Воскресни ценой абсолютного доверия

      Mandylion without a face

Deathwish without a prayer

End of hope

End of love

End of time

The rest is silence

      Последующие дни Алтан находился в безмолвном трауре, облаченном в бесслезную и бледную скорбь. Слушал музыку, изредка прерываясь на собственные нужды и сон. Не вступал в диалоги и помощи не просил. Он искал в себе источник сил, и каждый раз забивался в угол безмолвия. Сергей пресек в себе желание поскорее выставить Дагбаева за дверь, и, не обговаривая ничего с Олегом, перетащил на балкон мягкое кресло, теплые пледы, подушки и свитера. Вспомнил себя в юности: как переживал все невзгоды в одиночку, сидя на полу старого голого балкона общей комнаты в детдоме. Принимая звезды, листья и ветер за друзей и советчиков.       Сегодня в его душе заглохло пламя безразличия еще к одному человеку, проигравшему в жестокой игре. Все же ничего, кроме короткого: «Так будет проще собраться с мыслями», указывая на балкон, сказать не смог.       Алтан принял совет, но из всего предложенного использовал только кресло. Он нарочно промерзал до онемений в теле. Спрашивал себя, зачем так опрометчиво? Попросту не слыша ответа в голове.       Вкус еды ушел подобно краске на детском рисунке. Абсолютное безразличие к настоящему, отвращение — к будущему, и адресованная прошлому боль. Сначала Алтан думал, что выдержит. Поболит, пройдет и новая месть взрастит новый смысл. Все же, чем больше проходило времени с момента осознания смерти Вадима, тем ярче ощущалось кровотечение души. И особенно темными ночами являлись фантомы воспоминаний. Образы, эхо голосов, прикосновения на коже. Особенно часто случались истерики. Неожиданно вспоминались дебильные шутки — армейские анекдоты за триста — от которых, волей-неволей, брюнет заливался сначала звонким смехом, а после впадал в беспамятство, калеча руки о жесткий кирпич балкона. — Да что же ты творишь?! — Сергей в такие моменты скручивал Алтана мертвой хваткой и удерживал до тех пор, пока тот не трезвел разумом.       Вскоре это стало обычным занятием рыжего. Настолько, что ехать к себе в особняк он не спешил. Его не останавливали крики: «Даже так ты был и остаешься мразью!», «С твоими деньгами — починишь!», «Ты — дьявол». Словив в лицо несколько сильных ударов, отпечатал на плечах и спине царапины, вынимая из предплечий глубоко вонзившиеся занозы. Что делал Олег? Мотался по поручениям Сережи. Точнее, Разумовский решил оставить себя один на один с «реальной проблемой». Волков видел последствия, залечивал раны, не понимая смысла во всем этом. И каждая его гневная речь пресекалась измотанным видом Сережи. До момента, пока на шее Разумовского не показались рваные алые царапины.       — И что это? — встревоженно-озлобленный тон. Волков посмотрел в сторону балкона, убеждаясь, что Алтан спит. Не мертв, следов побоев не наблюдалось.       — Как прошло все с Лерой? — прямое игнорирование вопроса.       — Чем он тебя так? — жесткая хватка в районе подбородка. Тяжелая тренировка нисколько не мешала намертво вцепиться в чужое тело.       — Пусти, — выдох. И Волков отпустил.       Спокойно обойдя Олега, Сережа направился в ванную, в которой обработал рану и умыл лицо. Оперевшись ладонями о эмалированные края, он несколько раз сплюнул в слив.       — Ты убеждал меня, что это рано или поздно закончится.       — Не дави, — шепотом. — Что с Лерой?       Олег выдохнул, пропуская вопрос мимо ушей. Дверной косяк неприятно давил на плечо, однако наемник был занят иным — думал. Сюжет картины в лице Разумовского щемил сердце. И если Джоконда способна открыть внутри человека неизведанное, то здесь все сводилось к замешательству и бездействию. Еще с минуту они не вступали в диалог, пока Олег не решился закрыть дверь ванны изнутри, грубо припирая рыжего к раковине.       — Можешь прекратить выделять мне деньги, но сегодня же ты съедешь с этой квартиры.       — Ты, наверное, забыл, с кем имеешь дело, — злостно. — Напомнить? — большой палец Сергея надавил на одно из пяти пулевых ранений.       — Может, ты забываешься, с кем сейчас говоришь? — пальцы Волкова сдавливали едва зажившие порезы на предплечьях.       — Окей! — импульсное дерганье руками, но Волков припер сильно со спины, не давая вывернуться. — Чем ты недоволен?       — Напрямую связь с Лерой не держишь, кейсы дерьмовые, молчу уже про: «Олег, съезди туда, найди то, не знаю что». Серый, что происходит? И я был бы полнейшим идиотом, если бы не заметил, когда это началось. Твое постоянное вымученное лицо меня откровенно за… не устал уходить от разговора? — наемник старался говорить сдержанно, но получалось это негодно. — Ты бесился, что из-за меня твое дело в застое. Однако, что я вижу? Задания серые. Шуму ты не наводишь. Без торжества и помпезности?! Советы мои игнорируешь! Меня игнорируешь! Серый, — повышенный тон. — Что, черт возьми, творится в твоей голове?       Сергей посмотрел Волкову в глаза.       — Finita la commedia, Олег.       — Что?       — Fi. ni. ta. la. com. me. di. a.       — Завязывай, — звериное рычание.       — Я прекращаю свою деятельность.       — Ой, не начинай, — болезненный укус в загривок. Парадоксально, но удивительно теплый и уютный. Сережа жутко соскучился по этому чувству. И рана от родных зубов никак не шла вровень с той, что оставили ногти Алтана. — Серый, я тебе не чужой, чтобы ты играл в закомплексованного мальчика.       — Знаю.       — Тогда выкладывай все, что перевариваешь в эти дни.       О, да. Требовать что-либо у Разумовского было самым сексуальным в их отношениях. Так думал про себя Волков. Поскольку знал, что только на его требования Сережа привычно закусит губу и посмотрит с вызовом в карие глаза. Попыхтит с минуту и подчинится. Только ему позволено наплевать на статус их деловых отношений и получить требуемое.       — Quisque perficit eam, — короткая улыбка. — Мне тридцать три. И как пожил для себя? В паранойе, основанной на собственной важности. Как пожил ты? В вечной войне. Ради кого и чего только? И где-то должен быть для нас предел… Я просто представил, что ты когда-нибудь из-за меня умрешь. Тебя растащат по кускам жуки и черви. Или я умру, как последняя паскуда, в грязи. И с чем останется мир? С позорным воспоминанием о гении, сгнившем в дерьме. И его цепном псе, сожравшем магазин пуль. Честно? Состояние Дагбаева мне импонирует в данном контексте.       — Так тебя собственное забвение мучает, или ты скрытно выражаешь страх потерять меня? — Олег уткнулся лбом в рыжие локоны.       — В любом случае, ты понимаешь правильно, — Разумовский потерся затылком. — Я же ненавидел этого сученыша всеми фибрами. Ненавидел твоего армейского дружка. Ненавидел тебя и твой синдром спасателя. Только сейчас кроме сожаления и страха ничего не испытываю.       — И хочешь его защитить… замолить кровь на руках, — хватка ослабилась, перетекла в объятия поперек талии.       — Не уверен, что так, — выдох. — Лера, кстати, получила остаток суммы. Не хочу это обсуждать. А ты, — Разумовский повернул голову в сторону, потираясь своей щетиной о щетину Олега. — Катись-ка ты к черту, обзаведись своей проклятой собакой.       Повисло молчание, прерванное нервным смехом.       — Ой-ёй, уже собрал вещи, облизал тебе ноги и пошел искать будку, — усмешка. — Лера, думаю, так же не одобрит твою импульсивность.       — Я, — зажмурился. — Мне, — слова обжигали глотку, — так страшно потерять однажды, все, что я имею… лучше, если не из-за меня… Ты — часть моего. Как и я — часть твоего проклятия.       — Ты расклеился. Совсем сопли льешь, — приятные поглаживания коснулись напряженной спины. — Все будет так, как будет. Поэтому отбрось ложные предчувствия и успокойся. Тебе нужно поспать, хорошо поесть и выпить. Возьмем перерыв. И вдвоем разложим все дерьмо по полкам. Рано сдаваться и отпускать себя. М, сероежка моя?       — Пошел в жопу, Волч, — удовлетворенная улыбка. Возможно, от осознания, что рядом есть тот, кто готов принимать тебя любым.       — С радостью, — пальцы поползли к ребрам, щекоча чувствительные зоны. Сережа сначала брыкался, а потом залился звонким смехом. Ему легчало с каждой секундой, особенно от теплоты улыбки преданного наемника. Он развернулся, уворачиваясь от дальнейших щекотаний, и припал к пропахшим табаком губам в коротком поцелуе. Казалось бы, коротком, если бы не ответное желание утонуть в танце языков и вулканическом жаре тел.       Далеко от забытия, но так близко к Раю. Это не граничило с похотью и запредельным возбуждением. Каждое движением являлось олицетворением противоядия или исцеляющего отвара. И все так сладко перетекало к нежному сексу, если бы не громкое хлопанье входной двери.       Разумовский заметно дернулся, вопросительно смотря в глаза Олега.       — Я закрывал дверь, — одними губами сказал Волков.       — Валер? — громко.       Но вместо ответа резкое дерганье ручки ванны. Волков схватил стеклянный флакон с полки, планируя доставить его прямиком до лба незнакомца. Разумовский же взял в руки ножницы. Если бы вошедший хотел продырявить дверь, выстрелы прозвучали бы секундами раньше.       — Клянусь, я вышибу эту дверь, если ты сбежишь от разговора.       Мужчины облегченно выдохнули. Волков открыл дверь ванны, встречаясь с гневным взглядом Макаровой.       — Это прятки? — она была в хорошо контролируемом бешенстве.       — Ma chère, не гневись. Да, Олег, я когда-то дал ей дубликат ключей, совсем забыл тебя уведомить, — устало.       Уже в гостиной, разлив по стаканам виски, Разумовский сел в кресло, шикая от раны на шее.       — Я, конечно, не страдаю, что ты предлагаешь мне мою прежнюю жизнь. Но тебе не кажется, что не в твоей воле управлять моими решениями? Договор еще в силе. Я не требую, — Лера посмотрела на Волкова, лицо которого выражало спокойствие. — Нет, требую от тебя объяснений.       — В лучшие годы люди и за меньшее получали от меня пулю в лоб, — рыжий оскалился, смотря на сидящую напротив него девушку.       Макарова не выдала страха, прекрасно осознавая, что если ему взбредет в голову убить ее, она мало что сделает против этого. Давно морально готовая к неблагоприятному исходу их сотрудничества, она нашла в себе силы встать с ним на одну ступень важности. Напряжение в комнате не росло, обстановка — не накалялась. Однако назревала буря, приближение которой ощущалось кровью. Сережа смотрел внутрь ее души, не отрывая взгляда. Искал хлипкие струны. Лера же плотнее сжала зубы. Волков, игнорируя эту картину, молча пил, изредка бросая взгляд в сторону балкона, хорошо закрываемого чуть плотным тюлем. И отметил пробуждение главного гостя недавнего происшествия. Алтан снял наушники и потянул шею. Чтобы не привлекать к нему внимание, Олег опустил взгляд в пол, наконец вступая в диалог:       — Валер, иди домой, — глоток алкоголя. — Час поздний.       — Подожди, — Сергей отпил. — Дай девочке войти в раж.       — Серый, все понятно и без продолжения, — попытка спровадить Леру из квартиры, чтобы она не пересеклась с Дагбаевым, потерпела фиаско. Еще бы — будь это продумано заранее, все прошло бы удачно.       Дверь балкона заскрипела, впуская внутрь теплой комнаты измотанного на вид парня. Валера среагировала моментально, теряя интерес к Разумовскому: она соскочила с кресла, зайдя за диван, на котором сидел Волков. Вспомнив последнюю встречу, вымученные синяки на теле, страшный сон, в котором молодой человек, представ в образе горгоны, пророчил гадкий конец всему, в том числе ей самой, она слышно сглотнула.       — Это как, черт возьми?       Алтан поднял взгляд на Леру, слегка склонив голову. Молча удалился в сторону ванны, где и закрылся. Не вынимая лишних подробностей, Волков был вынужден вкратце обрисовать картину Макаровой. И каждое слово обладало оглушающим эхом — словно происходило открытие смертельной тайны.       