Воскресни ценой абсолютного доверия

      Именно абсолютное доверие должно стать краеугольным камнем в отношениях любящих людей. Доверие — аванс на честность.

      Дагбаев зашел в свою комнату, небрежно швырнув браслет с руки в шкатулку, золотые клипсы с волос — на ковер, рядом с прикроватной тумбой.       — Золотко, не мое дело, но тебе не кажется, что пока ты не изменишь отношения к вещам — ты не пресечешь в себе неконтролируемый гнев, — послышался щелчок аккуратно закрытой двери. Дракон спиной припал к обработанному дереву, не проходя внутрь комнаты. — Ты должен понимать, что на мелочах строятся самые крупные вещи, — его голос, жесткий и с нотками порицания, разрезал остатки сдержанности молодого босса.       — Да что ты? То есть, ты сейчас с высоты своего опыта пытаешься меня научить управлять «большими» вещами?       — А что, если и так, — светлые глаза заметно помрачнели.       — Ага, я вот сейчас тебе скажу, что так, а что — нет, — Алтан подошел к шкатулке, вытащил оттуда браслет с рубином. — Допустим, это, — он пренебрежительно затряс им, — твоя гарантия, что сегодня ты будешь спать в моей постели. Если выкину эту дешевку в окно, наши отношения разрушатся, и ты не придешь из своих соображений? Нет, Вадим, ты придешь, более того, займешь свое законное место рядом, потому что наличие или отсутствие этой вещи в моей шкатулке ничего не гарантирует лично тебе. А знаешь, почему? — Алтан был в ярости. — Потому что все зависит от самих людей. От их силы, власти и интеллекта. Даже если какой-нибудь упырь откажет мне в подписании договора, только потому что я не поздоровался с его женой, это не значит, что договора я не получу. Что я не приставлю к его глотке магнум, или же не отправлю жену с детьми, привязанными к ракете, в вулкан какого-нибудь Гондураса. Не мелочи рушат или формируют огромное целое, Вадим. И хватит с меня присказок, что копейка рубль бережет, что вытащи кирпич — рухнет замок. Если ты ничтожество, то и все, окружающее тебя — ничтожество. Где хрупкий скелет — там хрупкие кости. Вот тебе и нюанс, и дилемма в одном флаконе. А мой гнев никак не пересекается с «мелочами».Уловил суть? — браслет с силой полетел в сторону шкатулки, звучно треснувшись о дно.       — Ты слышишь, что говоришь? Бредятина чистой монеты. Не будешь внимателен к мелочам — потеряешь все, что имеешь. Компанию, милость клана.       — Давай, озвучь: «И меня в том числе». Вот где, — два пальца указали на горло, — твой шантаж засел. Служи молча.       Дагбаев тяжело выдохнул и, отвернувшись от Дракона, прикрыл глаза. Досчитал до десяти, а после уже спокойнее выдал:       — Завари кофе.       И в этом приказе было больше оскорблений, чем в самом отборном ругательстве. Вадим устало потер переносицу — задрался ловить шквал негативных эмоций с нифига.       — Как скажете.       Удивление и холод окатили брюнета с головы до пят. Не было привычного: «золотко, успокойся» и «цветочек, выпускать пар нужно иначе». Он ждал этого сейчас не меньше, чем того, что успокоится в одно мгновение, как только Дракон попросит остыть. Но предел терпения был достигнут.       — Вадим, — прозвучало в пустоту в унисон хлопнувшей двери в комнату.       Мысленно Алтан отвесил себе крепкий тычок под ребра за несдержанность. Он повернулся в сторону шкатулки и, заметно помедлив, взял незамысловатый браслет в руки. Выполнен просто, отверстие для маленького ключика в районе застежки, в центре — рубин в форме капли. Белое золото. Дорогое до жути, почти годовая зарплата Вадима. И этот взрослый романтик спустил все имеющиеся деньги на такую маленькую вещицу, ничего не значащую в масштабах мира.       Но вложил в неё куда больше ценника — свою преданность и обожание, какое хранили его глаза каждый день. И будут ли хранить после сегодняшнего разговора? Алтан только что прямым текстом указал, что этот подарок ничего не значит, что мужчина, что его подарил, получается, не больше, чем пешка в руках игрока. Указательным пальцем брюнет провел по граням камня, улыбаясь мысли, что этот подарок был вручен не в честь важного события, а просто так, от души.       Лёгким движением, не так, когда швырнул, чуть ли не испортив безупречность украшения, уложил в мягкий бархат, смотря в сторону закрытой двери: удачная сделка никак не сглаживала следы недосыпа и раздражённости. Вот и сорвался. А, может, от неопределенности.

