Всадники Апокалипсиса

      Большой больничный коридор напоминал муравейник. Бегающие туда-сюда медсёстры с папками в руках, разговоры врачей о проведённых ими операциях, уборщицы, вытирающие разлитый кофе у автомата. Бранвен не замечал ничего, кроме больничной палаты, в которой лежали его брат и сестра. Противное пиканье аппаратов тихо доносилось до него, раздражая своим однообразием. Закрытые жалюзи не позволяли рассмотреть палату и пациентов, мирно лежавших на белых накрахмаленных простынях. Ворон позаботился о том, чтобы брата и сестру поместили в одну палату. Не хотел разлучать их. Все остальные поехали домой, оставив здесь только Бранвена и Чонгука, которые уже который час сидели молча, уставившись в коричневую дверь палаты, надеясь на то, что через вот-вои к ним выйдут люди, которых они любят. Но по канону судьбы этого не происходило. — Я отъеду ненадолго, — встав, Бранвен бегло провёл взглядом по Чону, который лишь кратко кивнул, не отводя взгляда от двери.       Вечерний прохладный ветер обдувал мощное тело брюнета, внутри которого всё разрывалось. Тело кричало и выло от внутренней боли, чувства просились наружу из темницы, в которую их запер хозяин. Сейчас ворон понимал, что должен быть там, с Азраилом и Шадоу, но сердце требовало другое, требовало другого. Вдохнув охлаждающий ветер, парень не спеша выдохнул. На парковке рядом с больницей стоял его чёрный зверь, готовый в любую минуту сорваться с места и привести туда, куда его тянуло. Оглушительный рык мотора заполнил улицу, а потускневшие глаза загорелись устрашающим взором.       Заведя машину, парень вырулил на центральную дорогу и, перестроившись в левый ряд, направил Буггати по выученному наизусть маршруту. Фонари красиво освещали дорогу, а медленно появляющиеся высоко в синеве звёзды заполняли небосвод. Вскоре продолжительная трасса сменилась высокими многоэтажками, среди которых он увидел ту, которая была ему нужна. Заехав на внутреннюю парковку, Бранвен паркуется у первого свободного места и, заглушив двигатель, быстро выходит из машины. На ходу нажав на кнопку сигнализации, устремляется к металлической двери. Парень резко тянет ручку на себя, дверь открывается, впуская ворона в тёмное помещение. Перешагнув через две ступеньки, брюнет нажимает на кнопку лифта и, подняв голову вверх, успокаивает внутреннюю бурю, решившую так не вовремя себя проявить. Белые двери бесшумно открываются, пропуская парня внутрь. Не глядя на панель, он нажимает на кнопку с цифрой семь и, уставившись на двери лифта, нервно подёргивает правой рукой. Едва двери успели открыться, Бранвен вышел из лифта и, сделав пару шагов, оказался у металлической двери. Протянув руку к звонку, он смотрел глазами, наполненными страхом и сожалением, на холодный метал двери, что через некоторое время медленно открылась. Перед ним в ночной пижаме цвета молока стоял Хёнджин. Не медля ни секунды, Бранвен врывается в квартиру и, схватив блондина за руку, протаскивает в зал. Ворон не заметил ни красных опухших от слёз глаз, ни едва подрагивающую нижнюю губу, ни мокрую белую ткань, на которую скатывались слёзы. Усадив парня на диван, брюнет, развернувшись к нему спиной, запустил руку в копну чёрных волос. — Не перебивай меня, — развернувшись к блондину лицом, Бранвен посмотрел на него с уверенностью и непоколебимостью, слегка нахмурив брови. — Необходимо прекратить всё, что есть между нами, — от сказанных слов Хёнджин опешил. Его заплаканные глаза раскрылись, а губы сложились в немую букву А. — Бранвен, что случилось? — опираясь рукой о спинку дивана, блондин встаёт и, сделав один шаг, оказывается напротив ворона, лицо которого было суровым.       Покачав головой, брюнет разворачивается от блондина к окну и? поджав губы, закрывает глаза. — В чём проблема? — обойдя парня, Хёнджин всматривается в лицо ворона, в его прикрытые глаза, которые выражают лишь холод. — Проблема в том, что я не могу тебя защитить, — по щекам блондина вновь потекли слёзы, доставляя Бранвену ещё больше боли. Они разрывали его на части, корили за сказанные слова. — И не надо, я сам могу себя защитить, — Хёнджин осторожно кладёт левую руку на щёку брюнета. Чёрные глаза внимательно смотрели в стеклянные глаза блондина и пытлась запомнить их чарующую красоту. Поднеся свою руку к руке парня, Бранвен убирает её со своего лица. — Пока ты рядом со мной, ты не будешь в безопасности, — поднеся свою руку к бледному лицу блондина, ворон заправляет прядь волос ему за ухо и тихо произносит: — Ты должен жить счастливой жизнью, без меня, — опустив руку, Бранвен делает шаг назад, но рука Хёнджина останавливает его. Тёплые губы соприкасаются с его. Слёзы блондина стекают по губам, делая их поцелуй мокрым и слегка солоноватым. Но крепкие руки ворона убирают нежные ладони парня. Смотря на Хёнджина, Бранвен поджимает губы и качает головой из стороны в сторону. — Прошу, не оставляй меня, — дрожащим голосом произносит парень. Стоя перед вороном, блондин мнёт края своей ночной рубашки и не верит, что тот, в ком его жизнь, оставляет его. — У меня нет выбора, — качнув головой, Бранвен отворачивается и, еле сдерживая подступивший к горлу ком, выходит из квартиры, оставляя Хенджина, упавшего на пол и захлёбывающегося в слезах и собственной боли.       Порой необходимо принять решение, от которого будет зависеть наша судьба, и не только наша. Но иногда мы понимаем, — чтобы уберечь человека, необходимо его отпустить, как бы тяжело и больно это не было. Бранвен сделал этот шаг. Он отпустил Хёнджина, лишив их обоих счастья. В тот момент времени это решение было единственно верным. Он не сможет его защитить, не сможет уберечь. Если прямо сейчас его брат и сестра лежат в больничной палате под круглосуточным наблюдением и борются за жизни, которые именно он не смог уберечь, то о защите Хёнджина и речь идти не может.       То, что случилось сегодня, расставило все точки. Пока всё это продолжается, Бранвен не подпустит к себе Хёнджина, даже если это его ранит, даже если причинит ужасную боль. Он не простит себя, если в один момент проглядит опасность и под ударом будет блондин. Он не вынесет сидеть в больничном коридоре и молиться за его жизнь. Не переживёт потери. Он видел Чонгука в склепе, слышал его крик, наполненный ужасом, горечью и потерей. Он вёз до больницы не его, а просто тело, которое еле поддерживало внутри жизнь. И Бранвен знает: если бы это произошло с Хёнджином, то он бы тоже умер. Не смог бы без него, да и сейчас не сможет, но, по крайне мере, он знает, что блондин жив.

