Цветы тянутся к солнцу

Джозеф замечает Эзопа почти случайно. Хочет окликнуть, подойти и завести, быть может, приятный ничего не значащий разговор, но замечает, что выживший словно погружен в свои мысли. Да и в руках у него что-то есть, и шагает он быстро, явно направляясь по каким-то делам. Охотник не решается побеспокоить его, но, поддавшись искушению, следует за Эзопом бесшумной тенью, не приближаясь чересчур близко и просто наблюдая. Эзоп и не замечает никого и ничего, думая, что другие обитатели этого места уже давно спят, или просто не слоняются по коридорам. Всё, что ему сейчас нужно — печь, в которой можно сжечь мусор. Ничего особенного, всякие бумажки, обломки карандашей, прочий мелкий мусор… И растения. Сами по себе они довольно бесполезны — стебли сразу становятся мёртвыми, так что даже не определить к какому виду они относятся. Наверное, дело в том, что человек этот уже давно умер, вот и всё. Почему же они появились только сейчас? Эзоп приходит к выводу, что это всё влияние поместья — слишком много чертовщины здесь происходит, так что мёртвые цветы прекрасно вписываются в атмосферу. Вот только от них постоянно приходится избавляться. Эзоп открывает дверцу печи и скидывает в неё весь накопившийся мусор. Тянется к спичкам, да только замечает как из-под воротника тянется что-то тёмное. Бальзамировщик вздыхает тяжело, отстегивает самую верхнюю пуговицу и резким движением срывает с себя стебель. И как упустить умудрился? Увядшее растение летит вслед за остальным мусором, а Карл, наконец, зажигает спичку и маленький огонёк пляшет на её конце. Джозеф удивленно замирает. Мертвые растения? Что за чушь? Нет, то есть, он прекрасно понимает, что это может значить, цветы обычно довольно очевидны, но… Мертвец, все еще бродящий среди людей. Довольно мрачная фигура, как не посмотри. Интересно, давно ли у Эзопа подобное? И если давно, почему никто ничего не замечал?.. Забавно, что во всей информации, которую он только находил, о таких случаях не упоминалось совсем. Слишком редкими были, судя по всему. Джозеф делает несколько шагов назад, оставляя Эзопа наедине со своими проблемами. Где-то на периферии бьется тревожная мысль, вот только охотник никак не может ее поймать. Бальзамировщик тем временем следит, чтобы огонь разгорелся нормально и не потух в первые же пару секунд, только потом закрывает дверцу и отряхивает руки. И кажется, что он всё это время не замечал никого и ничего, вот только он поправляет одежду, выпрямляется и, не оборачиваясь, спрашивает: — Вы ещё долго за мной следить будете? Джозеф вздрагивает и выходит из тени, улыбаясь слегка виновато. — Прошу меня простить, я… Не хотел отвлекать. Ему явно немного неловко, но он продолжает держаться невозмутимо вежливо. Привычка, выбитая градом аристократического осуждения. Эзоп вздыхает и, развернувшись, окидывает охотника взглядом. Что же, бессмысленных разборок он сейчас устраивать не хочет, потому только отмахивается, показывая, что всё в порядке. И, всё-таки, Джозеф его видел. Не то чтобы Карл так сильно переживал о сохранности своей тайны, это не новость, половина живущих здесь тоже подвержены этой "цветочной болезни", но… — Вы всё видели, — Эзоп решает сразу перейти к делу. — Я бы попросил оставить эту информацию только между нами. Прошу прощения, но мне не нужно лишнее внимание. Охотник только кивает и прижимает ладонь к груди, словно клянётся. — Обещаю, я буду молчать. Мне нет дела до бессмысленных сплетен. Хотя эти самые сплетни вызвали бы небывалое оживление в особняке. Подумать только! Чтобы цветы, да у бальзамировщика, к которому некоторые и подходить боялись-то. Но Джозеф действительно собирается молчать. Пусть эта интересная тайна принадлежит только ему одному. Он любит коллекционировать редкие вещи. — Спасибо, — чуть наклоняет Эзоп голову вперёд, в знак благодарности. Он глядит на фотографа и не знает что ещё можно сказать. Взгляд скользит по чужому венку, в котором видны и живые, и искусственные цветы, и Карл задумывается — если честно, он никогда не задумывался о том, что фотограф тоже этому подвержен. Да и, кажется, слышал краем уха в каком-то бессмысленном разговоре, что Джозеф кому-то что-то объяснял по "цветочной теме". Тогда Эзопу дела до этого не было, но сейчас, раз уж так сложилось, почему бы не попробовать разузнать что-нибудь? — Вы ведь много знаете об этой