Strangers

Почему Дилюк это сказал. Кайа слепо смотрит на то, как Барбара творит свою магию, как Люмин помогает разбить лёд, он сам взрезает край одежды Дилюка, обнажая рану. Кровь перестает идти — и это уже хорошо. Но вряд ли достаточно. — Бедный Дилюк! — Паймон кружит вокруг, и Кайе очень сильно хочется отогнать ее, как надоедливое насекомое. Впрочем, он должен ей ужин. — Я не буду перемещать раненого через портал, — говорит Люмин с печалью в голосе, смотря почему-то на Кайю. — Я не знаю, как это может повлиять… — Не стоит рисковать, — отбивает Барбара. Из милой и нежной девочки-идола она преображается в пастора, которым и является. Кайа периодически любуется тем, как проходит это изменение. Но не сейчас. — Ему нужен покой, — продолжает Барбара, используя свою магию ещё раз и тщательно промывая рану. Дилюк что-то стонет, не приходя в себя, и Кайа понимает, что его собственные руки дрожат. — Винокурня рядом, — хриплым голосом произносит он. — Можно… Напрямик, через холмы. Только… Люмин кивает, не дослушивая до конца: — Я расчищу дорогу. — У вас хватит сил, чтобы донести его, капитан? — уточняет Барбара, серьезно смотря на Кайю. Конечно, у него хватит сил. Никто не сможет в этом сомневаться. Он несёт Дилюка на руках как величайшую драгоценность, стараясь как можно меньше тревожить рану. Руки затекают достаточно быстро, каждый следующий шаг отнимает все больше сил, но Кайа упрям. Он идёт медленно, осторожно, и Барбара легко подстраивается под его шаг, расслабленная и спокойная. Это заставляет и Кайю чуть расслабиться. Все будет хорошо. Даже если Дилюк полнейший идиот. Из винокурни уже бежит им навстречу Аделинда — которая мало что способна сделать, бледная и испуганная. Кайа не видел ее четыре года. Она так… постарела. Думать об этом неприятно — после Крепуса и Дилюка Аделинда когда-то была самым близким ему человеком — и поэтому Кайа лишь продолжает идти. Поднять Дилюка наверх он бы уже не смог, он держится лишь из чистого упрямства. Аделинда быстро это понимает — и гонит Моко и Хилли, девчушек из Спрингвейла, смутно знакомых Кайе, убрать одну из комнат внизу. Они так споро перетягивают белье на чистое и растапливают камин, что Кайа едва успевает донести Дилюка. Он укладывает его — медленно и осторожно, а после растирает онемевшие руки, вздыхая. Бросает на Дилюка последний взгляд — и собирается уходить. Ему всё-таки здесь не рады. — Я думаю, мы больше не понадобимся, — говорит он Люмин, выходя из комнаты. Та переглядывается с Барбарой — и без лишних слов исчезает с места. Это все ещё смотрится жутковато. — Я пришлю из собора нужные травы… и тоже, пожалуй, пойду. У меня ещё много дел, — Барбара улыбается, и это лишний раз напоминает Кайе о том, что все будет хорошо. — Заражения нет, а рана затянулась. Ему нужно много питья, сна и покой. — Мы все это обеспечим, — кланяется Аделинда, а потом бросает, быстро и торопливо. — Мастер Кайа, пожалуйста, останьтесь! Барбара издает тихий звук — и сбегает так быстро, что только дверь успевает хлопнуть. Тактичная девочка. Кайа устало моргает. — Я… никогда не был "мастером", и ты это… — Идите же сюда, гордый капитан! — восклицает Аделинда и притягивает его к себе в нежные, почти материнские объятия. Кайа может положить ей подбородок на макушку. Она маленькая. И такая очевидно уставшая. Кайа не знает, куда деть свои руки. И он так безнадежно устал. Поэтому он лишь нежно обнимает ее, тихо вздыхая и позволяя себе немного расслабиться. — Весь