SwapFell: Мир минувшего ужаса

      Пустошь напоминала арктический пейзаж.       Воздух был податлив и тонок, серебряные лучи звёзд, не отравленные тлеющим пламенем горизонта, пронзали его насквозь, намертво пригвождая к земле густые сумеречные тени. Серые краски пустыни обманчиво белели в призрачном свете, навевая доверчивому взгляду ласкающий душу мираж. Скалистые обломки, усыпающие тропу под ногами, напоминали громоздящиеся друг на друга торосы; каменистые столбы, одиноко блуждающие во полумраке по своим долговязым теням, казались снежными сераками; белая пыль и песок хрустели под ногами, точно снега, навечно схваченные трескучими морозами; бездонные тени, разлитые по лощинам и оврагам, чудились тёмными, промёрзшими до самого дна озерцами — казалось, прикоснись к их древнему холоду, посмей дотронуться до чёрного зеркала и навеки заберёшь с собой его пронзающее касание.       И огненные, подёрнутые прозеленью зарницы, ярились на горизонте, всполохами бились в ночи, отзываясь тревогой в сердце. То ли тихие огня полярного сияния, то ли первые весточки чудовищной бури — стихии, для которой не существовало преград и не было тех уголков в этом маленьком мире, куда бы не могла дотянуться её неумолимая, разрушающая в гневе сила.       Небо было чистым, но земля постепенно смыкалась под ногами путников — чем дальше они забирались в пустошь, тем плотнее и глуше сплеталось над землёй пушистое покрывало тумана. Не прошло и нескольких минут, как белоснежная дымка спрятала от глаз последние очертания дороги, и лишь тёмные макушки камней теперь едва-едва проглядывались над её клубящимися волнами.       Санс явно нервничал — Чара не могла не заметить, как настороженно гуляет его взгляд между переливающимися красками горизонта и разливающимся вокруг мороком, но пока хранил, беспокоиться особенно не приходилось. Когда скелет на мгновение сбавил шаг, она встревожилась уже по-настоящему. Когда он украдкой взглянул на неё, она поняла, что сделала это вовсе не напрасно.       — Вопрос на любознательность, — как ни в чём не бывало подал голос Санс, озираясь по сторонам. — Знаешь ли ты, как отличить булыжник от Молдбигга?       — Могу только предположить, — осторожно ответила Чара. — Ну, например, булыжник не сможет откусить мне голову или...       Скелет негромко рассмеялся, но почти сразу спохватился и укоризненно покосился на девочку.       — Сообразительность некоторых порой меня удручает, — нервно вздохнул он. — Если только ты не знала ответа заранее.       Чара искоса взглянула в его беззаботное лицо.       — Просто скажи, что мы сейчас оба пошутили.       — Расслабься, — отмахнулся скелет. — Тут всё просто — глядишь себе в оба под ноги и ни в коем случае не наступаешь на круглые камни...       — «Всё просто»?! — вспыхнула Чара. — Если твой план был в том, чтобы какая-то тварь оторвала мне голову и этим спасла от Альфис, то тебе лучше признаться прямо сейчас!       — Ладно-ладно, остынь,— с досадой отозвался скелет. — Я всего-то хотел поделиться с тобой ценным уроком. Скорее всего, он тебе и не понадобиться. Скорее всего, совсем не понадобится. Да и вообще, эти ребята не так уж и опасны, честное слово, просто не паникуй, если вдруг напоремся. К тому же, говорят, голову терять не так уж и больно...       Возможно, Санс немедленно усомнился бы своём мнении, взгляни он на лицо Чары в этот момент.       — Надеюсь, оно того стоит.       — Потерять голову?       — Вернее, не потерять, — поморщилась девочка, — если твой знакомый окажется очередным шпионом или обыкновенным монстром, который очень и очень не любит людей.       — Ни за первое, ни за второе не поручусь, но будь покойна — насчёт тебя этот парень будет нем, как могила! — усмехнулся стражник. — Он настолько суров, что когда-то его не смогла расколоть даже Альфис. Тогда к нам как раз свалился очередной человек, а он возьми да и окажись одним из главных свидетелей, что видел его в Вотерфолле. Вот она и думала хорошенько встряхнуть бедолагу, а в итоге вернулась совершенно ни с чем! — огни в глазницах скелета почти восторженно заискрились. — Уму непостижимо, а? Это с её-то методами допроса! Вот уж не знаю, и почему она никогда не любила вспоминать про этот случай?       — Постой, — спохватилась Чара. — Т-тот человек... к-когда он упал сюда? Как его звали?       — Ни малейшего понятия, — пожал плечами скелет. — Но, судя по всему, кем бы он там ни был, ему удалось прошмыгнуть под у носом у Альфис и что-то мне подсказывает, что без того парня тут дело не обошлось. Так что, тебе непременно стоит с ним поболтать, уж кто-кто, а он знает про вашего брата куда больше моего!       Безобидный смешок вдруг застрял в его горле, точно натолкнувшись на невидимую преграду. Слегка сгорбив плечи, он отвернул голову и прибавил шагу, посторонившись вперёд. Чара промолчала. Оба они понимали, в чём неловкость вдруг повисшей паузы.       Быть может, он ждал уязвлений, колкой шутки, замечания, любого намёка на тот разговор, что состоялся между ними в зимнем лесу. На ту ложь, на которую он мог бы давно махнуть рукой, замять в душе и памяти, начав всё с чистого листа. Наверное, ей следовало сказать именно это сейчас, если, самое лучшее, не говорить ничего. Но Чара знала — то была ещё одна ложь. Тень той злости, коей подёрнулась её душа в тот момент, яростный прилив, о котором теперь напоминал лишь далёкий шум прибоя, красной полосой тянущийся вдоль горизонта.       В тот раз она позволила подступить ему ближе, чем могла представить. Достаточно близко, чтобы Санс больше никогда и помыслил подступиться к ней. А теперь они шли почти рука об руку, шагая по утопленной в тумане тропе, он — ступая чуть впереди, готовый первым принять на себя удар, она — следом, с его тёплым шарфом на плечах, и куда более согревающей уверенностью в нём самом. Он сделал для неё достаточно и пытался сделать ещё. Чара понимала и принимала это, но не хотела говорить — ей не хотелось тревожить доверие в глазах Санса.       Снова.       — Прости, — Санс остановился, удивлённо обернувшись к ней. — Я ведь на самом деле подумала тогда, что ты выследил меня вовсе не потому, что хотел помочь. Я ведь... я ведь чуть не сорвалась.       — Ты это о чём? Ах, насчёт того раза, — скелет простодушно отмахнулся. — Забей, мне на сегодня хватило и других передряг, чем так мелочиться по пустякам. Да, я держу руку на пульсе, но всё равно доверяю тебе, понимаешь?       Чара удивлённо взглянула в его ровные, лишённые малейшей тени беспокойства глаза.       — Вот и я тоже, всё, как ни пытаюсь, не могу довериться до самого конца. Всегда что-то внутри тебя будто не даёт покоя, ждёт подвоха, чтобы ни произошло.       — И этим ты отлично вписываешься в картину здешних дружеских отношений, — кивнул Санс. — Поверь, недоверие тут как воздух, стоит чужаку немного погостить и он, хочешь — не хочешь, а становится похожим на нас. А когда за тобой по пятам где-то гоняется Альфис, то нужно иметь отменные нервы чтобы вот так «чуть не срываться» на каждого встречного.       — Чем больше я убегаю, чем больше прячусь, тем... такое чувство, будто в душе становится всё больше и больше злости. И, наверное, я... я просто боюсь того, что может быть дальше.       Санс задумчиво покачал головой.       — Что же... тогда просто не сдерживайся.       — Не сдерживаться?       — Если не знаешь, как взять себя в руки, лучше вовремя спускать пар, пока он не выбил тебе крышу. Вот, скажем, я, — сунув руку в туманистое «мелководье», скелет выудил оттуда приличных размеров гальку и положил её на ладонь. — Когда из-за какого-нибудь придурка у меня сваливается камень на душу, я никогда не жду, пока он превратится в булыжник. Лучше всего просто один раз треснуть на чувствах урода, чем три года кряду малевать себе перед сном картину вселенского мщения.       — Чтобы не слететь не с катушек, — Чара взглянула на острую грань камня, отливающую в сумерках мелким блеском. — Но ведь на чувствах тоже можно убить, Санс.       — Ещё бы, а вот если будут колотить только тебя, то добрее точно не станешь. Можешь ради душевного спокойствия обозвать это «ужасным невезением», но так уж вышло, что если ты первым затеял драку насмерть на ровном месте — будь готов на этом же ровном месте и умереть. Когда-то какой-то тип настойчиво лезет поживиться твоей жизнью, то о последствиях обычно думают уже после.       — Даже если этот «тип» — твой лучший друг? — недоверчиво приподняла брови девочка. — Альфис, например?       — Особенно, если Альфис, — кивнул Санс. — За её плечами смертельных схваток хоть отбавляй, и, как видишь, ещё ни в одной она не пролетела. Знаю, звучит не слишком обнадёживающе, но согласись — на душе всегда легче, когда сражаешься с друзьями, которые на голову сильнее тебя. Меньше совести — больше страха, а страх — штука действенная, душу распаляет не хуже злости.       — Может быть, только.... не пойми неправильно, но если страх — это наш единственный план, то в нём легкомысленно не хватает пунктов.       — Легкомысленно — это забивать себе голову планом на худой случай. К некоторым встречам лучше не готовиться заранее, если не хочешь сам себя обезоружить, — скелет развернулся и с размахом швырнул гальку обратно в туман. — Иногда в легкомыслии нет ничего пло...       Жуткий рёв, отозвавшийся сухому щелчку камня о землю, разорвал белеющее марево. Точно вырвавшись из-под снежного покрывала, с трескучим шипением над пустошью нависла чудовищная змеистая тень. Широко раздёрнув массивные челюсти, существо с хрипом втянуло в себя глубокий глоток воздуха, точно огромными мехами раздувая зеленоватые огоньки пламени, пляшущие под толщей тёмной шипастой брони.       Несколько бесконечно долгих секунд Молдбигг таращился куда-то во мрак, прежде чем медленно, почти лениво повернуть свою безглазую морду к застывшим в двух шагах от него путникам. Потянувшись вперёд, он уставился на них, всё так же молча гоняя воздух между зубов. Мерцающие гниловатым блеском шипы то с ощетинивались над броней, то складывались гладкой чешуей вдоль тела, вплетаясь в смрадное дыхание чудовища тихим нервозным стрекотом, не сулящим ничего хорошего.       А затем медленно, не отводя головы ни на дюйм, чудовище медленно подалось назад, тихо шелестя бронёй по песку — будто отчего-то остерегаясь подвернувшихся его взгляду пришельцев.       — Как только он замрёт, — едва ворочая челюстью, прошептал скелет, — так сразу увёртывайся в сторону. Зевнёшь — оттяпает голову в самом деле.       Девочка только слегка кивнула в ответ — она не вслушивалась, хоть и не пропустила ни одного слова, взгляд был намертво прикован к леденеющей завесе, куда молча отступал Молдбигг. Прижимаясь всё ближе и ближе к земле, он медленно утопал в белых складках тумана, пока его расплывчатое серое пятно окончательно не слилось с сумерками.       Санс коротко вздохнул. Сейчас.       Они отпрянули друг от друга одновременно.       Чара не успела коснуться ногами земли, когда челюсти чудовища, стремительным броском вырвавшиеся на неё из морока, схлопнулись почти перед самым лицом. Быстрее камня, пущенного из пращи, Молдбигг пронёсся мимо, взметнув над землёй клубистый шлейф пыли, и нырнул обратно в туман. Зеленоватые огни, бьющиеся под его бронёй, тусклой гирляндой вспышек заметались в белёсой дымке, описав короткую дугу. Чудовище развернулось для нового броска.       Девочка на секунду переглянулась с Сансом — он замер почти в десяти шагах от неё, во все глаза пытаясь уследить за петляющей в глубине тумана гирляндой огней. Шелестя бронёй по песку, Молдбигг с нетерпеливым шипением скользил между своими своими жертвами, будто в обмен на голову одной боясь упустить из зубов вторую. Сияющая лента пламени вычерчивала кольцо за кольцом, подступаясь то ближе к Чаре, то к Сансу, мешкая — пять, семь... десять ударов колотящихся от страха сердец его добычи — целую грёбаную вечность!       На одиннадцатом ударе скелет сдался первым. Вскинув обе руки вверх, он материализовал над головой силуэт бластера, готовясь выстрелить в любую секунду. Молдбигг словно этого и ждал. Резко припав к земле, он одновременно рванулся вперёд, бросаясь в сторону врага. Санс чудом успел отпрянуть в сторону, но вмиг потерял концентрацию, позволив магии тут же рассеяться в воздухе. Его левую перчатку охватило синее пламя, но атаковать гвардеец не успел — третий бросок сшиб его с ног прежде, чем он успел занести руку для удара.       Рухнув на землю, скелет откатился в сторону, увернувшись от лязгнувших над головой зубов. Этой маленькой форы хватило ровно на то, чтобы в суматохе поймать взглядом противника и машинально выставить руку между собой и тянущейся к лицу разинутой пасти.       Чара едва не вскрикнула, когда зубы Молдбигга сомкнулись на предплечье скелета. Санс дёрнулся, что было сил рванувшись всем телом назад, но тщетно — челюсти намертво сдавили его кости. Захрипев от боли, гвардеец размахнулся пылающим кулаком и наотмашь врезал по клокочущей над ним глотке чудовища, но оно лишь ответило растравленным шипением, ни на миллиметр не ослабив смертельную хватку.       — Ч-чтоб тебя, ублюдок! — бессильно выдохнул скелет и холод продрал кожу девочки, когда в скрипящих тисках зубов раздался жуткий треск.       Звук — сухой и короткий, точно ружейный выстрел, вонзился в сердце, разорвавшись электрической волной по всему телу, в каждой частичке души, в каждой капли крови отозвавшись в унисон леденящим чувством осознания. Ничего больше — ни сомнений, ни злости, только он, раз за разом бьющий в миллионы клеток оглушительный голос осознания.       Ещё немного и ему отрежет руку — так чего же ты ждёшь?       Ещё немного и ему разорвут зубами горло — ради чего ты медлишь?       Ещё немного и его голова падёт с плеч...       — Почему ты позволишь этому случиться?       Земля словно исчезла из под — мир помутнел и сузился до крошечной сути. До раздирающего барабанные перепонки шипения и треска костей. До бездушной, обезумевшей от остервенения твари, мечущейся перед потемневшим взглядом, всеми зубами вцепившись в Санса. Твари, готовой вот-вот разорвать его живьём на куски.       Он надеялся, что кто-то поможет...

— Но, неужели, никто не придёт?

      Чара опомнилась лишь когда чёрные маслянистые глаза резко уставили на неё свой холодный, ничего не выражающей взгляд — всего за четыре шага до того, как лезвие кинжала успело вонзиться в броню чудовища. Ползучее шипение, пробежав по песку, холодом коснулось её лица, и застывшее на секунду в бездонном взоре существа исступление вновь медленно втянулось в свирепеющую, безумную заверть.       Не отводя глаз, она всматривалась в этот туманистый, играющий красками водоворот, казалось, высасывающей из души всё, кроме ужаса. Праведного и падшего, распалённого не случайной искрой, не мимолётной вспышкой гнева, а пламенеющей, колотящей до дрожи ярости.       — Ну давай же, — прошептала девочка, до белеющих костяшек сжимая в руке рукоять ножа. Она не слышала ни собственных шагов, ни надтреснутого боя собственного сердца — только дребезжащий шелест брони по песку и отрывистое, подступающее к её горлу дыхание существа. — Т-только посмей...       Только посмей.

Ещё чуть поближе.

Позволь же мне.