болезни, верно? — Негромко произносит бальзамировщик. — Могу ли я попросить вас о небольшой помощи? Просто ответить на пару вопросов. — Ах? — Джозеф, кажется, удивляется неожиданной просьбе, но буквально через мгновение улыбается, предлагая. — Конечно. Я расскажу вам все, что знаю сам. Что именно вас интересует? Огонь в печи потрескивает, заглушая их голоса, и можно не волноваться, что кто-нибудь услышит что-нибудь лишнее. — Тогда, — Эзоп задумывается. Он не готовился к подобному разговору, потому все мысли путаются, и он молчит, прежде чем сформулировать хоть какой-нибудь вопрос. — Я читал в книгах и наблюдал за другими, но так и не смог понять. Есть ли у этого негативное влияние на организм? Просто...это так странно. Если цветы означают принадлежность к родственной душе, то почему оно называется болезнью, если это должно быть хорошо? Не просто так ведь! Он и правда не понимает, потому смотрит на своего собеседника, ожидая, что тот сможет объяснить. — Насколько мне известно, последствий у этого никаких. Ну, если не учитывать, что растения могут мешаться в работе или цепляться за что-то, — охотник задумчиво стучит пальцами по стене. — А почему болезнь… По обитателям поместья так не скажешь, но это малораспространенное явление. Понимаете? Как можно назвать пусть что-то и безобидное, но отклоняющееся от понятия нормы? Он молчит некоторое время, прежде чем добавить чуть тише. — Тем более, наличие родственной души… Означает, что пережить потерю такого человека очень сложно. — Вот как, — задумчиво кивает Эзоп. — Это...многое объясняет. Спасибо за ответ. Он сам с подобным не сталкивался никогда, а в работе с мёртвыми нет разницы, были ли у них когда-то цветы на теле. Но бальзамировщик всё равно немного успокаивается, когда узнаёт о том, что серьёзных последствий нет. Просто...было бы не очень хорошо, однажды узнать, что эти стебли проросли не в ту сторону и теперь медленно убивают изнутри. Эзоп предпочёл бы себе иную смерть. — И ещё кое-что. Я заметил, что у других цветы живые и могут держаться не один день, пока не вырастут новые, — Карл поворачивает голову в сторону печи, где сейчас сгорают те самые стебли, которые он постоянно с себя снимает. — А у меня они сразу такие. Увядшие. Ни у кого больше я такого не видел. И появились они только после моего прибытия сюда. Что...это может значить? — То, что они появились только теперь значит лишь то, что только в этом месте вы сможете найти… Того самого человека. В стенах поместья время не играет роли, возможно, вы бы никогда и не встретились за его пределами. А то, что цветы увядают мгновенно… С каждым произносимым словом Джозеф все больше понимает, что происходит, и это отзывается где-то внутри странной смесью ужаса и тепла. — Я ничего не знаю об этом, — невозмутимо лжет он. — Никогда с таким не встречался. Охотник рассеянно касается пальцами живых цветов, вплетенных в извечный траурный венок, не отрывая от Эзопа нечитаемого взгляда. — Очень жаль, — вздыхает собеседник, наблюдая за движениями фотографа. Интересно, а как у него с этой "болезнью" обстоят дела? Нет, нет, нет, Джозеф пообещал не раскрывать тайны бальзамировщика, значит и он не будет спрашивать того, чего не хотел бы услышать в свою сторону. — Но вы всё равно развеяли многие мои сомнения. Благодарю, — произносит Эзоп. — У меня пока что нет вопросов. Но если появятся, можно ли будет обратиться к вам снова? — Конечно. Я же говорил вам: как угодно и когда угодно. Джозеф косится сначала на пламя, а потом на окно, в которое можно разглядеть краешек луны. — Но, думаю, сейчас вам следовало бы идти. Время уж очень позднее. Улыбка его смягчается ещё немного. Кто бы мог подумать… Судя по всем признакам, бальзамировщик, стоящий сейчас перед ним, и есть его родственная душа. Это… Неожиданно и приятно. Впрочем, самому Эзопу, вероятно, знать об этом не стоит: иначе он может неверно истолковать намерения охотника. Позже. Он расскажет об этом позже. — Да, вы правы, я как раз собирался уходить, после того, как закончу, — коротко кивает Карл. — Спокойной ночи. Значит, у него есть родственная душа, и обитает это человек где-то в поместье. Что же...сейчас Эзоп не намерен никого искать. Пусть лучше всё продолжает идти своим чередом, повезёт - отлично. Не повезёт - ещё лучше. Он подхватывает пустую корзину, кивает головой на прощание и первым покидает комнату.