исхудал, — добавляет Аделинда тем тоном, после которого могла по-доброму замахнуться на них с Дилюком полотенцем. Кайю это сначала пугало… но она никогда не била. И в первое время — всегда извинялась, когда пугала его. — Тебя в Ордо Фавониус вообще перестали кормить? — Я хорошо себя там чувствую, — мягко говорит Кайа. Ее волосы все ещё пахнут виноградом и чистотой. Он не хочет ее отпускать. — Останешься на ужин! — непреклонно заявляет Аделинда, отстраняясь сама и поправляя волосы. — И расскажешь, что произошло. Кайа мнется несколько секунд. Давно с ним такого не было. — Мастер Дилюк не будет мне рад. — Ты вернул его домой, и это главное, — ее взгляд настолько же тверд, как и всегда. Кайе бы столько уверенности. Кайа лишь пожимает плечами. — Мой долг Мондштадту. — Все долги ты давно выплатил, — звучит веско и упрямо, ох, вот от кого Дилюк взял львиную часть своего. — Хотя бы вещи свои заберёшь? Вещи? Что? — Вещи? — переспрашивает Кайа, с трудом сглатывая, а Аделинда берет его за руку — и тянет за собой. — Все храним, ни пылинки на них не побывало! — с гордостью говорит она. — Из одежды ты, наверное, вырос… может, все равно пригодится? Мальчишкам из Ордена? В горле окончательно пересыхает. Кайа может только кивнуть. Он был уверен, что все, ему принадлежащее, было выкинуто вслед за ним из дома. У него никогда не было даже сомнений в этом. Он почти боится того, что может увидеть. В кладовке все осторожно сложено и прикрыто тканью от пыли. Все его маленькие детские сокровища. Куча одежды, мягкие повязки для глаза, вырезанный Крепусом из дерева гребень для волос. Кайа не выдерживает — осторожно опускается на колени, открывая шкатулку со своими рисунками. Несколько серых мрачных пейзажей родины, буря, в которой он потерял отца… и много, много Дилюка. Детских, нелепых картин — и зарисовок уже хорошего уровня. На одной изображены его пальцы, до последней чёрточки, с парой мелких шрамов. На другой — четко прорисованное ухо с крошечной мочкой и завитком красных волос. Дышать становится труднее. Он столько лет ничего не рисовал. Кайа вдруг отталкивает шкатулку и зарывается в ткань, пытаясь найти ещё одно сокровище. Слой, другой… но больше ничего не находится. Простые предметы обихода, ленты для волос, старый меч — но самого важного здесь нет. Внутри его сковывает холод. Он давно считал эту вещь потерянной, сожжённой вместе с мусором, на несколько секунд ощутил, что может снова ее обрести — и погрузился в свой персональный ад ледяного одиночества. — Чего-то не хватает? — заботливо спрашивает Аделинда, опустившаяся рядом с ним на колени. Здесь холодно, и ей не пристало так стоять, но Кайа не может думать об этом. Он утыкается лбом в ее плечо — и глаза жгут злые слезы, боль о доме, который он потерял. Дважды. Аделинда молчит, лишь гладит его по волосам, и только через пару минут произносит: — Хочешь, я спрошу… — Не надо, — мертвым тоном говорит Кайа, встряхиваясь. Он думал, что после той ночи разучился плакать. Снова хорошие попытки обмануть самого себя. Он встаёт вместе с Аделиндой, смотря на мусор под своими ногами. Одежду… одежду можно забрать, она качественная и имеет шанс подойти Беннету и его другу. А остальное… — Сожги это, — холодно приказывает он, не имея на это никаких прав. Аделинда давится словами, это отчётливо видно, а Кайа разворачивается, утирая слезы в глазах… Чтобы в дверях столкнуться с какого-то хрена вставшим бесчувственным придурком, бледным, как смерть, Дилюком.