Цветы тянутся к солнцу

Эзоп стучит ровно три раза и ждёт, настороженно прислушиваясь к звукам в комнате. Однако отвечает ему только тишина, видимо, в комнате никого нет. Он уже собирается развернуться и уйти, как замечает, что дверь чуть приоткрылась, видимо, изначально была не заперта, а после стука и вовсе слегка сдвинулась в сторону. Бальзамировщик замирает нерешительно. Всё-таки, вот так заходить, пока никого нет, неприлично, да и вдруг Джозеф просто отошёл ненадолго и вот-вот вернётся. Но интерес побеждает осторожность, и он сначала заглядывает внутрь, а затем, никого не обнаружив, заходит, тихонько заперев за собой дверь. Всё-таки интересно увидеть что-то новое, что Эзоп мог упустить за время участившихся визитов. Это приятно — знать, что здесь, в этом застрявшем вне времени месте, у него есть кто-то понимающий и способный поддержать любой разговор. Поэтому ему и хочется узнать чуточку больше. Взгляд цепляется за яркое пятнышко на столе, которое, при ближайшем рассмотрении, оказывается цветком, лежащим поверх каких-то записей. Эзоп оглядывается на всякий случай, прежде чем вглядеться в написанные аккуратным почерком строки. “Теперь я почти не сомневаюсь в том, что это именно он. Все признаки указывают на это. Я даже представить не мог, что цветы когда-либо вернутся. И что это снова будут розы, только на этот раз желтые. У них отвратительное значение, но… Если рассматривать это как предостережение…” Дальше следует часть, полностью написанная на французском. Расшифровать ее попросту невозможно, по крайней мере, сейчас уж точно, и только в самом конце можно заметить еще кое-что интересное. “Но я сомневаюсь, что он о чем-то догадывается. И даже не знаю, как рассказать об этом. Как ни представлю, любые слова кажутся такими глупыми. Эзоп Карл...” Бальзамировщик перечитывает написанное несколько раз, прежде чем понимает, что это не глупый сон или фантазия. Что тот самый человек, являющийся ему "родственной душой", всё это время был так близко. Конечно, Эзоп прикидывал варианты, кто из поместья мог бы быть этим человеком и принимал, что им мог оказаться кто-то из охотников, но… Но… Почему же "но"? Вне поместья они бы и не пересеклись, учитывая, что жили в разных столетиях, а цветы мёртвые, потому что охотник не считается живым. Эзоп устало вздыхает, опираясь ладонями о твёрдую поверхность стола. Как же он устал от всех этих сложных и непонятных схем. И единственный способ навести порядок и разобраться во всём — найти охотника и всё у него уточнить, а не стоять тут и предаваться бессмысленным размышлениям. И всё равно походка его слишком тороплива, мысли путаются, а если по пути и встречается кто-нибудь из выживших или охотников, Карл не здоровается даже, просто проходит мимо. Подумать только! Сначала он узнаёт, что подхватил "болезнь", а сейчас… Джозеф обнаруживается в саду. Просто сидит на скрипящей от любого неудачного движения лавочке и, кажется, читает что-то. Впрочем, книгу он тут же захлопывает, стоит ему только заметить чужую тень. Охотник подслеповато щурится, глядя на высокую фигуру против солнца, а потом расплывается в улыбке. — Доброе утро. Погода сегодня прелестная, не правда ли? Эзоп не отвечает — все банальные слова просто напросто застревают где-то внутри. Только спускается по немногочисленным ступенькам и подходит ближе. — Здравствуйте, Джозеф, — всё-таки, вот так сразу выпаливать что-то в духе "я всё знаю" кажется Карлу не самым лучшим вариантом. — Я узнал кое-что важное. Совсем недавно. А теперь можно. — Скажите, вы правда считаете, что мы друг для друга родственные души? Джозеф замирает и, кажется, даже не дышит в течение томительно долгой минуты. Откуда он об этом знает? И что он?.. — В… Ты думаешь, это не так? Ему очевидно непривычно обращаться к Эзопу подобным образом… Но, очевидно, это не единственное, почему он так тревожится. — Я не задумывался о конкретных личностях, когда думал об этом. Но подозревал, что это кто-то из охотников, — Эзоп просто опускается на свободное место рядом и прикрывает глаза устало. — Но в этом есть смысл и...я склоняюсь к тому, чтобы согласиться с этим утверждением. Бальзамировщик молчит, думая о том, что ещё сейчас нужно сказать. Открывает глаза и глядит на светлое голубое небо, пока по нему неторопливо плывут редкие облака. Так бы весь день просидел. — Но если это так, я рад. Вас...тебя я хотя бы знаю, — поворачивает он голову в сторону фотографа. — И, раз уж мы тоже теперь так называемые родственные души то, получается, мы должны начать встречаться? Как остальные, подверженные этому, которые все время проводят вместе. Джозеф косится на Эзопа с явным удивлением, словно не ожидал услышать такое, и качает головой. — Нет, не должны. “Должны” это вообще отвратительное слово, когда дело касается тонких материй. Он поднимается (видимо, настолько волнуется, что не может усидеть на месте) и ходит кругами, продолжая: — Тем более, цветы означают только то, что мы связаны. Ничего более. Они всего лишь напоминание… Решать и чувствовать все равно только тебе. Охотник останавливается на миг и, видимо, все же совладав с эмоциями, улыбается, как всегда: в равной доли насмешливо, дружелюбно и устало. — То, что испытываю я, в любом случае нельзя называть романтической любовью. А что чувствуешь ты, Эзоп Карл? — Вот как. Мне казалось, что с цветами накладываются и определённые обязательства. Эта новость немного радует его. Всё-таки, это означает, что радикальных изменений против воли пока не ожидается. И всё-таки… Когда звучит вопрос, Эзоп удивлённо смотрит на собеседника, почти не мигая, а затем отводит взгляд. Он не привык говорить о таком. Он не привык о таком даже думать. Тем более вот так проговаривать вслух перед кем-нибудь ещё. — Не знаю. Не могу точно сказать, если признаться, — наконец выдыхает выживший. — Но было бы очень прискорбно, если бы наши встречи и разговоры просто взяли и прекратились. Джозеф тихонько хмыкает. — Тогда что если все останется, как оно есть? — Это, — Эзоп цепляется за край своей извечной маски, опуская её. На губах слабая улыбка. — Это хороший вариант. Я согласен.