Осьмушка

В следующие три дня не случается ничего опасного или особенно примечательного. А всё-таки трои Последних - Липка, Тумак и Хаш - всё чаще и всё смелее мелькают среди Штырь-Ковалей, и почти всегда с каким-нибудь делом, так что хромому старшаку вроде не к чему придраться. *** Хаш обычно трётся возле Булатов, и те не гонят подлетку, хотя Пенелопе не вполне ясно, с чего бы это паре молодых орчар столько водиться с сопляком. Ну, а где Булаты - там и Хильда с Марром, и Руби с сивым Морганом: в клане они шестеро числятся одной "малой семьёй", и кому какое дело, что эта семья больше, чем все Последние, вместе взятые. Однажды Хашу случается загнать себе страшенную занозу в правую ладонь. Так Руби, даром что маленькая, лихо и звонко ругается по-орочьи, не даёт ему выкусить щербастую колючку зубами - извлекает занозу сама, а потом вручает Хашу листик травы-обнимки и строго велит как следует измять его в пальцах и прижать к ране. Хаш кажется напуганным и сердитым, вертит головой - не видать ли Чии, и ворчит насчёт того, что на кровном орке такая ерунда заживёт сама по себе, было бы из-за чего шум поднимать. Позже Хаш подходит к сивому, некоторое время мнётся и наконец, старательно глядя куда-то в сторону, сообщает: - Магранх Череп, я хотел бы сказать, что от твоих кровей происходят славые дети, только... - Только обе дочки моего сердца - по рождению дети чужих человечьих кровей, - хмурится сивый, едва пряча улыбку. Хаш, кажется, силится уложить в уме нечто сложное и большое, и наконец, всё так же не решаясь взглянуть Моргану в лицо, протягивает свёрнутый кулёчком гладкий и плотный чистухин лист. В листе поблёскивают пупырчатыми боками чёрные ежовые ягоды. - Пусть Руби не думает, что Последние забывают добрую помощь...кто бы её ни причинил. Рубашка у Хаша хорошо отстирана и ловко ушита. На ней новые зелёные рукава, немного навырост, и опрятная заплатка на боку, на месте прежней рванки. Чабха нынче немало слов поистратил о том, что шитьё и починка одёжек для него - потеха и удовольствие, кого хочешь спроси, любой Штырь-Коваль подтвердит. *** Шкура лесного козла сушится в теньке у дальнего края Штырь-Ковальского лагеря, распяленная на деревяшках шерстью вниз. Тумак, которому эта шкура была обещана, по нескольку раз в день бегает проверять, ладно ли идёт просушка, не едят ли кожу какие-нибудь безобразные насекомые, не дерут ли её коты своими когтями, а то мало ли. Мирка в скорняжных делах, видимо, понимает больше, чем все Последние хором, и тоже бегает присмотреть и обсудить с Тумаком тонкости дальнейшей обработки. Вряд ли сама нэннэчи Магда Ларссон когда-либо читала свои любимые старинные поэмы с тем же пылом и художественной страстью, с какими вещает Мирка про костяные скребки, варку дубовых листьев, свойства ивовой коры и приготовление какого-то отвратного "кваса", в котором сушёную шкуру будет нужно замачивать. - Наш Крот ловчей всех это умел, - говорит Тумак. - Только он варил берёзовый лист, а мясную сторону ещё, бывало, с глиной промазывал. Без Крота... не получается, чтобы накрепко. Дружкова шкурка загнила к весне, один хвост остался. Крот был очень хорошим орком. А Дружок был очень хорошей собакой. Сказав это, Тумак вдруг отворачивается и прижимает руки к лицу. Мирка осторожно прикасается к его загривку, будто хочет погладить одичалого зверя. Тумак встряхивается. - Всё потому, что для шкур нам теперь негде взять соли, вот и не получается. - На зимовке мы соль покупаем торговую - хоть засыпься, - кашлянув, отвечает Мирка. - и сейчас у нас есть немного в запасе. Верно, не обеднеем, если вам отсыплем, по-честному. *** Липка пока ни с кем не заводит особенной дружбы, зато охотно впрягается в любую работу и от сердца радуется чужой удаче, в чём бы она ни была. Не похоже, чтоб он отличался среди орков силой, ловкостью или особенной смекалкой, а всё-таки есть в Липке что-то симпатичное, не смотря на проплешины. Пенни даже немного завидует. Без году неделя со всеми тут знаком, и уже свойский. Если Чия не пасёт поблизости, то Липка может переброситься парой слов с кем-нибудь