***

      — И что это?       — Ну, цацка, — Дракон гордился своим подарком, искренне улыбаясь. — Цветы тебе дарить бессмысленно, вот и решил гульнуть на широкую ногу.       — И я должен буду это носить? — Алтан задрал бровь.       — Дорого-богато, в зализанном обществе не засмеют. В общем, хотелось бы, чтобы ты носил.       — Что ж, — брюнет примерил браслет, мысленно отметив, что он в его вкусе.       — Обычно спасибо говорят, — серьёзным тоном.       — Посмотрим. Мне некогда. Свободен.       Разочарованная усмешка Дракона.

***

      Опустив в пол и вновь подняв глаза на свое отражение, Алтан задумался — Вадим, как всегда, прав. И сегодняшнее происшествие являлось крайним разом, когда Дракон позволил ему встать в позицию оскорбленного. Дальше — однозначно, неминуемый конец их отношениям. Ни одно воспоминание не воскресит былого. Каким многообещающим не было бы примирение. Брюнет закрыл глаза, вспоминая свое первое светское мероприятие. Момент, когда между ними начался трип под названием близость.       Алтану было девятнадцать лет, когда в холодном коридоре по окончанию светской пьянки, прижатым к стене крупным телом, после заманчивой угрозы «Возьму и глаза выколю» и страстного поцелуя, с не менее одурманивающим «Да ты просто бери, золотко, почти даром», он принял телохранителя на роль своего мужчины.       Без сопливой сентиментальности поддался порыву и не прогадал.       Однако, в силу несносности характера, отношения развивались в крайне агрессивной форме. И если по первости все выглядело как помешательство на грубом сексе, то в двадцать лет Дагбаев твердо знал, что влюблен в наемника до тремора в руках. А в двадцать два года влюблённость переросла в нездоровую любовь. Несмотря на это, современные реалии, в том числе клан, не приветствовали отношения подобного рода. Дракон должен понимать, что на кону честь и имя. Репутация и статус. А этот браслет мог породить ненужные слухи и доводы. Кроме клипс, парень никогда не позволял себе носить украшения на людях, тем более из белого золота. Здесь же все выглядело как есть — чей-то подарок. Где мысли, там и слухи. Где слухи, там и чужие глаза. Зачем этот риск? И вот, первое противоречие своим словам. Брюнет чувствовал, как мыслит в другом направлении от того, что задал Дракону меньше минуты назад.       — Зачем ты мне сдался? — Алтан непривычно сильно закусил нижнюю губу.       Не до крови, но до ранки, которую хотел бы залечить чужими губами. С мятным привкусом и запахом амаранта. Чтобы именно эти губы, будучи так непозволительно близко, шепотом сказали: «поцелуй меня, золотко». И он, какой болью не был бы скован, повинуясь упоительности глаз, безукоризненно исполнил бы приказ.       Вот бы власть и воля были в руках каждого — забыть, бросить в огонь адовы мнения, требования и влияние. Чтобы вот так, просто и безрассудно, толкнуть себя в омут страсти.       Парень смотрел на браслет, ненароком вспоминая, как Вадим поцеловал его в шею на фуршете в честь открытия выставки репродукций Рериха. Как трепетно коснулся ладони, стоило Алтану выйти из себя из-за хамства и наглости олигарха Зарёмина. И как он ждал этих «случайных» касаний от мимо проходившего мужчины солдатской выправки. Секундное наваждение несло в себе: «Золотко, он того не стоит, успокойся». Беспроигрышно уничтожая злость и ненависть.       