Сигнал выжить

Ленивые, ласковые лучи весеннего солнца неспешно проползают сквозь неплотно закрытые шторы, рассеивая утренний полумрак спальни. Весна в этом году припозднилась, сменив зимние, яркие и холодные лучи на не менее яркие, тёплые и согревающие лишь в апреле. Чудесное время, когда уходит зимняя дрёма и кажется, что наконец-то всё будет хорошо. Ибо неохотно открывает глаза, натыкаясь на слепящую полоску солнечного света, пробравшуюся через щель неплотно закрытых штор. Тело пробирает ленивой негой, а желание двигаться перегорает со скоростью света. Он привычно шарит рукой по соседней половине кровати, неожиданно натыкаясь на пустоту и остывшие простыни, недовольно щурясь и окончательно просыпаясь. Часы на прикроватной тумбочке показывали почти семь часов утра. Сяо Чжань обычно вставал позже. Ибо откидывает одеяло, садясь в кровати и опуская босые ноги на пол, искренне радуясь своей предусмотрительности сделать пол во всех жилых комнатах с подогревом. Ероша рукой и так растрёпанные со сна волосы, он чешет нос, улавливая едва ощутимые тонкие нотки чего-то, что так сильно напоминало то ли свежую молодую траву, то ли оттаявший весенний ручей, то ли Чёрт ещё знает что. Ибо заинтересованно ведёт носом, пытаясь поймать запах и понять его суть, но тот лишь заманчиво машет хвостом, ускользая прямиком за дверь. Чувствуя себя собакой-ищейкой, взявшей след в собственном доме, Ибо выходит в коридор, шлёпая босыми ногами по полу и позволяя тонким отголоскам едва улавливаемого в воздухе запаха вести себя. Сбоку мелькает дверь второй спальни, гардеробной, пока запах, наконец, не приводит его к двери ванной, тонким шлейфом исчезая за ней. За дверью шумит вода и что-то гремит. Ибо аккуратно стучит в дверь, нажимая на холодный металл дверной ручки. — Чжань-гэ? — взгляд упирается на что-то судорожно ищущего на полках Сяо Чжаня. — Ты в порядке? — Ибо осторожно подходит к Чжаню, выключая открытый на полную мощность кран с холодной водой. Лицо у Сяо Чжаня немного взбудораженное, будто он нашёл что-то такое, в существование чего просто не верил, со лба и щёк стекали ещё не обсохшие капли воды, которой он, видимо, только что умывался. Ведомый до этого Ибо аромат, ненавязчивым шлейфом окутывает ванную, легко поддразнивая. — Ты не помнишь, где те таблетки, которые мне врач выписывал? — Чжань продолжает судорожно перерывать содержимое полок и ванных шкафчиков. — В спальне, кажется, — задумчиво отвечает Ибо, снова принюхиваясь. Ему определённо нравился этот запах, свежий и невесомый, похожий на воздух ранней весной и молодые побеги первой зелени. — Чёрт, точно, — хлопает себя по лбу Чжань, отрываясь от полок и шкафчиков и начиная приводить все пузырьки там в порядок. — Что случилось, гэ? Ибо смотрит на Чжаня, его влажное лицо, запоздало понимая, что сейчас оно влажно не от воды, а от испарины. Чжаня пробирало, как при лихорадке, а пальцы, закрывающие дверцу ванного шкафчика, мелко дрожали. — Кажется, течка началась, — он поворачивается к Ибо, смотря неуверенно и удивлённо. — Кажется? — Ибо тоже смотрит удивлённо. Вот уже несколько месяцев Чжань проходит терапию, восстанавливаясь после пережитого на Арене. Стресс, недосып, выкидыш и сопутствующие физические травмы привели к гормональным сбоям, усугубляясь постоянными кошмарами, бессонницей и нервным истощением. Врачи наперебой утверждали, что никаких серьёзных и непоправимых последствий для здоровья это не несёт, организму просто нужно время, чтобы восстановиться. Быстрее всего зажили физические травмы, от растяжений, ушибов и синяков не осталось и следа, а от распоротого когда-то осколком живота — только бледная незаметная полоска на коже. С последствиями психологических травм было справиться