***

— Молодой человек, вы бы поехали домой, отдохнули, — к Чонгуку подошёл врач, который изначально уведомил их о состоянии Азраила и Шадоу. Подняв стеклянные глаза на мужчину в белом холате, Чон беззвучно мотнул головой. Доктор проследил за движением глаз парня, которые впивались в коричневую дверь платы. — Они ещё не скоро придут в себя, — указав рукой на дверь, мужчина устало выдохнул и, присев рядом, негромко промычал: — Я понимаю ваше состояние, каждый день вижу родственников пациентов, которые отказываются идти домой и часами сидят у дверей палаты, — направив взгляд на дверь, куда продолжал смотреть Чонгук не отрывая глаз, — Но вам нужно понять одну вещь, — повернув голову к Чонгуку, голубые глаза внимательно прошлись по линии челюсти, поджатым губам, нахмуренным бровям и, остановившись на глазах, пилящих дверь, негромко продолжил: — Те, кто находятся за той дверью, — не обычные люди, — голова Чонгуку дёрнулась и повернулась к доктору. Карие глаза столкнулись с внимательным взгядом мужчины. — О чём вы говорите? — густые брови ещё больше нахмурились, придавая лицу задумчивое выражение лица. — Возможно, я и не должен с вами этим делиться, но всё же скажу, — поднимая руку, мужчина снимает с переносицы очки и, опустив взгляд на халат, стал протирать линзы. — я знаю их не один день и даже не один год, — подняв руку к горящей над ним лампе, мужчина покрутил очки в руке, проверяя наличие на линзах пятен, — и с уверенностью могу сказать, что они пережили огромное количество боли, и эта боль не всегда была физической, — переведя взгляд на Чонгука, доктор надел очки. — Порой их раны были глубоко внутри и я был бессилен, но сейчас я сделал всё, чтобы они выжили, так что ваши переживания беспочвенны и бесполезны, — упершись ладонями в колени, мужчина встаёт и, слегка приподняв голову вверх, задумывается. — Если вы хотите убить время, то можете сделать это в палате, — указав глазами на коричневую дверь, мужчина слегка улыбнулся. Сделав шаг в сторону, он напоследок добавил: — Жизнь ломает сильных, ведь знает, что рано или поздно они всё равно поднимутся.       Развернувшись спиной к Чонгуку, мужчина услышал краткое «Спасибо». Качнув головой, доктор убрал руки в карманы белого халата и стал отдаляться от коричневой двери, в которую вошёл Чон.

