Навсегда

      — Взгляни на меня, ведь ты уже отражаешься во мне. Мы столько пережили вместе. Это нить, связавшая нас навсегда. Невидимая, но прочная.

***

      Увидеть в глазах Шэнь Цинцю неузнавание оказалось хуже, чем увидеть, как тот падает мертвым с крыши в Хуаюэ. Нет, конечно, не хуже — ведь тот здоров и моргает зелеными глазами по сторонам пусть ошеломленно, но осознанно, — болезненнее.       — Шиди, скажи, ты узнаешь этого шисюна? — Юэ Цинъюань мимолетно нервно сжимает одежду на коленях, а потом протягивает руку в порыве прикоснуться к сидящему на кровати, однако в последний миг замирает на расстоянии цуня.       Шэнь Цинцю опускает голову — распущенные волосы падают по бокам от его лица — и бросает вопросительный взгляд на руку, потом смотрит на лицо главы школы, хмурится, чуть сводя брови к переносице, но в итоге лишь слегка двигает головой, а после полноценно качает, отрицая.       — Я… не помню, — он определенно не забыл, как двигаться или говорить, но говорит неформально, как будто так естественнее для него. Это показательно. Лю Цингэ, стоящий на заднем фоне, слегка напрягается, но это просто паранойя, вряд ли кто придаст данному факту значение? Может, и для оригинального Шэнь Цинцю на самом деле так было бы естественнее? Когда они вдвоем ранее завели разговор о настоящем хозяине этого тела, то Шэнь Юань довольно непреклонно сказал, что Лю Цингэ ничего не знает об этом человеке.       Лю Цингэ чувствует стыд и упрямство одновременно. Будь у него возможность, он бы встал на колени и попросил прощения за собственную слепоту и предвзятость у Шэнь Цзю, но если бы это значило, что у него никогда не было бы мужа…       Не будет.       Может не быть, потому что его муж забыл.       Лю Цингэ винит себя. Совершенствование, доставшееся Шэнь Цинцю вместе с телом, тот смог со временем уравновесить и даже развить, но оно все еще оставалось в некоторых аспектах очень уязвимым, особенно вкупе с подтачивающим его Неисцелимым ядом, хотя в последние годы — с помощью крови небезызвестного ученика Шэнь Цинцю — эффекты последнего и удалось сильно-сильно ослабить.       А тут спустя столько времени тишины Шэнь Цинцю получил отклонение ци.       И не узнавал его. Никого вокруг, но именно то, что касается их двоих, Лю Цингэ важнее всего. Разглядывал свои руки, накрытые одеялом колени, пропускал сквозь пальцы волосы, рассматривал потолок, стены и пол бамбукового домика, и… ничего.       Хотя по крайней мере он не выглядит испуганным и странно поверил, когда Му Цинфан, представившись врачом — Юэ Цинъюань тоже представился и не получил никакой отличной реакции, что его очевидно расстроило, будто мужчина очень хотел надеяться на что-то (Лю Цингэ догадывался и подавил недостойное недовольство), — рассказал тому, кто он и где находится. И что с ним случилось.       — Шэнь шисюн уже подвергался ранее проблемам с памятью в результате отклонения ци, однако тогда его совершенствование не наблюдало столь странных деформаций, — Му Цинфан отнимает руку от спины сидящего и рассеянно возвращается к своей сумке и ее содержимому, перебирая снадобья и порошки, в выражении его бровей и рта есть нотка странной задумчивости. — Этот Му не думает, что этот случай и прошлый одинаковые. Вероятно, стоит подождать, пока поток ци в теле шисюна вернется к равновесию, а потом посмотреть, как это скажется на его памяти.       — Шисюн… — рассеянно повторяет Шэнь Цинцю за врачом, а потом перетряхивает плечами. — Это значит, что я «старший» тут? — выглядит так по-детски воодушевленным.       На лице Юэ Цинъюаня в ответ появляется улыбка, но он все еще слегка бледен.       — Кроме меня. Шиди занимает вторую вершину в нашей школе.       Лю Цингэ, скрестив на груди руки, ощущает, как мерзнут кончики пальцев и затылок.       Мысли снова возвращаются к произошедшему. Лю Цингэ не уследил. Последний месяц Шэнь Цинцю был напряжен и суетлив. Подготовка к близящемуся Собранию Союза Бессмертных, первому за годы после того провального в ущелье Цзюэди, которое закончилось трагедией для всех участвовавших школ: открытием Бездны, ранениями и смертями. У многих оно вызывало тревогу до сих пор, но для Шэнь Цинцю в воспоминаниях о том дне всегда был особый момент… Лю Цингэ ведь знал.       — А ты кто?       …вопрос вырывает из размышлений, и Лю Цингэ физически ощущает, как на нем останавливаются взгляды всех в комнате. В груди под ребрами беспокойно сжимается, и пробуждается старая боль в спине, будто отдаваясь онемением.       Лю Цингэ поднимает голову, только сейчас заметив, как опустил плечи, а виском уперся в стену, будто таким образом пытаясь казаться незаметнее. С момента пробуждения Шэнь Цинцю не раз бросал взгляды на него, но не спрашивал, ожидая, пока он тоже представится ему, как другие. Но Лю Цингэ стоял поодаль напряженной жесткой фигурой, и любые слова на языке казались ему тяжелыми и неподходящими.       — Лю Цингэ, — Му Цинфан понимающе не ждет, когда Лю Цингэ сможет открыть рот. — Хозяин пика Байчжань, еще один из твоих шиди…       Шэнь Цинцю с любопытством склоняет голову, рассматривая его целенаправленно. Он накручивает прядь волос на палец, не особо замечая, кажется, этот рассеянный жест. Смотрит сверху-вниз и обратно, и от этого оценивающего взгляда Лю Цингэ физически становится неудобно.       Что тот видит? Неуверенность, обычно не свойственная ему, поднимает голову. Лю Цингэ нервничает, переступает с ноги на ногу и смотрит-смотрит-смотрит пристально и прямо. Ему кажется, что в его глазах очень жалкое выражение.       — …и твой муж.       Светлые зеленые глаза моргают недоуменно.       — Муж?       Шэнь Цинцю приоткрывает рот в коротком «О…», а Лю Цингэ втягивает с шумом воздух, дергаясь на месте. Что именно вызвало такую удивленную реакцию у другого? Да, тот не помнит его, но вид Лю Цингэ в его глазах не может быть так плох, чтобы расстроиться из-за факта их отношений? Нет же?..       — Да, Шэнь шисюн и Лю шисюн замужем уже много лет.       «Узнай меня, узнай меня, узнай меня», — Лю Цингэ так хочет увидеть в этих зеленых глазах знакомое глубоко нежное выражение привязанности и любви. Они ведь в самом деле замужем уже столько лет…       Шэнь Цинцю еще раз бросает на него взгляд, а потом ошеломление сменяется недоверием, и он качает головой.       — Это похоже на шутку. Уважаемый мастер Му точно не смеется надо мной? Разве такое возможно?       Будто со звоном разбивается посуда. Лю Цингэ, расширив глаза и застыв, в следующее мгновение разворачивается и стремительно выбегает из бамбукового домика.       Он уже не слышит, чем заканчивается этот разговор.

