Дом Чумы

Скрытый туманом ли, паром ли, ядовитым облаком ли раскинулся на юго-западе Малдраксуса дом Чумы. Безмерно опасный и великий в той же мере, но радушный к своим немногочисленным гостям. Зеленоватая пелена тумана скрывает монструозные лаборатории — обширные, с многочисленными крыльями, на удивление живые: мастера зелий, мастера смешивания, кипятильщики и изготовители чумы, каждый со своим подмастерьем, а то и несколькими. Из-под многочисленных рук выходят смертоносные яды, декокты и отвары, в гигантских чанах лениво булькает, загустевая, чума. Перестоит — породит из себя слизнюков едких, агрессивных. Ничего не пропадет даром, всё используется. Перешучиваются у выхода из Дома отравители: за спиной — баки с ядовитой смесью, под плащами и на поясах — множество склянок, чьё содержимое до нужного момента хранится в секрете. Не любит их Театр Боли, но таковы правила — должны быть бойцы каждого Дома. Кипит везде анима, пропитывает каждую клеточку давно мёртвых тел, каждую капельку яда и сгусток чумы. Это ли не счастье?.. Жуткоцвет в треснутом мерном стакане чуть покачивается в такт шагам. Марилет спешит — вызывает сама Страдама, нехорошо будет опоздать. Шпиль башни виден в Доме отовсюду и именно туда несут его ноги. Сама собой открывается дверь, спуститься вниз — и он предстаёт перед маркграфиней в её кабинете-лаборатории. «Ты согласен стать моим медиумом?» Его мягко спрашивают, не ставя перед фактом, как принято в Малдраксусе. В ответ он молча протягивает жуткоцвет — любимый цветок. Их ладони соприкасаются, чтобы разъединиться через несколько минут. Между мизинцами мелькнёт тонкая голубая нитка — духовная связь, связь прочная, неподвластная даже смерти. Он уходит, а за спиной слышит треск хрупкого стебля под ножом. Страдама любит жуткоцветы за универсальность их эссенции — подходят и для целебных отваров, и для смертоносных ядов. Вдохновлённый Марилет бежит в лаборатории — духовная связь даёт ценные знания, и если применить их правильно… Кипят котлы, кипит работа — Дом Чумы стоит и стоять будет ещё долго. Об исчезновении Примаса Марилет узнаёт наравне с маркграфиней. Связь душ помогает почувствовать чужие эмоции и частично их истолковать. В башню он приходит сразу по возвращению Страдамы, с неизменным жуткоцветом в руках. Маркграфиня неподвижно стоит в центре своего кабинета, заведя руки за спину. По покрытым слизью костям черепа текут вязкие капли. Падая на каменный пол, они, кажется, разъедают его. «Война», — тихо говорит она. — «Война неизбежна. Нам нужно поспешить, милый Марилет. Передай всему дому, будь моим голосом: нужно больше. Нужно больше чумы и нужно больше целебного ихора. И чем быстрее всё будет готово, тем больше шансов». С трепетом он внимает каждому слову маркграфини, а душа ноет: вспоминается родной мир, разодранный междоусобицами. Вспоминается, как он лично, немногими силами, защищал свой госпиталь, пока не пал от ран. А потом Арбитр, отправившая его в это чудесное место… И всё повторится? «Милый Марилет…» — вздыхает Страдама, забирая жуткоцвет из рук, вырывая его из мыслей. — «Спасибо». Костяные пальцы с материнской нежностью гладят клюв черепа, а вторая рука растирает лепестки цветка в мелкую пыль. Она тоже пригодится — необычайно едкая, намертво въедающаяся в плоть, ткань и кожу, ей начиняют небольшие дымовые бомбы отравители. Коротко мелькает голубая нить между мизинцами. Марилет с удивлением понимает, что знает некоторые… особые рецепты. Что Страдама позволила знать что-то из её личных разработок. «Мы справимся, моя маркграфиня. Я передам приказы в лаборатории». Он выходит из башни, стараясь не замечать поселившейся в душе тревоги. Разгорится сильнее пламя под котлами, гуще станет зелёный туман — Дом Чумы должен выдержать, выстоять. Всё становится только хуже. Иссякает анима: если раньше ей можно было свободно дышать, то теперь практически все запасы Дома и поступаемые извне крохи уходят на изготовление растворов. Алхимики, их подмастерья да и сама маркграфиня получают лишь жалкие остатки. Невидимой паутинкой окутывает Дом беспокойство. Заметнее она становится после прибытия послов Дома Ритуалов. Марилет склоняется над котлом, кажется, видит на дне его раздражение и беспокойство, не