Осьмушка

Когда прощались? Вчерашним полуднем. И всего-то пробежало: день, да ночь, да ещё один день - солнышко скоро коснётся озера, рассыпает по спокойной воде горячие золотые блики. Пенни смотрит на сиреньего парнишку, и ей кажется, что прошло долгих несколько лет, потому что он выглядит взрослее и сильнее. Волосы у него теперь собраны высоко на затылке в хвост, а ещё он снова сияет, сияет так, что это заметно даже при позднем солнечном свете. И кроме разноцветного яркого ожерелья в целых семь или восемь рядов, кроме широких браслетов, на нём ещё красивая опояска с пустыми короткими ножнами. Ножны очень простые и какие-то потасканные. Гостьи, их почти два десятка, рассаживаются чин-чинарём у самого берега, так, чтобы касаться воды. Некоторые из них надели многорядные сложные украшения. Пенелопа узнаёт ту, которая у них за главную: крепкая, плечистая, с толстыми и широкими бёдрами, кожа на шее отвисла складками, а на лбу - круглые выросты изогнутым к переносице рядом, костные или ещё какие-нибудь хрящевые. Должно быть, это признак почтенного возраста. У неё за плечом держится ещё одна старая сирена, тощая, совсем без украшений: водяные соседки сыскали-таки переводчицу ради такого небывалого случая. Тощая сирена знает по-людскому. Длинную приветственную речь предводительницы она передаёт так: - Здрасти, пыжики. Голосом она старается сыграть такую же важность и внушительность, с которой говорила главная сирена, но после этих слов впадает в задумчивость и знай моргает. - Эээ... и вам доброго здоровьечка, - несколько растерянно отвечает Коваль. Переводчица приподнимает руку - погоди, мол, - и добавляет: - Мы вам от сырого дна до небесного дна задолжали. И не отдадим. По мальчишке нашему. Магда Ларссон догадывается: - Это значит: "в неоплатном долгу"... Из орков кто-то хмыкает, а Тис кивает и произносит чуть медленнее обычного: - Наша Пенни Резак помогла мальчику вернуться домой. Мальчик помог ей не умереть от ран. Мальчик помог убить сильного врага, под водой, в озере. Между нашими племенами нет никакого долга. Переводчица стрекочет по-своему, слегка помогая себе жестами, как будто слова старшака - это такие невидимые кирпичики, которые нужно разобрать, а потом снова сложить правильным порядком. Лица важных гостий от этого стрёкота делаются какие-то сложные, удивлённые, но скорее довольные. А парнишка прямо расцветает пуще прежнего, приосанивается, поправляет бусы и знай улыбается - глаз не отвести. Соплеменницы посматривают на него, цокают, качают мокрыми головами. Главная же сирена поглаживает себя по подбородку и снова говорит. - Мальчишины слова - правда... хорошо... мы боялись, что злодеи его очень ударили по голове... - переводчица для понятности постукивает себя по темечку. - Старейшая Мать Йемаарре спросила: пусть ваша храбрая даст посмотреть лечёные им раны. Вот уж без чего Пенелопа бы отлично обошлась - так это без пристального внимания к своей персоне. А парнишка глядит на неё, приподняв тонкие брови, сложив ладони вместе, как будто умоляет, хотя ни слова не говорит. Ладно. Уж если без этого никак... - Было много крови, и очень больно, - выговаривает она, пока Йемаарре разглядывает и ощупывает свежие розовые метки, оставшиеся на коже межняка от ножевых ранений. - Он их закрыл... руками... и вот. Йемаарре довольна. - Ты как наши сёстры, хотя сухоногая, - старается переводчица. - Старейшая Мать Йемаарре говорит: у мальчишки открылся большой дар, от него будет великая польза будущим жёнам, сколько в беде, сколько при рождениях. *** Старшаки и Йемаарре обмениваются ещё парой учтивых фраз, после чего Тис и Коваль предлагают сиренам разделить с кланом угощение. Тут уж дело сразу идёт веселей: орки нынче и наготовили, и сырьём напластали много разной сыти, не говоря уж о Дрызгиных прижорках; да и водяницы, оказывается, припасли с собой разных блюд, которые они сочли подходящими. Тис вежливо обнюхивает какой-то зелёный кулёчек, прежде чем отправить его в рот, и жуёт не