обнаруживая сидящего на полу Хидана. Он потеснил собак и положил голову на мягкую сидушку.       – Чего тебе, – ворчит Какузу сиплым, сонным голосом.       – Я за тебя волнуюсь, – говорит Хидан и это стоит понимать как запоздалый ответ на вопрос, о котором Какузу уже успел забыть.       – Не стоит.       – Хватит так говорить! – не сдержав своего негодования, Хидан пихает Какузу в плечо, – Жизнь нужно ценить, ты не можешь к этому так относиться.       – Да уж я вижу, как ее ценил ты, – бубнит Какузу, толком не обдумав, что сказал. Раздражение от того, что сон так нагло прервали, предотвратить не получилось.       Слышно, как гневно Хидан сопит. Он вдруг встает, дергает Какузу за плечо, чтоб развернулся, а наваливается сверху, давя руками на ключицы. От неожиданности Какузу, конечно, окончательно лишается всякого сна, но внешне никак не выказывает своего недовольства. Со скучающим видом он глядит на Хидана снизу вверх и, хоть он и понял, что его задели сказанные слова, никакого укола совести он не ощущает.       – В отличие от тебя, я выживал, – шипит Хидан, пригибаясь, – лучше бы меня в детстве придушили, чтобы не расти и взрослеть так, как пришлось мне. Я всегда хотел жить, но мне надоело испытывать боль каждый божий день, я просто знал, смерть станет облегчением, – шепот обжигает горячим дыханием, он говорит быстрее, словно одержимый, – Ты мог бороться, у тебя были силы, ты пошел на бойню сознательно. У меня не было выбора, так что не смей упрекать меня в слабости.       – И все же ты все пережил, – переняв хиданову злость, Какузу с вызовом подается вверх, едва не касаясь чужих губ, – Значит в тебе достаточно сил, чтобы взять себя в руки!       Хидан глубоко вдыхает, чувствуя жар, исходящий от Какузу, запах шампуня, ягодного мыла, которое выдал им Какаши, и пыльную сухость шерстяного пледа. Руки почему-то слабеют, Хидан позволяет им согнуться и обвиться вокруг головы Какузу, пальцами путаясь в его длинных волосах, разметавшихся по подушке. Может, он хотел услышать эти слова, может, даже не подозревал об этом, подсознательно в них нуждаясь. Всю жизнь он считал себя сильным, ведь был уверен, что не дорожить своей жизнью может только сильный человек, которому нечего терять и который не испытывает жалости к самому себе.       Выходит, иногда все-таки нужно себя жалеть.       Закрыв глаза, Хидан кончиком носа проводит Какузу по щеке, переживая самую чистую благодарность, на которую был способен. Его переполняет чем-то абстрактным и нежным, он никогда еще такого не испытывал. Это похоже не безусловную любовь, которая приходила, когда он молился, будучи еще ребенком. Его светлый ум искренне верил, что кто-то присматривает за ним, кто-то слушает его молитвы и оберегает, заняв место родителей. Это ощущение так трудно передать словами, особенно, когда давно перестал верить, да и Хидан практически забыл, каково это.       – Ты должен найти причину жить, – говорит Какузу, чувствуя на шее теплое дыхание.       – Будешь причиной? – в голосе слышится улыбка, Хидан губами ведет по шее и выше, по линии челюсти.       – Мог бы найти что-то более достойное. Не стоит отдавать смысл своего существования в руки другому человеку.       – Почему ты так думаешь?       – Люди непостоянны, обстоятельства иногда сильнее воли. И что будет, если я действительно не вернусь?       Хидан задумывается. Ему не хочется даже слышать об этом, но, конечно, он понимает, что Какузу прав. Растворяться в ком-то полностью заведомо проигрышный вариант, в этом нет никакой стабильности и все надежды могут рухнуть в любой момент. Нельзя привязываться слишком сильно, это лишает свободы. Хидан всегда хотел быть свободным – от памяти, от боли, от веры. От себя.       – Лучше я проживу меньше, зная, что мне есть ради кого жить, – говорит он, сам понимая, что безумно наивен.       – Мне бы хотелось тебе помочь, – вздыхает Какузу, – Но это не в моих силах.       – Зато в моих помочь тебе, – Хидан сдвигает руку, кладет ее на грудь ладонью. Сердце у Какузу бьется сильно, но медленно, похоже, он сейчас даже не волнуется. Такому спокойствию можно только позавидовать.       – Опять прочитаешь молитву? – с легкой усмешкой, Какузу чуть поворачивает голову, оказываясь с Хиданом лицом к лицу. Его глаза даже в темноте видно, белесые ресницы заметно подрагивают.       – Так ведь сработало же, нет? – улыбнувшись, Хидан опускает голову, придвигаясь ближе.       Удивительно даже, насколько это все не кажется ему неправильным, причем во всех общепринятых смыслах. Возможно, когда-то давно в нем уже что-то сломалось, и теперь понятие нормального для него размыто. Он привык мысленно искать одобрения у Бога, спрашивая, все ли он верно делает, а сейчас от подобного вопроса его пробивает дрожью, будто кожи коснулся морозный ветер. Эхо недавних событий.       Он ненавидел чужие прикосновения, сторонился людей, предпочитая сохранять дистанцию, но последнее время у него не было особого выбора. Какузу был рядом постоянно, слишком рядом, слишком близко, и это не вызывало рефлекторных вспышек раздражения. Он был другим, и хоть казался сперва душным, ворчащим говнюком, в его действиях не было злого умысла.       Хидан видит, что Какузу закрыл глаза. Наверно, засыпает. Он мерно дышит, сложив на животе руки. Удержаться трудно, Хидан чуть вытягивает шею, касаясь своими губами губ Какузу. Просто захотелось попробовать, каково это. Он целует медленно, едва касаясь, кончиком языка проводит к уголку губ, ощущая, как кожа там становится грубой и неровной из-за шрама. До сих пор он так и не знает, откуда они, но, учитывая прошлое Какузу, можно догадаться о их происхождении и о том, что лучше об этом не спрашивать. Вряд ли для него это приятное воспоминание.       Вдруг Какузу переворачивается, кладет руку Хидану на бок и притягивает его к себе еще сильнее, словно большую плюшевую игрушку.       – Спи, – говорит он строго, и губами утыкается в хиданов лоб, который какой-то слишком уж горячий. Если его лихорадит, это может быть причиной, по которой он сюда и притащился, но сейчас это не имеет особого значения. Пора бы просто выспаться по-настоящему, в тепле и покое, а остальное оставить утру.              – Какузу, я ухожу к Учихе, – Какаши склонился над диваном и тихонько потряс Какузу за плечо, – Твой телефон зарядился, он на тумбочке. Я наберу, когда мы что-нибудь решим.       Приходится открыть глаза и сфокусироваться на лице Какаши. Он выглядит достаточно свежо, не смотря на то, как вчера вымотался. Какузу кивает и вытягивает руки вверх, разминая затекшие запястья, а потом осторожно выползает из-под пледа и рук Хидана, стараясь его не разбудить раньше времени. Ему еще можно поспать.       На кухне пахнет свежеприготовленным кофе и омлетом. У одной из мисок стоит непонятного вида дворняжка, прервавшая свой завтрак и обернувшаяся на Какузу. Он тихонько обходит ее, и наливает себе кофе. Не сказать, что он выспался, все-таки уснуть удалось довольно поздно, но ощущал он себя настолько легко и воодушевленно, что даже как-то непривычно. Просыпаться и не ненавидеть весь мир – это что-то новенькое.       Соорудив простенький бутерброд, Какузу вернулся в комнату. Хидана на диване уже не было, но теперь в ванной шумела вода. Все еще трудно осознавать, что между ними зацепилась какая-то незримая связь, а представлять, что из этого выйдет, и вовсе страшно. Правильность действий и суждений все еще под вопросом, но Какузу, пожалуй, мог бы дать этому шанс – все благодаря этому утру, которое совсем не такое, как все остальные.       К ноге притирается Буч. С отвисших щек капает слюна, темные глазенки уставились на зажатый в руках бутерброд. Ветчину унюхал, надо полагать. Собачий взгляд, конечно, пробирает до глубины души, но Какузу не решается кормить чужих собак чем попало, мало ли. Эти существа для Какаши как дети, и, если что случится, он превратится в бешеную фурию-мать.       