Эликсир

      

      Возвращаясь от Гренгуаров в ночи, священника ждал неприятный сюрприз: возле двери его кельи столпились три женщины с грудными младенцами на руках. Предчувствуя недоброе он резко поинтересовался, что им всем требуется, еще в голове пронеслась мысль, что следует дать нагоняй нерадивым причетникам. От звука его голоса младенцы завопили, а женщины принялись на него сердито шикать:       — Тихо, только всех уложили!       — Что здесь происходит? — повторил священник грозно оглядывая женские лица освещенные тусклым свечным сиянием, двое помимо младенцев ухитрялись держать сальные свечи.       — Вас ждём! — бойко ответила крайняя блондинка.       — Крещения проводят другие священники, — он стал открывать дверь кельи.       Женщины рассмеялись.       — Принимайте племянников, ваше преподобие, — подала голос рыжая девка.       — Кого? — он повернулся к ним, оглядывая детей ничего не понимающим взглядом.       — Это детки от вашего братца, Жеана Мельника, — сказала блондинка. — Мы сунулись к нему в колледж, но негодяй успел удрать.       Священник открыл дверь и велел всем зайти внутрь, он зажег на столе свечи в бронзовом подсвечнике и уставился на собравшихся женщин.       — Вы кто такие? — спросил он грозно.       — Мы девочки из заведения мамаши Лулу, — ответила рыжая, укачивая младенца. — Вы что не помните как прошлой весной завалились к нам среди ночи?       — Не помню, — слишком поспешно выпалил священник, женщины обменялись понимающими улыбками.       — Так вот, ваш братец в ту ночь обрюхатил нас троих!       — Что за чушь?! — священник хотел закричать, но встретившись взглядом с рыжей прошептал. — Почему вы не избавились от плода?       — Да, как так можно, — все трое перекрестились, рыжая возмущенно продолжила. — Мы добрые христианки!       Клод возвёл очи горе.       — Откуда вы знаете, что это дети Жеана? — бросил он им последний аргумент.       Но девки были готовы, одна за другой они подходили, чтобы оголить ребенку зад и продемонстрировать малиновое родимое пятнышко в форме сердечка. Священник недоверчиво тер нежную кожу, вызывая недовольство младенцев. Но пятно было настоящим. Младенцы мужского пола, белокурые и голубоглазые все несли почетную печать принадлежности к славному роду Фролло. Когда перед ним положили четвертого черноволосого малыша, Клод запротестовал:       — Этот не похож на Жеана!       — Правильно, потому что этот ваш, — сказала с кривой усмешкой рыжая девица, которая уже открыла попку младенца и продемонстрировала все то же родимое пятнышко, что и у других.       — Как мой?! — Клод склонился над младенцем, который недовольно пискнул и с независимым видом закрыл глаза.       — Это сын Розины, помните её? — спросила рыжая.       — А где она сама? — он оглядел присутствующих.       — Мамаша скончалась, Розине приходится вести дело, но не беспокойтесь она будет платить за своего, — с этими словами рыжая достала небольшой кошелек и протянула ошарашенному священнику. — А мы, бедные девушки, поэтому просто поцелуем на прощание наших крошек.       После этих слов девицы трогательно чмокнули в лобики спящих детей и осторожно одного за другим сложили их перед изумленным Клодом.       — На кровать, — успел прошептать священник перед тем как эти девки успели уйти.       Каждая вновь подняла младенца и положила на жесткую кровать монаха, затем они не прощаясь вышли. Почувствовав, чужой запах вместо молочно-сладкого аромата материнской груди, младенцы подняли ор, все кроме черноволосого, тот продолжал спать. У Клода тряслись руки, он смотрел на «своего» и поражался его безмятежности, ребенок был крупнее остальных и выглядел отменно здоровым. Остальные надрывали глотки.              Позже ночью Эсмеральда и Гренгуар были разбужены сердитым стуком в дверь. На пороге стоял священник с младенцем в руках, позади него был Квазимодо, который ухитрялся держать троих малышей. Эсмеральда всплеснула руками, Гренгуар озадаченно пригладил волосы на затылке.Цыганку согнали с самой большой кровати, которую она занимала в бывшей родительской спальне. Девушка немного надулась:       — И где мне спать? — капризно спросила она.       — Иди к Гренгуару, — сердито приказал священник.       — Вот, еще! — она нахмурилась, Пьер спал в закутке рядом с кухней.       Священник бросил ей ключи от своей комнаты:       — Ничего там не трогай! — зло прошептал он, девушка фыркнув уже выходила из комнаты.       