      Но Молдбигг, точно учуяв напряжение, пронзившее воздух, вдруг остановился, повернул голову и, смерил взглядом ещё не пришедшего в себя на земле Санса, резко развернулся к нему, ощетинившись всем телом. Зелёноватое дыхание смерти раздуло огонь, пробежавший по чёрным шипам.       И, пронёсшись через мрак, вдохнуло красное пламя в сверкающее остриё стали.       Чара не почувствовала ни броска, ни столкновения, ни самого удара — только отвратительный, чавкающий звук, с которым лезвие вонзилось между горящих колец чудовища. Что-то густое, омерзительно тёплое дотронулось до её пальцев, скользнуло чёрными побегами по рукам, обвившись вокруг дрожащих запястий.       Ужаленный болью, Молдбигг бы непременно снёс своей обидчице голову, если бы Ви вовремя не успела отдёрнуть девочку назад. Кинжал вылетел из рук, уткнувшись в песок, и чудовище тут же отшвырнуло его хвостом в сторону. Пропитанные яростью глаза вновь уставились на Чару, но она не видела их, не видела ощерившуюся зубами пасть, готовую перемолоть её до последней косточки, даже не чувствовала руки спутницы, до боли сжимающие плечи — только чёрный, лоснящийся в сумеречном свете ручеёк, судорожно вьющийся на пробитой шкуре чудовища, точно полураздавленный червь...       Она чувствовала, как он бился на её ладони, она слышала его стонущее шипение — всё пронзительнее, всё злее. Всё ближе и ближе.       Девочка медленно запрокинула голову... но не успела увидеть ничего, кроме яркого луча, резко вспыхнувшего перед глазами. Белый столп пламени смёл Молдбигга во мглу, оставив лишь эхо озлобленного воя, с которым тварь стремглав сгинула в тумане.       Словно дикий зверь, сверкая горящими глазами в ночи, грозная тень Санса прометнулась сквозь облако пыли, бросившись было следом за врагом, но через десяток-другой шагов остановилась, и раздосадованным вздохом оглядев пустующий горизонт, медленно повернула обратно.       — Больно шустрый сучёныш, — выругался сквозь зубы гвардеец и, переглянувшись с девочкой, махнул ей рукой. — Эй, ты там как — цела?       Чара неопределённо тряхнула головой. Цела. На ней не было ни царапинки, не считая той крови, что пристала к ещё не унявшимся от дрожи рукам. Липкая и чёрная, она так обманчиво напоминала обыкновенный дёготь, но вот запах... запах было невозможно спутать ни с чем — стоило лишь прикрыть глаза, как щекочущие металлические нотки смерти заставляли тошноту подкатываться к горлу...       — Всё нормально, — солгала она. Слова выскользнули сами собой, словно губы девочки лишь беззвучно шевельнулись, позволив чужому голосу произнести это за неё. Немного помедлив, «голос» прочистил горло и негромко добавил: — Как твоя рука?       — О, уже поднывает насчёт того, что я не приберёг лечебной еды, — Санс с гордостью показал испещрённые трещинами отметины, оставленные зубами Молдбигга на кости. — Но пока я неплохо утешаюсь тем, как здорово ты пустила кишки тому паршивцу, — он чуть усмехнулся, протянув девочке оброненный кинжал. — Скажешь, что я чуток заливаю, но ведь любую историю не грех приукрасить, а?       Она промолчала. Злость, тревога, сожаление, — всё ярилось где-то глубоко в душе, вихрясь в пёстром хаосе, словно несущиеся перед глазами огни карусели. Белые, как завитки тумана, мягко плывущего по песку; зелёные, как сумеречный блеск на броне, настороженно ползущий по чёрным шипам; красные, как озаряющее кинжал пламя, бьющее раскалённым ключом из самого сердца; серые, как.... как ничто — смятение, помешательство, миг забвения, холодный порыв ветра между невозможным и неизбежным... чёрные, как кровь, трескающаяся и осыпающаяся с потухшего острия тонкой струйкой пепла.       И вновь по кругу, всполох за всполохом — мимо, мимо и мимо... белые, зелёные, красные, серые, чёрные..       Золотые. Золото вышивало змеистый узор, вьющийся по тёмной глади ножен, золотом искрились солнечные брызги, расцветающие тьмой перед глазами, золото тускнело на обессилевших лепестках, прибитых безжалостным жаром, золотом горел тот крошечный, дорогой сердцу кусочек металла, вновь очутившийся в руке девочки — но не привычно тёплый, нет, а болезненно, обжигающе горячий, будто пытающийся ранить её своим прикосновением.       Чара сомкнула пальцы в кулак, крепко обхватив медальон — на мгновение её охватил страх, что этот немой, но трепещущий тревогой жар сумеет дотронуться ещё до кого-то, кроме неё.       — Клянусь, я не хотела этого, — шепнула девочка, чуть слышно — тише шелеста праха, слетающего с её побелевших рук. — Но разве у меня был выбор?       Золото лишь сильнее опалило её кожу, казалось, раскалившись горячее только выхваченного из пламени уголька, отчего сумерки в глазах девочки задрожали от слёз. Она замахнулась, едва машинально не отшвырнув медальон в туман, как вдруг по металлу пробежало студёное дуновение и, точно ветер, приглушивший беззащитное пламя свечи, умертвило тепло, в одночасье превратив украшение в морозный кусочек льда. В замешательстве Чара раскрыла ладонь и только сейчас увидела, как искрящаяся поверхность кулона подёрнулась тонкой мутноватой плёночкой.       В тишине последовал короткий ответ.       — Похоже, наши мнения совпали.

***

      Сумерки наплывали — мрак разлился на сияющем обсидиане, жадно вбирая пастью тусклый свет звёзд, отчего огоньки трепетали и гасли в его сдавливающем и холодном дыхании. Оно медленно сползало с небосвода, въедаясь в тепло, ещё оставшееся над землёй, и наполняя воздух удушливой влагой. От неё тяжелел туман, всё крепче прибиваемый к земле, напоминая уже не невесомый флёр, а серые свинцовые воды, заполнившие самое дно души, куда, капля за каплей стекались её собственные мысли, успевшие прежде хорошенько покопошиться в голове.       Бесчисленной муравьиной вереницей, вползая по позвонкам, их тоненькие голосочки один за другим разражались дребезгом в тёмных застенках разума, пока другие, оторвавшись своими ослабевшими лапками от сознания девочки, молча падали вниз, летя и тая в близящемся забвении, пока не отзывались напоследок тихим всплеском в душе. Осадок полнился, а перед глазами всё кружились разрозненные обрывки чувств и воспоминаний — уже не исчезнувшее буйство красок, не усмирившийся шторм огней, уже прожжённые первым тлением, но всё ещё слишком живые, чтобы не замечать их. Ещё живые в налёте, оставшемся на лезвии ножа, живые в сухости, въевшуюся в руки, живые в звуке, в этом странном, коротком чавкающем звуке, сжимающего всё нутро от тошноты.       «...мой нож вскрывал их повсюду, вскрывал также просто, как жестяные банки! Даже звук...»       Да, даже звук похожий. Чара до крови прикусила губу, в который раз почувствовав жгучий вкус желчи на языке. Липкий холодок сочился сквозь её пальцы вязкой, отвратительной слизью.       «Хотите сказать, это решение было спонтанным? Что надоумило вас принять его так быстро?»       Она обернулась, но не ко мраку, а к той полутемной комнате, дрожащей в напряжённой тишине перед её глазами. Но там никого не было, никого, кроме неё самой. Никого, к кому бы ещё были устремлены эти пристальные взгляды.       «Что надоумило вас принять его так быстро?..»       Чара повернула голову к Сансу, глядя сквозь каменную стену тюрьмы, как он бодро шагает впереди неё, точно ничего не случилось. Она вспомнила яркий луч, сразивший чудовище, вспоминала шипение пламени на броне, пронзительный визг, прогорклый, отвратительный запах... Он поступил лишь так, как считал нужным и привычным в своей жизни — бить, если подворачивался типичный случай, и бить до смерти, подворачивался типичный чуть меньше. Она бы не услышала от него ни слова упрёка, ведь угроза миновала, враг отбит, так о чём ещё стоило волноваться? О том, что ему едва не довелось спалить этого врага заживо, а ей — прирезать? Быть может, не будь того злополучного «едва», и для скелета всё обернулось бы несколько иначе, но Санса это не беспокоило. Не потому, что он был чересчур простодушен и наивен, а потому что давно-давно пресытился такой жизнью.       Чара не могла винить гвардейца. В конце концов, каким бы странным ей не казался Санс для собственного мира, он всё ещё был и оставался его частью, плотью от плоти — чадом горы, с рождения обласканным и воспитанным немеркнущими сумерками и ледяным ветром...       