Алтан запечатлел в своем сердце все, что случалось между ними. Особенно, что произошло лишь однажды: первая отрезвляющая пощечина, к примеру, и последовавший после нее животный поцелуй; спасение утки, застрявшей в ограждении озера. И не только хорошее — однажды на жизнь золотого мальчика покусились. Прозвучали выстрелы. Дагбаев помнит, как Вадим закрыл его собой, схлопотав две пули: в шею и ногу. Благо, из-за тугозоркости стрелявшего все прошло навылет, не задев ничего жизненно важного. Дракону даже удалось убить нападавшего точным выстрелом в переносицу. Мужлана, никогда прежде не убивавшего людей, тверского барыгу, которому Дагбаев отказал в помощи по объективным причинам. Старика с грехами за пазухой, обвинившего неповинного человека в своем банкротстве. А позже умершего от рук Вадима. И Алтан помнит, как плотно держал рваные ткани на ранах, словно его руки настигло трупное окоченение. Как молчал, смотря только в два места — в красные пятна на шее и на ноге. И Дракон чувствовал, что ни одно его слово не выведет парня из состояния ужаса, пока тот сам не увидит, как раны зарастают.       После этой игры на грани жизни и смерти Алтан окончательно в себе и разобрался, и одновременно запутался. Понял, что любит Вадима и не готов его потерять, запутался в другом — и как теперь планировать жизнь с этой «пулей» в сердце. Проявлять любовь независимо от обстоятельств и времени дня, потому что каждая минута может оказаться последней? Или двигаться в том же ритме?       На конце этого умозаключения Дагбаев открыл дверцу комода, вынув красную подводку. А браслет и ключик от украшения положил в карман брюк.       Жесткой кистью он стал наносить краску на свои веки, к концу брови делая намек на крупную стрелку. Он знал, что просто пойти попросить прощения — слишком банально для них обоих. И также ему было ведомо, что Вадим последние недели две увлеченно читал «Предание о людях ва». Об императрице Солнца, Химико, чьи портреты Алтан рассматривал втайне от Дракона чуть ли не часами. Поэтому подводку выбрал красную. — Узкоглазость в тему, — усмешка.       Стоило последней линии блеснуть у конца правой брови, как послышалось жужжание одного из беспроводных наушников в районе изголовья кровати. У Вадика была странная привычка — один наушник оставлять, где попало; с другим — не расставаться до абсолютной разрядки, утверждая, что так проще не терять как связь со своими людьми, так и с реальностью. Проявив каплю любопытства, Алтан аккуратно вставил «пропажу» себе в левое ухо. Вместо донесений от подчиненных услышав песню Lady Gaga — LoveGame. И это легко можно было объяснить — старик слушал ее в самые паршивые моменты своей жизни. Значило одно — мириться нужно здесь и сейчас.

I wanna kiss you But if I do then I might miss you, babe It's complicated and stupid

      Дверь на кухню была приоткрыта, и, когда он набрался духа войти внутрь, остановился, заворожённый увиденным: в такт припеву Вадим вертел бедрами из стороны в сторону, использовал грязную турку в роли микрофона, руками очерчивая в воздухе непонятные фигуры. Got my ass squeezed by sexy Cupid Guess he wants to play, wants to play A love game, a love game Словно не он несколько минут назад был обесценен до гроша. Даже морщинки, так бесстыдно выдававшие его возраст, разгладились, словно перед Алтаном стоит не бывалый вояка, а молодой парень.

