October

      Стас всегда был чутка груб. Причем груб абсолютно во всём.       Когда дело дошло до их первого секса, он не церемонился совсем. Брал всё, что Арсений ему давал и ещё умудрялся вытянуть столько, сколько ему самому было нужно, сколько ему по праву принадлежало.       Сегодня же день прошёл лениво и в постели. Попов даже удивился, что его мужчина ни разу не сделал ничего игривого, но жесткого. Но хорошее мнение о сегодняшнем спокойном дне сменилось буквально пару минут назад. — Стас… Стас… — Как в бреду шепчет Арсений, пытаясь сопротивляться чужим сильным рукам, прижимающим его к стене в коридоре. — Стас, хотя бы не здесь… — Молит, отворачивая голову, чтобы избежать совершенно невозможных поцелуев, но получает ещё более нереальные и наглые укусы в шею.       Шеминов с лёгкостью приподнимает над полом своего возлюбленного и направляется в спальню — персональный маленький Ад (или всё-таки Рай?) Арсения. Шёлковые красные простыни; повсюду игрушки, доставляющие удовольствие, которое всегда граничило с невероятной (возможно, не всегда приятной) болью; открытое окно, пускающее в комнату промозглый зимний ветер. — Закрой окно, я тебя прошу. — Еле живым голосом просит, крепче хватаясь за шею мужчины. В глазах искры играют от неожиданности всей ситуации, а в штанах уже бессовестно стоит.       Арсения восхищает и пугает одновременно такой Стас. Он бы мог подбирать и подбирать бесконечное множество раз колкие слова о резкости своего мужчины, но каждый раз его останавливало одно проклятое «но» — Шеминов умел чрезвычайно правильно доставлять боль. Он всегда был грубый, но ласковый, заоблачно нежный, но в то же время до невозможного суровый. И эти качества на удивление сочетались и меняли друг друга с лёгкостью и отличным послевкусием. Послевкусием в виде сногсшибательного, просто убийственного, оргазма.       Стас опускает Арсения на пол, возвращая в реальность. Тот прислоняется к прохладной стене, внимательно следя за тем, как мужчина закрывает окно, следом садясь на кровать. Шеминов смотрит с вызовом прямо в глаза и хлопает левой рукой по ногам, показывая, что кое-кому пора занять своё положенное место. Попов сам себе кивает, судорожно облизывая губы и отлипая от стены, чтобы в пару шагов преодолеть расстояние и бессовестно опуститься на чужие колени. — Слушай меня внимательно, я дважды не повторяю.       Мужчина кивает, шумно сглатывая и чуть ёрзая. А в голове у него мелькает, что лучше «запланированная» порка, чем вот такая туманная неизвестность. — Руки за спину. — Арсений покорно выполняет, придвигаясь ближе к горячему телу напротив, потому что места становится больше. — Никаких движений. Сегодня я сам всё, что нужно сделаю.       Даже кивнуть кажется нереальным, поэтому Попов просто тянется за поцелуем, надеясь, с помощью него передать все чувства, мысли, всё своё состояние сейчас. И Стас, понимает, отвечая, но мгновенно перехватывая инициативу. Неслышно рычит, прикусывая нижнюю губу любимого. Сносит голову, окончательно сводя с ума. — И ещё кое-что, — загадочно шепчет на ухо, хитро улыбаясь. — Не сдерживайся. Кричи так громко, как посчитаешь нужным.       Арсений в сотый раз кивает как болванчик, ощущая неприятно прилипшую ко лбу чёлку, шевелящуюся при малейшем движении и доставляющую дискомфорт. Хотя более неудобной ему кажется поза, сидеть с заведёнными за спину руками — невыносимо тяжело, напряжно и в какой-то мере даже больно.       Однако все мысли выветриваются из головы, стоит только Шеминову спустить домашние штаны и провести пару раз вверх-вниз. У Попова с губ срывается первый звучный стон, а руки расцепляются, порываясь вцепиться в чужие крепкие плечи. — Нет.       Одного слова достаточно, чтобы прийти в себя и сделать, как было приказано. Только вот сдержаться снова не выходит, потому что Стас продолжает ранее начатое. Арсению больно и хорошо: спина затекла, руки болят от неудобства, член стоит, чужая прохладная ладонь уверенно и желанно доставляет удовольствие — Рай и Ад.       Дыхание сбивается быстро, руки начинает с большей силой ломить, голова принимается кружиться от недостатка кислорода, а в глазах стоят искры. Попов падает устало подбородком на плечо в светлой футболке и громко, несдержанно ни на грамм стонет прямо на ухо мужчине. — Ещё. — Просит, всё-таки разнимая ладони и кладя их на чужую грудь, чтобы в этот же миг схватиться за одежду, как за спасательный круг. — Ещё.       Удовольствие начинает граничить с болью уже ближе к концу, когда Стас надрачивает, с силой сжимая член Арсения. Голубые глаза закатываются в наслаждении, губы раскрываются, чтобы выпустить очередной оглушительный стон.       Попова слегка трогает судорога после оргазма. А зрачки у него, кажется, становятся размером со вселенную: тоже необъятных размеров и со взрывающимися звёздами. — Ещё говоришь хочешь? — Усмешка не сходит с лица Шеминова, который вновь держит весь вес своего возлюбленного, потому что тот даже двинуться не может, что уж говорить про связные ответы. — Угу. — С трудом выстанывает, безвольной куклой удобнее падая в тёплые и родные объятия.       Боль, безусловно, пугала Арсения всю его жизнь, но Стас показал ему ранее неизведанное — удовольствие от неё.