SwapFell: Мир минувшего ужаса

      Фосфорический свет тропинок утопал во мраке. Серая грязь просачивалась из-под ног, раз за разом проваливающихся в рыхлую землю. Брезжащая дымка клубилась в удушливом гниловатом воздухе словно свечение над свежими могилами, и только изредка тьму разрывали вспышки огня, мелькающие то вдалеке, то совсем рядом, лишь на краткий миг разгоняя чернеющую завесу, плотно окутавшую глухие просторы болот.       Травянистые дорожки сплетались и вновь расходились в бесчисленных развилках, заманивая доверчивого путника всё дальше и дальше в сумрак, к неприметным и глубоким омутам, жадно таращившим свои бледные глазницы из-за слипшихся ворохов травы. Любой неверный шаг мог обойтись слишком дорого, а скалистая гряда будто бы нарочно замкнулась вокруг глухими стенами, через которые не прорвался бы ни один, даже самый отчаянный крик отступившегося, обречённый метаться в каменной западне. С замиранием сердца вслушиваясь в утробное шипение, ползущее из темноты, напоминающее разъедаемые шумом то голоса, то плач, то чей-то жалостливый вой, Майкл невольно думал о том, что эти крики не умирали вовсе. Кто бы не проходил, кто бы не сгинул здесь навсегда, их последние голоса продолжали жить, сливаясь с прочими и всё сильнее превращаясь в невообразимый душераздирающий гомон.       Встречая каждого забредшего во тьму путника, он пробирался в его сердце, не отпуская до того момента, пока тот не прорывался на волю или не сдавался тьме, отрезавшей от его глаз последнюю дорогу. А дорога всё не кончалась. Свет тропинок всё петлял во мраке, разветвляясь и снова сливаясь в одну линию, бесконечно тянущуюся сквозь морок ночи. Мальчик шёл, не зная, даже куда он идёт, не понимая, сколько времени они провели здесь, скитаясь в сумраке друг за другом. Вокруг не было ни одной зацепки, ни одного ориентира, только алое пятно, висящее лихорадочным румянцем за чёрной кромкой скал, сводящее с ума и одновременно жутко манящее рвануться прямо к нему через смертельные лапы трясины.       — Кажется, для марш-броска я сегодня не в форме, — устало протянула Акэйн, плетущаяся позади. — Да к чёрту, привал.       Скрепя сердце Майкл не стал возражать. Они остановились у ветхого деревца, иссушённого настолько, что его закоченевшие ветви напоминали белеющие кости, обглоданные смертью до последнего сучка. Акэйн опустилась на траву, привалившись спиной к дереву, и измученно опустила голову, переводя дыхание. Мальчик настороженно скользнул взглядом вдоль чёрной полосы мрака, стелящейся по обе стороны от тропы, и вновь задержался на блёклом зареве огня, кажущимся бесконечно далёким отсюда. Но взгляд всё равно волей-неволей цеплялись за него, ловя каждую крупицу света, а сердце на минуту-другую начинало стучать ровнее, забывая о застывшей вокруг мгле.       — Скорее бы там оказаться...       Он и не заметил, как произнёс эти слова вслух.       — Ты это о чём? — полюбопытствовала Акэйн. — Ах, Хотленд... Говорят, там целые реки и озёра из чистого пламени и сутками напролёт ярче, чем во всём Подземелье. Знаешь, — девушка мрачно усмехнулась, — когда мне, наконец, дадут увольнительную, я думаю, что ослепну, вернувшись домой.       — О, так, значит, ты там живёшь? — спросил Майкл, обернувшись к ней.       — Что? Нет-нет, ляпнешь тоже, я терпеть не могу огонь! — брезгливо фыркнула она. — На него только издалека смотреть приятно, отсюда он хотя бы не опасен!       — Но... — Майкл поджал губы, прокручивая в голове маршрут через Подземелье, — ведь там проходит единственная дорога до Столицы, верно?       — В том-то всё и дело, хотя будь я на их месте, то... — стражница осекались и прищурилась, взглянув на мальчика. — Подожди-ка, к чему это ты клонишь? Мы с тобой, кажется, не в Столицу идём, а в штаб, и о других дорогах тебе знать вовсе необязательно!       — Я... я никуда не клоню, я просто... — он замялся, — у всех бывают свои простые интересы, понимаешь?       — Конечно пониманию! — саркастически воскликнула Акэйн. — Простые интересы простого парня, который притащился сюда с совершенно простой, нисколько не убийственной пушкой! — в глазах стражницы затрепетали колючие огоньки. — Может, ты у нас обыкновенный охотник, просто заплутал некстати? Слу-у-ушай, а я ведь знаю таких охотников, лет двадцать назад тоже случайно к нам забредали, пошумели немного, попугали, а мы, трусихи, так с дуру глубоко от них забились, что до сих пор обратно высунуться не можем!       — Ты это по-прежнему всерьёз? — Майкл ощетинился, сжав кулаки. — Да из меня такой же охотник, как из тебя проводник!       Довольная улыбка Акэйн медленно сползла с лица, уступив место напряжённой задумчивости.       — Ну-ка проясни, — с расстановкой потребовала она, — это был дурацкий комплимент? Или хочешь сказать... — напряжённая задумчивость бесцеремонно потеснилась суровостью. — Хочешь сказать, что я не знаю дороги?       — Да мы тут уже целую вечность бродим, если не больше! — Майкл судорожно вздохнул. Акэйн раздражённо осклабилась. — Или, может, опять я виноват? Иду впереди, нарочно завожу тебя в самую трясину?       Но увидев как всколыхнулись огоньки в глазах стражницы, мальчик едва не застонал от бессилья — кто опять тянул его за язык? Девушка исподлобья взглянула на него, а затем резко вскочила на ноги и нацелила остриё пики в грудь.       — Знаешь, всё-таки у твоей наглости есть один плюс, — процедила девушка. — Становишься чересчур языкастым, не находишь? Теперь я припоминаю, слышала кое-что про человеческий контроль сознания, промывание мозгов, психические дрейфы и прочую чушь, так... кто знает, какие сюрпризы ты ещё от меня скрываешь?       — Подожди, я же просто... просто...       — Ни слова больше! — прикрикнула Акэйн и осторожно выглянула из-за его спины. — Кругом и на тот островок впереди, живо!       Пришлось повиноваться. Рысцой они добежали до хлипкого клочка суши, чуть ли не утопающего в окружившей его трясине. Здесь девушка остановилась, аккуратно обошла мальчика, не спуская с него оружия, и остановилась перед его лицом. Некоторое время стражница будто что-то прикидывала в уме, угрюмо разглядывая злосчастного человека с головы до пят.       — Значит, так, — наконец, сурово произнесла она, — я сама разведаю дорогу впереди, а потом вернусь за тобой. А чтобы ты не надумал удрать, — Акэйн выбросила вперёд руку, сжимающую клинок, и синее пламя, пробежавшее по лезвию, упало к ногам мальчика, тут же охватив ярким светом траву на несколько шагов вокруг. — двинешься хоть на дюйм — огребешь по полной.       — Т-ты что, спятила? — Майкл вытаращил от ужаса глаза. — А... если кто-то нападёт на меня?!       — Не нападёт, — отрезала стражница, — эта защита сработает в обе стороны. Но если вдруг я задержусь, то... — она потянулась было к пистолету, заткнутому за пояс, но тут же передумала и раздражённо отдернула руку, — впрочем, знаешь, мне почему-то кажется, что ты ещё выберешься отсюда быстрее меня... так что, перебьёшься!       Вздёрнула подбородок, она развернулась на каблуках и рванула во тьму. Но, пробежав с десяток шагов, вдруг затормозила, замерев посреди узкой тропинки, и обернулась к мальчику через плечо. Сердце Майкла вздрогнуло — что-то смятённое, смутно-тревожащее пробежало в её решительном взгляде. Что-то гложущее изнутри. Девушка вскинула пику и воскликнула:       — Я скоро вернусь!       И исчезла во мраке. Шаги её громко зашелестели в сырой траве, рябь пробежала по омутам — вой голосов дьявольским гвалтом пронёсся следом за ней. Но не смеющийся, не поющий, а пронзительно и тихо вопящий от ужаса. Мрак шевельнулся и Майкл снова вгляделся в него, прислушиваясь изо всех сил, как бы всё внутри него не твердило поступить ровно наоборот.       Краем глаза он видел, как стремительно тускнеет синий свет у его ног, точь-в-точь, как в прошлый раз защитная магия Акэйн рассыпалась на глазах, словно сама тьма душила ненавистный ей свет.       От силы его хватило бы ещё на пару минут. А после — ещё несколько минут, всего несколько минут один на один с Молглуром.