Разумовский погрузился внутрь своей головы — виски прилично размягчил мозг. Хотелось отключиться и не возвращаться к той реальности, от которой першило в глотке.       Сначала Лера не могла принять услышанное, несколько раз бросив взгляд в сторону затухшего эмоционально Сергея. Но грохот в ванне ее отрезвил. Как выяснилось позже, брюнет потерял сознание в попытках принять горячий душ. И это отозвалось в сердце девушки жалостью. Паззл в голове рушился — как сопоставить образ Алтана, легко разбирающего ее по частям во время последней встречи, с тем, что ей довелось сейчас лицезреть?       В чувство Дагбаев не пришел, скорее, погрузился в целебный сон на мягком диване гостиной.       — То есть, он беспомощен? А тот человек? — Лера, вспомнив Вадима, болезненно нахмурившись.       — Как раз с ним у него была связь, — бесстеснительно прокомментировал Разумовский. — И как раз он преждевременно умер.       — Почему бы не передать Алтана, — пробуя имя на вкус, — в медицинское учреждение или же его людям?       — Ma chère, Вавилон, при всем своем величии, от падения не был защищен, — обольстительная улыбка. — Нет своих людей. Есть только те, кто желает ему смерти. Насчет учреждений — если только психушка, влияние которой окажется не только безрезультатным, но и калечащим.       — Тебе не все ли равно, что с ним будет? — Валера прикусила язык, встретившись с озлобленным взглядом Волкова, предупреждающего о поспешности сделанных выводов.       Все же Сережа никак не среагировал на озвученное. Не оскорбился или делал вид, что это так.       — А тебе, моя дорогая? Скажи, как бы ты поступила, будь на его месте я? Сдать в дурку? Похоже на правду, но нет. Бросить на произвол? Вряд ли. Пускай ты и полна неизведанного. Убить? Маловероятно. Что бы ты сделала?       — Я не знаю. Но не держала бы в затворниках. К тому же, опрометчиво стелить сено для потенциальной опасности под своим же крылом…       — Кончайте. — Олег откровенно заебался слушать этот бессмысленный диалог. — Валер, закончим на этом. Он — не враг тебе, как и мы. Остальное — усвой без помощи.       — И да, мы отъедем на некоторое время.       Волков уловил, что придумал и принял Разумовский после диалога в ванной и встречи с Макаровой лицом к лицу. Как бы не прозвучала эта мысль, все складывалось удачно.       — Все, что мы могли сделать для него сейчас, мы сделали, — холодное заключение. — К самоубийству, судя из наблюдений, он не склонен. В остальном — любитель сливать особо сильные эмоции путем агрессии. Если к утру не проснется, нужно будет разбираться по поводу его состояния. По приезде решим.       — И ты собираешь оставить его одного? К тому же, я не закончила свой разговор с тобой.       — Что до тебя — мои спокойствие и доброта не безграничны. Поиграли в дочки-матери-переживалки и хватит. Мы все устали. Если же ты намерена теребить мои нервы и дальше — только взамен ночи, в которой ты снова не поспишь и последишь за ним. В противном случае, arrivederci, береги жизнь смолоду от таких потенциальных опасностей, как я.       — Так тебе же все равно на него, — Лера давила. — Ты не уедешь, если я не соглашусь остаться. Шантажируешь и вынуждаешь подчиниться! Манипулируешь людьми через их сердобольность. Ты думал, мне не дано это понять?       Разумовский безразлично отошел к входной двери, обулся и оделся, закрыв ее с обратной стороны. Волков последовал тому же примеру, однако задержался в коридоре, вытаскивая из ящиков пистолеты.       — Это не шантаж, Валер, а необходимость. Ничего не выпытывай больше. Ни у кого. У меня в том числе. Нет смысла.       — Во сколько вы планируете вернуться? — она поджала губы, зная, что на другой вопрос Олег ответа ей не даст.       — Не раньше полудня. Наше сотрудничество не прервано, но определенно заморожено. Сама видишь, что он не в себе.       — Если ему станет хуже?       — Лестно знать, что ты вжилась в роль. Как будет, без прогноза.