гораздо сложнее, они давали о себе знать, возвращаясь в кошмарах и болезненных воспоминаниях, заставляя вновь и вновь погружаться в каждую пережитую игру, врачи посоветовали найти себе расслабляющее хобби, и Сяо Чжань начал рисовать, а Ибо искренне восхищался его работами, скупал все самые лучшие материалы для живописи и без устали рассказывал всем, какой Чжань-гэ талантливый. Хуже всего дела обстояли с гормональным сбоем, подкреплённым общим истощённым состоянием организма, из-за чего пропали течки, природный запах и, появились крупные опасения, что Чжань больше не сможет забеременеть. Ибо говорил, что всё это вообще не страшно, главное, чтобы с самим Чжанем всё было в порядке, а уж с проблемой ребёнка они как-нибудь справятся, в конце концов, усыновление в Китае ещё никто не отменял. Сяо Чжань смотрел на Ибо с улыбкой, слушал врачей, которые прописали кучу всяких гормонов, витаминов, пребиотиков и прочих чудес медицины, говоря, что его организму просто нужно больше времени для восстановления. Сейчас, спустя полгода восстановительных курсов, он неверяще прислушивался к собственным ощущениям, таким знакомым симптомам и не знал, как на это реагировать. Насколько организм вообще оправился, чтобы можно было, например, сцепляться? Чжань чувствовал дрожь в руках, непривычно болезненные спазмы внизу живота и набирающее силу общее лихорадочное состояние, но всё это было совершенно не теми ощущениями, которые он обычно испытывал раньше во время течки. Не было ни возбуждения, ни обильной смазки — просто симптомы какой-то непонятной лихорадки и усиливающийся природный запах. Судя по поведению Ибо, запах был не таким сильным, как обычно, и не провоцировал гон. — Телефон, — шепчет Чжань, почти выбегая из ванной и несясь обратно в спальню. Сяо Чжань хватает с тумбочки телефон, нервно пролистывая телефонную книгу и нажимая кнопку вызова. — Сейчас семь утра, гэ, — чешет бровь Ибо, заходя следом за ним в спальню и садясь на кровати. — Знаю, — кивает Чжань, прикладывая телефон к уху и вслушиваясь в ровные гудки. Когда на том конце трубки всё же слышится сонное «слушаю», нервозное выражение лица тут же сменяется сосредоточенным. Ибо почти пятнадцать минут слушает разговор Чжаня с врачом, иногда теряясь в услышанных терминах, вглядывается в серьёзное лицо Чжаня перед собой и ловит своё волнующееся сердце где-то в пятках. Он по-прежнему улавливает в воздухе нотки ранней весны и молодой травы, но теперь ощущает их более отчётливо, словно сам находится посреди лесной, оттаявшей от снега, поляны, вдыхая её свежесть и собрание ещё не распустившихся цветов. К концу пятнадцатой минуты ожидания, когда Чжань тихо прощается с врачом и сбрасывает вызов, откладывая телефон обратно на тумбочку, Ибо с нетерпением вглядывается в его лицо, ловя задумчивый взгляд. — Ну? — с нетерпением спрашивает он. Чжань пару секунд молчит, а потом вглядывается в лицо Ибо. — Какой запах ты сейчас различаешь? — наконец-то отмирает Чжань. — Ну-у… — Ибо на мгновение задумывается, как описать свои ощущения. — Что-то лёгкое и весеннее. — И как ты на него реагируешь? — Как и на всё, что связано с Чжань-гэ — он мне нравится. Чжань не сдерживает смешка, тут же показывая взглядом, что это сейчас важно. — А раньше запах был таким же? — Был похожим, но не таким же. Чуть более насыщенным, возможно, и с примесью чего-то, вроде клевера или ромашки, — напрягает свой словарный запас Ибо. — Вау, ты, оказывается, умеешь описывать даже такие сложные вещи, — не удерживается Чжань. — Что сказал врач? — теперь уже Ибо призывает Чжаня быть серьёзнее. — Ну, что он нас поздравляет, и это течка. — А почему ощущается слабее, чем раньше? — хмурится Ибо, прислушиваясь к своим ощущениям. В