***

      Холодные руки воды медленно смывали липнущую к пальцам кровь. Капля за каплей уносилась в мелких волнах, чуть слышно плещущихся у песчаного берега. Озеро стелилось туманистой гладью до самого горизонта, где в сумраке роняли в пучину тусклые звёзды высокие башни замка. Он высился над водой, застыв подобно гордой птице, крепко впившейся когтями в чёрный утёс, и свысока взирающей на Вотерфолл своими огненными глазницами. Червлёный свет ложился на его белоснежные каменные перья, багровым отражением расплываясь в по озёрному зеркалу.       Опустив взгляд, Чара снова взглянула на рану — рукав на правой руке был разорван и чуть выше локтя зиял кровоточащий укус огня, которым Альфис успела дотянуться до неё. Со вздохом она снова промыла рану холодной водой, но кровь всё никак не желала останавливаться. Алые краски, мелькающие перед глазами, мутились в глазах, а пятно, растёкшееся по туманистой воде, казалось, расползалось ещё шире, точно полнясь её собственной кровью.       Девочка нащупала лежащий у ног камень и с досадой швырнула его в отражение, с гулким всплеском разбив серебряное зеркало на тысячи осколков, закружившихся на зыби пёстрым калейдоскопом красок. Огни засияли в волнах, и в переливчатом свете, вместо разрушенного замка, перед Чарой раскинулось пылающее поле.       Резкий свист расчертил воздух с другого берега. Грянула вспышка — белая ракета вспорхнула над шпилями башен. Чара отшатнулась и спряталась за обломок скалы, до боли сжимая рану побледневшими пальцами. Огонь взметнулся перед глазами, ожил языком горячего пламени, свернувшегося в красный шар закатного солнца, что, побледнев, осталось в сумраке бледнеющей и измождённой тенью — словно электрическое пятнышко под абажуром, в комнате, где лишь она. В доме, где она осталась одна.       «Так почему ты всё ещё здесь? — насмешливо осведомился голос в её голове. — Почему ты не торопишься за своим любимым братцем?»       Слёзы сливались в уголках глаз, смывая мглистый пейзаж берега, кровь просачивалась между пальцем, гулко капая на холст, обнажая за серыми мазками совсем иную картину. Капля за каплей, жгучая, словно частички души, неуязвимой ни для кинжала, ни для пули, таящей лишь от разъедающего изнутри горя. Что-то надламывалось, слабело и умирало в ней навсегда — свет в алом сердце тускнел и трепетал вместе со светом надежды, похожим на огни, пылающие на башнях замка — далёкие, призрачные, прячущие нечто тревожное, нечто неуловимо зловещее. Нечто сбивающее с пути, подобно блуждающему огоньку среди чащи, заставляя сомневаться, отступать или продолжать идти следом, уже не зная, куда он заведёт тебя...       — Ты ведь знаешь, почему он это сказал.       — З-знаю, — Чара обхватила руками колени, поджимая их к груди. — Только не понимаю, почему он вдруг вспомнил? Почему заговорил о нём? Мне... мне тогда показалось, ч-что он как будто что-то узнал, что-то понял, но потом... в тот самый момент, когда всё вспыхнуло, я поняла, в чём было откровение — ему н-никогда не было дела, — она поджала губы, слегка покачав головой. — Он... он не всегда был таким, Ви... он... Случись это раньше, и он... честное слово, он бы отправился за ним в ту же ночь, хоть в самую страшную бурю. Он бы не позволил себе просто ждать...       — Только не начинай корить себя, — Ви мягко коснулась её плеча. — Лучше оглянись вокруг, вспомни, где ты сейчас и ради чего ты здесь. Если он действительно когда-то был таким, то не тебе уступать ему в храбрости. Наверное, ты первый человек, что очутилась здесь не по прихоти судьбы, а ради кого-то другого, сражаясь за него, а не только за собственную жизнь. Дело вовсе не в каких-то глупых обетах или клятвах, а в том, как он дорог твоему сердцу, и в нём твоя настоящая сила — в смелости, в милосердии, даже в жестокости, твоя решимость живёт надеждой и любовью, партнёр, — теплящиеся руки девушки ласково приобняли девочку за плечи. — Не позволяй кому-то отравить их ложью. Имеет значение лишь то, во что ты веришь и на что готова пойти, чтобы добраться до цели. Всё остальное не имеет смысла.       — Д-даже если это твои слова?       — Даже если это мои слова, — с усмешкой повторила Ви. — Но я и не собиралась идти наперекор, ведь всё, что я говорю и делаю — я делаю ради твоего блага. Мы забрались вместе слишком далеко, чтобы дать себе хоть шанс не добраться до конца.       — Чтобы это не значило... — Чара со вздохом повернула голову, глядя на силуэт замка, высящегося над крутым берегом. — Ви... а расскажи мне о нём. Пожалуйста, всё, что хочешь, я просто, просто хочу немного послушать.       Девушка промолчала, будто погружаясь в собственные воспоминания. Тихий бриз ненадолго улёгся над озером и Чара услышала лёгкие шаги, зазвучавший одновременно и рядом, и где-то глубоко в душе. А когда Ви заговорила, то голос её донёсся от берега, где холодные волны касались незримых ног, безмолвный ветер перебирал бесцветные пряди волос и далёкие отблески огней тонули в глубине призрачных глаз. Чуть склонив к серой воде, её бесплотная тень — лёгкая, как сумеречный флёр на закате, вглядывалась в своё собственное, давно несуществующее отражение.       — Он был первым человеком, очутившимся в Подземелье за долгое время. Девятеро явились до него, после — ещё двое, а третьей пришла ты. Знаешь, — в словах Ви проскользнула мягкая улыбка, — теперь я понимаю, что впервые услышала твоё имя ещё из его уст, ровно перед тем, как он навсегда оставил Руины. Никогда бы не подумала, что такой растерянный и испуганный мальчишка, каким я нашла его на той цветочной поляне, решится так скоро покинуть тёплое убежище Азгора и отправится в смертельный путь. Другие дети частенько задерживались, на какое-то время поддавались увещеваниям Дримурра, но он... он, как и ты, ушёл на следующий же день. Я была удивлена, но всё же, глядя ему вослед, даже не думала, что он продержится слишком долго. Ему не посчастливилось побывать ни в одной передряге прежде, пусть Азгор и пытался, но он не принял с ним бой. Нет, — голос Ви похолодел, — я не верила в такой самоубийственный пацифизм, уж слишком хорошо я знала ему цену. И если он вовремя не убедился в том, что по другую сторону Руин его бы переломили и пережевали живьём, ещё раньше, чем бы он успел опомниться. От смерти уберегают лишь бегство или борьба, но вот договориться с ней ещё никому не удавалось. И с теми, кто несёт её — тоже, — девушка смолкла, разглядывая набегающие на берег волны. — Поэтому я не верила в твоего брата.       — Не верила до тех пор, пока мы не выбрались из Руин?       — Ещё прежде. Когда встретила тебя, то тогда и вспомнила о нём снова, и глядя на тебя, я постепенно поняла, что, наверное, он был решителен не меньше, чем ты. Выбирая путь через долину смерти, он сделал это ради тебя. Если Папирус не солгал, и ему действительно удалось добраться до Вотерфолла, выходит, я его недооценила. Или, может, недооценила кого-то ещё.       — Е-если бы только кто-нибудь помог ему, спрятал ещё до того... до того, как гвардейцы смогли его отыскать, — Чара смахнула слёзы тыльной стороной ладони. — Я... я не хочу даже думать, что случилось, если бы он нарвался на... не на тех монстров.       — К несчастью, здесь обитают и те, кому сама мысль о милосердии кажется отвратительной. Помнишь, что я говорила о душах? В них они расцветают во всей красе — подонки, предатели, убийцы, всегда с улыбкой прячущие нож за спиной — выходит слишком по-человечески, не так ли? А если так, то кто позволил им не заслуживать смерти? Скажу тебе прямо, — голос девушки дрогнул от ярости, — если бы у меня был выбор — избавить от них мир или позволить безнаказанно пожирать его и дальше, я бы нашла в себе силы решиться на первое. И не только ради собственных убеждений. Я знаю, каждая отнятая жизнь, влилась бы в меня, стала частью собственной силы. Стерев с лица земли чудовищ, подобных им, я сама сумела бы обрести такое могущество, о каком не смели бы мечтать и боги...       — Могущество?.. — удивление сплеталось в её душе со смутой: едва ли Чара так просто поверила подобным небылицам, неважно, заблуждалась ли Ви или нарочно пыталась приврать, но её взволнованный, дребезжащий от проникновения в тихом шелесте волн, голос раз за разом отзывался на сердце неприятным смятением. — Но ради чего тебе такая сила? Это ведь не только ради воскрешения, верно?       — Точнее, не только ради себя, — сухо поправила Ви. — Ведь с ней я сумела бы подчинить время — вернуться не на час, не на день, а обернуть вспять годы, поднять из могил тех, кого безвременно сгубила судьба, оживить каждого, кто был мне дорог, сделать так, чтобы те, чьи жизни отняли мои руки, больше никогда не превратились в чудовищ, какими я знала их прежде. В моих силах было бы исправить столько, что не дано больше никому, спасти тот мир, который когда-то был у меня, и где в моей жизни действительно был хоть какой-то смысл...       Чара вздрогнула — холод пробежал по позвонкам. Призрачный силуэт на берегу словно обернулся к ней, смерив тяжёлым, леденящим жестокостью взглядом.       — Ты бы поступила так сейчас, если бы...       — Да, — не раздумывая, ответила Ви. — Я бы поступила по справедливости. Впрочем, какая теперь разница? — девушка тяжело вздохнула. — Всё это — пустые слова, из уст той, кто сама заслужила уцелеть лишь жалким подобием себя. Может, оно и к лучшему, но только вспоминаешь о том, как где-то здесь, совсем неподалёку, всё ещё живёт и дышит безнаказанное зло, уже давно сгноившее жалость в сердце, чужой кровь вымывшее из души последние остатки принципов, то и радость оттого, что смерть навеки оградила тебя от этого проклятого мира, рассыпается прямо на глазах.       Тихие всплески её шагов скользнули вдоль отмелистой полоски берега. Тонкие круги, мельче тех, что расцветали от крошечной капельки, мелкой дорожкой легли по серебрящейся зыби.       — Прости, иногда я становлюсь слишком сентиментальной, — усмехнулась Ви. — Но когда в последний раз у меня был повод поделиться этим ещё с кем-то, кроме тебя?       — Ничего, я понимаю, — вздохнула Чара. — Мне даже кажётся, что я с тобой в чём-то согласна, только... так глупо, я сама толком не знаю — в чём именно. Но вряд ли я бы сумела решиться такое.       — Всё познаётся в сравнении, — в голосе девушки зазвенела улыбка. — Поверь, я бы тоже ни за что не решилась, если бы дело было только во мне и стала бы помышлять о безрассудной наживе ради бездумных идей, не стоящих ни одной капли крови. Не волнуйся, дорогуша, моё сердце уже давно истлело и никакая сила не заставит его зачерстветь, — Ви тихонько хихикнула. — Но тебе бы следовало остеречься за своё, поэтому не пугайся, если вдруг встретишь врага за своей спиной!..       Чара вздрогнула. Пальцы машинально сжались на рукояти кинжала. Взгляд молнией прорезал каменистую полосу берега.       Впрочем, не заметить Санса было невозможно.       Он стоял в десяти шагах позади, терпеливо топчась на месте, будто у них заранее была назначена встреча. Во всяком случае, беспечность, сосредоточенная на его лице, казалась чересчур неуместной в её присутствии, а вкупе с затаившейся вокруг тишиной не сулила никаких хороших мыслей. Но Чара и не торопилась рассчитывать на них.       — Что, очередная уловка? — сквозь зубы процедила она, искоса глядя на скелета.       — Какая ещё уловка? — напряжённо отозвался Санс.       — Отвлечь моё внимание, например. Так откуда она наброситься на меня? — девочка мельком бросила взгляд по сторонам. — Не стесняйся, мне всё равно теперь некуда бежать!       — Остынь, я пришёл не в догонялки играть, — Санс недоумённо пожал плечами и сделал шаг вперёд, но острие кинжала резко нацелилось в его сторону.       — Тогда зачем подкрадывался? Захотел обойтись без лишних хлопот?       — Подожди-ка... — скелет нервно усмехнулся, — ты думаешь, я собирался напасть? Спешу с порога огорчить — вообще-то я всего-навсего пришёл справится о твоём...       — О, в самом деле? Лучше не тяни время зря! Что меня ждёт на этот раз? Ещё одно кольцо огня? Бластеров? Или просто парализуешь меня синей атакой, чтобы дать Альфис спокойно разделаться со всем в два счёта?! — она коснулась лезвием раны на плече. — В прошлый раз у тебя почти получилось.       — У нас получилось! — рыкнул скелет, раздражённо зыркнув на неё. — Я сдерживал атаку до последнего момента, лишь бы Альфис не сцапала тебя тёпленькой! Знаешь, какой знатной трёпки стоила бы мне такая оплошность? Да если бы Брэтти и Кэтти вовремя не подвернулись ей под руку, мы бы тут сейчас с тобой не болтали!       — Хочешь сказать, — Чара нахмурилась, глядя в горящие зрачки скелета, — ты всё это время был на моей стороне?       — Какая неожиданность, да? Так и быть, в следующий раз для наглядности атакую её в открытую, только сперва, пожалуй, завещание набросаю! — Санс с досадой сплюнул себе под ноги. — Меня от жизни ещё не настолько воротит, уж уважь!       — А если это всё только пустая болтовня? Ты уже, кажется, этим меня проводил.       — Тогда прихлопни меня хоть сейчас! — Санс послушно вскинул руки. — Давай, сама увидишь, никто и рядом не трепыхнется. Слушай, — он тяжело вздохнул, — я всё понимаю, но я пришёл помочь, а не чесать языком, и, к твоему сведению, рискую после такого не меньше твоего. Стоит только Альфис нас застукать — мы с тобой покатимся в ад за компанию, можешь не сомневаться.       Чара промолчала, продолжая с сомнением разглядывать его, и всё ещё готовая в любой момент поддаться подозрению, стоило только случайному шороху, треску или удару упавшего камня разбить хрустальную корочку доверия, пустив осколки в глаза новоиспечённому врагу. Скелет немного помолчав, вдруг приподнял руку, указав пальцем на её плечо.       — У тебя кровь идёт.       — Сама знаю. Тебе-то что?       Санс сунул руку в карман, вытащил перевязанный свёрток и, немного покрутив его в руках, вопросительно уставился на девочку.       — Пластырь или бинт?       — Пластырь, — Чара протянула свободную руку.       — Правильно, но вообще-то это бинт, — он вынул из свёртка белоснежный моток. — Не хочу скромничать, но у меня получаются недурные перевязки, так что я... — скелет шагнул вперёд, но снова наткнулся на кончик кинжала, нацелившийся в его грудь.       — Я ещё не сказала, ч-что мы договорились...       — Ладно, тогда попрошу без обид! — пожал плечами Санс и девочка слишком поздно успела увидеть синее пламя, зажатое в его левой руке, прежде чем всё тело пронзило холодом и всполохи лазурного свечения поплыли перед глазами. — Не двигайся ни на шаг.       Уже без риска для жизни он смело подступил вплотную, и, размотав бинт, стал старательно примериваться к ране. Наконец, определившись с длиной, оторвал ткань зубами, и стал осторожно накладывать повязку, стараясь лишний раз избегать взглядом горящие от злости глаза Чары. Занятый работой, он и не заметил, как тёплая усмешка щекотливо дотронулась до её губ — всё-таки крайне забавно наблюдать за тем, как гвардеец, едва не высунув от усердия язык, пытается управится с тонкими узлами в своих плотных рукавицах. Наверное, сосредоточенности его взгляда позавидовал бы и сапёр, занятый в ночи своим смертельным делом.       — Вот так, вроде неплохо спроворил, — наконец, выдохнул он, отступив в сторону, — только без подколов, идёт? — скелет с опаской покосился на её кинжал.       Отступив в сторону, он щёлкнул пальцами, и девочка с облегчением почувствовала, как леденящие оковы отпустили её. Придирчиво оглядев повязку, она укоризненно покосилась на Санса, но спрятала кинжал в ножны.       — Что же, ценю твою заботу.       — Брат по оружию всегда должен заботиться о своих, — с бравадой отозвался скелет. — Когда надо — добить, а если совсем прижмёт — то и перевязать.       — Мило, — впервые с момента их встречи Чара слегка улыбнулась. — Никогда не думала, что скелетам тоже требуются бинты.       — А он мне и ни к чему. Это я случайно нашёл, наткнулся в одной из пещер — кто-то выкинул добротную пачку, вот я и решил прибрать к рукам, — Санс криво усмехнулся. — Нутром чуял, что мы с тобой встретимся. Вернее, я чуть с ног не сбился, пока тебя не нашёл, — он неловко откашлялся, но тут же спохватился и уверенно добавил: — Но только, чтобы проведать и передать привет.       — Привет? Кто ещё решил обо мне позаботиться?       — Одна паучиха из Сноудина. Я зашёл к ней разузнать насчёт твоих подпольщиков, а она давай отпираться, пальцем у виска крутить, дескать, сочиняю я какие-то небылицы. Но у гвардейского капитана всегда отменная смекалка от природы, так что стоило только заикнуться про тебя, тут она и раскололась в два счёта. Сама начала расспрашивать, допытываться, в общем, зарадела так, будто мы про её родню болтаем. Я от неё сам еле-еле отцепился, так она мне ещё стряпни своей в руки сунула, а сама всё хихикает, говорит, мол, задаром, в счёт заведения, да чтобы я в любое время заглядывал, только...       Санс вытянул шею, изобразив заискивающий взгляд, и карикатурным фальцетом пропищал:       — «Только ты уж проследи за ней, дорогуша, хи-хи-хи, смотри, как бы мой кусочек кто-нибудь не проглотил...» — скелет фыркнул и с брезгливой миной покосился на девочку. — Мне, конечно, всё это не по нраву, но пришлой ей пообещать. Вот с тех самых пор, — он приподнял голову, пристально взглянув на усыпанный кристаллами свод, — уже примерно часа три, я ненавижу давать обещания. Но, признай, трудно отказаться, когда тебя просят так искренне, да ещё так задабривают целебной едой перед встречей с Альфис...       Санс поёжился и нервно потёр руки. Взгляд его метнулся по сторонам, будто и сам ожидая нападения в любую минуту. Но кроме ветра, робко то шепчущего над пустынным берегом, то вновь утопающего в прибое затишья, вокруг не доносилось ни звука.       — Так что, — он снова, как ни в чём не бывало, взглянул на девочку, — мы так и будем стоять на одном месте или..?       — Мы? Нет-нет, — Чара помотала головой, — дальше я пойду одна. Ты ведь слышал, что она пообещала в прошлый раз?       — Х-ха, д-да наплевать, — отмахнулся Санс. — И потом, как это ты в одиночку собираешь выбираться отсюда? Поперёк ближайшей дороги стоят блокпосты, так кому, по-твоему, там обрадуются больше — человеку или уважаемому офицеру, вроде меня?       — Если нас раскроют...       — ...тогда я напомню им, что умею драться...       —...только это не сработает против Альфис...       —...разумеется, нет, — кивнул скелет. — Разорвёт в клочки, клочки перетрёт в труху, труху спалит до пепла, а пеплом будет оттирать плиту после очередной готовки. Только не удивляйся, гвардейцы, в отличие от простых смертных, приносят пользу даже после смерти. Но, — Санс с важностью постучал пальцем по виску, — я же не дурак да и смерть мне не к лицу, поэтому, я... я окажу тебе одну большую и по-дружески щедрую услугу, а взамен...       — Я уже поняла. По-дружески, с полуслова, — девочка тяжело вздохнула. Можно было отыскать хоть тысячу справедливых причин, чтобы распрощаться с Сансом прямо здесь, на этом месте, но стоило только заглянуть в его горящие, разожжённые решимостью и накалённые энтузиазмом глаза, как вдруг каждая из них начинала тлеть в душе весело хрустящим огоньком сомнений. Может, Санс и не был образцовым солдатом, но он был образцовым учеником, со всем тщанием переняв от своей наставницы редкостное, почти электризующее воздух упрямство, с которым оставалась либо сражаться, либо смириться, — Так, что за услуга?       Скелет состроил довольную мину и, наклонившись поближе, заговорщически протянул:       — Ну, скажем так, есть у меня на примете один человечек, который может тебе подсобить.

***

      Всклоченная сапогами пыль ещё клубилась в фиолетовых лучах света, мутной взвесью расползаясь вдоль сумеречной тропой. Слепящие глаза прожекторов, ощупывая мрак подслеповатыми, путающимися в вихрящейся дымке взглядами, таращились над изогнутой губой арки, оскалившейся железными зубами герс. Железные прутья наглухо смыкали чёрную пасть туннеля, что всего пару минут назад проглотила два гвардейских взвода, со всех ног примчавшихся из ниоткуда и сразу же исчезнувших в никуда, — впрочем, тем славились все дороги, проходящие через Вотерфолл.       Маленький островок света, будто случайно затерявшийся в темноте, покачивался на зыбких волнах ночи, завывающих утробным воем, воем ветров, скитающихся в бескровных жилах пещер, то зарываясь глубоко-глубоко под землю, то натыкаясь средь мрака на искрящийся свет звёзд, и со свистом вырываясь наружу. То ближе, то далеко — ночь дышала, неровно, перебиваясь свистом и хрипом, точно настороженный зверь, готовая, казалось, в любой момент смахнуть все огни одним штормовым порывом.       Одинокая сторожка, прибившийся к самому краю откоса у ворот, выглядела как хрупкий пряничный домик, в чьём жёлтом окошке маячила бдительная тень постового. Его скудную компанию скрашивали лишь ещё два стражника, правда, расхаживающих двумя сотнями ярдов ниже по тропе. Точно заведённые, возложив пики на плечи, они маршировали взад-вперёд поперёк дороги, лишь изредка останавливаясь по очереди, чтобы щёлкнуть фонариком, лениво гоняя светом скопившуюся вокруг темноту. Тогда взгляды их ненадолго навострялись, зорко пробегали по сливающейся с ночи обочине, и, не зацепившись ни за что, вновь обращался куда-то к более мелочным заботам, далёким от неприветливой картины, окружающей их.       Немного успокоившись, Чара медленно отстранилась от края дороги, и спустившись в тень откоса, где её поджидал скелет, прошептала:       — Теперь только трое: двое внизу, один сторожит у ворот.       — Лучше и не придумаешь, — отозвался Санс, приподнявшись из зарослей. — Значит, ещё двоих они сегодня сняли, — он с усмешкой покосился на неё. — Ну что, я же говорил, всё пройдёт, как по маслу.       Девочка со вздохом обернулась, взглянув вниз по склону, на который они с трудом взобрались всего пару минут назад. Если бы не чудом вовремя нагрянувший отряд стражников на КПП, она не сомневалась — даже двое часовых поодаль уже давно заслышали все ворчания и проклятия Санса, коими он посыпал склон, тщетно пытаясь совладать с собственной проворностью. Броня раз за разом тянула его вниз, но сбросить её гвардеец отказался наотрез: «лучше я сверну себе башку, чем останусь беззащитным!»       Имей он хоть мало-мальскую плоть и кожу, то на его голове уже непременно бы красовались пара-тройка ссадин и шишек, не говоря уже о руках и ногах. После пятого падения Чара даже позволила себе раздражённо поинтересоваться насчёт отсутствия шлема, на что Санс, пока она помогала ему подняться на ноги, принялся с жаром доказывать, что в шлем — это ничто иное, как давно общепризнанный пережиток дремучих и тёмных времён, мешающий нормальному обзору, а посему от него вреда намного больше, нежели пользы, и уж проще схлопотать плёвый шрам на черепе, чем вслепую быть защищённым от всего. Заработав в доказательство ещё один на шестой заход, скелет всё-таки дорвался до вершины.       