из людей, да и с самой Пенелопой. Ему это не трудно. Другие Последние по сравнению с Липкой кажутся мрачными молчунами. Хмурый Коваль и тот улыбается, слушая, как Липка веселит костлявых плутовской сказкой про петушка-косача, лисицу да зверя-куницу. Это только при Чии Липка и способен как следует заткнуться. *** Вечером при ужине едва не доходит до ссоры. Тис заговаривает об Ужасе-в-ночи. Иногда орки так называют газ АЧР-9, он же "Анчар", лютую погибель, прежде, как видно, считавшуюся неодолимой. Наверное, никого из Последних не миновала эта беда. И всех недобитков, позже назвавшихся Штырь-Ковалями, осиротил когда-то проклинаемый "Анчар", но теперь клан хранят чуткие кошки. Дважды они поднимали дружный вой, предупреждая о бесчестных врагах, и дважды изобретение человечьего ума - фильтромаски - не только сохраняли каждую жизнь, но и позволяли совершить достойную месть, ведь враги не ждали никакого отпора. - Способ, как одолеть Ужас-в-ночи, придумал орк, - рассказывает Штырь. - Великий Аспид, Тшешш из Пожирателей волков. Его теперешнее племя ведает иные пути, далеко отсюда. Но это Тшешш дал нам несколько первых кошек и фильтромаски. Лишних масок у нас, правда, немного, но немного и вас, Последних. Если ты, старшак Чия, дашь мне слово, что вы будете заботиться о животных, то мы поделимся и нашими сторожевыми. Тогда Последние тоже смогут кочевать где нравится, не боясь "Анчара" и подлых врагов. Вот это здорово. Пенелопа даже сама почти верит в существование этого умницы Аспида, хотя скорее всего Штырь его только что выдумал, чтоб хромой не побрезговал взять людские фильтромаски. - Мои Последние не боятся ничего, кроме моего гнева, - медленно произносит Чия. - А я вообще ничего не боюсь. Своему чутью и осторожности я доверяю больше, чем людским плутням и неверному зверью. Недостойные называться врагами ещё ни разу за тринадцать лет не смогли отыскать наших убежищ, а мы с моими следопытами всегда первые находили этих выродков, и причиняли им смерть прежде, чем они попытались бы навредить кому-либо из нас. Не прими мою правду за обиду, старшак Штырь. Ох, ну что же ты за баранище, думает Пенни и зажмуривается от лютой досады. Тис хмыкает даже как-то весело и хочет ещё что-то сказать, но тут встревает Коваль. - Не знаю, как ведётся среди правильных орков! А у людей говорит "не прими за обиду" именно тот, кто хочет оскорбить, но трусит в ответ получить по верещальнику, - голос у конопатого отрывистый и ядовитый. - Но пёс с ними, с масками, пёс с ними, с кошками. Кстати, о псах. Я с первого дня хочу спросить у тебя, Чия Последний: какого рожна ты носишь в волосах собачий хвост?! - А что тебе за дело до этого хвоста, добрый человек? - осведомляется Чия таким вежливым тоном, что мороз продирает по коже. - Поправь меня, если я заблуждаюсь, - говорит Коваль сквозь зубы, - но к примеру люди и дварфы с древних времён могли держать собак ради их нюха и службы при охоте или там выпасе скота. Оркам для этого помощники не особо требовались. Это верно? - Сейчас ты говоришь правдивые слова, добрый человек, - говорит Чия с той же леденящей учтивостью. - То есть собак орки заводили редко. И только ради их дружбы... Не, я могу понять: вы сожрали пса, чтобы избежать голодной смерти. Если вкрай припёрло, ничего не поделаешь. Я могу понять: пустить собачью шкуру на тёплую шапку или там сапоги. Я одного не могу понять, почему ты таскаешь хвост, будто гордишься убийством вашей собаки? Ведь это не дикий волчара. Небось руки тебе лизал, когда ты повёл его убивать? Или сам-то не марался?.. Чия перебрасывает довольно-таки облезлый собачий хвост через плечо, гладит его пальцами. - Я горжусь тем, что моё племя пережило ту голодную зиму, добрый человек. Я всегда делаю только то, что будет лучше для Последних, даже когда это не добавляет мне радости, и этим я тоже горжусь. Не знаю, способен ли ты понять.. Пёсий хвост - это пёсий хвост. Орку без толку привязываться к скотине. Каждый верный клану орк стоит тысячи... собак. Молчание кажется Пенелопе густым и жутким. Слышно, как кто-то тихонько всхлипывает