теле чувствовалось лёгкое возбуждение, какое бывает после нескольких бокалов хорошего вина. Оно кружило голову — да, но не затмевало мозг, лишь приятно будоража рецепторы в предвкушении. — Потому что это первая течка после длительного восстановления организма. Будет проходить смазано, возможно, больше будет похоже на простуду, гон, наверное, будет тоже слабее. Короче это как будто я болею, а ты должен меня трахнуть, чтобы вылечить. — Звучит не очень, — усмехается Ибо. — Когда ты болеешь, мне хочется за тобой ухаживать, а не трахать. Мы можем пропустить эту течку, гэ. Только не пей подавители, пожалуйста, вдруг на организме плохо отразится. Сяо Чжань смотрит на взволнованное лицо Ибо и не может сдержать улыбки. Его муж иногда может быть таким балбесом, ну честно. — Ибо, — холодная рука накрывает ладонь Ибо. — Это значит, что всё в порядке, понимаешь? — глаза Чжаня большие, довольные и блестящие. Ибо смотрит на него и молча притягивает к себе, накрывая его губы своими. Лёгкий, плавный поцелуй, неспешный и тягучий. Он не бурлил страстью — только выражал всю ту бурю нежных чувств, что была в душе каждого из них. — Гэ, — отрывается от губ Ибо. — Мне неважно, как ты пахнешь, есть ли у тебя течка, и можешь ли ты иметь детей, потому что всё это лишь показатели гендерной принадлежности. Я люблю тебя не потому, что ты омега, и так заведено природой, а потому что ты — это ты. Я люблю Сяо Чжаня, кем бы он ни был, и наличие или отсутствие гендерных отличий никогда не изменят этого. Глупый гэ, столько лет живёшь со мной, а всё ещё думаешь, что какие-то там гормональные сбои способны изменить моё отношение к тебе, — горячие руки скользят по шее, очерчивая линию челюсти. — Ты невероятный, пиздец просто какой. Я каждый раз смотрю на тебя и просто не верю, что ты со мной. — Ибо… — Я не знаю, могу ли я быть ещё счастливее, чем есть сейчас здесь, с тобой. Сяо Чжань смотрит широко открытыми глазами на Ибо, словно видя его впервые. Как может этот человек перед ним быть одновременно таким балбесом, вечно дурачась и раскидывая своё «Лего» и скейты по дому, и невероятно зрелым и ответственным мужчиной, решающим сотни важных вопросов по бизнесу и не боящегося принимать сложные решения? Это раздвоение личности Ван Ибо, сочетающего в себе сразу так много всего, буквально выбивало каждый раз почву из-под ног, заставляя Сяо Чжаня влюбляться в него снова и снова, как тогда, когда они только познакомились: Ибо было девятнадцать, а Сяо Чжань уже заканчивал последний курс института. Взбалмошный, импульсивный и горячий мальчишка, который так долго и упорно добивался Чжаня, доказывая серьёзность своих чувств и лавой проникая под кожу, заменяя кровь, что тому ничего не оставалось, кроме как сдаться и погрузиться в затягивающий с головой омут Ван Ибо. Сейчас, по прошествии уже почти шести лет, Сяо Чжань смотрит в бездонные тёмные глаза напротив, смотрящие всё с такой же безграничной преданностью и обожанием, и просто не представляет, кому мог бы так же безоговорочно довериться, как Ибо. Он знает, каким может быть Ибо: жёстким, требовательным, жестоким и бескомпромиссным — представляя интересы семьи Ван и управляя бизнесом, и озорным, ласковым и любящим — оставаясь наедине с Чжанем. Ибо был прямолинейным, иногда грубым, но честным в первую очередь с самим собой. И это то, что обожал в нём Чжань. Каким бы ни был Ибо, он всегда был искренним. — Ты такой невозможный, Ван Ибо, знаешь? — растягивает в усмешке губы Чжань, снова подаваясь вперёд и целуя, на этот раз требовательно и распаляюще, позволяя почувствовать все те эмоции, что сейчас разрывали сердце изнутри. — И ты меня любишь, да? — ухмыляется Ибо, отрываясь от губ и мягко толкая Чжаня на подушки, нависая