Strangers

Блики Крио на руках Кайи пропадают. А затем он, медленно, не отводя взгляд от Дилюка, наклоняется и подбирает его Глаз Бога. Сжимает в ладони немного неуверенно, молча смотрит на Дилюка. Дилюк складывает руки на груди, почти зеркально сжимает в руке повязку, пытаясь отдышаться, а ещё — абстрагироваться от обиды и странной боли в груди после толчка, не физической. А потом всё-таки поднимает взгляд на Кайю. Он до сих пор не привык — слишком мало он видел Кайю без повязки. Создаётся определенный контраст: светлый голубой глаз со звёздами внутри, янтарный глаз, окаймленный черным. От век отходят едва заметные, такие же иссиня-черные прожилки-венки, теряясь постепенно в смуглой коже. Проклятие Каэнриа, знак выжившего, знак пережившего проклятие богов. Дилюк сделал все, чтобы узнать об этом побольше, никогда не спрашивая прямо. Кайа все вертит в руках Глаз Бога, и Дилюк чувствует себя удивительно спокойно, доверяя его ему в руки. — Не натрогался за четыре года? — с лёгкой усмешкой говорит он, как можно глубже стараясь загнать лёгкую злость. Ей сейчас не место и не время. Кайа неловко дёргает плечом, чуть отворачиваясь, и выдыхает: — Я не смел. Прикасаться к нему. На губах замирает тихое "почему", но Дилюк сжимает зубы, не давая себе спросить это. А Кайа лишь усмехается, явно считывая этот вопрос из повисшего молчания. — Потому что он принадлежал человеку, который ненавидел меня, — легко поясняет он. — Было бы нечестно прикасаться к нему и делать вид, что все нормально. Все верно, и Дилюк лишь опускает голову, комкая повязку. — Это не лучшее место для продолжения разговора. У стен есть уши. — В мире не существует подходящего места для нашего разговора, — веселится Кайа. Глаз Бога в его руке снова звякает, и Дилюк отводит от него взгляд, потому что, как и у любого владельца Глаза Бога, невозможность надеть его вызывает нестерпимое желание сделать это. — Я в это не верю. Звучит глухо и как-то подавленно, Дилюк трёт ушибленное об стул плечо, и взгляд Кайи становится мягче. — Извини. Я не хотел тебя скидывать. — Но скинул, — возражает Дилюк, снова останавливая себя от слишком резкой или обидной фразы. От поступка Кайи внутри все ещё больно. — Потому что ты делал вид, будто это, — Кайа указывает на левую половину своего лица, на проклятый глаз, — нормально. — Я знаю, что это ненормально. — Вот видишь, — горько усмехается Кайа. И Дилюк перебивает его: — Но мое дело — выбирать любить любую часть тебя. Даже его. Разве нет? И теперь уже замирает Кайа, смотря на него так пронзительно, что приходится сглотнуть и сжать кулаки, лишь бы не отвернуться. — Я хочу уйти, — резко говорит Кайа и дёргается в сторону выхода. Дилюк мгновенно делает шаг в бок и преграждает ему дорогу. Но не трогает — все так же держит руки на груди. — Ты уверен? — спрашивает он тихо, пытаясь не допустить в голос слишком много эмоций. Кайа кривится, вырывая у него из рук повязку, и выдыхает почти прямо в лицо: — Абсолютно. И Дилюк… показательно делает шаг в сторону, пропуская его. Кайа недоуменно замирает, не сводя с него взгляда. — Так просто отпустишь? — недоверчиво спрашивает он. Дилюк дёргает плечом. — Я не собираюсь ограничивать тебя или принуждать к беседе. Я хочу, чтобы это было и твое решение тоже. Кайа почти копирует его позу, обхватывая себя руками. Они смотрят друг на друга несколько секунд, не расходясь и ничего не говоря. А потом Дилюк почти силой выдавливает из себя: — Но я бы очень хотел с тобой поговорить. Кайа закусывает губу — и медленно, аккуратно кивает: — Хорошо. Хорошо. * * * Они молча идут до гостиницы, где оба остановились. Кайа — чуть впереди, смотря по сторонам, Дилюк — следом за ним, периодически прожигая взглядом синий затылок. Кайа не шатается и идёт весьма прямо, хотя в нем едва ли меньше двух бутылок. А ещё он не ел. Дилюк придерживает его за плечо рядом с маленькой лавочкой у "Народного выбора", откуда пахнет жареной рыбой и специями. Кайа даже не вздрагивает, и Дилюк засчитывает это себе в плюс. — Хочешь чего-нибудь? — спрашивает Дилюк немного неловко, а Кайа оборачивается к нему, не сбрасывая прикосновение — и фыркает себе под нос: — Угощаешь? Дилюк немного расслабляется и ведёт рукой выше, заправляя прядь синих волос ему за ухо. — Разумеется. Они никогда — или, как минимум, уже лет пять — не касались друг друга на людях так открыто, и это кажется почему-то безумно важным и очень правильным. Они заказывают рыбу на шпажках, ее готовят прямо перед ними, ловко панируя, и Кайа вдруг тихо спрашивает, почти касаясь своей рукой руки Дилюка: — Ты бы смог поцеловать меня перед всем Мондштадтом? Дилюк закусывает губу, вскидывая подбородок, и чуть громче уточняет: — А как думаешь ты? Кайа перестает улыбаться, хоть немного, и отдергивает руку. — Ясно. Дилюк закатывает глаза и перехватывает его руку, переплетая их пальцы. — Вообще-то я не ответил. — Пошел в Бездну, — бросает Кайа и стискивает его пальцы со всей возможной силой, делая больно. Дилюк терпит это. И гладит его большим пальцем по ладони. Разбираться, так не на пустой желудок.