Hold me and love me Just wanna touch you for a minute Maybe three seconds is enough for my heart to quit

Было в этом безумстве что-то необыкновенное. Чем быстрее песня приближалась к финалу, тем забавнее двигался Дракон: ногу вправо — вильнул бедром кверху, руку влево — прокрутил запястье по часовой стрелке. Let's have some fun, this beat is sick I wanna take a ride on your disco stick Don't think too much, just bust that kick I wanna take a ride on your disco stick Сейчас же его тело пошло волной — сильная грудь вздымалась и опускалась, бедра и пах проделывали те же движения, от чего не на шутку пересыхало в горле. Парень, не контролируя себя, оперся ладонью о дверь, и та распахнулась.

Let's play a love game…

      Вадим дернулся, резко поменявшись в лице — улыбка сошла на нет, движения прекратились. Алтан коснулся наушника, остановив песню на самом красивом ее моменте — им нужно было поговорить, но от увиденного по-детски быстро клокотало сердце:       — Кофе готов? — голос не дрогнул, но было в нем больше вины, нежели безразличия.       — Он готов, — равнодушно и жестко. Вадим обижен, больше, чем когда-либо.       Поведя бровью и кинув взгляд на безжизненный кафель, наемник отошел от столешницы.       — На этом все ваши пожелания? — в следующую минуту он снял наушник, отложив поближе к фарфоровой чашке.       — Вадим, я погорячился, — тихо, но без колебаний. Светлые глаза азартно сощурились, вынуждая Дагбаева продолжить. — Давай забудем эту поганую ситуацию. Ты меня на этот раз простишь, а я постараюсь все объяснить.       — Как я смею обижаться, босс. Моя работа — ждать ваших приказов и безукоризненно следовать им, и, если вы требуете прощения, вы его только что получили. Могу идти?       — Давай все обсудим, я не из-за галочки пришел к тебе.       — Ой, золотко, закрыли тему. Кофе готов, я не обижаюсь, тебе пора отдохнуть, завтра на свежую голову поговорим.       — Да что, черт возьми, не так? — брюнет, на грани своих эмоций, вплотную приблизился к Вадиму. — Вот, смотри, — он достал браслет из кармана, надел на правое запястье, закрыв на маленький замочек, а ключ выбросил куда-то в раковину. — Теперь его снимет только болгарка, — от нервов рука тряслась. Наемник сжал его запястье крепко в своей ладони, смиряя истерику. Он был доволен и недоволен одновременно. Взгляд отца, который гордится и злится на ребенка в один момент. — Эмоции исказили истинный смысл моих мыслей, — с ноткой поражения в голосе. — Я признаю, что был не прав.       — Предлагаешь списать на дурость? — Дракон поднес чужое запястье к своим губам, целуя пересечения вен. Алтан затаил дыхание, не понимая мотивов мужчины. — Золотко, если мои подарки тебе не нравятся, ты можешь мне сказать об этом прямо. Но если ты выкинешь что-то подобное еще раз — уйду так же просто, как вспарываю животы своим врагам, — губы обжигали холодные ладони. — Я могу быть идиотом, отшучиваться не в тему, но до поры до времени, — Вадим говорил на низких тонах, почти с хрипотцой. — И в том, что эта хрень окажется снова на прилавке, худого нет. Возьму другую.       — Оно мне по душе, с первого момента, — Дагбаев расслабился. — Вадим, — почти шепотом, — дай мне время… Точнее, шанс, который я оправдаю в скором времени.       Дракон перестал целовать ладони.       — В этой квартире нет солдата и командира, — Вадим провел пальцем по чужой брови. — Давай условимся: я его тебе дам, если ты смоешь свой макияж, снимешь браслет, прекратишь никому не нужные выяснения отношений и ляжешь спать. А завтра поговорим на свежую голову снова.       — А если сегодня? Я ничего не буду снимать и смывать, пусть это было и остается моим капризом. Вадим, — Алтан отошел чуть назад, — тебе не нужно следовать логике понимания и всепрощения. Я не хрупкая барышня, и уж тем более не юнец. А сейчас вина лежит только на мне, — брюнет сел на стол, чуть сгорбившись. — Давай условимся, что за свои косяки в этих стенах я буду получать свое прощение любыми способами.       — А если я захочу прострелить тебе руку или же ударить? — смотря пронзительно и внутрь души, Дракон подошел вплотную к Дагбаеву, встав между его ног. — Или, предположим, я захочу трахнуть кого-то другого на твоих глазах, стерпишь?       — Думаешь, не смогу? — мышцы лица не дрогнули.       — До какого момента? — горячее дыхание опалило шею, смазанно, влажно и грубо, до мурашек, оставляя розоватый след. Алтан запрокинул голову назад, ладонями опершись о поверхность стола за спиной.       — Меня мало пугают угрозы душевной и физической боли, — тяжело хватая воздух, парень ловил кайф от жадных прикосновений.       — Ради прощения какого-то жалкого наемника?       — Да-а, — сладко простонал Дагбаев.       — Так не годится, — Дракон отошел от Алтана, жадно облизывая губы. — Но мне нравится твое предложение, от которого грех отказываться.       — Чего ты хочешь? — раскрасневшийся, но не выказывающий желания предаться похоти.       — Абсолютного доверия и, — он оскалился, наигранно делая задумчивый вид, — пожалуй, этого достаточно.       — Чего? Вадим, ты мог попросить, что, — Алтана прервали шиканьем.       — Абсолютного, — Дракон смотрел на парня жадно. Он был схож с пантерой, жертва которой сдалась. Чье мясо гарантировало сытую неделю. И от этого становилось не по себе. Вишневые глаза метнулись в сторону ножа, поражаясь тому, как ему стало боязно за сохранность своей жизни под этим животным взглядом.       — Это слишком большое требование.       — За столько лет поводов не давал мне не доверять, — наемник подходил ближе к столу, а Алтан отодвигался дальше к стене. — Золотко, мне невыгодно тебя мучить.       Когда спина соприкоснулась с холодной стеной, Вадим поймал момент и с такой силой надавил на край стола, что тот запрокинулся в сторону наемника, а Дагбаев соскользнул в крепкие объятия. В следующее мгновение раздался грохот приземляющихся ножек. Стянув и без того сильные руки в черной водолазке мертвой хваткой, мужчина засмеялся:       — Держи слово, иначе кто ты после этого?       — Вадим, проси другое.       — Тогда мне ничего не нужно, и ты не прощен, — резко разжатые объятия. Дракон незамедлительно двинулся в сторону прихожей.       — Блять, ты сам сейчас, как ребенок, — воистину змеиное шипение шлейфом тянулось за Вадимом, — тебе настолько не хватает того, что есть во мне? Я думал, ты ограничишься сексуальными фантазиями, на крайний случай, унизишь разок. Но не абсолютное послушание. Пойми, что в силу сложившейся жизни я не могу доверять себя кому-то абсолютно. Вадим, — Алтан откровенно шипел, но никакой реакции на свои слова не получал, окончательно распаляясь. — Ой, вали тогда, куда хотел. Любви моей тебе мало? Доброты тебе моей мало?       — И с какой стороны это любовь? — теперь уже вскипел Дракон, опираясь спиной на входную дверь.       — А что, ее не видно? Или, может, я всего лишь утоляю гормоны? Есть люди и способы получше, знаешь ли, — бледные щеки окропил багрянец.       — Все дерьмо вынести наружу планируешь, или расписание есть?       Дракон взял фарфоровую фазу с тумбы, два раза подбросив вверх. Как же его раздражала эта роскошь.       — Это саксонский фарфор, — брюнет пристально смотрел в глаза наемнику.       — Да неужели?       Вадим запульнул вазу в стену. Осколки, подобно акульим зубам, царапали поверхности, не говоря уже о звонком соприкосновении с паркетом. Изящная посуда с серебряной лилией превратилась в кучку мусора. Дагбаев не дрогнул, но тяжело задышал:       — Что творишь? — он не сводил взгляда с серых глаз, ожидая других спонтанных действий.       — Угомонился?       — Убьешь, может, еще?       Грудь вздымалась, а вишневые радужки заблестели.       — Я так разочарован, золотко, — гортанно. — Ты никогда не был со мной близок по-настоящему.       — Как невъебенно точно, — вырвалось из Алтановых губ.       Звенящее эхо породило тишину.       — Это не любовь, — вздох. Вадим отвернул голову вправо, желваки дергались. Парень видел, как светлые глаза поблекли, но язык, облизнувший сухие, потрескавшиеся от мороза губы, неожиданно продолжил. — Почему — очевидно. Вопрос в другом — когда ты понял, что страх сильнее всего остального?       — Не начинай, ты меня испугал только этой вазой.       — Есть ли смысл говорить, что ты сейчас пиздишь? Ты боялся меня все это время? Хватит ли русского мата, чтобы выразить, как я сейчас охуел?       Несмотря на прожигающую нутро обиду, Вадим четко видел оттенок сложившейся ситуации — ребенок, обиженный миром и злым дедом, нашел защиту в лице дядьки, руками отнимающего жизни людей на раз-два.       — Не уверен.       Вадим выдохнул так, как будто выпустил пар от сигареты. Пальцы сжались в кулак.       — В отношениях над загонами одного партнера работают двое. Какого хрена, спустя три года мозгоебли, я узнаю, что причина не в твоем характере, а в том, что ты смотришь на меня, как на адскую мясорубку. О, — Вадим усмехнулся побледневшему Алтану, — я угадал. И чем бы все закончилось, не вскройся правда сейчас?