***

      Лера, как и было ей неявно приказано, осталась на ночь в квартире, накатав смс-ки матери:

Буду завтра после 14.

Взяла подработку, чтобы разгрести пользовательские

жалобы до сессии. Не беспокойся, целую.

20:34

Дочь, точно все хорошо? 20:38 Не учитывая того, что выполняешь поручения двух убийц — вполне себе хорошо. Да и стоишь на стреме, охраняя еще одного убийцу.

Да. Говорю же, не переживай.

Завтра все расскажу, доброй ночи.

20:44

      По факту, беспрерывно смотря на мирно сопящего брюнета. Тишина и спокойствие окатили сонной волной, погружая Леру внутрь черной ямы, обрамленным удобством кресла. Она проснулась намного позже, с рассветом, когда диван неприятно заскрипел. Алтан невозмутимо сидел на его краю, неуклюже расплетая капризные косы. Было заметно, что руки дрожали и быстро уставали от простых действий. Сказывалась общая усталость организма. Возможно, и обезвоживание. В таких случаях просят помощи у сторонних людей, либо же тех, кто в зоне доступности. Но парень молчал. Гордый, упрямый и сильный. Готовый все переносить в одиночку. Либо же просто не имевший тех, кто бы смог поддержать. И Лера, открыв глаза и встретившись с ним взглядом, отчасти понимала это одиночество. Знала, как отзывается этот осколок, пускай и не имела права на его присутствие в своей жизни.       На плаву она держалась только благодаря семье, которую любила и хотела оберегать. И какой бы тяжестью не было обременено ее сердце, все казалось решаемым и мелким. Алтан вряд ли нашел поддержку в Сергее и Олеге. Им двоим едва хватает сил самим держаться на плаву. Не сказать, что в Лере проснулось сочувствие. К тому же, ее не тянуло от слова совсем к брюнету. Но ненависть и злость внутри нее превратились в прах. Словно ничего до этого между ними не случалось.       — Давай помогу, — она встала с кресла, медленно приближаясь к дивану.       Алтан замер, не отрывая от нее напряженного взгляда, казалось, ощетинился. Ждал атаки и старался подготовиться к ней. Девушка заметила это и осторожно присела рядом.       — Можно? — она протянула руку к туго затянутой косе, ожидая, что по ней ударят или оттолкнут. Но, уже расплетая темные волосы и видя, как расплывается в спокойствии Алтан, расслабилась сама. Он молча развернулся к ней спиной, позволяя коснуться всех волос. Стоит отдать должное, Макарова действовала осторожно — не дергала пряди, педантично распутывая маленькие узелки. Кудрявые, жесткие, но такие измученные и грязные.       — Я… благодарен тебе, — голос хрипловат, но без провалов. Его пальцы стали массировать кожу головы, вызывая несколько непроизвольных стонов облегчения.       Если верить Олегу, парень наделен огромным количеством положительных качеств, завядших в условиях крови и власти. И что ему, в принципе, не принадлежит стихия закулисных игр. Однако он сумел по-своему как покорить ее, так и покориться самому.       — Алтан? — тихо, несколько бархатно. — От меня угрозы нет. Если нужна еще какая помощь, ты можешь просить без опасений, — она действительно хотела помочь. И посчитала нужным говорить все напрямую.       От интересных обстоятельств встречи не уйти, однако безумием со злодейством от него не тянуло.       — Тебя наняли следить за мной?       — Не то, чтобы… — Лера перебирала всякие варианты в голове.       Соврав, уйдет от разговора. А если скажет правду, встретится с двумя дорогами: его ненавистью или же проявлением доверия. С первым было бы не так сложно. Но со вторым… Человек, каким бы он не был, может привязаться в одночасье от малейшего тепла, направленного в свою сторону. Это ответственность и бремя — оберегать тех, кто сумел открыться тебе. Оберегать — не значит определять роль человеку — друг, любовник, вдохновитель — это значит не перекрывать источник тепла. Душа и ее пределы — огромная ценность как для носителя, так и для того, кому она доступна. Сможет ли она нести эту ношу? Просто, по-человечески. Возможно, если позволят обстоятельства, стать другом. Или тем, кому можно выговориться. Если да, то все должно начаться с правды. Уроки, преподнесенные жизнью, говорили о простом — такие, как он, не случайны. Пересечение линий жизни — не пустышка. Макарова уже согласилась остаться, хотя могла уйти. Могла проигнорировать действия Алтана — ее не просили помочь. Если бы не было необходимости, Волков бы не рассказал о произошедшем с ним. Значит, Лера, как сверстница, либо же просто как похожий на него человек, нужна ему.        