Квазимодо осторожно положил малюток на кровать рядом с их кузеном, дети ворочалась, они явно были голодны. Клод только утром мог найти им кормилицу, сейчас он беспомощно смотрел на то, как один из его племянников раскрыл рот и зашелся в громком крике. Услышав эту песнь голода, остальные присоединились к нему, даже черноголовый малыш будто после небольшого раздумья тоже открыл рот и завопил. В соседней комнате цыганка заткнула уши и попробовала уснуть. Гренгуар тревожно поглядывал на квартет юных Фролло, успешно берущий самые немыслимые ноты. Священник был готов разрыдаться, Господь явно карает его. Наконец, Пьер как будто что-то вспомнив спустился вниз, на кухне был отгорожен закуток для Джали. Бедная козочка за лето пережила страстный роман с одним местным козлом, неделю назад она произвела на свет хилый плод их любви, который увы издох. Эсмеральда близко приняла к сердцу горе своей рогатой подружки, она чуть не прибила Гренгуара, когда заметила, что поэт украдкой доил Джали. И хоть он оправдывался, что делал это из сострадания, цыганка была непримирима. Пьер сделал вид, что все понял, но любовь к козьему молоку брала верх, вот почему он продолжал на рассвете и закате сдаивать набухшие козьи сосцы, Джали благодарно блеяла. И вот сейчас очень кстати пришлось пристрастие к молоку и сыру, который поставил созревать Гренгуар. Он спустился в кухню, где осторожно разбудил Джали, подождал когда та вскочит на ножки и надоил глиняную кружку молока. Упругие струи с журчанием бились о стенки кружки, Джали стояла смирно. Стараясь не расплескать молоко поэт поднялся наверх.       — Вот, — сказал он протягивая священнику кружку.       Клод сначала непонимающе смотрел на бывшего ученика, потом взор его просветлел.       — Благодарю, Гренгуар, — сказал он принимая драгоценное молоко. — Сходи в мою комнату, там на столе лежит серебряная ложка, принеси её.       Поэт улыбаясь взял свечу и вошел в комнату священника, злая Эсмеральда, которая почти уснула бросила в него подушку, но к счастью промахнулась. Ложки на столе не было, поэт беспокойно озирался, наконец, он обратился к цыганке.       — Ты случайно не видела серебряную ложку? — робко поинтересовался он.       — Я тебя прирежу, — пообещала цыганка, потом порылась в складках одеяла и найдя маленькую ложку швырнула её «мужу».       — Ты зачем её взяла?! — изумленно спросил поэт.       — Я спать хочу, убирайся! — не зачем ему знать, что она не так давно прижимала ложечку к губам.              Священник осторожно вливал молоко в жадно распахнутые клювики своих юных родственников. Он старался попасть на корень языка, чтобы младенцы сразу глотали, через час все насытились и кое-кто даже задремал. Няньки получили передышку, пока перед рассветом не началось светопреставление. Пьер и Квазимодо бегали вверх и вниз по лестнице с горячей водой и запасом простыней, юные представители почтенного семейства ором требовали их переодеть. Манипуляцией с детьми занимался священник, которому все это кощунственно напоминало обряд крещения наоборот. И вместо смачивания головы с помазанием елеем, ему приходилось омывать ребенка с другого конца, как раз то место где красовалось розовое родимое пятно. Неблагодарные младенцы вопили, преподобный отец задумался, как их крошечные глотки могут вмещать такую мощь голоса. Еще одно из чудес Господних. Принимал уже чистых мальчиков Гренгуар, он же неловко пеленал детей. К несчастью поэта ему же в итоге пришлось заниматься стиркой, Квазимодо конечно помогал, но не более чем выливанием грязной воды, вся основная работа по очищению пеленок легла на руки бедного Пьера. Когда по утру цыганка вышла из комнаты священника, выспавшаяся и прелестная как майская роза она нашла мужчин спящих по краям кровати, в центре лежали детки, один из которых успел обмочиться и начинал кряхтеть.       Священник с Квазимодо ушли, оставив Гренгуарам весь выводок, после слезных уговоров Пьера цыганка все же согласилась возиться с переодеванием, от стирки она категорически отказалась. К полудню к дому пришли три крупные женщины, двое отрекомендовали себя кормилицами, а третья горничной. С огромным облегчением Пьер и Эсмеральда передали им ребятишек. Одну кормилицу звали Берта, она была светловолосой и ширококостной, другую высокую брюнетку звали Марта. Ну, а горничная назвалась Жанной. Их слаженное трио работало как часовой механизм, кормилицы насыщали младенцев, горничная переодевала, мыла детей и стирала пеленки. Гренгуар вешал сырое белье внизу у камина. Эсмеральда кашеварила, что ей категорически не нравилось, но делать было нечего, аппетит у кормилиц был хороший, так же они требовали разбавленного вина с медом.       С наступлением темноты женщины собрались и ушли, к счастью вскоре появился уставший священник, на этот раз без Квазимодо. Он остался на ночь с младенцами, Эсмеральда опять спала на его кровати, она уютно устроилась на жестком ложе и проспала до самого утра, девушка научилась не просыпаться от детских криков. Клод и Гренгуар разделили ночь надвое, чтобы иметь возможность хоть немного поспать. В свое дежурство священник разглядывал собственного младенца, он находил его удивительно уродливым, в отличие от херувимчиков, которые получились у Жеана. Его сын помимо крепкого вида не мог похвастаться миловидностью. Смуглый, черноволосый с большим капризным ртом, малыш не производил благостного впечатления. Но священник все равно не мог оторвать от него взгляда, было что-то в этом ребенке, что растапливало сердце подобно льду у жаркого очага. Какой он крохотный и какие у него маленькие упрямо сжатые кулачки, этот своего не упустит. Странная гордость наполнила смятенную душу, в конце концов, мальчика можно было вырастить и постричь в монахи, благодаря покровительству Клода его бы ждало большое будущее, может быть со временем станет прелатом или даже кардиналом, или… так далеко священник старался не заглядывать.