сверху. — Всегда, — чужие руки тянут его на себя, целуя. — Очень, — вдох, чтобы снова накрыть губы. — До невозможности сильно, — снова поцелуй, напористый и горячий. Чжань привлекает Ибо ближе, буквально укладывая его на себя, шире разводя ноги и скрещивая их на пояснице Ибо. Руки скользят по тонкой ткани футболки, забираясь под неё горячими ладонями и оглаживая спину, наконец, начиная тянуть ткань вверх, заставляя Ибо поднять руки и позволить стянуть с себя футболку. Ибо кажется, что его кожа пылает огнём, а нос улавливает усилившийся запах. Теперь это были не лёгкие нотки весенней свежести, а налившийся силой летний зной, разбавляемый отголосками молодой травы и лесных цветов. — Твой запах усилился, — от сбившегося дыхания голос становится хриплым шёпотом. Чжань проводит ладонью по голой спине, оглаживая лопатки. — И как? — такой же шёпот в ответ. — Пиздец, как кроет, — рычит Ибо, одним движением задирая футболку Чжаня и заставляя того поднять руки вверх, стаскивая мешающуюся ткань. — Меня всегда кроет от тебя, — поцелуй в шею. — Пиздец как сильно, — губы прихватывают тонкую кожицу шеи, вырывая первый тихий стон. — Мне иногда кажется, что у тебя течка круглый год — настолько ты сносишь мне крышу, — задушенный шёпот, и язык обводит бьющуюся жилку на шее. — Просто в любом состоянии и везде, — язык ведёт вверх-вниз по коже, чувствуя под собой бешеный пульс. — Это вообще нормально, что меня так сильно кроет тобой? — хриплый шёпот куда-то в шею, а в следующую секунду зубы уже прихватывают нежную кожицу, смыкаясь и оставляя метку. — Обновляешь свои метки? — усмехается Чжань, даже не пытаясь выравнять дыхание. Ибо скользит руками по бокам, чувствует под ладонями рёбра и подтянутые мышцы живота, нащупывая выпирающие подвздошные косточки и впиваясь в них пальцами. — Ты только мой, гэ, — руки плавно опускают ткань домашних штанов вниз. — И мне хочется кусать и метить каждый сантиметр твоей кожи, пока ты не растворишься во мне, — штаны летят в сторону, а ладони проходятся одним движением снизу вверх, останавливаясь на бёдрах. — Ты такой собственник, Ван Ибо, — ухмыляется Чжань, призывно подставляя шею под обжигающие поцелуи и снова обхватывая ногами поясницу Ибо, прижимая ближе и чувствуя сквозь тонкую ткань боксеров горячий стоящий член. Чжань скользит руками по напряжённым мышцам живота Ибо, оглаживает рельеф пресса, поднимаясь выше, скользя по груди и останавливая ладони на шее, привлекая к себе для нового поцелуя. Как там сказал врач? «Течка будет слабой и вряд ли спровоцирует гон»? Ибо думает, что какая же это всё брехня. Наёбка чистой воды, потому что его кроет до белых мушек перед глазами, хочется влезть Чжаню под кожу и поместить в вены вместо крови. Ну, ещё выебать до ещё больших мушек перед глазами и белого шума в голове. Слух улавливает новый стон, а руки сами собой разводят ноги шире, скользя вниз по бёдрам и ныряя под ягодицы, нащупывая горячий влажный вход. От ощущения влаги под пальцами кроет ещё сильнее, и Ибо на пробу проталкивает один внутрь, млея от того, насколько легко он проскальзывает в тугое колечко мышц, как края горячо сжимают фалангу внутри, и с каким потрясающим пошлым хлюпаньем палец выныривает обратно. Сяо Чжань стонет под ним, протягивая руку к своему стоящему колом члену, но Ибо перехватывает её, обхватывая Чжаня одной рукой поперёк живота и переворачивая его на четвереньки. — Такой мокрый и податливый, — шепчет на ухо Ибо, прижимаясь своим уже до боли стоящим членом между ягодицами. — Ибо-о, — жалобно стонет Чжань, прогибаясь сильнее в пояснице. — Трахни меня уже. — С удовольствием, — хрипло усмехается Ибо, сдёргивая вниз домашние штаны и прижимаясь пульсирующей головкой к истекающему смазкой