Пока гвардеец переводил дух, вполшёпота сетуя на загубленную сноровку, Чара принялась оценивать обстановку, параллельно пытаясь прикинуть замысел своего попутчика. Из всех близлежащих дорог здешняя была самой кратчайшей, по крайней мере, именно так с уверенностью заверил её скелет, с той же уверенностью умолчав о том, что ничего хуже коротких путей не бывает. Впрочем, к тому моменту, когда Чаре пришлось убедиться в последнем воочию, то на новую перепалку, спустя час скитаний среди каменных развалин, кое-как разбавленных жухлой порослью вереска, у неё не осталось ни малейшего желания...       План Санса, между тем, плавно перешёл к следующему этапу, когда часовые, дежурившие внизу, остановились, в последний раз удостоив вниманием сумрачные окрестности, и, развернувшись на каблуках, зашагали прочь от подножья, оставляя своего напарника на КПП в гордом, пусть и недолгом, одиночестве.       — Теперь дело за малым, — Санс подполз поближе к обочине, взглянув в сторону сторожевой будки. — Рывок вон к той конуре, от неё прямиком к воротам, а там уже нас никто не хватится.       — А как же стражник? — Чара недоумённо взглянула на него. — Мне почему-то кажется, что меня он не пропустит.       — Спокойствие, — скелет с хрустом размял пальцы. — Всех стражников сегодня я прибираю на себя. Извиняй, — Санс снисходительно развёл руками, — с собой взять не могу, потому что настоящий гвардеец не имеет права втягивать гражданских в незаконные делишки, так что, просто посиди тихо и обожди, пока я разделаюсь с этой маленькой и аккуратной авантюрой, по рукам?       — По рукам, только... — она едва успела схватить его за руку, когда гвардеец уже приподнялся над тропой. — Эй, ловлю тебя на слове: маленькой и аккуратной.       — Да не дрейфь, ничего с ним не станется, — отмахнулся Санс, но Чара только крепче стиснула его запястье, укоризненно глядя в глаза скелету. — Ты за кого меня принимаешь? Если хочешь знать, в боевом товариществе принято доверять друг другу... — гвардеец с тяжёлым вздохом закатил глаза, запрокинул голову к обсидиановому своду и, легонько ударив себя кулаком в грудь, замогильным голосом прошептал: — О святейше-засвятейшейшая богиня, услышь зов мой и внемли клятве моей! Если дерзну я до последнего часу дня сегодняшнего зарубить чью-то жизнь, то не обдели наказанием и ты меня, распластай на кусочки тело моё, заморочь имя моё навеки, плюнь ядом на герб мой и преломи щит мой об колено своё! Дом мой предай брату моему, брата — ограблению, награбленное — королеве, а королеву... кор...       Он спохватился, вовремя захлопнув себе рот рукой, и машинально покосился по сторонам, прежде чем с свирепым взглядом обернуться к девочке.       — И-извини... — Чара без лишних слов отдёрнула руку, подавшись назад.       — «Извини!» — передразнил скелет. — Вот поминай меня — накличешь беду на нас!       Бледный свет фонарика часового едва не успел зацепить его, но Санс вовремя припал к обочине, выждал несколько секунд, пока луч благополучно не миновал его, оттолкнулся от земли и рванул вперёд. Сноп камней вылетел из-под сапог, с шумом скатившись вниз по склону. Гвардеец, уже было осмотревший в очередной окрестность, тут же спохватился и Чара чертыхнулась сквозь зубы, когда торопливые заслышала шаги, приближающиеся к их стороне.       Лихорадочно раскинув взглядом по сторонам, она ухватилась за первый подвернувшийся под руку булыжник и, спустившись ниже, что было сил швырнула его в противоположную сторону. Камень исчез во мраке и через мгновение отозвался вдалеке глухим ударом. Шаги резко затихли, а затем, как по команде, оба часовых развернулись и, позабыв о Сансе, заторопились обратно.       Дурная новость заключалась в том, что теперь им не составило труда заинтересоваться ей. Два луча сначала скользнули вдоль откоса вдалеке, прежде чем над обочиной показались оба монстра, бегло обшарив светом сумрачный склон, они начали спускаться вниз. Затаив дыхание, девочка пригнулась пониже к земле — теперь их разделяли не больше полутораста ярдов, на которых не было ничего, кроме парочки жалких иссушенных кустов. Стоило только стражникам повернуть свет в её сторону...       Холодный луч коснулся лица, точно палящий жар. Чара вжалась в землю — дыхание перехватило, пальцы намертво вцепились в землистый откос, и зубы в кровь прокусили нечаянный вскрик, едва не вырвавшийся на свободу. Свет бил прямо в глаза, продираясь сквозь тонкие тени зарослей, но не шевелился — не сдвигаясь ни на дюйм, он словно намертво прицепился к ней. Девочка зажмурилась, пытаясь лишь вовремя уловить знакомый звук железных шагов, чтобы сорваться с места — нырнуть сразу вниз, спрятаться, затеряться в темноте, а заодно и не впутывать в это дело Санса.       Но ничего не произошло. Никто не сдвинулся с места, не окликнул, и, похоже, даже не заметил её. Решившись приоткрыть глаза, Чара с удивлением не увидела впереди ничего, кроме пустующего тёмного склона, укрытого холодной, дымчатой тенью ночи. Осторожно поднявшись вверх по откосу, она выглянула над тропой, заглянула вниз, к самому подножью тропы — ни души.       Тихий хруст слева вырвал её из секундного оцепенения, резко развернув лицом к врагу, который, впрочем, к счастью вновь оказался старым знакомым.       — Ты что делаешь? — прошипел Санс, подскочив поближе. — Да они тебя сейчас в два счёта... в два счёта... — раздражённый взгляд скелета резко насторожился стоило ему только самому взглянуть вдаль. Тщетно сщурившись, он вгляделся в туманные сумерки, расплывшиеся у подножья, и медленно покосился на девочку. — А куда тех двоих черти унесли?       Чара только растерянно пожала плечами. Санс недоумённо посмотрел в её глаза, будто силясь отыскать ответ там, а затем озадаченно взглянул на её руку, ещё лежащую на ножнах.       — Альфис учила не ломиться с выводами, но...       — Санс, прекрати! — девочка с досадой отняла пальцы от оружия. — Ты же понимаешь, что...       — Конечно, понимаю, как товарищ товарища! — тут же съязвил скелет, расплывшись в ехидной усмешке. — Но вот поверю только, если поклянёшься! Ладно, — вытянув шею, он пораскинул взглядом по сторонам и, пожав плечами, простодушно добавил: — Наверное, они просто драпанули на пересменку, а, может, стряслось вдруг чего... ну, знаешь, в Вотерфолле всякого повидать можно.       Неловкий смешок, проскрёбшийся где-то в груди гвардейца, ясно дал понять, что верить собственным предположениям у него получается скверно. Искоса взглянув в туман, его пылающие зрачки, — девочка вдруг поймала себя на мысли, что давно свыклась с их совершенно неестественной треугольной формой, — завращались, точно крошечные шестерёнки, со скрипом приведя в движение всю мыслительную цепь механизмов.       — Знаешь, — чуть помедлив, задумчиво произнёс он, — лучше-ка нам тоже убраться отсюда.       Выбравшись на дорогу, они заспешили вверх по склону. Минуя атакованный Сансом КПП, Чара только мельком успела увидеть безжизненно повисшую на петлях дверь сторожевой будки и не менее безжизненно вытянутые к порогу железные сапоги постового, «аккуратно» огретого скелетом без лишнего шума.       — Санс, ты точно уверен...       — Оклемается-оклемается! — не оборачиваясь, отмахнулся он на ходу. — И лучше бы нам быть подальше отсюда, когда это случится, если только... стоять! — точно наткнувшись на невидимую преграду, стражник резко затормозил в тридцати шагах от туннеля.       — В чём дело? — девочка машинально осмотрелась по сторонам — нежданное исчезновение двух часовых ещё нисколько не отпустило её. — Я никого не вижу...       — Т-с-с-с, да я не о том! — прошипел скелет и прочертил пальцем линию вдоль входной аркой пещеры. — Гляди-ка, одна... две... пять... восемь... ох, чёрт же тебя подери, да там целая дюжина! — он слегка попятился назад. — Целая дюжина камер.       — Камер? — только успело вырваться у Чары, как скелет развернулся и пулей кинулся назад к КПП. Она оторопело взглянула ему вслед, затем сама пригляделась к зияющей черноте, заслонённой ярким светом прожекторов, и только сейчас различила крошечные изумрудные огоньки, чуть приметно мерцающих над туннелем.       Зелёная «звезда» над выходом из Руин, зелёная «звезда» в лесу, возле второй ловушки Санса... Девочка виновато хлопнула себя по лбу. Ну, конечно, «всё прекрасно видела» их сражение в Сноудине, видела, вовсе не прикидываясь невидимкой, не таясь по заснеженным кустам и не летая над лесом — как ни странно, даже в мире монстров всё оказывалось весьма заурядно.       Но Чара пробыла здесь достаточно, что позволить себе утешиться этим.       — Любуйся, моя очередная уловка, — выдохнул вернувшийся Санс и торжественно протянул ей гвардейский шлем, очевидно стащенный у постового. — Тому парню он пока ни к чему, а тебе как раз сгодится для конспирации. Только не думай, что я совсем мозги вывихнул, я знаю: против Альфис такая затея — дохлый номер. Но зато эти штуки видят не так зорко, так что, напялить стоит.       — И почему ты раньше про них ничего не сказал? — Чара раздражённо повертела шлем в руках — от него нестерпимо несло табаком и чесночным духом, вгрызшимся в потемневшую сталь крепче ржавчины. С тяжёлым вздохом, девочка водрузила свою новую маскировку на голову. — Боже... Почему бы нам просто не сломать их?       — Сломать? Ну, конечно, а если кто спросит, то скажем, что их ветром посшибало — случаются же чудеса, что двенадцать камер в одном месте вдруг разом выходят из строя! — Санс фыркнул, принявшись неуклюже разматывать свой пурпурный шарф. — Только вот Андайн в такие чудеса не верит...       Чара со скрипом приподняла задеревеневшее забрало, пристально взглянув на скелета.       — Так, значит, вы с ней знакомы?       — Угу... — буркнул скелет, нервно перебирая пальцами ткань. — Заглядывал как-то разок за компанию... давным-давно. Больше отчего-то не тянет, — он раздражённо тряхнул головой. — И не спрашивай меня об этом, даже вспоминать тошно! Лучше дай закончить как следует, — кое-как стянув с себя шарф, он накинул его на плечи девочки, повязал узлом, изобразив подобие пелерины, и отступил назад, присматриваясь к работе. — Что же... издалека, в полумраке да прикрыв один глаз, — ну вылитый солдат Её Величества!       — Надеюсь, других камер поблизости не будет, — девочка с трудом перевела дух — с предыдущим владельцем ей ни на йоту не повезло. — Иначе пусть меня лучше схватит Альфис, чем я пробуду в этой штуке хотя бы пять минут!       — О, как скажешь, только чур, если дело докатится, я тебя знать не знаю. Но вообще мысль здравая, — скелет кивнул в сторону туннеля. — Если войдём поодиночке, то дадим Андайн меньше поводов тобой заинтересоваться. Ах да, когда пойдёшь перед камерами, то не забывай, что солдатам Её Величества полагается держаться прямо, бодро, и в огонь, и в воду, и на смерть маршировать как на параде, понимаешь? Отлично, значит, замётано, — он решительно взглянул в бездонную черноту, распахнувшую перед ними зловещую пасть. — Ох и не люблю я хвалиться своей перевоспитанностью, но... дамы вперёд.