Казалось, дорога тянулась целую вечность, всё продолжаясь в даль, увлекая за собой в туманное безбрежье пустоши. Но рано или поздно иллюзия сумерек отступалась перед реальностью, на сей раз обнажив за обманным простором чёрный хребет гряды, коими были искрещены все земли Вотерфолла. Звёздный блеск вдруг заиграл чуть ярче, выхватив отчётливые очертания скал, точно любезно подсказывая безопасный путь. Ему наперекор завывал ветер, то носящийся над изломанными тенями вершин, то срываясь вниз по склонам, ныряя к земле, вихря и взбивая клубящуюся взвесь у подножья, роняя на растревоженные волны откуда-то сорванные им листья.       Рыжие, бурые, ярко-багряные... они неслись, вальсировали над пустыней,, наверное, занесённые судьбой из приоткрытого в другой мир окна, где время умчалось далеко вперёд, уже смотря в лицо увядающей осенней поре. Чара протянула руку навстречу ветру и, поймав один из них, аккуратно расправила листок на ладони. В неровном полумраке он напоминал нанизанную на иглу бабочку — однотонной рыжей окраски с симметричной тёмной каймой по зубцам и чёрными пятнышками, похожими на крошечные подпалины. Девочка поймала второй — на сей раз тёмно-красный, почти багровый с густыми угольными прожилками, тонкой паутиной расползшейся по листу, точно огненной отметиной, навеки оставленной безжалостным палящим жаром на его крыльях.       «И ты носишь в своём сердце печать пламени, — смутно пронёсся чей-то голос сквозь вздорящие мысли. — Считаешь иначе или же нет, примешь или попытаешься отвергнуть, но оно здесь, оно всегда будет рядом, приглядывая за тобой. Это оно когда-то схватило, сорвало тебя с родной веточки, унеся так далеко от дома...».       Девочка подняла голову — вдоль чёрного края гряда, откуда ветер приносил пылающие листья, тянулась яркая лазурная тесьма света. Журчистое, переливчатое как сверкание рассыпанных над головой звёзд, свечение манило взгляд к себе, завлекая и околдовывая. Не спуская глаз, Чара потянулась к нему, ступив вверх по скале, но свет, настороженный её вниманием, лишь сполз за чёрную тень камней, отчего его очертания стали тусклее, тоньше. Она торопливо поднялась на шаг, затем ещё на один, нетерпеливо рванулась через несколько шатких уступов и не заметила вовремя брешь, раскрывшуюся перед её взглядом.       «Ты изо сил пытаешься не слушать его, но однажды все прочие голос канут в затишье».       Каменный занавес раздёрнулся и пальцы Чары едва не разжались от ужаса, когда средь залитого синевой горизонта, оторвавшись от умытой в испарине земле, над сумеречной пустошью выпрямилась чудовищная фигура. Точно паук, опершись на свои крючковатые, дряблые чёрные лапы, оно вытянуло к небосводу свою длинную костистую шею, и, чуть скренив угловатую голову, вглядывалось в лицо девочки своими мелкими, отливающими безумием глазницами.       «Если не пожелаешь свыкнуться с ним сейчас, оно уничтожит тебя, когда пробьёт роковой час!»       Свыкнуться. Прислушаться. Закалиться. Позволить себе хоть на немного стать единым целом с той жуткой силой, что желает нести твоими руками лишь трепет, ужас, смерть... Но разве не в этом пробуждается решимость? В стремлении жить и выживать, в стремлении отнять жизнь врага, ибо отнятая жизнь утоляет жажду собственной? Ведь вовсе не важна, пламя не побрезгует ничем, даже самой извращённой, отпетой в своей отвратительности, обезображенной и чёрной от скверны, точно кровь на её руках...       — Твою мать, какого чёрта ты делаешь?!       Поражённый возглас Санс сухим выстрелом вышиб из головы все до единой мысли. Но стоило Чаре только обернуться к скелету, как успевшая застыть в её глазах оторопь в одночасье сменилась страхом — впрочем, лишь бледной тенью того потрясённого выражения, что перекосило лицо гвардейца. Трясущееся пламя его зрачком будто намертво вцепилось взглядом в руку девочки, обхватив ладонь, ещё сжимающую пойманные листья.       Чара судорожно перевела дух.       — Санс, ч-что-то случилось?       — «Ч-что-то случилось»? Что-то случилось?! — скелет едва не поперхнулся от ярости. — Сейчас же предъяви мне того ублюдка, что надоумил тебя засувенирить эту дрянь и, клянусь Её Величеством, я сию секунду выпущу ему кишки!       — Боже, да в чём дело?! — Чара испуганно взглянула на листья. — Да ты просто взгляни, они же... они ведь самые обыкновенные...       — Обыкновенно ты скоро останешься без кусочка плоти на руках! — выпалил гвардеец, сверкая взглядом в ужасе и гневе. — Считай, что ты только что поджарила их живьём! З-засвятая богиня... — он стоном вцепился руками в голову. — А я даже не знаю ни одного грёбаного заклятия исцеления! Если здесь вообще поможет хоть одно исцеляющее заклятие на свете!       — Ну хватит, это просто парочка безобидных листьев!.. — девочка запнулась, одновременно вздрогнув оттого, как сорвано прозвучал её собственный голос. — Ты бы... ты сказал раньше, если бы они были опасны! Разве не так?!       — Я и представить себе не мог, — почти прорычал Санс, — что придётся кому-то объяснять такие очевидные вещи! — в два шага отмерив разделявшее их расстояние, он, едва не столкнувшись головой с Чарой, прицелился в упор всем своим негодованием и выцедил сквозь зубы: — Да это всё равно что... всё равно что разжёвывать какому-нибудь щусёнку, чем опасна термоакустическая неустойчивость горения!       Девочка недоумённо вскинула брови, в первую секунду подумав, что ей, очевидно, самым странным образом послышалось. Но затем, присмотревшись получше к колеблющимся зрачкам скелета, она вдруг поняла, как поразительно были схожи эти трескучие огоньки в совершенно чуждых друг другу настроениях — отчаянию и восторгу. И если бы не чуть заметные искорки, высекаемые из их пламени где-то глубоко схоронившимся в душе смехом, Санс мог бы без проблем не выдать себя столь преждевременно.       Наконец нащупав нащупав ногами твёрдую землю, выбитую нежданной волной откровений, Чара тихо перевела дух и, собрав всё разлившееся по телу облегчение в крепко сжатый кулак, она ударила гвардейца в бронированное плечо.       — Дурак.       — Что, уже и прихвастнуть нельзя? — самодовольно осклабился скелет, отскочив назад. — Похоже, ты не очень-то часто заглядываешь в умные книжки.       — Я и без книжек вижу, что этот спектакль был отстойным, — девочка раздражённо потёрла ушибленный костяшки. — Не говоря уже о том, как вовремя...       — Определённо вовремя! — одобряюще кивнул Санс. — Ещё бы чуть-чуть и твоя голова отвалилась прямиком мне под ноги, потому ни одна шея на свете не вытерпит такой тяжёлой физиономии, если битый час таскаться с ней на лице.       — То есть, вместо того, чтобы просто спросить, ты... решил устроить мне на ровном месте головомойку?       — Отрезвляющую головомойку, — приподняв руку, поправил скелет. — Это было «во-первых», а во вторых — весьма успешную головомойку.       — Боже, Санс... — Чара со вздохом хлопнула себя по лбу. — Ладно, к чёрту, проехали. Но проехали с условием, что теперь с тебя причитается за четыре раза, идёт?       — Как пожелаешь, — снисходительно пожал плечами Санс, но тут же одёрнул себя и добавил: — Только, чур, если нарываемся на Альфис, то я разом отыгрываюсь по всем долгам!       — Если я ни разу погиб... В смысле, если сумеем унести от неё ноги.       — Не вопрос, унесём даже те ноги, которые она успеет нам поотсечь, — философски рассудил гвардеец. — И, кстати, насчёт тех листьев, всё-таки лучше не прибирай их к рукам, а то, говорят, потом страшно зудеть будут. Оно и неудивительно — их ведь занесло сюда прямиком с Нортхола, вон с того живописного холмика вдалеке.       «Холмиком» оказался пригорок, опрометчиво принятый Чарой не иначе, чем за жуткого подземного бога. Но теперь студёный свет, изливающийся от самого основания «шеи» очертил перед глазами обыкновенную шахтёрскую вышку, зарывшуюся тонкими ногами в землю, сияющие склоны, точно плесенью опутанные кривыми тенями деревьев, высвеченных сотнями, пробивающимися сквозь обвисшие на ветвях сети тумана, призрачными лучами. Накрепко сцепившись между собой, лес расползался, всё ближе и ближе пригибаясь к земле, отчего напоминал издали уже не мохнатые паучьи лапы, а вырванное на свет чудовищных размеров корневище.       — Видок просто отменный, жаль, на пушечный выстрел к нему не подберёшься, — с сожалением отозвался Санс. — Нортхол разносит в клочья все защитные чары, самые мощные держатся от силы пару-тройку дней, прежде чем он превратит их в сплошное решето. В голове не укладывается, что когда-то там горбатились рудокопы, голыми руками поди выгребали из-под земли эти блескучие камушки. А главное-то: пёс его знает — на черта? Видимо, Её Величество тоже так подумала, как только прознала, вот с тех пор там всё и заглохло. И поделом, лучше уж вкалывать по двенадцать часов и остаться живым-здоровым, чем пахать по четыре и развалиться на запчасти лет через пять. Время, конечно, деньги, но деньгами от смерти не откупишься — деньги слишком неходовые. Кстати, о времени, — скелета чуть склонил голову к плечу, вслушиваясь в полумрак. Впрочем, в повисшей паузе было совсем нетрудно различить надвигающийся откуда-то неподалёку хруст пыли и камней, принадлежавший явно ни одному, ни двум, а как минимум солидной толпе монстров.       — Замечательно, — раздражённо фыркнул гвардеец. — Раз дневная смена только-только закончилась, значит, сейчас едва успело перевалить за десять! Признаться честно, я был о времени лучшего мнения.       Между тем, шум всё приближался. Невнятный, стоптанный, скребущий по дороге, точно измотанный оползень, он, к облегчению девочки, не имел ничего общего с зубодробительным шествием гвардейцев, что хоть ползком, хоть галопом, хоть вприпрыжку, но всегда ухитряющихся с хореографической точностью втиснуться в один такт.       Перебравшись через источенный ветрами гребень гряды, Санс пригнулся, и уже крадучись подобрался к самому обрыву. Высунувшись над краем, он придирчиво окинул взглядом дорогу и, не оборачиваясь, жестом поманил Чару к себе.       Первое, что бросалось в глаза над откосом, — тенистая равнина, расплывшаяся под мреющем заревом огня, заливающего каменный небосвод. Сдавленная в полукольце она скал, замкнутого ближе всего железным забором, она примыкала к широкой пепельно-серой тропе, проходящей аккурат вдоль скалистой гряды. По ней, вышаркивая хруст песка и камней из-под ног, маршировала нестройная колонна ярко-оранжевых касок, под чьим широкими козырьками, на однотипно смуглых лицах поблёскивали едва приметные уголки глаз. Взгромоздив себе на спину, волоча на плечах, под мышкой и даже в зубах рудокопы тащили заступы, кирки, лопаты, отбойные молотки, сплошь замызганные пылью — точно такой же, какая тонким слоем лежала на их шлемах.       Вместе с процессией, держась по обе стороны от толпы, шагали несколько гвардейцев, держась, впрочем, куда бодрее и чище устало загребающих дорожную гальку монстров.       — Ну надо же, — с колючей усмешкой вырвалось у Чары. — А я всё никак не привыкну, что не все стражники ещё помешались на моих поисках. Вот и не знаю теперь — радоваться мне или расплакаться от обиды?       — Могу сказать только одно, — задумчиво протянул скелет. — Если бы эти ребята не были настолько железными, то определённо выбрали бы сегодня второе.       Санс был прав — одного пристального взгляда было достаточно, чтобы разглядеть в осевшую на лицах рудокопов усталость въедалось что-то ещё, что-то назойливое и тревожащее, занимающее мысли куда крепче, чем житейские планы на долгожданный досуг. В гробовом молчании монстры шагали точно под единым стягом, никто не перебрасывался даже самым коротеньким словечком, только изредка неровный блеск угольков под козырьками начинал шевелиться, сновать по сторонам, всё чаще и чаще обращаясь через плечо, куда-то к самому концу шествия.       В хвосте колонны, заметно отставая от остальных, брели ещё несколько шахтёров, гружённых носилками, поверх которых лежали их раненые товарищи. Кто-то с вывернутыми и переломанными руками и ногами, кто-то с расшибленный головой, кто-то с развороченной челюстью, стонущие, скулящие или тихо всхлипывающие себе под нос — к каждому из них боль подступалась по-своему и только страх, мелкой дрожью пробирающий несчастных до костей, спутывал их души одним и ведомым лишь им кошмаром.       Печальное шествие замыкали два стражника, судя по всему, командир и подчинённый. Младший по званию, целый и невредимый, бережно поддерживал хромающего офицера, опирающегося на переломленное древко, очевидно, некогда бывшее алебардой. Задрав голову, старший глядел куда-то вверх и можно было бы думать, что он старательно разглядывает алеющий небосвод, если бы его глаза не были замотаны широкой повязкой, изрядно потемневшей от жирных кровавых пятен.       — Знаешь, а всё-таки ты мерзавец, Кроули!.. — прохрипел он, ощупывая когтистой рукой плечо подчинённого. — Ещё бы пару секунд, только пару секунд и я бы выплеснул этому ублюдку кишки на землю!       — К-капрал Лаудер, побоитесь королевы! — запальчиво воскликнул его поводырь. — Клянусь, ещё бы пару секунд и он бы разорвал вас на части, как того бедолагу!       — Удавись ты своими клятвами, мозгляк! — взъярился Лаудер, ударив по камням своим жалким обломком оружия. — Сегодня я уже клялся его жене, что бояться больше нечего, так скажи на милость, как мне сейчас выкручиваться перед ней?       — Боюсь, что никак, сэр, — виновато пробормотал Кроули. — Потому что сейчас вас нужно поскорее переправить до госпиталя. Только не возражайте, вы же понимаете как нам всем повезло, что чудовище не успело лишить вас зрения или...       — Повезло? Хвалёное это везение, если меня спалит от стыда, когда я в следующий раз наткнусь на свою физиономию в зеркале! — капрал зарычал и выплюнул промеж зубов горячую струю пара, заставив идущего под боком Кроули испуганно втянуть шею в броню. — Зато я прекрасно, кого точно стыд не замучает, так это Альфис, нашего коммандера, чтоб ей провалиться! Тоже ведь поклялась, заверила на честном слове, что сегодня же возьмёт лучших из лучших, выследит это исчадие ада и похоронит его своими собственными руками...       — Сэр, уверен, коммандер пренепременно сдержала бы своё слово, — осторожно осадил его Кроули, тут же удостоившись нескольких малоприятных взглядов от рудокопов. — Но никто не мог подумать, что именно сегодня в королевстве объявится ещё один человек, который...       —...очередной молокосос, в жизни не державший в руках ничего страшнее вилки! — Лаудер наверняка и сам смерил бы сейчас подчинённого уничижающим взглядом, если бы только мог. — Я по горло сыт этими песнями, каждый раз у всех начинает срывать крышу, будто наступает конец света! Что же, как конец света, так сразу не до нас, а как всё в порядке, то просто нет дела. Признайся себе, Кроули, нас просто чистосердечно разменяли на этого засранца, развели за бесценок бесценок и глазом не моргнули.       По нестройным рядам шахтёров пробежал неразборчивый, но одобрительно шуршащий ропоток. Сопровождающие колонну стражники всполошенно завертели головами, видимо, не шутку испугавшись, что от негромкого гула в одночасье вспыхнет целый мятеж. Только Лаудер и Кроули, понуро свесив головы, даже не повели ухом. Проковыляв мимо Чары и Санса, молча следящих с прикрытого сумерками обрыва, стражники постепенно спустились вниз по тропе, и спустя несколько минут печальной процессии и след простыл.       — Боже, — прошептала девочка. — Надеюсь, это не из-за того монстра, которого мы потревожили.       — Нет, уж кто-кто, а Молдбигги ему не ровня, — Санс переглянулся с ней. — Знаешь, я с местными слушками всегда накоротке, так вот они говорят, что та зверюга вовсе не безмозглая, оттого и настолько убийственная. Говорят, она даже голосам подражать умеет да так ловко, будто... будто сама когда-то жила среди нас, понимаешь?       — Но если он один из монстров, то зачем ему скрываться от остальных? А если он хотел спрятаться, то... то в чём тогда смысл нападать на шахтёров?       — Хороший вопрос, жаль, некому было сойтись с ним поближе, чтобы разузнать. Мы бы могли попытать счастья, но мне пока и Альфис за глаза хватит. По крайней мере, я всегда знаю, что тот монстр хоронится где-то в своих шахтах, а вот насчёт неё... — скелет обернулся к оставшейся позади туманной пустоши. — Кто знает, может, она прямо сейчас целится мне в затылок.       Дальнейший маршрут Санс благоразумно прочертил через окружённую скалами равнину, прикрытую спасительными сумерками. Однако прежде было необходимо перебраться через ярко освещённую дорогу, просматриваемую настолько отлично, что любой возникший на горизонте одинокий стражник или целый патруль могли запросто заприметить странных путников, пытающихся проломиться за ограждение. И пока Санс торопливо ощупывал прочную металлическую сетку забора, нервно выискивая брешь, Чара то и дело оглядывалась по сторонам, мысленно заклиная себя не заслышать в тишине первые дребезжащие отголоски железных шагов.       Найденный скелетом лаз оказался совсем небольшим, во всяком случае, его едва хватило, чтобы сам гвардеец сумел протиснуться под забором, не рискуя угодить в западню. Девочка пролезла следом за ним, не без радости оставляя за спиной залитую светом тропу.       