      «Чьи руки в крови, кто видел смерть, тот сам себя причислил в ряды слуг войны. Кто убивал бесстрастно, и крови своей не испугался — дороги нет назад. Почему ты один, мой дорогой друг? Всегда будешь брошен в холодную яму одиночества, потому что никто не щадит чувства палачей», — пронеслось в голове Вадима

      — Вадим?       — Привык, — скулы так же дергались, как и заметно помрачнело в дымке сожаления лицо. — Знаешь, сколько раз за жизнь видел вот такой же страх, как в твоих глазах? — он смотрел вглубь обеспокоенных вишневых радужек и не видел продолжения. — Мне, откровенно говоря, осточертело. Самое отвратительное — что я искренен с тобой, каждый день доказываю цену своим чувствам. В итоге — это все такое дерьмо.       — Нет, — Алтан протянул ладонь к щетинистой щеке, пальцами обведя шрам под скулой. — Прекращай хандрить.       — Ты меня слышал.

***

      — Ваш человек вполне может пережить транспортировку домой.       — Деньги на счету, остальное вас не касается, — брюнет искоса посмотрел на свою охрану. — Вы, оба, составите ему компанию до квартиры.       Мужчины сообщили команду через наушник водителю, демонстративно перезарядив оружие на глазах у «отвозимого».       — Позволите себе вольность, — Алтан обратил свое внимание на доктора. — Закончите так же, как и Лобцов.       Мужчина коротко кивнул, молча двигаясь в сторону выхода из отделения. Лобцов, коллега доктора, имел неосторожность во время партии в покер рассказать некоторым особам подробности операции на ноге Алтана. О том, с какими проблемами рано или поздно столкнется молодой Дагбаев, как и где стоит надавить, чтобы вывести конечность из рабочего состояния. За что и получил заслуженное — землю во рту, да червей в мозгу. Те, кому это было рассказано, молчали. Принужденно. Молчание — необходимость для всех, кто ведет двойную жизнь       Алтану не терпелось проведать Вадима. Но смертельная тишина отделения сводила с ума. Словно пришел в морг, где нет места живым. Когда он зашел внутрь маленькой палаты, где источником света был лишь телефон Дракона, все за спиной потеряло смысл. Наемник увлеченно что-то читал. Укрытый тонкой простынью, в джинсах, в той самой простреленной борцовке на белые повязки.       — В своей комнате поприкольнее спать.       — Что читаешь? — Алтан закрыл дверь, присаживаясь на край кушетки.       — Серию проклятых королей, — Дракон не поднял даже взгляда.       — До завтра отлежись здесь, — тонкие пальцы легли на ногу блондина. Тот не подавал вида, продолжая увлеченно читать. — Утром пришлю машину.       — Золотко, я бы не умер так нелепо на твоих глазах.       Алтан ничего не ответил, только развернулся лицом к стене и лег грудью поперек Вадимовых ляжек. Одинокие дорожки слез очертили на молчаливых губах старые трещины. Разлился холод в груди, до остервенения стало горько. Теплый май обернулся морозным февралем.       — Не хочу без тебя.       — Знаю, — Вадим улыбнулся, откладывая телефон на тумбу.       — Эти люди не смогут меня защитить.       Простыни заерзали, и поверх Алтановых кос легла большая теплая ладонь.       — Не плачь по мне заранее. Тошно.       Брюнет усмехнулся, мягко улыбаясь:       — Ну вот, сорвал свою репетицию похорон.       — Ой, если я сдохну, тело в пушку заряди и на Марс отправь — с твоими деньгами такой каприз можно устроить.       — Может, сейчас отправить? — Алтан пальцами вытер излишнюю влагу, поднялся и прошел к выходу. — Напиши мне, как спать соберешься.       — Нюдсы скинуть могу?       — Идиот, — Дагбаев закатил глаза. Но когда дверь закрылась, Вадим услышал: «После двенадцати если только».