***

      Тихий свист ветра струился сквозь мрак, принося за собой первые, столь чуждые для затхлого духа пещера нотки душистой свежести. Держась одной рукой за промёрзшую стену, служащую ей единственным ориентиром в темноте, Чара стянула с головы удушливый шлем и с наслаждением глотнула живительного воздуха.       Тяжкий трепет в груди улёгся — сердце забилось спокойнее, тише, позволив звучанию подземелий заполонить собой весь мрак. Шум, нет, шелест, вплёлся тонкими сонливыми нитями в чёрные сети ночи. Стоило только вслушаться, затаиться, отдаться ненадолго тишине, проливающейся сквозь мысли, как он опутывал их, манил, нашёптывая о чём-то удивительно знакомом — о пустяке, о мелочи, которой негде было больше затеряться, стоило лишь остаться наедине с собой.       Девочка потянулась ему навстречу, мрак на пути побледнел и вдруг неожиданно расступился, а перед глазами... открылся дождливый день. Тёплые капли мягко стучали по узкой ленте тропы, оказавшейся вершиной огромной стены, ставшей крепостной куртиной между двумя скалистыми бастионами. Озёрный берег туманился белеющей моросью на горизонте, заслоняющей собой грозный силуэт замка, звенели и переливалась мелкой рябью холодные воды канала, серебрящегося средь зеленеющей долины. Точно сверкающая стрела он проносился от самого берега, пробивая у подножья стену, и остриём вонзался в бесплотный мрак по другую сторону равнины, проливая на землю холодную кровь ночи.       А дождь шумел, проливаясь из-под чёрного свода, остывшего до последней звёздной искорки, и его тёплые капли собирались на шерстистом шарфе, накинутом на плечи девочки, сбегали по спутавшимся волосам, падали на запылённое сажей лицо, подставленное невидимым облакам, серым туманом, нависшим над самой головой. Чара медленно опустилась на самый краешек стены, свесив ноги в отвесную пропасть. Было не страшно, сердце не захватывало от высоты, давящий ужас не тянул обратно, всё казалось таким призрачным, сотканным фантазией миражом, от которого схватывало дыхание — от восторга, от страха, страха, что стоит только прикрыть глаза, вздохнуть чуть сильнее, отвернуться... как всё в одночасье исчезнет.       Она почти замерла — всё за гранью видения вдруг на краткий миг стало совершенно неприметным. Чара не шевельнулась, даже когда из туннеля с ворчанием высунулся её спутник, негромко посыпая сквозь зубы проклятиями скверную погоду. Не заметила она и как он, немного потоптавшись рядом, уселся рядышком и постепенно притих, сам приглядевшись к чему-то — девочка не видела, только почувствовала охватившую его цепенящую, невиданную ей прежде сдержанность.       Ветер носился у их ног, раздувая в серебряную пыль тонкую стену дождя, и холодными пальцами приглаживал цветущее поле — шумящее разъярённее охваченного бурей моря. И только сейчас, приглядевшись получше, Чара различила муравьиные фигурки стражников, бродящие средь колосистых волн, и лишь изредка, вдруг наткнувшись средь бушующей стихии на своего напарника, они ненадолго останавливались, о чём-то заводя собственные разговоры, но на ветер ложились лишь неясные, гудящие на все лады обрывки фраз.       — Когда я был слегка помельче, всё думал, что они стерегут этот дождь, — Санс запрокинул голову наверх. — Ведь во всём Подземелье такого странного местечка больше не отыщешь — почитай, вроде местная святыня.       — Я бы и сейчас так подумала, — Чара глубоко вдохнула землистый, чуть подёрнутый озоном воздух. — Разве оно того не стоит?       — О, ещё как стоит! — усмехнулся скелет. — Даже королева не имеет чести быть охраняемой столькими солдатами сразу. И таких крепких стен у неё тоже нет, — Санс бросил взгляд в сторону горизонта, где плыл в тумане белоснежный силуэт королевской обители. — Но ведь замок Её Величества и не кормит добрую половину Подземелья...       Девочка опустила взгляд к колосящимся волнам долины.       — Но зачем столько стражников, чтобы охранять поля?       — Как это — «зачем»? — изумился Санс, уставившись на неё. — А вдруг кто повадится тут всё разграбить, растоптать или вовсе пожечь? Вот для таких случаев те ребята денно и нощно следят за каждым подозрительным чихом, а если кто посмеет сунуться, то вычёркивая сразу — он уже не жилец!       — Что, даже если это была случайность? — Чара поморщилась. — Не хочу я обсуждать местные обычаи, но... но, по-моему, для вашей королевы между монстрами и людьми разницы никакой нет.       Скелет только мрачно фыркнул.       — Ты только не вздумай сама ей такое сказать, а то Её Величество наставлять любит, при чём, весьма коротко и доходчиво, потому что на каждого времени не нахватаешь. Ну, а что до наказания, то просто поверь на слово: просто поинтересуйся местными мыслишками и очень скоро душой проникнешься к тому, как здесь всё заведено и никто, никто на всём белом свете, даже Альфис, на эти порядки не позарятся... — он поднял голову, исподлобья всматриваясь в горизонт. — А о том — почему... Потому что всё не пустом месте, а прямиком с тех самых паршивеньких времён, из которых нам когда-то едва-едва подвернулось выкарабкаться...       Ещё никогда прежде лицо Санса не казалось таким мрачным — Чара чуть слышно перевела дух, чтобы слегка набраться смелости и всё-таки уточнить:       — «Паршивеньких» — то есть... то есть, голодных?       — О-о, е-ещё каких! — дрожащий свет в глазах Санса провалился в черноту. — В первые годы, как только нас тут заперли, было совсем несладко, пусто, хоть шаром покати. Все только о еде и болтали, у кого что было, то прятали получше от чужих глаз, а если чужие глаза натыкались, то дрались насмерть и нередко прибивали друг дружку. Н-но были и такие, — скелет понизил голос, придвинувшись поближе. — Были и такие, кто ради еды убивал буквально, чтобы тебя потом и сожрать. Вот как начнёшь воображать, какого это — пытаться есть другого, такого же как ты, ещё... ещё, может, совсем тёплого, так наизнанку сразу выворачивает, а им хоть бы что, лишь бы не подохнуть! А е-если кто-то пытается сожрать тебя? — его передёрнуло с ног до головы. — Я п-помню... помню, как Папирус меня вечно брал мелкого с собой, куда только не отлучался, так всюду с собой таскал — боялся, что утащат. Так вот идём по улице, рядом больше никого, а вокруг, из каждой подворотни на м-меня со всех сторон глазёнки таращатся, горят, одним только голодом и обливаются, а челюсти уже шевелятся, уже грызут, пережёвывают да так жадно, что в собственной голове слышишь, как у них твои косточки по зубам ходят. Может... может я тогда и дремать разучился, всё лежал по ночам, слушал, ждал, что пройдёт ещё денёк-другой, за н-ними третий и в-все вокруг станут такими, и... и д-даже твои брат однажды не выдержит и уж из его-то зубов м-меня никто на этом свете не вытащит! Т-ты будто сам уже давно проглочен и барахтаешься вовсе не под горой, а в чьём-то огромном брюхе, где тебя день за днём переваривают в собственных кошмарах...       Ужас дрожью пробежал в его горящем взгляде. Он осёкся и отвернулся прочь, будто не желая, чтобы его посмел увидеть кто-то ещё, но Чара чувствовала, как повисшие в воздухе мысли прижимают их к земле. С трудом приподняв голову, она снова взглянула в беспросветную, иссушенную тьму, разверзшуюся над головой и вдруг, за пеленой ночи, перед глазами зашевелились алые пятна, кружащие средь ледяной пурги, заносящей снегом высокую тень Папируса. Заслоняясь одной рукой от колючего ветра, он прижимал к груди брата — ещё совсем крошечного и слабого, прикрытого лишь тонким отворотом крутки. Вцепившись покрепче в запорошенный воротник, он с затаением смотрел, то на обледеневший тесак, зажатый в руке старшего, то снова в глаза зверю, притаившемуся красной тенью в вое метели. То в глаза зверю, притаившемуся в глубоко-глубоко в душе.       «Здесь обитают и те, кому сама мысль о милосердии кажется отвратительной...»       Чара невольно потянулась назад — по щекам пробежал жгучий холодок водоворота, затягивающего мысли в бездонную, рояющуюся чернотой воронку. Мрак наплывал, уже дыша не холодом, а сладким ароматом напитков, горечью сигаретного дыма и тоненьким заливистым смехом, витающим в слеповатых огоньках ладана, утопающих в копошащейся массе тени. Стрекочущей, пищащей, сливающейся вокруг неё в один живой кокон, протягивающий со всех сторон свои тоненькие паучьи лапки.       Чтобы схватить... вцепиться... прогрызться под её плоть, заползти в её голову и высосать все мысли, пока они нежны в своей беспомощности. Схватить... вцепиться... обглодать страх на её лице, слизать сладкий ужас с костей, пока ещё не перестала биться жизнью в истекающем кровью теле...       — Но мы выжили.       Она вздрогнула — тихие слова Санса точно коснулись рукой её плеча. Он по-прежнему всматривался немигающим взглядом в горизонт, но мрак в его глазницах потускнел, тень сползла с горящих зрачков, вспыхнувших вновь уже не бледным пламенем ужаса, а бойким огоньком воодушевления.       — Выжили, потому что королева не свихнулась и не позволила другим перегрызться до последнего. Она приказала вскрыть все наши неприкосновенные запасы, каждого посадить на голодный паёк, больше выдавать только самым крепким, а за такую милость заставить их переплантажить и засеять чуть ли не половину Вотерфолла. И будь ты хоть офицер, хоть кузнец, хоть фонарщик, хоть трактирщик — всё одно: лопату в руки и в зубы кайло... — Санс задумчиво поводил взглядом перед собой. — Может память моя и ни к чёрту, но в те времена уж кто-кто, а даже Папирус не чурался такой работёнки. Вот так нас схватили за шкирку и как беспомощных щенков в последний момент вытащили из этой грёбаной трясины. И тогда-то, как кончился весь кошмар, я понял, что не желаю запросто так остаться в долгу, если придётся, то жизнь свою на лопатки уложу, но зато уложу её за королеву. Вскружил себе голову, в общем, забылся, а, может, даже слегка загеройствовался и зазнался чуток, годами спал и видел, как сам преклоняю колено в тронном зале, как Её Величества нарекает меня своим слугой, а я клянусь ей в ответ до смерти быть верным каждому её желанию, каждому слову... Знала бы ты только, какая это честь, — тёплая улыбка пробежала по его лицу и тут же потухла, лишь задержавшись прогорклой искоркой в глазах. — Ради её кусочка я был готов целый месяц уламывать Альфис протащить меня во дворец, чтобы хоть одним глазком взглянуть на церемонию. Она-то от торжественных речей всегда была плеваться готова, а для в них смысл всей жизни крылся!       — Значит, раз ты теперь здесь, — Чара слегка поджала губы, пряча невольную, пусть и добродушную улыбку, — хочешь сказать, из-за меня весь этот смысл разом перевернулся за пять минут?       — Только дурак ничему не учится, — нисколько не смутился Санс. — А в жизни порой... сваливаются на голову такие перемены, что не переучиться попросту преступление. Конечно, одно дело быть готовым ради Её Величества и в огонь и в воду, искренне быть готовым, а вот совсем другое... — он прищурил один глаз, многозначительно покосившись на девочку. — Совсем другое в эту самую воду однажды по-настоящему провалиться. В такие трезвые минуты подворачивается чудесная возможность хорошенько подумать над тем, чего на поверке стоят все твои клятвы о том, как «быть готовым на всё». И почему тебя не распирает гордость за то, что ты топишь свою жизнь за Её Величество...       — Если ты не согласен умирать ради Её Величества, ещё не значит, что теперь нужно умирать ради меня, — она раздражённо тряхнула головой. — Только не говори, что настоящий гвардеец обязан непременно отдавать свою жизнь за кого-то...       — И не скажу, — осклабился Санс. — Потому что настоящий гвардеец может отдать свою жизнь только за королеву — так обязывает нас клятва и тут уже ничего не поделаешь. Но что мешает тебе немного посвоевольничать, пока ты жив? К тому же, настоящий гвардеец не имеет право забывать о чести, а честь всегда взывает к тому, чтобы оком отдавать за око, зубом за зуб, в общем, равным за равное, понимаешь, куда клоню? За мной ещё два должка перед тобой, один я тебе уже вернул — за спасение от Альфис, теперь рассчитаюсь и по остальным.       — Постой-постой, — перебила девочка. — Не хочется тебя так обрадовать, но вот тут ты обсчитался. Один раз за то, что я вытащила тебя из озера, второй за то, что не получил от меня на орехи в лесу... Так за что с тебя причитается третий?       Вместо ответа Санс только загадочно ухмыльнулся и молча потупил глаза, принявшись рассматривать собственные ладони. Едва ли Чара заметила хоть что-то, если бы он сам, нарочно или нет, не дотронулся до правой руки — несколько одинаковых зазубрин темнели поперёк кости, проглядываясь из-под рукавицы...       — Как думаешь, новичкам и впрямь всегда везёт?       — Ч-что? — она сконфуженно отвела взгляд от отметин.       — Ну, ты у нас здесь впервой затесалась, стало быть, ещё салага. Так как ощущения? — Санс без всякой улыбки переглянулся с ней. — Чувствуешь, как крепко к тебе прицепилась удача?       — Смотря, что здесь называть удачей...       — Да ты не скромничай, уж я-то знаю, половина Сноудина в жизни не забиралась так далеко, как ты сейчас. Сам не помню, когда мне в последний раз подворачивался хорошенький повод прогуляться в дальние края, убраться подальше, исчезнуть на целый день, не думая ни о чём, что осталось у тебя за спиной. Знакомое чувство, а? Не удивлюсь, если ты с таким же настроем карабкалась на нашу гору.       — Только на прогулку это совсем не похоже, — вздохнула Чара. — Когда ты знаешь, что уже не повернёшься обратно к дому, а будешь уходить всё дальше и дальше, забираться в самую чащу, где нет ни одной знакомой тебе тропинки, никогда не знаешь, что случится с тобой через минуту, ч-что сделаешь ты сам. Н-наверное, так и начинается «жизнь с чистого листа».       — Но разве оно того не стоит? Знаешь, когда на прежние листы твоей жизни нежданно-негаданно опрокидывают полную чернильницу, бывает трудно оставить всё как есть. А потом ты, хорошенько проветрив мозги, смотришь на эти измызганные страницы и вдруг прикидываешь: а, может, оно к лучшему? Да, дальше будет другая жизнь, куда тебя снова занесёт пришибленным желторотиком, где вокруг всё обустроится по-новому и не факт, что именно так, как тебе хочется. И не факт, что с тобой всё обустроится хорошо. И... и не факт, что ты вообще останешься цел, вот... — Санс поднялся на ноги, стряхнув опавший на плечи дождь, и с озорной улыбкой взглянул на сгущающееся вокруг стены туманистое облако мороси. — Вот мне почему-то и думается, что если в мире сыщется хоть кроха справедливости, значит, новичкам в таком аду просто обязано везти.

***

      Мрак настороженно следил за ним. Блуждающие средь бездны голоса стихли, медленно иссякнув до тонкого, обрывистого шипения, стелящегося над тихой топью. То подступая, то откатываясь обратно во тьму, оно напоминало сдавленное болезнью дыхание, жадно, но из последних сил пожирающее воздух. Наверное, так и дышали болота — захлёбисто, подражая или попросту безжалостно дразня тех, кто не сумел вырваться из объятий смерти. Или, может, так дышала сама смерть, где-то волочащая свои рёбра по липкой, спутанной гнилью траве.       Майкл запрокинул голову, вновь пытаясь поймать взглядом алое пятно между бесконечно чёрных красок ночи, но с каждым разом всё труднее отыскивал во тьме его мреющие очертания. Сдерживающая мальчика магия давно иссякла — кажется, это было только две, может, три минут назад? Час?.. День? Или не было вовсе?       Он и сам казался себе сейчас единственным проблеском среди пучины мглы — слабым, чуть теплящимся, готовым дрогнуть и угаснуть навсегда, стоило только холодному дыханию коснуться его, прибить к земле и задушить тот трепещущий огонёк свет в раздёрнутых ужасом глазах.       О, если бы только можно было оттолкнуться и взмыть до самого свода горы, то каким бы ничтожным пятнышком черноты показалось это жуткое место в окружении плещущих светом рек, заснеженных чащ и пылающих озёр. Но здесь, далеко внизу, в цепких стенах мрака любой свет казался недосягаемым. Оставалось, наверное, только сдаться, сгинуть или приручиться тьме, оставшись с ней навсегда. Нет, ему не хотелось думать о том, что кому-то могло удаться такое, он не решался даже вообразить тот образ, слепо скитающийся в вечной ночи, ставшей для него единственным пристанищем.       Здесь отовсюду веяло стылостью, веяло смертью, каждый чахлый росток травы, лишённый тьмой последних красок, каждое одинокое деревце — тонкое, скорчившееся, напоминая обожжённый болью нерв, вырванный из земли, каждый глухой всплеск воды, каждый безымянный шорох, звук, движение, тени, иссушённые и побледневшие в непроницаемом мраке, всё вносило свою частичку устрашающей, сводящей с ума неестественности. Но что было по-настоящему живым — так это леденящая дикость, дикость тьмы, единственной, кто подчинял и надзирал, кормил и скармливал, не слушая ни чужих стенаний, ни угроз, не зная слов, внемля лишь слепым и примитивным чувствам. Глухая к голосам, вопящими под её длинными пальцами, равнодушная к мёртвым, зарытым в её глубоких складках, но до безумия жадная до живых, до тех, кто ещё не принадлежал ей, и одним только дыханием своим тревожил неприкосновенный порядок. Тогда выбирались на волю её верные слуги — обманчивый шелест, мёртвый голосок или послушная тварь, из чьих жил болотный морок высосал остатки жизнь. Только бы отыскать, заманить, сбить, подчинить себе или уничтожить.       Майкл обхватил руками дрожащие от холода плечи и мутными глазами скользнул вдоль редеющих вересковой поросли, замершей в обманчивом спокойствии. Ночь грозила ему отовсюду.       Хуже её мог быть лишь тот, кому под силу было приручить саму ночь.       Заросли впереди шевельнулись, секундная вспышка болотного огня выхватила из мрака приземистый силуэт, стоящий в десяти шагах от него. Мальчик едва сдержал крик и попятился назад, не отрывая широко распахнутых глаз от темнеющего пятна, уставившегося на него между травянистых пучков. Существо сбивчиво захрипело и Майкл успел увидеть, как мелькнул проблеск травы в его водянистых глазах, прежде чем оно медленно поднялось на островок.       Он машинально поднял руку, защищаясь от зверя, как взгляд уцепился за золотистый огонёк, блеснувший на шее пришельца. Мальчик медленно отвёл ладонь от лица и только тут с изумлением увидел, как из сумерек показалась остроухая голова Тома, внимательно уставившаяся в его глаза.       Пёс вытянул шею, принюхался получше и его глаза в одночасье блеснули от восторга. Залаяв, он рванулся вперёд и бросился на шею мальчику, едва не сбив его с ног. Майкл зажмурился и фыркнул, когда шершавый язык коснулся его лица.       И только рассмеялся в ответ, крепко стиснув пальцами густую шерсть на спине овчарки. Том слегка отстранился, снова заглянув в лицо мальчика и несколько секунд, наполненных барабанным боем собачьего сердца, с обожанием смотрел на него своими проникновенными глазами, всегда отливающие янтарём в закатном свете глазами. Его лапы нервно затеребили воротник фланелевой рубашки и, коротко заскулив, он прижал голову к груди мальчика, дыша так часто, словно то была последняя минута в его жизни. Майкл положил дрожащую ладонь на его шею и снова зарылся пальцами в шерсть.       — Т-том, — дрогнувшим от слёз голосом пробормотал он, — Том, я... я тоже убежал, видишь? Б-боже, Том, прости меня, прости, ч-что я так думал о тебе... Ты бы никогда не бросил нас, я знаю. — мальчик судорожно вздохнул, жгучий поперёк горла душил его слова. — Ты ведь тоже хотел найти его, да? И я, понимаешь, я пошёл искать и... и ничего. Здесь всё тоже самое, только темнее, темнее... — Майкл запрокинул голову и отчаявшимся взглядом окинул бездонную черноту, сдавившую топкую землю. — Здесь его нет, з-здесь только больше темноты, к-как в запертом погребе, понимаешь? — пёс приподнял голову, с тревогой заглянув в глаза мальчика.       — Почему ты не позвал меня с собой? — с мягким укором пробормотал Майкл. — М-мы могли что-нибудь отыскать вместе, ты бы взял его след, а я бы защитил тебя, Том, клянусь, от всего на свете. А теперь я не знаю, куда мне идти, но... слушай, — он обхватил ладонями щёки пса и заглянул в его водянистые глаза, — я видел другую брешь, ещё там, когда стоял у самого подножья. Как думаешь... это мой единственный путь?       Том молча моргнул и заворочался, уткнувшись носом в плечо мальчика. Золотая брошь чуть слышно звякнула на его ошейнике. Майкл взглянул на неё — он знал написанное наизусть: имя, выведенное витиеватыми буквами, телефонный номер, адрес и крошечный девиз на оборотной стороне, в шутку перевирающий крылатую фразу с алого шеврона на отцовской куртке: «В тернии за звёздами!»       Слова, понятные лишь им троим: ему, Чаре и самому Тому. Когда осенние лужицы у их крыльца скрывались под первой леденистой корочкой и сумерки приходили необычайно рано, они уходили к далёкой опушке, откуда лесные просторы тянулись до самой горы. Тихая глушь настороженно чернела за их спинами, отчего-то вечно встревоженный ветер рыскал по серым полям, но за ними, брезжив в синеватой дымке ночи, блестели жёлтые огни домов. Только отсюда, забравшись к самой границе тёмного царства, деревня казалась маленьким, но чудесным лоскутом, расшитым яркими звёздами. На узких улочках, с полукруглых окошек чердаков, за плотно закрытыми ставнями, из-под железных шляпок фонарей, свет лился отовсюду и если было отсчитать ровно пять звёзд от левого края, то взгляд всегда упирался в белый огонёк, теряющийся в ворохе остальных.       