Сразу за оградой показался небольшой земляной вал, вернее, отвал, служащий, по всей видимости, тыльным бруствером для траншеи, чёрной полосой протянувшейся вдоль забора. Во полумраке, куда ещё добиралось холодное свечение фонарей, среди изрытой воронками и перетянутой колючей проволокой равнины чернели ещё две полосы, соединённые между собой узкими переходами. Серая кромка бруствера, виднеющаяся над дальней траншеей, казалась тонкой отмелистой полоской перед расхлынувшейся бездной мрака, застывшими волнами вздымающейся до залитых огнём звёзд.       — По-моему, этот пейзаж ещё чудеснее, а? — осклабился Санс, разглядывая чёрные ленты траншей. — Всё будто бы взаправду, — с каким-то странным энтузиазмом он в лицо девочки. — Всё как у вас.       Когда они спустились в первую яму, Чаре на мгновение показалось, что она с головой провалилась в огромную чернильницу, погрузившись в вязкую и удушливую, точно болотистый дух, смоль. Лишь в подрагивающей тени света, пробивающейся со стороны дороги, можно было разглядеть длинные, скособоченные ряды гнилых досок, обивающих земляные стены, различить мутные блики, тонущие в чавкающей под ногами слякоти, и увидеть серебряные брызги росы, облепившие терновые лозы проволоки, спутавшиеся чёрной паутиной над их головой.       Но чем дальше они плутали, забираясь во тьму, чем охотнее глаза мирились с ней, тем сильнее проступали во мраке смешанные с ним кровавые краски, обронённые с огненного неба, чьи отблески всё ярче и ярче озаряли мёртвый, изъеденный сыростью и затхлостью лабиринт. Расплывчатая тень Санса маячила впереди, ныряя из перехода в переход, с громким чавканьем загребая рыхлую землю под ногами. Петляя друг за другом, они вскоре выбрались к третьей траншее. Скелет первым вскарабкался наверх, девочка не без облегчения поспешила следом за ним.       Последняя линия проволоки показалась над землёй, когда Чара вскрикнула, едва не слетев обратно на дно окопа. Нет, ей не показалось, что-то тёмное и мешковатое скорчилось посреди острых катушек, намертво запутавшись в западне. Санс вздрогнул, резко обернувшись к ней. Горящий взгляд скелета растерянно метнулся вдоль сумерек, прежде чем задержаться на испуганном лице девочки. А когда его глаза остановились на ограждении, то вместо ужаса, из груди вырвался лишь облегчённый вздох.       — Чуть не напугала, — шикнул он, скрипнув зубами. — Ты что, чучел никогда не видела?       — Т-таких никогда...       Скелет довольно ухмыльнулся.       — А тебя легко удивить, — оскалившись, съязвил он. — Не то чтобы я был против... В общем, не дрейфь, там ещё таких впереди хоть отбавляй — привыкнешь.       Насчёт последнего у Чары не было ни капли уверенности, ровно как и в том, что на сей раз Санс нисколько не преувеличивает. Стоило только бросить один взгляд вперёд, как последние сомнения сжимались вместе с сердцем.       Вся равнина, насколько хватало света, вплоть до самых тенистых подступов была усеяна бесформенными фигурами. Зарывшись в холодную землю, раскинувшись среди пестрящих багрянцем и ржавчиной красок, сливающихся в чёрные воронки, точно в огромные бездонные водостоки, откуда высовывались чьи-то головы, скрюченные руки и ноги.       Чару передёрнуло — конечно, это то была всего лишь декорация, искусно сшитая ширма, имеющая с реальностью не больше общего, чем палка, превращённая силой воображения в смертоносное оружие, но это утешало лишь до тех пор, пока воображение находилось в твоих руках. Стоило позволить себе поддаться, дать ему волю и на тёмных лицах чучел зажигались глаза, звук переставал отдаваться мёртвым эхом в их пустых головах, безжизненные пальцы начинали шевелиться и каждое вздрагивание света, каждое колыхание пламени, каждая тень, на миг заслоняющая их от пристального взгляда, только вдыхали всё больше живости в соломенное тело...       Его хруст продрался в сумраке треском сухих костей. Девочка отпрянула в сторону, отдёрнув подошву от плеча чучела. Чёрная каска сползла с серого лба «мертвеца», откатившись к её ногам. Шероховатый блик, больше напоминающий пятно света на обнажённом черепе, нежели блеск стали, замер рыжеватой кляксой на железном темени.       Девочка осторожно приподняла взгляд на чучело, но оно по-прежнему безвольно прижималось головой к песку, не выказывая ни единого намёка на порицание на своём бледном, избавленном от малейших черт лице.       — Ну, как успехи? — судя по тону, место не внушало Сансу ни капли неудобства. — Если пытаешься завести с ним дружескую беседу, то спешу огорчить — эти парни для битья, а не для общения. А если на чистоту, то они тут в роли трупов — для подсчёта убийств, чтобы на учениях самому сутками на земле не мерзнуть, — скелет взглянул на чучело и с едкой усмешкой добавил: — Судя по количеству, в тот раз бой у кого-то точно не задался.       Он с гордостью оглядел фантасмагорический пейзаж.       — Альфис как-то посчастливилось заиметь одну свалившуюся сверху книжонку, где было подробненько расписано про все ваши войны. Заиметь, правда, вышло непросто — те два торгаша-прохиндея из занюханной лавчонки у НТТ чуть не содрали с неё втридорога, пока она не пригрозила спалить их вместе со всем барахлом. Вообще-то поначалу мы планировали поначалу вытрясти всю правду из тех, кто видел заварушку с людьми наяву, но проку вышло никакого — с ними чуть только заикнёшься, сразу как на врага посмотрят. Пришлось разгребаться с тем, что досталось с Поверхности и вот тебе результат — ничуть не хуже вашего, — Санс подтолкнул её локтем в плечо. — Давай, признай, что мы постарались на славу!       — Выглядит очень... умопомрачительно, — Чара нервно откашлялась. — Наверное, этот парк ужасов очень популярен, да?       — Ну ты хватила, — цокнул языком скелет — Это же военно-испытательный полигон — плавильня тактических умов и стратегических талантов, кузница фронтальных атак и позиционной обороны, витрина...       — Стоп-стоп-стоп, — девочка непонимающе всплеснула руками. — Хочешь сказать, вы построили целый полигон, чтобы... чтобы всей королевской ратью грамотно гоняться за одним человеком?       — А ради чего мы, по-твоему, грамотно гоняемся за человеком? — вдруг помрачнел Санс. — Правильно, потому что Её Величество и весь наш честной народ жаждет справедливости, и справедливость эта заключается в крепком ударе вам под дых, а вам — значит, всему человечеству. Да в таком ударе, чтобы люди потом ещё сотню лет нормально продохнуть не могли.       Чара поморщилась — что-то холодное, непривычно скользкое шевельнулось в её душе в ответ на слова скелета. Но всмотревшись в глаза стражника с надеждой уловить в них хоть намёк на подвох, девочка вдруг поняла, что именно сейчас взгляд Санса был на редкость серьёзен.       — Если это очередная шутка, признаю, у тебя хорошо получается...       — Это вовсе не шутка, — нахмурился гвардеец. — Сама посуди, думаешь на черта здесь столько солдат вокруг — всё ради тебя? Или для порядку? Брось, королевству хватило бы с лихвой, урежь их ряды хоть втрое! Но Её Величеству зачем-то занадобилось именно столько, сколько есть сейчас. И как только подвернётся нужный момент, то вся эта армада соберётся по первому зову, встанет плечом к плечу и вслед за Альфис отправится наверх, задавать вам жару!       — О... так в-вот, значит, почему зачем вы рвётесь на свободу, — Чара невольно поджала побледневшие губы. Следующий вопрос сам вертелся на языке, но ей меньше всего на свете хотелось произносить его вслух. — Но... а как же ты? Когда подвернётся этот самый «нужный момент», т-ты тоже пойдёшь в бой вместе с остальными?       — Удивляюсь я порой с тебя, — Санс поперхнулся собственным смешком. — Само собой, я ведь всё-таки королевский гвардеец, клятвой верности повязанный до самого праха, — скелет коснулся пальцем эмблемы, выгравированной на его броне. — К тому же, у меня свои счёты к той поганой судьбе, из-за который мы все здесь оказались, и я намерен расплатиться по ним сполна. Как минимум, свалить в бою пару-тройку ваших солдат с раскроенными черепами или, если особенно повезёт, даже подпалить в отместку чью-нибудь лачугу. Не серчай, — он извиняюще развёл руками, — ничего личного, конечно, ты ведь понимаешь, что ровным счётом здесь не при чём.       — Боюсь, ещё как «при чём», Санс, — щёки Чары вспыхнули гневным багряным румянцем. — М-может ты и не знаешь, но м-мой дом, моя семья всего в нескольких милях от подножья и если ты решился сжигать чьи-то лачуги, тогда придётся начать с моей!       Санс изумлённо приоткрыл рот, воззрившись на девочку с такой оторопью, словно она только окатила его ледяной водой с ног до головы.       — Ч-чего же ты раньше молчала?.. — сконфуженно пробормотал он, но, тут откашлявшись, уже с пущей уверенностью уверенностью предложил: — Но... эй, слушай, я могу взять этот вопрос на себя и когда дело заварится, то даю слово офицера: лично позабочусь о том, чтобы ни наши, ни ваши не посмели тронуть твои родные стены!       — А как же остальные? — Чара растравленно взглянула в глаза скелету. — О них ты тоже позаботишься?       — А остальные-то тебе на что сдались? — недоумевающе пожал плечами Санс. — Лично для меня в них исключительной ценности нет, так в чём проблема, если мы пустим их по ветру?       — В чём... П-подожди, я всё никак не пойму, — девочка с трудом протолкнула обратно в горло подкатившийся было жгучий комок. Сквозь хрупнувшую уверенность предательски просачивались горькие капли смятения и злобы. — Ты просто хочешь как следует разозлить меня или... или в самом деле всерьёз принимаешь всю эту чушь?       — Н-нет, не всерьёз, конечно, — пламя в зрачках скелета вдруг всколыхнулось и зловеще потухло. — Понарошку, ровно настолько, насколько в шутку тебя пытаются грохнуть здесь за каждым углом. Что же, извиняй, подруга, — ощерился Санс с каким-то скрипучим, совершенно чуждым для младшего скелета оттенком в голосе. — Но такие уж у судьбы превратности — каждой войне свои руины, потому что два раза одну кость собаке в зубы не швырнёшь. И мне почему-то кажется справедливым, что если поначалу кто-то решает вмешать в труху твой дом, то следом настаёт твой черёд платить ему той же монетой!       — Но ведь прошло уже столько лет! — запальчиво воскликнула Чара. — Какой теперь смысл зря...       —...ворошить прошлое? Да такой, — почти гаркнул скелет, — что некоторые раны кровоточат то тех пор, пока их не прижжёшь калёным железом! И каждый поданный Её Величества — от мала до велика, все, в-все знают это, как свои пять пальцев! А если ты думаешь, что пример одного хорошего человечка вдруг переразумит целый народ, то спешу ошарашить — уверен, среди вашего брата тоже нашлось немало доброхотов, что обливались по нам горючими слезами, пока остальные разносили королевство в пух в прах! Только какой с этого взялся прок, если в итоге мы всё равно оказались здесь? Избитые, бр-рошенные, запертые на милость судьбы в этой чёртовой дыре!       Трескучая волна напряжения пробилась по дрожащим рукам скелета, рассыпавшись из-под пальцев шипящими искрами по песку. Девочка машинально отдёрнулась от синего пламени и вновь подняла взгляд к лицу скелета — к крошечным, льдистым и одновременно раскалённым до бела точкам, как две одинокие звезды, всматривающиеся в неё средь непроглядной, безумно пустой черноты.       Пламя вокруг них тихо плескалось на песке, то приливая к теням, алым маревом разгоняя сумерки по чёрным воронкам, то откатываясь прочь, позволяя ночи вновь пролиться холодом на земле. И так, прибой за прибоем, какая-то часть внутри неё сжималась, покорно поддаваясь надвигающемуся страху, пока другая откликалась вызовом, требуя надавить в ответ, требуя сопротивляться, не отдавая последнего слова врагу. С трудом уловив несколько мгновений покоя, Чара перевела дух и, пытаясь не подначивать саму себя, уже без эмоций спросила:       — Что ты хочешь услышать от меня, Санс?       Скелет шикнул, «сморгнув» свой жуткий взгляд, и, отвернувшись в сторону, вполголоса процедил:       — Ни черта не хочу...       — Неправда, — ответила девочка. — В ч-чём ты хочешь меня разубедить? В том, что люди поступили с вами ужасно? Тогда я не стану спорить. Но если надеешься доказать, что ответить им после этого тем же будет правильно, то я ни за что не соглашусь. Или... может, ты с самого начала думал, что я буду на твоей стороне, вот и злишься теперь?       — Я вовсе не злюсь, — тяжело отвесил гвардеец. — До меня просто всё никак не дойдёт: почему ты можешь понять первое, но не в силах принять второе? Только потому, что ты одна из них, верно?       — Потому что в этом нет никакого смысла, разве не очевидно? — Чара со вздохом опустила глаза, взглянув на сбитый с головы чучела шлем, валяющийся у её ног. — Сначала мы, затем снова вы и так, око за око, пока не ослепнет весь мир. Я не поверю, что монстры мечтали о свободе только для того, чтобы погибнуть, едва оказавшись на ней. Может, подданным Её Величества и хочется отомстить всем людям, но разве им не хочется подумать о том, что будет потом, после мести? — она оттолкнула шлем носком и тот, скатившись вниз по земляному склону, звонко брякнулся о камни где-то на самом дне воронке. — По-моему, начинать новую жизнь вот так, со смертей и с разрушений — плохая идея, Санс.       — К-конечно, поучать других всегда проще, чем учиться самому, — безрадостно скривился в усмешке гвардеец. — Ровно до тех пор, пока сам не окажешься на их месте, — он снова взглянул в глаза Чары. — Понимаешь, к чему я клоню? Если бы речь шла не о нас и не о нашей свободе, а, скажем, о твоём брате, то эти принципы бы не потеряли в цене ни на грош? Не торопись, лучше вспомни-ка тот удар в лесу, когда кое-кто чуть не всадил мне нож прямиком в глотку. И вовсе не потому, что хотел пошутить.       — Я вспомню кое-что получше, — чуть дрогнувшим голосом ответила девочка, чувствуя, как приливает изнутри пламенеющая волна бури. — Например, что тогда мы сражались насмерть и ты, кажется, тоже совсем не в шутку палил по мне из всех пушек, пытаясь превратить в горстку пепла. И по-хорошему, д-да, по-хорошему ты должен был быть уже мёртв, Санс!       — Вот именно, «по-хорошему», — буркнул скелет. — Любой бы человек на твоём месте именно так и поступил. Н-но почему-то не ты. Я т-тогда сразу подумал, ч-что вряд ли это какой-то мудрёный план, уж больно не смахиваешь ты на искусного авантюриста. Тогда — зачем? Зачем ты пришла сюда? Не каждый в здравом уме решит по доброй воле свалиться под какую-то гору, надеясь отыскать кого-то, кто пропал здесь чёрт знает когда. Так что, наверное, ты явилась сюда не от хорошей жизни и даже ни разу не поинтересовалась о том, как выбраться отсюда. И я подумал... может, такая как ты, похоже, не испытывающая особой симпатии к людям, может, м-мы сможем найти общий язык и стать, ну, союзниками? Я бы похлопотал насчёт тебя у королевы, я бы переубедил даже Альфис, клянусь, но... — он с сожалением опустил плечи. — Что же, я ошибся. Похоже, ты не из тех, кто ищет отмщения для людей. Может, ты их и не любишь, но не настолько, чтобы стать с нами заодно. И вот это хуже всего.       — Хуже? — девочка пренебрежительно фыркнула. — Хочешь сказать, вы меня боитесь?       — Если ты не с нами, значит, можешь пойти против нас. И не говори, что у тебя нет повода, я сейчас не о какой-нибудь стычке с солдатами, я о том, что будет... — гвардеец слегка запнулся, с явной опаской покосившись на собеседницу. — Что будет, когда ты наконец узнаешь правду. Если всё... если всё сложится наихудшим образом и...       — Хватит! — Чара вздрогнула — холодное пламя пробежало по щеке, словно ей залепили пощечину. — Не надо, я не хочу об этом слышать, Санс.       — Что же, очень зря! — с готовностью отозвался скелет. — Тебе бы следовало задуматься об этом с тех самых пор, как ты только очутилась здесь. Посуди сама, в Подземелье побывало уже достаточно людей, и за все эти годы я не повстречался ни с одним живым примером, кроме тебя. Это ведь не игра, здесь оступаешься лишь раз и разжалобить судьбу на второй шанс уже не выйдет. Давай не оставим напоследок между нами непонимания, я честно признался, на что готов, когда рухнет Барьер, а теперь ты мне скажи, что станешь делать, если всё обернётся самым...       — Я сказала — хватит! — звенящий вскрик Чары пронёсся сквозь сумерки, эхом разбившись о чёрные скалы.       Мрак накатил очередной волной и зрачки скелета на мгновение озарились чуть ярче, охваченные пламенем ужаса. Всего лишь на миг, настолько короткий, что девочка даже не сумела разобрать наверняка — показалось ей или нет. Только невольно потянувшись ко лбу, будто желая смахнуть испарину, Санс лишь чуть-чуть выдал чувства, спрятанные за его костяной маской.       — Ну хватит, так хватит, — негромко проронил гвардеец. — Пожалуй, ты права... Будет ещё нам время собирать кости.