***

      Просторная палата была освещенна приглушенным светом ламп, что располагались на потолке в шахматном порядке. Цветы нежно персикового цвета не напоминали типочную палату больницы. Длинные жалюзи были наполовину прикрыты, но за ними можно было разглядеть вечерний город. Прохладный ветерок еле заметно покачивал нежный тюль, создавая на ткани волны. В дальнем углу стоял небольшой столик, где лежали несколько журналов и стоял графин с водой и парой стаканов. Два кожаных белых кресла были задвинуты за стеклянный столик. У противоположной стены находились две кровати, где мирно лежали брат и сестра. Между ними стояли два монитора, отражающие показатели давления и сердцебиение, электрокардиограф и аппарат искуственной вентиляции лёгких, к которому каждый был подключён. Грудные клетки спокойно поднимались и опускались, глаза мирно были прикрыты.       Сделав шаг, затем второй, Чонгук оказался у кровати Шадоу, на которую парень смотрел одновременно с огромной любовью и сожалением. В очередной раз он не смог уберечь самое ценное, что есть у него в жизни. Смотря на спокойное лицо девушки, Чон аккуратно дотрагивается своей ладонью до прохладной щеки Шадоу. — Прости меня, Лисёнок, — едва слышно произносит Чонгук. Большой палец руки осторожно поглаживает нежную кожу, а вторая рука ложится на руку девушку и слегка сжимает. Приподняв её ладонь, парень наклоняется и нежно целует тыльную сторону. Опустив руку, Чон присаживается на край кровати и, направив свой взгляд на Шадоу, тихо произносит: — Знаешь, когда я впервые тебя увидел, я даже представить себе не мог, что ты станешь человеком, которого я искренне смогу полюбить, — наклонив голову и слегка ухмыльнувшись, парень продолжил: — А ещё та царапина... Хоть Юнги всё починил, но я так и не наказал тебя за это, — улыбка на лице стала шире. — А потом наш поцелуй на обрыве, — подняв глаза на Шадоу, Чонгук положил свою руку на её, — тогда я понял, что ты единственная, кого я хочу целовать, на кого я хочу смотреть, кого хочу носить на руках, с кем хочу ранним утром чистить зубы, — Чон понимал, что скорее всего всё то, что он сейчас говорит, Шадоу не вспомнит, но он точно знал, что как только она придёт в себя, он повторит это и будет повторять каждый день, месяц, год. — Ты стала для меня «всегда и навечно», ты стала моим миром, моим смыслом жизни, я готов каждую секунду повторять, как сильно я тебя люблю, готов провидить с тобой все ночи в нашей жизни, готов смешить тебя, лишь бы не видеть твоего грусть на твоём лице, — электрокардиограф монотонно пищал, давая надежду на то, что скоро он сможет осуществить всё то, о чем говорит. — Я хочу каждое утро пить твой чай, вкуснее которого я не пил ни разу за свою жизнь, хочу, просыпаясь, первым делом целовать тебя и на руках относить в ванную, чтобы там продолжить усыпать тебя поцелуями... — Боже какой ужас, — расскрыв глаза от удивления, Чонгук на мгновение замер. Услышав шевеление на соседней кровати, он медленно повернул голову на рядом стоящую кровать, где Азраил снимал все прилепленные к нему датчики. От шока глаза Чона расширились до максимальных размеров. Перед ним уже на двух ногах стоял палач, израненный, помятый, но он стоял. — Ты, это, продолжай, — качнув головой в направлении лежавшей сестры, — а я от услышанного пойду проблююсь, — покачиваясь, Азраил медленно направился к выходу из палаты, оставляя за собой Чонгука, по-прежнему пребывающего в шоке.