Сестра находила его первой и тянула брата за рукав, Том поддерживал её радостным лаем, и Майкл улыбался вместе с ними, вновь отыскивая на выдуманном небосводе родную звёздочку. Тогда он ещё не боялся отправиться вместе с сестрёнкой в такую даль, ведь с ними всегда был Том — верный и грозный, рядом с которым можно было не страшиться ничего на свете. Можно было убежать в любой вечер, сюда, в сумеречные тернии, в царство пустоши, столь далёкое, что каждый человек в нём казался дурным вестником. Можно было убежать сюда, откуда только и была видна золотистая россыпь огней, сверкающая под темнеющими небесами.       Можно было не думать о том, что таилось за этим светом вблизи, там, когда он превращался в обычную стеклянную лампочку, назойливо звенящую под потолком долгими осенними вечерами. Можно было думать о том, как она снова превратиться в серебряную звезду завтра. В конце концов можно было оставить в душе место для простой наивности.       Можно было...       Пока он не увидел кровь на этих словах. Пока закопчённый огонёк над крыльцом не стал последним светом в всегда искрящихся жизнью глазах. Пока скулящий стон навеки не занял червоточину, оставленную в сердце той, как казалось ему сейчас, чудовищно далёкой ночью.       «В тернии за звёздами».       Он ушёл и слова изжились вместе с ним, иссушились, скукожились и почернели, словно брошенный в огонь скомканный лист бумаги, но его угольный комочек так и остался в сердце мальчика. Вечер за вечером он уходил к опушке, раз за разом стараясь вспомнить, сохранить то чуть ощутимое тепло, касающееся его пепла. Он возвращался в одиночестве, с каким-то тупым и ноющим чувством в душе, надеясь, что сможет сохранить и частичку огонька, а не только чёрную горстку пыли. Но холод забирал его, сумеречные поля казались безжизненным пятном, лес — уродливой тёмной стеной, а огни — обыкновенными огнями, ошалело таращившимися на сгущавшуюся вокруг них ночь. Жалкий островок света, не внушающий ничего, кроме невыносимой тоски и тихого, скребущегося холодными когтями где-то в самой глубине души, страха.       — С-слушай, Том, а, может, это всё и не взаправду, да? — Майкл взглянул вперёд, следя за чёрным пятном, маячившим среди зарослей. — Понимаешь, слишком похоже, почти как у нас... Я думал, дело в том, что мы совсем разные и, ну... я видел у отца армейский значок со странным рисунком. Тот щит, крылья... я в-видел их здесь, Том. Значит, и он когда-то их видел, он с-сражался с ними, но никогда об этом не рассказывал. Как только я узнал, то подумал, что он, наверное, здорово их ненавидел. А они ненавидели нас, иначе почему ещё так получилось? Но, п-понимаешь, они же совсем как мы, точно такие же, — мальчик судорожно вздохнул и крепче прижал к себе друга. — И поэтому мне так страшно, Том. Мы и здесь совсем одни.       Пёс поднял голову, встревоженно вздрогнув, коротко гавкнул и отстранился на шаг, повернувшись к мутноватой дорожке света, утопающей в темноте. Взмахнув хвостом, он обернулся к Майклу и, как бы окликнув хозяина, нырнул в болотный сумрак.       Мальчик вскочил на ноги.       — Том!       Из темноты тут же донёсся ответ. Пёс звал его за собой.       Резанувший по сердцу лай в одно мгновение вырвал Майкла из объятий страхов. Ноги сами тронулись вперёд и через несколько шагов сорвались на бег, сминая на своём пути тусклую дорожку света — всё, что теперь осталось перед глазами мальчика. Он бежал, едва замечая мелькающую впереди тень Тома и слыша только звонкие всплески воды, вырывающиеся из-под чёрных лап. Тьма с шипением отзывалась со всех сторон, с змеиной яростью таращась тысячами своих чёрных глазниц на тревожащих её царство путников. Что-то шевельнулось со стороны, вынырнуло и пробежало рысью по топкой земле, чьи-то тусклые огни голодным блеском проводили мальчика и пса, бегущим прочь из смертельной глуши.       По крайней мере, Майкл надеялся, что ещё немного и ему уже никогда не придётся столкнуться с ними лицом к лицу. Даже если у них не осталось ни следа лиц, только хрипящие, вечно сведённые голодной судорогой пасти. Он не думал ни о чем, кроме того, как ни миг не терять из виду ускользающую от него в тьму тень.       А ночь лишь сгущалась, безжалостно пожирая последние краски. В какой-то момент невидимая тень скал заслонила багровый отблеск в высоте и каменный небосвод сомкнулся в черноте с землёй, оставив только тлеющую тропинку, бегущую через абсолютный мрак. То петляя и извиваясь змеёй, то вытягиваясь в длинную нить, она всё тянулась и тянулась вперёд, уводя мальчика и его спутника навстречу неизвестному. Топкая земля то и дело норовила выскользнуть из-под ног, а окружающий мир слился в какую-то чудовищную пустоту, в которой бы любой, даже чуткий зверь, потерял цепкую хватку пространства. Мальчик понял это слишком поздно — когда тропинка сделала очередную петлю и невидимый горизонт будто накренился, заставив его машинально отклониться в сторону. И потерять равновесие.       Дорожка на мгновение резко скользнула перед глазами, пропав во тьме, и пальцы, пытающиеся в отчаянии схватиться за клочок травы, погрузились в сырую землю. Безжизненная рябь всколыхнулась перед глазами мальчика — мутное зеркало омута дыхнуло холодом в его лицо. Он замер, лишь чудом упершись руками у скользкой кромки берега, одним неверным движением отделённый от смерти, с могильным спокойствием наблюдавшей за ним.       «Я погляжу, ты у нас норовом, малец, — проскрипел знакомый голос во мраке. — И всё же сделай мне одолжение, послушайся бесплатного совета: не суйся дальше, а поворачивай прочь, пока ещё можешь... Поворачивай прочь!... — голос похолодел, утопая в визгливом, мельтешащем шипении: — прочь... прочь... прочь!..»       — Заткнись! — вскричал мальчик и ударил кулаком по воде.       Омут отозвался громким, шипящим всплеском, покрывшись пузырящимися струпьями пены. Майкл испуганно подался назад, но в тот же звонкий лай в Тома в третий раз прорвался в улёгшейся тьме, вернув его обратно к реальности. Эхо — он отчётливо услышал, как оно пронеслось во мраке, звонко отскочив от невидимой преграды впереди. Сердце мальчика подпрыгнуло от радости — скалистая граница была уже совсем близко!       Пёс мчался впереди, прямо к чернеющей бреши пещеры, в глубине которой брезжил слабый алеющий проблеск, казавшийся ярче лунного в ясную ночь после иссушающего морока. Майкл ускорил шаг и теперь мчался к нему без всякой оглядки. В нескольких шагах от порога Том остановился, вытянувшись над поредевшей топью, окликнул его в последний раз и исчез за болотным огоньком, взметнувшимся из-под земли рыжеватой вспышкой.

***

      — Бедолаги, — притворно вздохнул Санс, заслоняя ладонью глаза от летящего в лицо ветра. — Плетутся через самый Молглур. Небось, уже дружно молятся за твоё здоровье больше, чем за собственное.       — Жаль, что я не смогу увидеть их лица, если вдруг не оправдаю надежд, — Чара с усмешкой взглянула на золотистую вереницу огоньков, блуждающих средь болотистой долины, разлившейся аккуратной чернильной лагуной в сумеречных равнинах Вотерфолла. — Наверное, стоит поблагодарить Брэтти и Кэтти, что даже стражники начали за меня переживать.       — И ещё за то, что они спасли мою шкуру, — Санс протянул руку, указав на далёкий скалистый обрыв, рассечённый лазурной лентой реки. — Как раз примчались в тот самый момент, когда я только-только помог тебе унести ноги. Мне даже выкручиваться не пришлось — стоило этим двоим промямлить про мост, то Альфис враз обо мне позабыла. Ты бы слышала, что ляпнули: будто сам Корсак приказал им так тебя задержать... Ага, у меня и то отмазки были заготовлены получше, но надо отдать им должное — ума у них на обеих поменьше моего. Ну, сама посуди, кто в здравом уме прикажет вместо патрулей на мосту просто угробить ко всем чертям сам мост? И вообще, какого хрена стражники из Хотленда вдруг решили покрутиться в Вотерфолле? Вот увидишь, если у Альфис и хватит хорошего настроения пощадить их, то непременно запрёт в сумасшедший дом или... Нет, знаешь, лучше всё-таки их запереть, иначе ждёт нас ещё один скандал, если все кто-то растрезвонит о том, каких чудиков у нас набирают в Гвардию. Да после второго раза королева с Альфис шкуру сдерёт, поэтому не удивляйся, если вдруг все стражники разом забудут про Брэтти и Кэтти, а Напстатон в новостной сводке свалит на твою совесть и мост и всё общественное возмущение следом.       — Пусть свалит, не стану ему мешать, — Чара кивнула в сторону ночных огней, где браво продиралась через морок нестройная гвардейская колонна. — От общественного возмущения у меня теперь хватит доблестных защитников. Только не смейся, но кое-кто уже хотел забрать мою душу, ни слова не сказав своему капитану.       — Мерси, я уже прояснил, что мои солдаты меня ненавидят! — Санс примиряюще поднял руки. — Правда, будет лучше, если твои новые доблестные защитники успеют вовремя вбиться кордоном между нами и Альфис — вот тогда и поглядим, насколько эти ребята любят своего коммандера больше, чем самих себя.       Предоставив несчастных путников самим себе, они спустились обратно на отлогую тропу, спускающейся к жёлтому огоньку, брезжащему вдалеке. О второй заставе, отстоящей от туннеля намного дальше первой, ни Чара, ни Санс почти не тревожились ровно до того момента, пока бледноватый свет не обрёл более-менее ясные очертания, высветив перед сторожевой будкой сразу несколько фигур — гвардейский взвод, сгрудившийся за спиной командира, о чём-то раздражённо пререкающимся с постовым.       Получше присмотревшись к незнакомой компании, Санс тут же затормозил, резким жестом остановив и девочку. Чара вопросительно взглянула на его раздосадованное лицо.       — Очередная порция камер?       — Хуже — Кр-ригес, — прошипел скелет. — Местный капитан, сущий поганец и параноик. Он ещё с самой Поверхности умом покатился, только и заварушки с людьми выполз, то, говорят, сразу будто подменили. Ваших он вообще не переваривает, особенно после стычки с человеком, который от него не только удрать умудрился, а ещё и по горлу саданул да так, что он до сих пор хрипит как покойник. Лучше только у него прикапываться ко всем выходит.       Чара чертыхнулась сквозь зубы — никаких обходных путей поблизости не было и в помине, прямая, точно стрела тропа, строго вела через злополучный КПП, откуда ни капитан, ни его немногочисленная, но грозная компания вовсе не торопилась уходить. Свернуть нельзя, повернуть назад — рискованно, держаться прежнего плана — всё равно раскроют и тогда Сансу точно несдобровать. Значит, оставалось лишь снять подозрения с кого-то одного.       Шлем, что она всё ещё держала под рукой, с глухим ударом откатился на обочину. Санс в недоумении обернулся к девочке и тут вытаращил от ужаса зрачки, стоило ей следом вытащить из ножен кинжал.       — Ты ч-что, на психа с психической атакой попрёшься?       — Лучше уж так, чем пытаться дурачить параноика, — отрезала она. — Или ты сможешь их остановить, если они захотят вытрясти из нас всю правду?       — Знать не знаю, зато знаю, что заболтать восьмерых у меня получится лучше, чем забить их! Но если не будем притворяться оба, то все мои способности полетят насмарку!       — По рукам, только я беру себе новую роль! — Чара шагнула назад, резко обхватила скелета рукой за шею и приставила лезвие к подбородку. — Вот теперь они с нами охотно поговорят.       — Ч-что же... з-звучит неплохо, — чуть шевеля челюстью, отозвался Санс. — К-как раз в д-духе Альфис...       — Сравнил, — укоризненно бросила Чара, подтолкнув его вперёд. — В отличие от меня, Альфис здесь ничем не рискует. Да и ты пока тоже, если только твой Кригес не настолько ненавидит людей, чтобы за мою душу пожертвовать тобой!       Медленно, шагом за шагом они двинулись к заставе. Санс тяжело дышал, стараясь держать как можно ровнее, но Чара, выглядывая на дорогу из-за его плеча, чувствовала, как тихий дребезг пробегает по его броне. Тусклая тень света, падающая от фонаря, висящего на сторожевой будке, всё отчётливее просачивалась во мрак, отгоняя прочь от путников спасительную тень сумерек.       Теперь уже можно разглядеть восьмерых гвардейцев, устало топчущихся у КПП, постового, сгорбившегося за узким окошком и с молчаливой скрупулёзностью изучающего врученные ему документы, и самого Кригеса, стоящего ближе всего к свету, и недовольно жмурящего глаза от мороси, холодными каплями стекающей по его белоснежным перьям. Казалось, никто бы из них даже не удостоил взглядом двух прошедших мимо путников, но Санс не зря опасался придирчивости угрюмого капитана.       Сердце Чары пропустило удар, когда глаза гвардейца, сверкающие золотом как огранённых дравита, сосредоточившееся на макушке постовой, вдруг вонзили в неё калёный, продирающий до костей взгляд. Кашель, похожий на смех чахотника, зашевелился глубоко в залатанной сталью груди гвардейца, продрался через натуго замотанное шарфом горло, и вырвался наружу ядовитым плевком:       — Ч-человек!       Все восемь стражников разом обернулись к незваным гостям. Даже постовой, казалось, не замечающий за своей работой ровным счётом ничего, почуял повисшее в воздухе напряжение и, оторвавшись от бумажной волокиты, воззрился на пришельцев.       Санс осторожно развёл дрожащими руками, будто пытаясь извиниться за своё скверное положение. Взгляды солдат растерянно забегали от него к Чаре и обратно, по пути испуганно спотыкаясь на лезвии кинжала, прижатого к горлу узнику, но Кригес, уже оправившись от первого шока, смотрел только на девочку, разглядывая её лицо с любопытством изголодавшегося хищника. Чара почти чувствовала его дикое, смешанное с яростью предвкушение, с которым бы он выклевал её глаза, но нашла в себе силы не отвернуться и, всматриваясь в переливчатый блеск дравитов, с расстановкой процедила:       — Если не хотите нажить проблем, то очень советую не вставать у меня на пути!       — У-увы, ребят, — поддакнул Санс, — п-прошу, лучше делайте, что она говорит!..       Солдаты ошалело переглянулись. Краем глаза девочка видела, как лихорадочно сверкают их глаза в чёрных прорезях забрал, лишь одним блеском выдавая то, что скрывали на лицах железные маски.       — Вот так, все замрите на месте, — продолжила она. — Вас ведь этому тоже хорошенько учили, правда? — рука постового, тянущаяся к телефону, мелькнула на её периферии. — Ни с места, я сказала! — Чара надавила на рукоять, отчего Санс захрипел от боли уже по-настоящему. — Иначе кому-то сегодня придётся несладко!       — Т-ты... — захлебнулся шипением Кригес, продираемый мелкой дрожью в плечах. — Д-думаешь, сможешь обставить нас таким дешёвым фокусом?       — Пока у меня неплохо получается! — парировала Чара, осторожно подталкивая Санса мимо него. — Ни шагу ближе, капитан, я предупреждаю, одной жалкой царапиной на горле вам от меня не отделаться!       — Да как ты смеешь... — золотистые глаза гвардейца налились свинцовым багрянцем. Пригнувшись к земле, он распахнул над девочкой облачённые в броню крылья, сверкающие сотнями железных перьев, готовых в любой момент вонзиться под её кожу. Крошечные зрачки тонули в кровавом соцветии, жадно подбирая мишень для первого удара. — Я т-тебя освежую как кроличью тушку, до к-костей... до костей обдеру, — хриплое дыхание когтями царапалось в его зобу. — Л-лучше отпусти его по-хорошему и я поступлю милосердно — в-вышибу одним ударом сердце из твоей груди!       — Отпущу, не бойтесь, — кивнула Чара, шаг за шагом отступая с Сансом обратно к темноте. — Как только рванётесь с места раньше времени, так сразу отпущу его на тот свет! Можете потом поступить со мной, как только захотите — всё равно от вас больше никакой пользы. Но вот что сделает с вами Альфис, когда узнает: кто позволил убить её товарища?       Кригес захрипел, ощетинившись ещё сильнее, но не сдвинулся ни на дюйм, ровно как и его перепуганные солдаты. Отведя взгляд от девочки, капитан брызнул яростью из глаз на Санса и рявкнул:       — А тебя как угораздило?! Или ни разу не слышал, что этих тварей к себе подпускать нельзя?!       — К-кто бы говорил, Кригес, — простонал Санс, пятясь прочь него. — Ты о ней даже ничего знаешь, а она, между прочим...       — Тихо! — шикнула на него похитительница и бросила взгляд на путь к отступлению. К счастью, сумеречная тропа за её спиной через сотню метров снова ныряла в туннель, уводящий к скалистым массивам — о лучшем убежище в полуночных прятках сейчас и мечтать было нельзя. Обернувшись обратно к стражникам, Чара в последний раз удостоила их уничижительным взглядом и крикнула: — Пока я не доведу его до той пещеры, даже не вздумайте дернуться с места! Мне наплевать, одним гвардейцем больше, одним меньше — мёртвые меня всё равно не укусят!       Вся брань, успевшая скопиться в Кригесе, зашипела на его языке, прожигая ядовитой желчью плоть. Но даже он, лишь коротко зыркнув на постового, затем на своих солдат, с покорной нехотью ждущих от своего командира приказа подставить свои шеи под удар человека, капитан остался выжидать, наблюдая, как девчонка со своим пленником всё дальше и дальше безнаказанно уходит в сумеречную тень.       — Тебя бы в учебку с такими замашками, — просипел Санс, чуть повернув голову к девочке. — Да тех, у кого хватает наглости угрожать двум капитанам сразу, Альфис обычно с руками отрывает... Конечно, если им эти руки раньше оторвать не успеют.       — Не думаю, что он захочет упустить такой шанс, — шепнула Чара, не спуская глаз с фигуры капитана. — Теперь от них просто так не удрать...       —...если, конечно, не спросить у меня, — возразил скелет. — Или ты забыла, что у меня на любую чепуху найдётся план?       — Нет, но клянусь твоей головой: до конца жизни не забуду, если окажется наоборот!       — Раз уж так хочешь проверить, — усмехнулся гвардеец, — тогда не зевай и шевели костями. Ну, примкните штыки, сомкните строй, готовьтесь — уходим!       Вой сирены взрезал воздух позади них, едва они успели повернуться к охотникам спиной. Красные тени сигнальных огней заметались во мраке туннеля, содрогаясь от грохота железных шагов, барабанящих по удушливому воздуху ночи. Стремглав пролетев через узкую галерею, скелет круто повернул с дороги, метнувшись к скалистой стене — в последний момент девочка успела разглядеть чёрную полосу расщелины, мелькнувшую средь серых сумерек.       Санс схватил её за руку и во мраке потащил куда-то наверх, сам с трудом протискиваясь между двух скалистых стен. Гром позади накатывался всё ближе и ближе, отбиваясь от каждого валуна и многократным эхом окружая беглецов со всех сторон. Если бы жуткий треск камней над головой разразился ему вослед, Чара знала, что ничуть бы не удивилась такому концу.       Остановившись на полпути, она мельком взглянула в оставшийся за спиной просвет, пытаясь понять, как далеко они успели взобраться. Крошечный кусочек тропы, зажатый чёрными тенями, едва проглядывался в полумраке, но девочка уже давно успели примириться с превратностями Вотерфолла, чтобы не разглядеть на ней одинокий силуэт, почти сливающийся с ночью, точно поджидая или карауля...       Чара вздрогнула — пришелец обернулся к ней и алый огонёк, дрожащий в правой глазнице, бросил во мрак столь знакомый, задушевно издевательский взгляд.       — Санс...       — В чём дело? — прошипел гвардеец из темноты. — Кого там ещ... — скелет подскочил от неожиданности. — П-папирус, какого чёрта?!       Он потянулся вниз, будто намереваясь повернуть обратно, но в следующий момент гвардейский отряд, мчавшийся следом, влетел в просвет, оказавшись перед лицом старшего скелета. Кригес, примчавшийся впереди всех, изумлённо остановился перед старшим скелетом, и, смерив его обескураженным взглядом, хрипло выпалил:       — А тебя сюда каким дьяволом занесло?!       — Моим непутёвым начальством, сэр, — с почтением раскланялся Папирус. — Целый день их косточки в уме перебираю, всё боюсь, как бы считать не начали.       — Ты про эту паршивку с ножом? — Кригес нервно огляделся по сторонам. — Она нас надула, наплела, что отцепиться от него здесь, а сама...       — Оказалась не настолько глупа? — в вежливый тон скелета с невинной наглостью просочилась насмешка. — Что же, сэр, придётся признать, у некоторых людей острые предметы имеются даже в голове.       — Конч-чай брех-хать! — закашлялся гвардеец. — На ней ни царапины нет, не то что пули в черепе. Чем трепаться попусту, лучше бы сказал, куда она успела утащить этого болвана?       Повернувшись ровно спиной к схоронившимся во мраке беглецам, Папирус указал в сторону чернеющей далеко за тропой долины топей.       — На болотах затеряться проще всего, — уверенно прибавил он. — В броне там особо не порезвишься, а ежели с моим командиром вдруг что стрясётся, то ей же проще: утопнет и не беда — меньше мороки будет.       — Следи за языком, лангарк! — рявкнул Кригес. — Знаешь, зато сколько от Альфис нам будет этой «мороки»? Если утопнет, то обратно можем не возвращаться, так что вперёд! — он дал знак солдатам и те, один за другим перемахнув через дорожное ограждение, смешались с темнотой. — А ты... ты пойдёшь с нами, твои пушки сейчас очень сгодятся — будешь дорогу освещать!       Хрипло рассмеявшись, капитан расправил крылья и нырнул во мрак вслед за своим отрядом. Папирус неопределённо покачал головой, проводив его взглядом, сунул руку за пазуху, но вместо привычных спичек или пачки сигарет вытащил на свет два карманных фонарика. Хорошенько вооружившись перед сумраком, скелет неспешно перебрался через барьер, и, многозначительно не обернувшись напоследок, он был таков.