входу, плавно входя. Обычно их секс всегда включал в себя прелюдии, долгие, распаляющие и доводящие до грани, заставляя буквально извиваться змеёй от желания, но в этот раз терпения на прелюдии ни у кого не осталось, как и контроля над собой. Ибо рычит от ощущения тесноты и жара вокруг члена, тут же начиная двигаться, быстро, резко и с оттяжкой, буквально полностью насаживая Чжаня на свой член. Это был самый настоящий гон, когда глаза застилает багряной дымкой, а мозговая активность снижается на все сто процентов, оставляя только желание владеть, метить и делать своим. Ибо слышит судорожные стоны Чжаня, буквально граничащие с всхлипами, чувствует, как легко член скользит внутри, пошло хлюпая, а смазка стекает по его бёдрам. Толчки становятся всё резче и чаще, пальцы до красных отметин сжимаются на бледной коже, а из груди вместо стонов вырывается настоящее рычание. Чжань мечется на кровати, кусает подушку, свой кулак, извивается змеёй и громко стонет, стараясь насадиться на член Ибо как можно глубже, до глухих шлепков тел и влажного хлюпанья. Закусив до крови губу и проводя одним движением по всей длине члена, надавливая на головку, Чжань кончает, дёргаясь всем телом и сжимая до белого шума в ушах Ибо внутри, который с рыком кончает практически следом, чувствуя, как набухает узел внутри. Сбитое дыхание восстанавливается не сразу, а сознание ещё какое-то время шипит помехами и пустотой. — Ты впал в гон, — всё, что может сказать Чжань, заваливаясь на подушку и чувствуя, завязавшийся узел сцепки внутри. — Да, — обнимает его сзади Ибо, целуя в плечо. — Так что нахуй твоего врача, гэ. Чжань раздаётся смехом, фыркая. — Ну он сказал, что гон будет слабым. — Ну я и говорю, что наебал, — тычется Ибо носом в местечко у шеи, где расцветает его метка. — Меня пиздец накрыло. Чжань снова смешливо фыркает, накрывая ладонью обнимающие его руки Ибо. — Я передам твой скептический настрой врачу. — Передай, а если ещё окажется, что меня сейчас накрыло до двух полосок на тесте, то я лично пошлю этого специалиста. Всех твоих специалистов, которые пугали тебя анализами и мучали этими бесконечными таблетками. — Но именно благодаря их анализам и бесконечным таблеткам у нас с тобой сейчас есть возможность стать когда-нибудь родителями. Ибо сопит куда-то в шею, опаляя дыханием кожу и крепче обнимая. — Знаю. Поэтому я буду милым и выпишу каждому из них надбавку к премии. — И коробку конфет ещё. — И коробку конфет, — соглашается Ибо. Расцепляются они только через полчаса, когда узел спадает, ещё примерно столько же просто валяются в постели, а потом, с большой неохотой всё же выпутываясь из сладкой неги, плетутся в душ, нежась под согревающими струями воды и теряя счёт времени. Чжань обожал, когда утро начиналось именно так: неспешно и с любовью на всех плоскостях спальни и прилегающих к ней комнат. Ибо ненавидел вставать в такую рань, но видя довольное лицо Чжаня каждый раз, когда они вместе встречают начало нового дня, ловя тихие утренние часы, со вздохом говорил разбудить и его. — Во сколько освободишься сегодня? — спрашивает Чжань, переворачивая лопаткой омлет на сковородке. — Надеюсь закончить к семи, — разливает по кружкам чай Ибо, садясь за стол и открывая новостную ленту. Как и предполагалось, скандал с Ареной вышел громким, практически национального масштаба. Как вообще доверять правительству, если оно не только было в курсе происходящего на Арене и закрывало на это глаза, но и, как оказалось, ещё и знало о причастности к этому первых лиц государства? Череда масштабных митингов и волны бунтов, коснувшиеся даже самых отдалённых провинций — вот уже экстренно созванный парламент выступает с такой нужной всем законодательной инициативой