кривясь. Главная сирена поступает так же с кусочком хлеба. Кажется, за едой все чувствуют себя свободнее. По примеру старшака Резак отваживается попробовать зелёный кулёчек. Сиренья стряпня оказывается горьковато-острой, холодной и плотной, и межняку совершенно не хочется любопытствовать, из чего же она состоит. А вот нэннэчи Магде интересно другое. - Вы хорошо говорите на моём языке, - обращается она к переводчице. - Скажите, где вы научились? Сирена процветает улыбкой. Видно, она польщена. - Когда я жила была девочка - давно, давно и далеко отсюда! - подружила с людскими детьми, Анхелина, Никки... Росли рядом. Дружили несколько лет. Потом настала война, нам всем пришлось переселяться, - вздыхает она и умолкает. - Знание другой речи - важное дело, - замечает Магда. - Многие с моего народа думают не так, - отвечает переводчица. - Мой народ великий и мудрый. Многие говорят: "пускай сухоногие учатся разговаривать с нами, хотя бы по воздуху. А для нас в их трескотне нету чести, нету красоты". Усмехнувшись, добавляет чуть тише: - Может, не весь мой народ мудрый. *** Впрочем, переводчице нынче некогда особо болтать в своё удовольствие, или даже хоть спокойно кушать. Йемаарре желает беседовать со старшаками. Пенелопе ужас как нужна переводчица, а по лицу сиреньего парнишки нетрудно догадаться, что и ему тоже нужна. А вот некоторым, похоже, плевать на языковой барьер с высокого дерева. Ржавка весьма смело подсаживается к здоровенной сирене, нимало не заботясь о том, что рискует вымочить одёжку, несёт какую-то смешную чушь, и та сперва только фыркает. Но каким-то образом очень скоро они со Ржавкой уже друг дружку потчуют, по очереди показывая пальцами на различную еду и объясняя прямо лицами, что тут есть повкуснее. Ещё через малое время Ржавка и сирена начинают меряться шрамами, а потом и вовсе обмениваются ножиками, чтобы рассмотреть поближе чужие оружейные искусства. - У меня хорунш - улыбочкой, а у тебя, я посмотрю, змейкой! - восхищается Ржавка красивым каменным клинком, которому нипочём озёрная сырость и подводное житьё. Ржавка поджимает пальцы, качает гибкой рукой, шипит. Грозная водяница повторяет и жест, и шипение, хлопает Ржавку по плечу, они двои радуются. Приятно друг друга понять. Очень возможно, что такой тип лезвия у сирен и впрямь называется "змейка" или там "плывущий уж". Кто их знает. Йемаарре тем временем, наговорившись, выбирает пласточки сырого мяса. Переводчица тут же пользуется возможностью чего-нибудь съесть, что поближе лежит, и Пенелопе снова неловко её отвлекать. Когда старая тощая сирена тянется к большой металлической миске за угощением, Пенни замечает, что на руке у неё искалечены четыре пальца - срезаны когда-то чуть выше коренных фаланг. Переводчица ловит пенелопин взгляд. - Когда я была как ты, сирен тоже крали из воды, - произносит она. - Молоденьких... глупых... кусачие ловушки. Я решила, свобода мне дороже пальцев - я уплыла. А все те гады заслуживают смерти. Ты хорошая, злая девочка, пыжик. - Резак не промах, - подтверждает Ёна. Как всё-таки хорошо, что Ёна рядом. Это придаёт уверенности. - Пожалуйста, помогите мне с ним поговорить, - просит Пенни. *** Старейшая Мать Йемаарре вздыхает. На мальчика она смотрит, как на бесконечно любимого и невероятно бестолкового чудака-внука. В прежние времена, говорит она, его следовало бы запереть до самого возраста, когда уже можно будет приглашать знатных невест, и строго следить, чтобы обо всём случившемся покрепче забыли и даже не думали вспоминать. Ну, замечает Штырь, в старые времена и мы бы не стали прятать мертвецов в болото. Скорее, их кожи и кости были бы развешаны на высоких дрынах вдоль великого озера, для строгости, порядка и предупреждения. Времена изменились, соглашается Йемаарре. Сегодня я разрешила мальчику плыть с нами на берег, разрешаю и говорить. Ведь вы наши друзья. И к тому же не сирены. На мальчика, правда, сейчас немножко блажь нашла - должно быть, всё-таки голова у него пересушилась на