Взяв волю в кулак, приняв неблагоприятное развитие разговора, она решила действовать:       — Мы… знакомы с тобой. Точнее, ты видишь меня впервые, но тебя я знаю не понаслышке.       — Не помню… — он посмотрел на нее, стараясь уловить знакомые черты.       — На заводе была я. Костюм… костюм чумного доктора, — дальше она не продолжала, «затаилась».       — Хах, — усмешка. — Долго твой наниматель уговаривал тебя сказать это? Для сиделки как-то слишком, — раздался кашель, после которого Алтан откинулся на спинку дивана.       — Я не сиделка. — обратного пути не было. Только как доказать правдивость слов. — Ты сказал, что у меня есть качества героя, но не хватает собственной силы. Помнишь эти слова?       — Ммм, — он поднял голову.       — Это твои слова. Мы стояли рядом с лестницами. Но я… — она замялась. — Говорю это не для того, чтобы поднять цену жалости. А хочу помочь тебе, потому что вряд ли есть тот, кто бы смог тебе помочь. — Алтан усмехнулся, в момент став серьезнее. — Если тебе это нужно, конечно. Не думаю, что ты заговорил бы со мной, если бы не нашел во мне… надежду?       Знаете такие обстановки, когда каждое слово воспринимается серьезно? Даже сказанное с ноткой шутовства. Первое откровение, магию которого нельзя нарушать. И здесь возникла такая же обстановка, в которой ни Дагбаеву, ни Макаровой не хотелось копаться в общей неприязни, высмеивать и грубить. Лера разглядывала брюнета, находя его эстетически приятным человеком. Немного разбитым, избитым, судя по синякам на теле, и душевно убитым.       — Не жди только реакции от меня, — шепотом.       — Я и от себя не жду реакции.       — Почему ты изменила обо мне мнение? — Алтан казался равнодушным к услышанному, но по факту был удивлен. Что-то толкало его на разговор.       — Я его не меняла, просто отвергла ту сторону, с которой пересеклась, и приняла ту, что вижу.       — И что ты видишь? — он оглядел ее лицо и остановился на глазах.       — Что ты заплатил огромную цену за свои ошибки, — она говорила опасливо.       — Тебя это не касается — желваки ходили. — Но… я впервые за эти дни захотел с кем-то поговорить… Возможно, ты права. Я надеюсь. Мне, если честно, насрать на все. На тебя и то, что происходит со мной. Может быть, в этой кондиции проще убивать? И именно этого мне не хватало, чтобы закрепить созданный тобой портрет меня.       — Не думаешь, что мы, в какой-то части, жертвы одних обстоятельств? — она протянула ладонь ребром кверху, как делают дети, предлагая дружбу. — Мы можем быть на одной стороне. Я ничего не предлагаю, кроме своей полезности.       — Без рукопожатий, — безэмоционально. — Мне не нужно.       — Но выбирать тебе не приходится, хочешь мыть голову один? Поверь, этим двоим будет проще состричь твои волосы, чем возиться с ними.       — А это уже похоже на «дружеский» шантаж, — вымученный смешок. — Зачем тебе это?       — Нет причины, — она заметно успокоилась, не столкнувшись с агрессией. — Мне просто захотелось быть неравнодушной в этой всей истории.       — Не боишься проснуться с паяльником в глотке после такого благородства?       — А ты?       Он не ожидал этого вопроса, но сразу понял, о ком шла речь — о Разумовском. И почему он раньше забывал об этой опасности, принимая ложную «поддержку» за чистую монету. А девушка недурна, так смело играла словами и тонкостями обстоятельств. Режет словом, предлагая себя в качестве спасительной таблетки. Алтан не ждал от нее подлости, касаясь мысли, что очень хотел бы иметь такого друга, как она.       — Хорошо, — тактическое отступление, — допустим, на волосы я согласен. Ты поможешь мне привести их если не в порядок, то в норму?       Встав, она обошла диван и принесла из ванной тазик с ковшиком. Алтан сопротивляться не стал, позволив девушке помыть ему голову, пускай и не в располагающей обстановке. С чистой незудящей головой он прилег обратно на диван. И пока Лера возилась с использованной водой, Алтан из-под длинных ресниц наблюдал за ней. Хотелось помочь донести таз с водой до ванны, но наблюдать за ее потугами — забавляло.       — Ненавидит под жесткой коркой, однако проявляет доброту и понимание. Совсем такая же, как… мама.       Макарова мысленно поблагодарила вселенную, что с ним больше говорить не пришлось — когда она закончила, Алтан спал. Как-то странно все получилось.       — Знаешь, ты сильнее, чем думаешь.