Усевшись на диван, Какузу берет в руки свой телефон. Кто бы мог подумать, уже успел отвыкнуть от этого чуда технологий. Светится значок десятков пропущенных, рекламные смски от банков и какой-то спам, в новостной ленте накопилась целая гора уведомлений. Какузу погружается в изучение последних новостей, но, кроме короткой заметки о сгоревшей церкви, ничего примечательного ему не попадается. Хотел бы он иметь возможность позвонить кому-то из своих сослуживцев, но он не знает их номеров. Их общение с Джузо можно считать чудом, ведь они оказались в одном городе из-за случайного совпадения, никаких контактов друг друга у них после службы не осталось.       Щелкает замок двери, Хидан выходит из ванной, вытирая полотенцем волосы. Непривычно было видеть его с торчащей во все стороны челкой, но даже это по-своему ему шло. Так он казался менее серьезным и печальным. Он падает на диван рядом с Какузу и заглядывает в экран телефона, уронив голову тому на плечо. Сквозь ткань толстовки чувствуется тепло и влага его мокрых волос.       – Про нас не пишут?       – Нет, конечно, – Какузу чуть поворачивается, вдыхая запах шампуня, – Зато кандидаты в губернаторы завтра соберутся на дебаты в соседнем городе.       – Значит, сегодня у них нет мероприятий?       – Похоже на то.       – Ты еще не передумал? – Хидан поднимает взгляд и замечает, что Какузу вопросительно поднял брови, – Ну, все еще мнишь себя великим мстителем?       – Хидан, что ты хочешь сказать.       – Я хочу, чтобы ты оставил это Какаши и полиции, и не лез туда больше. Тебе повезло остаться в живых, и, поверь мне, это разовая акция.       – Но ты ведь не уверен, что это Мадара? Хотя говорил, что именно он отдал приказ.       – Да, но… А вдруг он тоже просто чей-то подчиненный? Или, типа, я ошибся. Я же его имени не знал никогда, только видел один раз.       Какузу почему-то усмехается и шутливо толкает Хидана плечом:       – Тогда может тебе пойти со мной, чтобы провести опознание?       – А может и пойти. Только тогда мы живыми точно не уйдем.       Конечно, Какузу не пытался шутить, но его почему-то веселило, как Хидан недовольно бубнит и дуется. В их ситуации мало смешного, его умилял конкретно он и конкретно в данный момент. Хидан явно его веселья не разделяет и подкатывает глаза, продолжая вытирать волосы.              

***

             Выспаться Итачи не удалось – его мучали дурные сны, он то и дело просыпался. Каждый раз он ощупывал свое лицо, дотягивался рукой до спящей рядом кошки, проводил ладонями по выстиранным простыням. Его привычная, размеренная жизнь спотыкается уже второй раз – сперва слепота испортила ему существование, теперь Кисаме, из-за которого пришлось бросить родную квартиру и обстановку, к которой он привык. Для практически слепого это критически важно.       И все же, сколько он ни пытался, вызвать в себе ненависть к Кисаме ему не удавалось. Он понимал, насколько корыстны были его стремления, хоть корысть эта и не материальная, но все равно – обида, жалость, сочувствие, что угодно, только не ненависть. Итачи казалось, что за последние несколько лет он так преисполнился во всепрощении, что просто разучился ненавидеть. Или просто не хотел больше испытывать это чувство.       Ни разу за все время Кисаме не сделал ничего дурного. Он был рядом, когда нужно, его компания стала самым приятным побочным действием слепоты, Итачи ощущал себя с ним в безопасности и покое, уверенный, что тот справится с чем угодно. Выходит, это все было проявлением болезненной одержимости? Итачи просто не мог в это поверить. Чем он заслужил такую честь? Что же в нем такого, что другой человек сходил с ума? Он всегда был с Кисаме мил и вежлив, но, быть может, в этом Кисаме увидел что-то большее.       – Лучше бы ты просто все мне рассказал… – бормочет тихо Итачи, перебирая пальцами кошачью шерсть.       Раздается стук в дверь и Итачи отвечает, хотя, честно сказать, он не особенно-то хотел бы с кем-то видеться.       – Это я, Какаши.       – Заходите, детектив, – вздохнув, Итачи наощупь добирается до кресла, – Еще не привык к обстановке.       – Понимаю. Простите, но это вынужденная мера. Хошигаки еще не нашли.       – Что вы сделаете, когда найдете?       Какаши улавливает в словах Итачи обеспокоенность, граничащую со страхом. Не трудно понять, что Итачи не хочет, чтобы с Кисаме обращались с присущей полиции жестокостью.       – Мне нужно задать ему несколько вопросов, не более. По правде говоря, он ведь не сделал ничего противозаконного. Не понимаю, почему он сбежал.       – Вероятно, ему есть что скрывать, – со вздохом говорит Итачи. Он продолжал верить, что Кисаме просто испугался чего-то, что надумал себе сам, что он просто запаниковал, испугался реакции.       – Мне кажется, он просто побоялся, что ты его возненавидишь.       – Его опасения напрасны.       – Ты не обижаешься на него? Кто знает, если бы он не скрыл от тебя сообщение брата, может, он был бы жив.       – Громкие слова, – Итачи хмурится, – Нет смысла выдумывать альтернативные реальности, Какаши. Все случилось так, как случилось, и нужно с этим жить.       – Прости, не хотел… Сказал лишнего, – Какаши садится на стул напротив и опускает голову, – Возможно, мне стоит быть помягче в суждениях.       – Я не могу винить Кисаме. Ты сам рассказал мне, что происходит, так что полагаю, рано или поздно это все равно бы случилось.       Похоже на стадию принятия. Какаши с любопытством наблюдал за Итачи, задумываясь, а не едет ли крыша у Учихи вслед за Кисаме? Может, они попали в зависимость друг от друга, казавшуюся им жизненно необходимой? Такое иногда случается, и в случае Итачи это могло бы быть ожидаемо – ему нужна помощь и из-за одиночества он мог бы воспринять любого человека как единственного нужного, но ведь случилось наоборот. Впрочем, поехать на этой почве никогда не поздно. Кисаме мог просто спровоцировать это своей одержимостью.       – На какое время назначена встреча с Мадарой?       – Два часа дня.       – Ага, – Какаши бросает взгляд на наручные часы, – Через час. Тогда я заеду за Какузу и вернусь за тобой. Привезти тебе кофе?       – Было бы неплохо, – Итачи, наконец, позволяет себе хоть немного улыбнуться.              

***

             Едва Какузу хочет встать с дивана, как раздается звонок. Он тут же отвечает, слушая взволнованный голос Какаши:       – Мадара согласился на встречу, он приедет в администрацию города через час, видимо, решил подстраховаться присутствием Хаширамы.       – Скорее запугать его лишний раз, – отвечает Какузу, – Где встретимся?       – Я заеду за тобой, нечего тебе по городу шляться.       – Понял.       Разговаривал Какузу спокойно, но стоило сбросить звонок, как вдруг по нервам волной пробежала тревога. Сколько ни пытайся сохранять хладнокровие, тело не обманешь, стресс не проходил незамеченным. Какузу взволнованно взглянул на Хидана и, кивнув ему, поднялся на ноги, чтобы пойти переодеться. Его отстиранные и высушенные вещи Какаши оставил в ванной, так что Какузу туда и направился, но стоило ему приблизиться к двери, как Хидан набросился на него со спины, обвив руками за шею. Равновесие чуть не было утеряно, Какузу успел развернуться и неслабо вписался спиной в дверной косяк.       – Так и уйдешь? – разгоряченно шепчет Хидан и лезет целоваться, жадно и как-то на грани истерики. Какузу под таким натиском сдается, отвечая ему, руками забирается под бежевую толстовку, пальцами проводя по горячей коже. Из головы вылетает вообще все, мозг функционировать отказывается, зависая на пол пути.       Хидан неудержим, он практически срывает с Какузу кофту, вездесущие руки ощупываю все, до чего дотягиваются, давят, царапают ногтями. Какузу вздрагивает, когда он цепляет один из шрамов на боку, но Хидан и не думает останавливаться, только отстраняется, чтобы продышаться. Он кивает в сторону комнаты и Какузу, даже не задумавшись, берет его за руку и ведет за собой, напрочь забыв, что куда-то собирался.       А потом затылок обжигает болью и перед глазами все темнеет, как экран выключенного телевизора.              