смертной казни всех причастных к Арене распорядителей. Лин и Чэнг, прошедшие полный курс реабилитации и успешно выписавшиеся из центра, были очень даже согласны с происходящим, но сами давать комментарии СМИ по этому поводу отказались. «Мне нужна спокойная жизнь подальше от этого дерьма и мамины блинчики», — сказала тогда Лин. Сяо Чжань очень её понимал, помог с долгами, которые и привели Лин на Арену и благословил на поездку в родной город к родителям, поддерживая с ней связь и по сей день. Чэнг тоже уехал к семье, отказавшись от помощи Чжаня с долгами и сказав, что должен решить всё сам. Чжань понимал и его тоже, обменявшись с ним контактами и взяв слово, что тот будет периодически писать ему, как поживает. Чэнг согласился, так ни разу и не написав за все прошедшие полгода. Что ж, Чжань на него не в обиде, искренне надеясь, что у него всё хорошо и по-прежнему готовый помочь ему с чем угодно. Начавшиеся рейды выявили ещё две Арены в разных частях страны, а вопрос возникновения подобных Арен поднялся на международный уровень. Арены нашлись почти в каждой стране мира, тщательно скрываемые и всё так же спонсируемые высокопоставленными чинами. Все мировые СМИ, активисты и правительства теперь были озабочены всё новыми и новыми проблемами, связанными с Аренами и всплывающими наружу, как говно в проруби. Другого сравнения Ибо в голову не приходило. Ему вообще, если честно, класть было на все эти глубоко моральные дилеммы социума, потому что с конкретной ненавистной ему Ареной он уже разобрался, не оставив от неё и камня на камне и сравняв всё с землёй. Умерших там хоронить никто не стал — Ибо сказал равнять землю вместе с телами. Особенно его душу грели изувеченные до неузнаваемости обгрызанные трупы господина Чанга и так и оставшегося безымянным альфы. Два глупца, отважившихся посягнуть на то, что принадлежит Ван Ибо — какого исхода они вообще ожидали после этого? Только не самая быстрая и приятная смерть. — Я заеду к тебе, как закончишь, — накладывает омлет по тарелкам Чжань. — Так скучаешь по мне, что не можешь и дня прожить без меня? — улыбается Ибо. — Само собой, — двигает Чжань тарелку к Ибо. — Но вообще нужно заехать к твоему отцу на ужин. Ибо открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрывает его обратно. Чжань закатывает глаза. — Ты забыл про ужин, да? — Да, — честно признаётся Ибо, запихивая в рот омлет. — Постоянно про него забываю. Чжань вздыхает, вспоминая, сколько раз он уже оправдывался перед господином Ваном за то, что они не приехали на ужин, потому что Ибо снова забыл. — Что скажем на этот раз? — поднимает с усмешкой бровь Чжань. — Что заняты заделыванием ему внука? Чжань не сдерживает смешок, кивая. — Сойдёт, — улыбается Чжань, радуясь, что в этот раз ему даже не придётся специально придумывать причину — они просто скажут правду. О ногу с навязчивым мяуканьем начинает тереться Орешек, — кошка, которую Чжань нашёл в их саду два месяца назад — смотря на Ибо большими наглыми глазами и намекая на кусочек и для себя любимой. — Привет, — кивает ей Ибо, упрямо доедая свой омлет. — Чжань-гэ готовил это не для тебя. — Не вредничай, — фыркает Чжань, вставая из-за стола и доставая из холодильника пакетик кошачьего корма. — Пошли, девочка, я тебя покормлю. Ибо смотрит на насыпающего в кошачью миску корм Чжаня и думает о том, что он почти что каноничный счастливый человек с хорошей жизнью, бизнесом, ахуенным мужем, а теперь вот ещё и кошкой. В эту картину осталось, разве что, детей ещё вписать, но это попозже. Обязательно, но попозже, думает Ибо, потому что в планах у него ещё точно как минимум сын или дочь. А лучше и сын, и дочь. Да, точно. Ибо кивает сам себе, уже зная, чем они с Чжанем сейчас займутся.