***

      После двенадцатого дня никто не приехал. На звонки Олег не отвечал, то же самое касалось и Разумовского. В любом случае, ей необходимо было уйти.       - Надо его предупредить. Черт, сдалось оно мне.       Не может же она просто исчезнуть из квартиры, не сказав ни слова. Вторая стадия правды — ответственность.       — Уходишь? — Алтан открыл глаза, привычно разминая шею и запястья. Если бы не навязчивое вошканье в коридоре, вряд ли бы он застал уход Макаровой.       — Да. Если что-то нужно, могу сделать. Но мне правда пора.       — Нет, ничего, — он встал, на секунды три застыв на месте, поскольку помутнело в голове. — Слушай, — Лера натянула шапку и зафиксировала внимание на парне. — Не думай, что это проявление надежды или вымученной симпатии. Ты мне не интересна, как и мотивы, движущие тобой. Но я могу тебя кое о чем попросить? Эта просьба сложно мне дается, поэтому ответь: да или нет, чтобы я не продолжал.       — Что именно?       — Мы могли бы видеться время от времени? Ничего более, кроме разговоров, — он волновался. — Довольно низко это просить у тебя, но мне нужен человек, в котором я буду уверен.       Лера выдохнула, обдумывая свое решение. Так часто появляться здесь — увольте. Но Алтан был загнан в угол. Как птица, желающая вернуться домой.       - Он свихнется один.       — Давай поступим так, Алтан. У тебя есть телефон и какой-нибудь мессенджер? Vmeste?       — Разумовский дал мне телефон, на котором только этот мессенджер.       — Как часто ты можешь быть в сети?       — Почти целый день.       — Ты можешь дать мне телефон?       Дагбаев не бросился искать технику, поменявшись в лице.       — Это значит — да?       Макарова выдохнула, отвлекаясь на мамин звонок. Сбросила, отложив диалог с ней.       — Короче, найди меня в vmeste, вот, — она показала профиль в соцсети, который Алтан запомнил больше по цветовым спектрам, нежели по информации и аватарке. — Валерия Макарова, двадцать два года. А дальше — кинь заявку и просто напиши мне. Разберемся по ходу общения внутри чата.       — Общаться по чату? — нотка недопонимания.       — Так оперативнее, — легкая улыбка.       Входная дверь закрылась на ключ. Дагбаев сел на диван. Внутри него все клокотало. Эта девушка впечатляла. И мысль о ней оживляла. Без влюбленности с первого взгляда, просто присутствие человека разогнало кровь, как будто он ухватился за шанс быть спасенным из дремучего леса. Ладонями он закрыл лицо, обнажая острые слезы. Дышал рвано, обжигая легкие убивающим кислородом. Как же больно признавать свою слабость.       — Только потому, что ты хотел, чтобы я жил, — вымученная улыбка. - Боже, что я с собой творю. И эта девчонка... Чумной доктор, уму непостижимо. Надо прийти в себя... надо прийти в себя...

      - И у тебя получится это.

      Фантом голоса Дракона заставил Алтана глубже втянуть воздух, сильнее зажмурив глаза. Отросшие ногти царапали щеки.       - Не надо!

- Я в тебя верю, золотко.

      - Я не верю тебе.

      - А должен.