своё, чужое. Неудивительно — послы у Страдамы, вряд ли пришли, чтобы просто поддержать. Клювастый череп чуть не касается кончиком зелёного раствора в котле: Марилет словно пытается разглядеть причины недовольства медиума. Ничего. Крохотный кристаллик анимы летит в пламя под котлом. Два помешивания по часовой, три против, добавить железу костекрыла, два помешивания по часовой, три против, два по, три против… От монотонной работы затекают руки, словно он всё ещё в мире живых. Время течёт обманчиво медленно — казалось, он только стал к котлу, ничего не успел сделать, а в окна уже стучится ночь, лабораторию освещают лишь крохотные язычки пламени. Подмастерья не бегают давно уже, волочат ноги где-то вдалеке. Звать их нет смысла… Клюв щёлкает с недовольством, но котёл Марилет упорно тащит на себе, утопая в висящем мешком одеянии. Застывает рядом с цехом кипятильщиков, словно забыв про тяжёлую ношу. Анима. Драгоценная, дарящая жизнь анима. Кланяются рядом с баками и цистернами личи и аколиты, молча наклоняет голову маркграфиня. «У меня не было выбора, милый Марилет», — негромко произносит Страдама, не глядя на него. Насытится новыми парами поредевший туман, с прежней силой заработают цехи — Дом Чумы не падёт, но какой ценой?.. Он оставляет свою лабораторию, всё больше проводит время в парящем зиккурате маркграфини, изредка лично уходя «в поля» за особо редкими ингредиентами. Зелье требует времени, но в затылочную кость вцепилась мысль, что не успеет, не хватит! Марилет встряхивает головой на такие мысли, отмеряет на крохотных весах сухие лепестки смертоцветов, выжимает гнилой сок печени скарабеев, но понадобится лишь крохотная капля… Страдама чувствует его, молча подхватывает работу, подходя, когда совсем необходимо, когда несуществующие лёгкие раздирает кашель от особо едких испарений, когда ноги, казалось бы, давно привыкшие, отказываются держать хозяина. Когда отдыхает она, он не видит и не знает. Дареная анима растеклась по лабораториям и цехам, однако ей на замену приходит всё новая и новая: дары Дома Ритуалов. Он и сам проникает в самое их нутро, нетронутым остаются лишь башня маркграфини и её парящий зиккурат. Всё чаще слышно возмущения о аколитах, случайно забредших в те места, куда это невозможно, о личах, выспрашивающих всё, что только можно спросить и узнать… Страдама бессильно опускает руки — без этих даров Дом падёт быстрее. В очередной раз Марилет уходит на значительно опустевшие равнины Малдраксуса. Отрезав у кровобивня клыки (щепоть сердцевины — и зелье наконец-то будет готово!), он бережно выкапывает крохотный росток жуткоцвета специально для маркграфини… Взрыв, кажется, слышен на весь Малдраксус, в грохоте его разорвалась тонкая струнка, связавшая когда-то две души. Разлились ядовитые отвары, вырвался удушающий газ, мёртвой птицей упал зиккурат — дом Чумы уничтожен. Что было после — он не помнит. Закружились мысли, память, прошлое, настоящее и будущее, завязались тугим цветастым узлом. Марилет весело машет подмастерью, то шуршащему цветастой тканью, то бряцающему уродливыми доспехами. И вновь он варит слизнюка (каждый раз, как первый), вновь приносит чей-то чудной дневник, смутно напоминающий… о чём-то далёком. Марилет раз за разом теряет этот дневник. Подмастерье снова приносит эссенцию жуткоцвета, изготовленную весьма искусно, напитывает отвар анимой. Появляется Страдама — абсолютно соответствующая своему имени, плачущая чумой вместе со своим Домом, болезная, озлобленная на всех… кроме него. С ним она обычно ласкова, называет «милым» и просит не тревожить больше. На душе после разговора становится тяжело, словно ей чего-то не хватает, чего-то очень-очень важного. Изредка подмастерье обнимает его. Становится чуть легче… А потом это ощущение пропадает. Снова радостно восклицает изготовитель чумы, видя любимого подмастерье, просит помочь Кевину — и тогда он обязательно заглянет на приём, расскажет их забавному герцогу про семнадцатый способ употребления слизи. Время там проносится быстро — и он возвращается в Малдраксус, снова погружается в работу. Горстка таких же выживших, сохранивших, однако, разум, смотрит на него с сочувствием. Дом Чумы лежит в руинах, и подняться оттуда не сможет никогда.