Strangers

Кайю не так просто вывести из себя. Точнее, трезвого — почти невозможно. Им в бою всегда руководит трезвый расчет и, может быть, самую малость, веселье. Кайа привык строить прочные ледяные мосты, с которых так удобно сталкивать хиличурлов в воду. А дальше стихия делала все за него — ни один из этих болванов не умел плавать. Все было продумано. А ещё на границе с Драконьим Пиком он ни разу не встречал Пиро Магов Бездны — что им тут было делать, если стужа мгновенно уничтожала их тепловой щит? Поэтому когда маленький ублюдок появился над его мостом и в один удар растопил его, Кайа был… обескуражен. А потом по уши погрузился в ледяную воду, все мышцы продернуло судорогой от холода… но, благо, было не глубоко. Кайа всего один раз нырнул, уходя от струи огня, а затем просто плеснул водой на щит, тут же зашипевший и лопнувший. Кайа без малейшего сожаления смотрел, как маленький ублюдок захлёбывается, утопая, а затем двинулся к берегу, так быстро, как только позволяли одеревеневшие мышцы. И только после этого позволил себе звучно выматериться, весь дрожа и выглядя, наверняка, как жалкая мокрая сосулька. Медленно и верно он двинулся к Мондштадту и (позор!) обошел лагерь хиличурлов широкой дугой, разумно оценивая свои навыки, как бойца, сейчас. Одолеть Кайю сейчас могла только Эмбер, которой наверняка бы хватило одного взгляда на него, чтобы впасть в панику и начать кружиться вокруг него со всем, что только может согреть, а потом неудачно запнуться о порог и полторы минуты лежать в отключке. Пункт семьдесят девять в мысленном списке "Выживание в Мондштадте": не заставлять Эмбер о себе беспокоиться. Вынесено отдельно от пункта двадцать — не заставлять никого беспокоиться о себе. Кайа умудряется найти огненные цветки и хоть как-то отогреть руки и даже просушить волосы, едва не подпалив их. В Мондштадт он входит не через главные ворота, а сделав небольшой крюк, поднимаясь прямо к "Доле ангелов". Все, что ему сейчас нужно — это что-нибудь погорячее. Благо, сейчас день, и бар почти пустой. Чарльз без лишних вопросов наливает ему целый стакан, уточняя лишь, не из-за опьянения ли Кайа искупался в Сидровом Озере. Это смешно — и Кайа чуть не давится вином, улыбаясь. Он продрог до костей, зато из этого выйдет отличная байка… — Добрый день, капитан, — звучно кричат ему со второго этажа, Кайа поднимает взгляд — и Эола салютует ему бокалом. Кажется, у неё сегодня выходной, а даже если и нет, кто Кайа такой, чтобы запрещать пить посреди дня? — Следует ли отомстить тому, кто окунул тебя в лужу? — Я уже отомщен, красавица, — Кайа салютует ей в ответ. — Но можешь передать Джин, что на сегодня мои приключения на ниве защиты Мондштадта закончились. Эола смеряет его взглядом и фыркает, лихо перепрыгивая через перила и вытягиваясь в балетную стойку, не расплескав ни капли вина. Кайа привычно любуется. — От лица магистра Джин также могу сказать, что если ты появишься завтра в штабе, — Эола вскидывает брови, — мы вместе тебе отомстим. — Я не пропускаю работу, — фыркает Кайа и подбрасывает монетку, передвинув ее с подружками по стойке к Чарльзу. — За меня и за эту прекрасную леди. — За капитана Ордо Фавониус, — поправляет Эола. И добавляет. — Но можно — за прекрасного собутыльника. Иди переоденься. — Ты же знаешь, что мне недалеко, — Кайа допивает бокал в один глоток. — А вина дома нет. Эола закатывает глаза. — Я принесу. — Вот это правильный подход! — восхищается Кайа. Дома он сбрасывает одежду на пол, не задумываясь уже о том, чтобы сложить ее в корзину, которую каждую неделю опустошала трудолюбивая Ноэль. И это не эксплуатация несчастных горничных Ордо Фавониус, а честная плата за регулярные тренировки. Кайа считал, что девочка уже вполне может сдавать экзамен в… какой там по счету раз? Но Ноэль упрямо продолжала просить его позаниматься с ней, и кто он такой, чтобы отказывать? Особенно если это избавит его от регулярной стирки. Голова почему-то начинает кружиться, Кайа шмыгает носом и, как был, обнаженный, закутывается в плед, падая прямо на диван. С утра он будет как новенький. * * * С утра голова кружится сильнее и ощущается такой горячей, что даже окутанная Крио рука не помогает. А ещё его всего трясет так, что зубы стукаются друг об друга. Разбудил его не рассвет, а упрямый стук в дверь, длившийся пару минут. Кое-как встав, Кайа заматывается в плед и босиком доходит до двери, из последних сил толкая. Эола, стоя на пороге с бутылкой одуванчикового вина, окидывает его взглядом с ног до головы. И кивает: — У тебя выходной, — вручает ему в руки бутылку и хватается за дверь, закрывая ее и выдав напоследок. — Я возьму твои дела! Ее голос слишком громкий, голова начинает ещё и болеть, и Кайа тратит последние силы на то, чтобы не сползти вниз здесь же у стенки, а добраться обратно до дивана. Он давно не болел — в последний раз это было… ещё на винокурне? И Аделинда отпаивала его теплым молоком с медом и отваром из сесилий, бережно меняя мокрое полотенце на лбу. Дилюк весь извелся тогда. Как глупо об этом вспоминать. Кайа закрывает глаза всего на мгновение — и снова просыпается от стука в дверь, да что за напасть! — Открыто, — как может, кричит он, и заходится приступом сухого кашля. Он ожидает Джин, которой, разумеется, нечем больше заняться, кроме как помогать больному ему, или, на худой конец, Барбару. Кайа закрывает глаза, слушая тяжёлые… очевидно не женские шаги, и понимает, кто это, только на коротком "хм". — Давно не виделись, братишка, — Кайа расплывается в улыбке, но сил открыть глаза в себе не находит. — Ты как-то неудачно заходишь, тебе не кажется? Дилюк молчит несколько секунд, а потом выдает: — Ты болен. — А ты весьма наблюдателен! — Кайа пытается рассмеяться, но давится очередным приступом кашля и утыкается лбом в обивку дивана. — Так что можешь быть свободен. Он чего-то ждёт — прикосновения руки, затянутой перчаткой, ко лбу, ещё одного сложного хмыка, предложения помощи. Последнее как раз пригодилось бы — у Кайи сейчас не хватило бы сил открыть бутылку, а кто справится с этим лучше бармена? Голова кружится, в ушах звенит, и сначала Кайа думает, что удаляющиеся шаги ему кажутся — но нет, пара секунд, и оглушительно хлопает входная дверь. Резко накатывает недоумение. Потом обида. Потом ярость. Кайа очень долго не позволял себе сомневаться в том, что Дилюк приходит к нему ради быстрого и простого секса, но получить этому подтверждение? Так?! Рука нашаривает бутылку, и Кайа что было силы швыряет ее в стену (сил мало, и бутылка падает на ковер, возможно, даже не разбиваясь), а затем закутывается в плед с головой и утыкается носом в самый угол дивана, весь дрожа от озноба и от нечеловеческой силы обиды. Лучше бы он сдох в той буре. Не пришлось бы сейчас справляться со всем. Кажется, Кайа даже плачет — глаза жжет, но, возможно, это капли пота со лба, потому что ему не только нечеловечески холодно, ему ещё и невозможно жарко. А потом сознание снова покидает его — на какое-то время.