***

      — Допустим, я поработаю над доверием, — Алтан говорил так, словно признавался в содеянном преступлении. — Но не просто взамен твоему прощению. Скорее, требую обещания. Даже если ненависть будет превышать все остальное — ты не перестанешь быть на моей стороне, — последнее было сказано невероятно тихо. В горле застрял ком, пророча вырваться немым криком.       — Страх дубль два, — Вадим оскалился. — И что в мире может показаться выгоднее тебя? Если только топор на шею, — смех.       — Еще одна шутка — и пойдешь к черту.       — Сокровище мое несусветное, — Дракон был серьезен. — Ты меня спутал с кем-то? Слово другого наемника, про простого смертного не говорю, такой вариант ты не рассматриваешь, может, и дешевле говна, не спорю. Но мое слово — явно не из этой категории. И сделать вид, что все услышанное до этого — бзик юношеского максимализма, увы, не получится, — цык. — Полезно после стольких лет близости узнать, что: а) твоим чувствам не верят, б) к человеческой мясорубке относятся гостеприимнее, чем к твоим имеющимся опыту и навыкам, в) нежность и преданность воспринимают за песью привязанность, — три пальца загнулись.       — Это не так.       — Тогда какого хера ты мне устроил? Ответь, что за истерики? — Дракон никогда не позволял себе поднимать голос. Но сейчас просто не мог этого не сделать.       Алтан оперся ладонями о стену за своей спиной, крашеными ногтями царапая обои. Лгать сил больше не было, как и убегать от накопленных годами фактов, мешавших спокойно спать и есть по утрам.       — Баатар кормит червей в земле, — густые ресницы дрогнули. — Вчера боготворят одного, сегодня — поют оды другому. Все циклично. Как долго мой ценник будет превышать остальные? Как скоро ты перейдешь на сторону Юмы? Очевидно же, что она набирает силу. И рано или поздно тебе придется сделать выбор.       — Это похоже на писк сосунка.       — Моя истерика беспочвенна?       — Скажи, что чувствуешь ко мне, без колкостей.       — Уходишь от ответа?       — Ответь, — Дракон подошел вплотную, ладонью слегка сжимая молодую шею.       — Я, — Алтан поднял глаза на Вадима, ища в синеве скрытый умысел, отрыть который так и не удавалось. — люблю тебя?       — Пока твои слова правдивы, я буду стоять перед тобой на коленях, — удовлетворенно, почти окрыленно. Так интимно, тепло улыбаясь, — Мой выбор вполне оправдан.