солнце... *** Парнишка сидит очень прямо. И держит Пенни за руку. Голос у него уже совсем поправился - звучит гладко и красиво. Теперь я называю себя Нимним, или просто Ним - Колючка. Так зовут маленькую рыбку, храбрую колючую рыбку, которая умеет за себя постоять, и с ней считаются даже старые щуки. Отныне я не только "мальчик", я Ним. Некоторые сирены посмеиваются от его речи, другие что-то ворчат, закатывают глаза. Ржавкина новая знакомая, хмыкнув, прикладывает себе к голове ладонь, дескать, ой, пересушил мозги-то, как есть пересушил, чудесит. - Ёрш-молодец, - смеётся Ржавка, толкает водяницу плечом. Та аккуратно трогает Ржавкины волосы, наверное удивляется: среди озёрного народа не заметно ни рыжих, ни тем более кудрястых. - Ним. - говорит Пенелопа. В подступающих сумерках парнишка сияет ещё пуще, и видать, приятно ему, когда называют по имени. - А я Пенни Резак. Переводчица выдаёт подозрительно долгую фразу, Ним делает круглые глаза и переспрашивает, действительно ли её зовут одновременно как маленькую человеческую денежку и как опасное острое оружие. - Да, получается, что так! - отвечает осьмушка. Коваль примечает пустой обклад у Нима на опояске. - Ножик потерял, Ним? Вместо паренька отвечает Йемаарре. Мальчику их народа вообще-то не подобает прикасаться к ножам и прочему оружию, но у их сокровища, может быть, от пережитого испуга, потянулись руки к очень старому клинку, принадлежавшему когда-то его свирепой прабабке, к хранимой памятке о её победах и подвигах. Добро бы ещё к более изящному и красивому изделию знаменитых оружейниц, которое можно было бы, к примеру, носить в волосах. Но крепкий прабабкин нож очень прост с виду, даже щербат, и сохранён никак не ради украшения. Мальчику дали от него пустые ножны, чтобы немного успокоить, хотя, может, и не следовало бы. Ним говорит очень спокойно. Нож ему понравился, потому что похож на тот, который носит сама Пенни Резак. И не страшно, если клинка ему не дадут - тогда он сам себе выточит такой клинок, под ножны, даже если обдерёт себе все руки и на это потребуется десяток лет. Йемаарре охает, что от таких фокусов наверняка расплывутся даже самые захудалые невесты. Тис говорит, что у парнишки-то, видать, такое же яростное сердце, как у его славной праматери, а Коваль впридачу утешает: захудалые-то невесты, может, и расплывутся, так туда им и дорога; а вот самые сильные, смелые и отчаянные, наоборот, должны сильно заинтересоваться... Умей сирены как следует потеть, так с переводчицы бы небось пот катился градом. Старая водяница то и дело прикладывается к большой кружке с остывшим напитком из варёных трав, чтобы смочить горло, но вид у неё довольный и гордый. Вот какая она сегодня важная сирена, а вовсе не простая уборщица. *** Ржавка и та здоровенная озёрная дева уже до того подружились, что потихоньку отправились вместе вдоль берега рассматривать впотьмах какие-то удивительные камни. А Резак обнаруживает, что не только Ржавка умеет общаться без помощи переводчицы, одним лицом, да руками, да собственными словами, уж какие взбредут. Ним, тебе трудно живётся... Вовсе нет, я счастлив, что вернулся домой, что ты помогла, Пенни Резак. Вот твои украшения, царевичи гады их забрали, а наши нашли, я хочу вернуть. Оставь, у меня таких вон как много. Продадите, или поменяете, или для памяти... *** Из Штырь-Ковалей на празднике не хватает только Булатов. Интересно, разыскали они ту большую тачку или нет? Чабха хороший следопыт. Должны найти. - А Ржавка-то где? - озирается Коваль. - Гуляет... Небось не потопнет, - говорит Тис. Конопатому отчего-то делается весело. - Пенелопа, завтра рано подниму. Идём с бабушкой Магдой до Дрызгиного двора - и в город. Пенни смотрит на свои ноги в хороших рыжих ботинках. Ей страшно неохота в город, потому что ведь там будет много незнакомых человеческих лиц. Сейчас ей совсем не хочется видеть чужих людей. Да ещё и вставать так рано. - За обувью мне уже не надо, - говорит она Ковалю. - Не поеду. Лучше я в другой раз.