один раз, кто-то из Последних, может быть, это Хаш. У конопатого челюстные желваки так и ходят, будто он собрался сам себе зубы откусить. Штырь озадаченно переводит взгляд с хромого на своего Коваля, будто впервые за долгое время не представляет, что нужно сделать или сказать, чтобы всё поправить. А Пенни в этот самый миг откуда-то совершенно точно знает, о чём сейчас думает Чия. Чия думает, что Коваль - слабак. И от этого Пенелопе делается так паскудно - хоть на месте огнём сгори. - Шала, - зовёт хромой негромко и ласково. - Шала. Время рассказать, как мы стали Последними. Сейчас можно. Шала молчит. - Ты лучше всех умеешь об этом рассказать, - Чия берёт больного за руку. - Во рту сухо всё время, - шелестит Шала. - Гортань ржавая.. подведу. - А можно я, можно я? - это Липка. - Тогда Тумак расскажет, - на Липку хромой даже не оглядывается. - Давай, Тумак, собьёшься если чё, я подхвачу, - не унывает Липка. *** - Ох. Ну вот. Значит, вот как оно было дело, - заводит Тумак с таким видом, будто и сам прекрасно знает: рассказчик из него - как из стекла кувалда. - Набили нас полную железную будку. И повезли. Нас там было... как это Шала говорит... столько много, сколько ночей в месяце. Из семи родивших кланов. Да. Один из тех, кто постарше, он людскую тарабарщину разбирал малёх... Как дверь захлопнули, то снаружи крикнул кто-то... вот. - "Это - последние", - подсказывает Липка. - Ага.Чия весь синий был от побоя, потому что лютей всех с ними дрался. Везут нас, везут. Тут Чия и спрашивает: ну и куда нас? А тот, который разбирал, отвечает: "Я так слыхом слыхал - на Эксприменты". - "Это что, вроде гора с эльфивым городком поганым так называется"? - "Ну может и гора, или в дерьме нас будут по одному топить и в грамотку записывать, так человеки меж собой смеялись". Катимся. Кто скулит, кто подвывает. А Чия молчал. И когда заговорил... - И когда заговорил Чия, то все замолкли, даже те, кто выть ещё не охрип! - Ага. "Орки мы или не орки, - заговорил Чия. - Вон сколько нас тут, зубастых! Подбирайте ваши сопли, покажем им Последних - будем будку раскачивать. Живьём нас в дерьме не потопят. Будку опрокинем, глядишь, может и выскочим". Ну что. Стали раскачивать! Кто мог на ногах стоять, конечно. Вот. Шатали, как могли, разом. Но не опрокинули... - Не успели. Оно вот так колёсами вскрикнуло, как живое - ИИИИИИИ!!! - И остановилось. Спереди дверки хлопнули. И враги до нас идут и на ходу чего-то ругаются. Вот замок открылся, тогда наш Чия и прочие, кто постарше, на тех двоих и бросились... - Таков был первый бой Последних, и восемь храбрых орков полегло, и четверо ещё не смогли идти, и остались там. С мёртвыми... - Ага. Вот и побежали мы, кто смог, пока заря не занялась. От людской дороги прочь, за волей... - У Шалы нутро чуткое, путеводное. Так прямо и вело, к родным местам. - Чия меня нёс. Помню. Я ходил некрепко ещё, вот он меня и нёс, - подаёт голос Хаш. - А кровь у него со лба мне сперва всё на башку капала. Пока коркой не присохла. - День прятались, ночку шли. Снова день, снова ночку... - А в родных местах все давно были мёртвые, - произносит Шала, будто сквозь сон. - Кроме нас. Последних... - Так я и застаршачил, - Чия сидит прямо. - Другие Последние, кто жив оставался, все помельче были. - Горхатовы сердца, - Тис проводит ладонью себе по губам, и голос у него глухой и горький. - Велика твоя сила, старшак Последних. Сколько лет сравнялось тебе тогда, горхатово сердце? - Десять. - Чия трогает рукоятку ножа на своей груди. - Хорунш нашёл под мертвым родичем. Проклятые его не заметили и не взяли. Через год первый маляший клык сплюнул. Штырь-Ковальские костлявые переговариваются тихонько, не то что шёпотом - одним выдохом. Сонная Шарлотка тянет Коваля за волосы, недовольно ноет, забирается к нему на руки. И тут Пенни впервые примечает остро зрячий, живой Шалин взгляд. Только жизнь эта жуткая. Такая же жуткая, как весь их рассказ. Мгновение Шала жадно глядит на маляшку, словно хочет немедленно её отнять, украсть, а может, и сожрать. И тут же отворачивается, прижав к груди дрожащие руки.