***

      Лю Цингэ понимает, что ему отчаянно необходимо выплеснуть куда-то эмоции, поэтому запрыгивает на Чэнлуань и летит к ущелью на западной стороне Тяньгун. Здесь, в отличие от той, где выстроена лестница к воротам школы, высокие густые леса и нет городов, даже поселений на расстоянии более тысячи ли. Это дикая часть хребта, которая соседствует с человеческой жизнью буквально на расстоянии взмаха руки.       «Население» этих лесов не такое, какое может доставить хлопоты для Бога Войны, но тому нужно сделать с собой хоть что-то. А в лесу обитают Лазурные волки — огромные холеные твари с белыми когтями, дробящими гранит и горные породы, и дышащие алым пламенем. Шэнь Цинцю говорил, что это как-то связано с кальцием…       Лю Цингэ бросается с головой вперед.       То, как Шэнь Цинцю недоверчиво воспринял факт, что они могут быть вместе… Лю Цингэ знал свои достоинства и недостатки, но Шэнь Цинцю так часто говорил, насколько он хорош и чудесен, что даже недостатки забывались и казались несущественными. Лю Цингэ не обладал должной эмпатией и дотягивающими даже до отметки «удовлетворительно» социальными навыками. Особым умом? Эрудицией? Он любил сражения и азарт от них, помогать простым людям, хотя все же тогда, когда эта помощь не требовала слишком много как раз недостающих ему навыков общения: патологически (это выражение он тоже подцепил из речи Шэнь Цинцю…) не способен был расшаркиваться в церемониях, продумывать свои слова и принимать благодарности.       «Цингэ слишком жестко себя оценивает, этому его шисюну молчаливость и неловкость шиди совсем не мешают его любить», — фантомное теплое дыхание у виска всколыхнуло ци Лю Цингэ и его мысли, и чувства, и влюбленное сердце, которое пугала вся эта ситуация. — «На самом деле они делают Цингэ очень милым».       Но сейчас другой мужчина отреагировал так… Лю Цингэ не собирается сдаваться. Он не привык сдаваться, тем более отказаться от того счастья, которое знал, на что оно похоже, потому что уже держал в своих руках. Ему просто нужно немного времени, чтобы собраться…       Он отвлекся.       Пальцы вокруг рукояти дернулись, пропуская нужное мгновение. Холод в них охватил ладони целиком, а спина и правда отдалась воспоминанием о боли.       Белые жесткие когти занеслись сбоку, целясь в слепую открывшуюся зону.       Лю Цингэ, оценив положение, как можно быстрее меняет позицию, перенося вес, и разворачивает в хватке меч. Ему уже не успеть уйти, но принять удар?..       И белая стремительная вспышка проносится прямо перед лицом, полоснув зверя по лапе, оставляя длинный поперечный порез, а потом еще несколько стремительных поверх, пока Лазурный волк — довольно молодой на самом деле еще, пламя в его пасти мигает и будто сгущается, клубясь, но не устремляется наружу — не скулит и не отскакивает, вылизывая лапу языком.       Лю Цингэ бросает взгляд в сторону и видит зеленые всколыхнувшиеся одежды и блеск вернувшегося в руку хозяина Сюя.       Они откладывают вопросы на потом, пока Лю Цингэ встряхивается, возвращая концентрацию, и атакует зверя, вынуждая того признать поражение и отступить в стремлении скрыться и попробовать спасти себе этим жизнь. Ему не мешают: Лю Цингэ не находит в себе больше желания сражаться или гнаться за ним, поэтому лучший вариант — отпустить.       То, что его действительно сейчас волнует…       Точнее тот, кто волнует, встает напротив него в пол-оборота, и аккуратно вкладывает изящный белый клинок в ножны. Он с восторгом рассматривает блики на чистом лезвии, даже после того его коснулась кровь зверя.       — Надо же, я даже так могу?       Его движения с мечом инстинктивные, полагающиеся на физическую память тела, что даже без непосредственных воспоминаний Сюя откликается гладко и без заминки. И это именно Его движения, и Его память тела. Не как в последний раз, когда с хозяином пика Цинцзин случилось отклонение ци: на самом деле в этом теле поселился другой человек. Тогда Шэнь Юань тоже пытался полагаться на инстинкты тела, но те не подходили его сути, слишком чуждые, чтобы тот их понимал, чтобы брали верх естественно, будто продолжение руки.       Лю Цингэ провел не одну сотню спаррингов с Шэнь Цзю. И не одну — с Шэнь Юанем.       Шэнь Цинцю тем временем опускает рукоять меча на поясе и оборачивается к нему.       — Шиди… так быстро убежал, что этот скромный не успел ничего сказать, — мягкая неспешная интонация, в которой проскальзывают нотки неуверенности, его пальцы неосознанно теребят спадающий до самых кончиков рукав и подрагивают, будто стремясь схватиться за что-то. — Я… Этот шисюн чем-то обидел шиди? Мне показалось так…       — Тебе необязательно говорить со мной формально, если тебе это неудобно.       Лю Цингэ моргает, хмурясь. Первый порыв — это успокоить чужую нервозность. Он знает, чего не хватает другому — веера. И быстрее, чем задумывается, Лю Цингэ сует руку за ворот ханьфу и достает оттуда веер. Он подобрал его, когда Шэнь Цинцю ранее упал без сознания посреди тренировочной площадки Цинцзин во время урока, а несколько из его учеников помчались на Цяньцао и за Лю Цингэ.       Когда он толкает веер в чужую грудь, и тонкие пальцы автоматически хватаются за деревянную ручку, обтянутые шелком, расписанным изумительно безупречной каллиграфией, ребра веера, наконец, выглядят правильно, возвращаются на место, где и должны быть.       Лю Цингэ очень поздно понимает, насколько привычно и уже въелось в него вот так небрежно возвращать чужие веера, что он даже действует на инстинктах. Как владеть Чэнлуанем или дышать.       Зеленые глаза смотрят широко. Удивление в них сменяется странным навязчивым вниманием.       — Му Цинфан и глава школы сказали, что ты… мой муж, — Шэнь Цинцю произносит медленно, делая акцент на последнем слове. И вновь в нем раздается какая-то нотка недоверия, как и ранее, что Лю Цингэ отдергивает руку — он все это время продолжал держать веер, а пальцы Шэнь Цинцю невесомо лежали поверх его — и отступает на шаг.       Его лицо замыкается.       — Не беспокойся и об этом, если тебе претит…       Разворачивает плечи и голову, готовясь отвернуться. Хотя он все же не уйдет, пока они вдвоем не вернутся в стены школы. Он не оставит Шэнь Цинцю, чтобы тот в таком уязвимом состоянии подвергся опасности в этом месте.       — Нет, стой! Ты всегда такой упрямый и бегаешь от меня? — недоверие сменяется тоном строгого разочарования, с которым он обычно смотрит на провинившихся учеников. Лю Цингэ замирает как вкопанный. — Я думал о том, как такому, как я, могло повезти стать спутником столь впечатляющего мужчины, особенно после рассказов мастера Му, а мой «муж» первым делом просто сбегает с моих глаз?       Скрестив руки на груди, Шэнь Цинцю выглядит обиженным, закусив губы и нахмурив брови. У Лю Цингэ будто отпускает сердце от этого знакомого выражения, которое не соответствует облику бессмертного лорда пика Цинцзин, но соответствует Шэнь Юаню…       А потом и смысл сказанных слов полностью доходит до него.       — Ты считаешь меня впечатляющим? — повторяет он без выражения, щеки нагреваются при этом стремительно. — То есть… тебя не отталкивает то, что мы якобы замужем?       — А должно? И, разумеется, считаю, ты себя в зеркало-то видел? — он, наконец, применяет полученный веер по назначению и раскрывает его перед лицом. — В это трудно поверить, конечно… какой я, а какой ты… — он неопределенно обводит рукой с веером область между ними (Лю Цингэ хмурится на эту пренебрежительную интонацию к самому себе), а потом вновь быстро скрывает легкий розовый цвет на щеках за зеленым краем шелка. — Это льстит.       Но Лю Цингэ уже давно видит через эту преграду насквозь. Проследив тысячи раз изгиб чужих губ и линию челюсти, запомнив ощущение тепла нагревшейся от смущения кожи.       Лю Цингэ смотрит, и от его взгляда в этих зеленых глазах возрастает смятение.       — Ты не помнишь.       — Не помню… но хотел бы узнать, — тихо, слегка завороженно, будто действительно ничто его в этой идее не беспокоит и не напрягает.       Этот драматичный несносный человек.       — Тебе ведь могли солгать. Ты так веришь словам Му Цинфана, когда только увидел его «впервые»?       — Ох, но чем больше я смотрю на шиди, тем больше уверяюсь, что действительно знаю его, — улыбка становится сияющей, и Шэнь Цинцю щурит глаза полумесяцами, а пальцы его при этом неосознанно теребят серебряное кольцо на черном шнурке на шее.       Он рассказывал, что в его мире такие «обручальные» кольца обычно гладкие, отполированные, без камней, резьбы и прочих украшений, но свое и кольцо Лю Цингэ он украсил легким узором, будто переплетенные стебли и листья.       Лю Цингэ подцепляет такой же шнурок на собственной груди и зеркально согревает в ладони кольцо.

***

      — …даже если я забуду, я все равно узнаю тебя, Цингэ.