***

             Какаши понимает, что нервничает именно тогда, когда, не задумавшись делает глоток кофе и обжигает язык. Чертыхнувшись, он снимает крышку со стаканчика и принимается дуть на напиток, хотя было бы гораздо проще высунуть его в окно на полминуты. Снегопады закончились, настала пора морозов, от которых перемерзнут все озера в округе, так что печку в машине приходилось гонять чуть ли не на максимальной мощности.       Сообщение, которое Какаши отправил, прочитано уже минут десять как, но Какузу еще не появился. Если придется ждать еще столько же, можно и опоздать. Какаши нервно раскачивал пальцем брелок на ключе зажигания и продолжал дуть на кофе. Вдруг в окно кто-то стучит, и он вздрагивает, чуть не пролив этот адский кипяток себе на бежевые брюки. Это было бы фиаско.       Снаружи стоит Джирайя, и Какаши просто не верит своим глазам. Он опускает окно, высовывая голову, и улыбка сама собой расплывается на лице.       – Аха! Детектив! А я все думал, вы это или не вы.       – Не думал, что вы меня запомните, – смутившись, Какаши чувствует, как краснеет кончик носа. Или это от мороза?       – Вы чего здесь бензин тратите? – интересуется Джирайя, потирая руки в шерстяных перчатках.       – Просто жду друга, – уклончиво отвечает Какаши, – А вы? Холод же собачий!       – А, решил прогуляться. Для меня такие холода в новинку, честно говоря, так что почему бы и не испытать их на собственной шкуре, – Джирайя кряхтит, хрипло смеясь и подтягивает шарф на нос, – Вдруг пригодится в книге. Не люблю писать о том, о чем не имею представления.       – За это я и люблю ваши книги, за чистейший опыт.       – Да ладно, вы мне льстите. Поверьте, у меня в жизни не было столько женщин, сколько у героев моих романов.       – Ну что ж, литературные условности никто не отменял.       – А вы разбираетесь! – Джирайя смеется и смотрит на смущенного Какаши прищуренным взглядом, – Что-то не спешит ваш друг?       – Ну, на его месте и я бы не спешил. Кому же захочется выходить из дома в такой мороз.       – И то верно. Не забудьте взять с него плату за сожженный бензин! – взмахнув рукой, Джирайя отходит от машины, – До встречи!       Какаши машет в ответ и поднимает стекло, тут же ёжась от холода. Надо же, никогда бы не подумал, что встретит писателя еще раз. Разве он не говорил, что собирается уезжать? Или Какаши уже подводит память. Наверно, решил задержаться, чтобы ощутить на своей шкуре настоящую северную зиму. Какая преданность делу! Какаши испытывал искреннее восхищение и уже предвкушал, какой интересной будет следующая книга.       Он настолько погряз в своих фантазиях, что не заметил, как перед машиной кто-то прошел. Хлопнула дверь, автомобиль качнуло, Какаши с облегчением выдохнул и повернулся.       И чуть не подавился кофе, потому что рядом сидел не Какузу.       – А почему… – начал было он, но Хидан прервал его, махнув рукой.       – Мы подумали, что Какузу опасно туда ехать, – уверенно заявляет он, – Случись что, под удар попадешь и ты с Итачи, как-то рискованно, не думаешь?       Звучало вроде логично, да не совсем. Какаши смерил Хидана недоуменным взглядом и кивнул.       – Мне казалось, Мадара хочет убрать и тебя тоже.       – Ну да, но я, вроде как, еще могу быть ему полезен. Сделаю вид, что я приперся просить прощения. К тому же, я должен убедиться, что это он и мы подозреваем одного и того же человека.       – Думаешь, он на это купится?       – Вы все еще имеете очень слабое о нем представление, если честно, – Хидан вздыхает и достает из рукава цепочку, намотанную на запястье, – Он не задумываясь пустит в расход нас всех, но ценными кадрами он не разбрасывается, поверь мне.       – А если ты ему уже не нужен?       – Мне и так пиздец, чел, – Хидан устало смотрит на высокие грязные сугробы, – Не от Мадары, так от полиции.       – Ты думаешь, я тебя арестую?       – Ты может и нет, а кто-нибудь другой вполне. Короче, давай покончим с этим. Поехали уже.       В Хидане ощущалось странное напряжение, но Какаши списал бы это на серьезность предстоящих событий. Любой напряжется, если придется встретиться лицом к лицу с настолько опасным человеком.       Какаши вырулил с обочины и направился на главную дорогу. Ему бы хотелось, чтобы с ним был Ямато – на его холодный разум можно было положиться, к тому же от него всегда веяло таким заразительным спокойствием, что и Какаши невольно проникался. Сейчас Ямато искал Кисаме, так что он наверняка поехал в больницу, чтобы найти о нем хоть какую-нибудь информацию. Достаточно безопасное задание, так что за него Какаши не волновался.       Когда за окнами мелькает полицейский участок, взгляд вдруг цепляется за яркое пятно. Среди белых и серых тонов города, у крыльца припаркован бордовый фургон, и Какаши готов поклясться, что один раз его уже видел. Трудно забыть такую нелепую в своей абсурдности машину, казавшуюся здесь какой-то заплаткой, сделанной из вырезки из комикса.       Хмыкнув, Какаши прибавляет скорости. Времени осталось совсем немного, так что надо поспешить. Не гоже опаздывать на встречу с главным подозреваемым.