***

      Вспышка, горячий порыв ветра — молния взорвала скалу перед его лицом, осыпав ошмётками каменной плоти. Его пальцы дрогнули, разжались на мгновение и ползущая следом тьма сразу же схватила уличила момент, выбив равновесие из его тела. Санс отчаянно царапнул воздух, но было уже поздно — приступ сбросил его обратно к подножью. Он кубарем скатился вниз и растянулся на холодной земле, словно висельник, сорвавшийся с петли на эшафоте — шокированный, но уже знающий, что ему придётся пройти через это снова.       Мрак склонился над ним, с беззубой усмешкой давя лапой на грудь, и взирая свысока, как она, стоящая на самой вершине скалы, охваченная языками пламени. Скелет с трудом поднялся на колени, не спуская с неё глаз. В душе не было ни капли уверенности, что следующая молния не разорвёт его на части. Он пробыл здесь достаточно долго, чтобы позабыть, что это всего лишь игра.       — Я жду тебя, Санс! — вскричала Альфис, склонившись над пропастью. — Ну же, не копайся там, дай ещё разок взглянуть на то, как ты навернёшься отсюда!       Скелет выругался вполшёпота — наверняка, чтобы его наставница ничего не расслышала. В такие моменты он ненавидел её искренность — въедливую, жестокую, кусающую больнее настоящих клыков. Она была первой, кто заставил его усомниться в себе, раз за разом вбивая в череп эту мысль на тренировках. Он огрызался, каждая оплеуха, каждая затрещина, прилетающая точно по самолюбию, лишь с ещё большим остервенением заставляли его защищаться. Вот и сейчас: не добраться до вершины — значит, унизиться перед ней. Гвардеец сжал кулаки, скрипнув зубами.       Нет уж, такого удовольствия он ей сегодня не доставит.       Поднявшись на ноги, Санс снова взглянул на скалу. Склон был достаточно крутым, чтобы взобраться на него в два счёта и одновременно достаточно пологим, чтобы любая букашка, ползущая по нему, не укрылась от цепкого взгляда Альфис. Никакой обходной путь не помогал, а постоянное слежение за стражницей не оставляло времени убраться с линии огня. Похоже, настало время пускать в бой тяжёлую артиллерию. Скелета усмехнулся, исподлобья взглянув на Альфис, а затем и на злосчастную скалу, нависающую над его головой. Мысленно послав их обоих ко всем чертям, он задрал голову и крикнул:       — Я готов!       — Наконец-то! — в руке стражницы полыхнула золотистая молния. — Давай, сопляк, двинем тебе по загривку напоследок!       Санс отступил на шаг и замер, концентрируя магию в своей души. Мысленно собрав заряд позади себя, он резко высвободил энергию, призывая бластер, и выстрелил без всякого предупреждения, целясь чуть левее наставницы. Впрочем, Альфис хватило времени разглядеть его атаку — она увернулась безо всякого труда.       Но потеряла зрительный контакт.       Санс победоносно взревел и бросился на подъём, одновременно призывая ещё два бластера. Что-то окрылило, пьянило его, мысль о бессмысленном хранении сил казалась уже нелепой. Он ведь в бою, там, где нужно выложиться на все сто десять процентов, лишь бы выгрызть победу. Лишь бы оказаться на этой чёртовой вершине.       Выстрел... выстрел... Санс рвался наверх, полосуя лучами край скалы, не давай Альфис даже подступиться ближе. Грохот бластеров над головой придавал уверенности и он, пригоршня за пригоршней, черпал силы из своей души, вливая её во всё новые и новые смертельные атаки. Плевать, сколько времени потом потребуется на восстановление, пускай целая неделя, но сегодня он будет на вершине триумфа!       Несколько молний пролетели поблизости — Альфис явно пыталась сшибить его вслепую. Она явно не хотела так просто мириться с поражением, даже принимать мысль о том, что её смогут одолеть так бесхитростно. Вспышка слева, теперь правее... нет, слишком далеко, под таким шквалом огня у неё не было ни шанса.       Санс с победным рёвом уцепился на изрезанную огнём кромку скалы и втащил всё тело на вершину. Перевалившись на спину от усталости, он только собрался отпустить облегчающий вздох, как короткий свист, разрезавший воздух, вмиг вернул его обратно к жизни. Санс едва отскочил в сторону, когда лезвие секиры вонзилось в землю, с искрами выбил сноп искр из камня. Альфис повернул к нему голову, пылая алым глазом и широко скалясь в торжествующей, жёсткой усмешке.       — Думал, я не бью лежачих? — угрожающе протянула она.       — Т-ты что творишь? — Санс сжал кулаки. — Я ведь уже добрался до вершины!       — Вижу, — ухмыльнулась Альфис и с оскалом вскинула топор. — А теперь самое время на ней удержаться!       Замах. Санс едва успел выставить руки — но щит из костей вышел совсем слабым, лезвие разнесло его вдребезги одним ударом. Он вскрикнул и попятился обратно к краю. Ещё замах, удар — обломки снова разлетелись в его руках.       — В чём дело, Санс?! — вскричала наставница. — Куда подевались твои убийственные штучки?       — Мы так не договаривались! — чуть ли не пискнул он, теряя третий щит в своих руках. — Аль... Альфис, прекрати!       — Так заставь меня! Нападай, салага! — стражница ударом ноги оттолкнула его на землю, отбросив к самому краю. — Пока я сама не выпустила всё дерьмо из твоей оголтелой глотки.       Санс растянулся на земле, отплёвываясь от пыли. Альфис подступила ближе, нависнув над ним и приподняла левую руку, которую обвивала золотистая молния.       — Первым ударом я разнесу твой щит, а вторым поджарю тебя, — с кривой усмешкой объяснила она. — Если у тебя в запасе остался ещё один бластер, то ничего, я терпелива...       Скелет напрягся, судорожно шаря внутри опустевшей души в поисках последней, спасительной пригоршни магии, которой хватило бы на ещё один выстрел. Но внутри было пусто, холодно, отчего темнело даже в глазах, и мысли уже были где-то там, на дне пропасти, среди разбитых и обугленных костей, среди ветра, мечущего пепел, оставшийся после него, среди ужаса, который отделял его, ещё живого и жаждущего жизни, от равнодушного мертвеца.       — Молодец, Санс, сегодня ты и впрямь проявил «военную хитрость», — ответила Альфис, чуть помедлив. — Правда, выучился пока перехитрять только себя. Но ничего, за смерть ведь тоже полагается награда? Вот и вытяни-ка сюда свою руку.       Скелет замешкался, но всё же стянул с левой ладони рукавицу, и протянул её вперёд. Стражница опустилась на корточки, приложила лезвие секиры к его запястью и резким движением оставила тёмную, дымящуюся зарубку на кости. Точно такую же, как и несколько других, вырезанных рядом с ней. Санс вздрогнул и болезненно рванулся, стиснув зубы.       — Пятая, салага, — сказала Альфис, отпуская его. — Да ты сегодня юбиляр, верно? Может, по такому поводу отметить тебя чем-нибудь посерьёзней? Вот скажи, на черта тебе столько рёбер? А мне как раз не хватает костяного ножа, — она усмехнулась. — Или можешь отдать мне сразу парочку, тогда я смастерю второй и для тебя, чтобы не маялся от зависти.       Стражница поднялась и отойдя на несколько шагов, заняла место посреди плато, и, вытащив оселок, заботливо склонилась над своим оружием. Перед её лицом, за грядой чёрных скал пылал огонь — адское пламя Хотленда расцветало отсюда во всех своих красках и тёплый ветер доносил шум и треск дымящихся от жара рек и озёр. Санс подобрал своё оружие и, поравнявшись с наставницей, опустился на землю рядом с ней.       Некоторое время он сосредоточенно молчал, прокручивая в голове сегодняшнее поражение, и украдкой косился на неё, пытаясь прикинуть — стоит ли ему заводить разговор об этом или лучше сохранить хорошую мину после плохой игры. После стольких тренировок, стольких битв, оставленных позади, Санс всё меньше находил понимания в том, откуда на руках Альфис появлялись новые ссадины и шрамы. Казалось, к ней не могло подступиться ничего, приблизиться, дотронуться без её ведома, словно она и сама была соткана из огня, играющего на лезвии её секиры. Разве кому-нибудь под силу было ранить огонь? Разве что, королеве, да и то в те далёкие времена, когда Альфис была неопытнее, слабее, быть может, как и он сейчас.       Санс хмыкнул. Нет, такую наставницу было слишком сложно вообразить.       — Альфис?       — Чего тебе?       — Ты.. слушай, ты вот вроде бы такая сильная... — она оторвалась от работы, резко нацелившись на него убийственным взглядом, — то есть, разумеется, ты очень сильная! Но... — Санс заколебался, страх заметно остудил вспыхнувшее было в душе любопытство. — как кому-то тогда удалось ранить тебя?       — Ранить?! — Альфис недоумённо склонила голову и усмехнулась, коснувшись пальцем покалеченного взгляда. — А, ты об этом? Чёрт возьми, по-твоему, это что-то серьёзное? Сразу видно в твоей жизни не было настоящих ран, сопляк. Похоже, мне следует бить тебя покрепче, чтобы ты перестал удивляться всякой ерунде.       — Извини, — Санс тут же отвёл глаза и прочистил горло. — Б-больше никаких сторонних вопросов, обещаю...       — Нет, серьёзно, разве ты никогда не слышала? — в голосе Альфис прозвучало искреннее удивление. — Каждый коммандер, когда принимает присягу, должен самостоятельно лишить себя глаза, чтобы доказать свою преданность дело и лично королеве. Сначала произносишь пламенную речь во дворце, потом принимаешь от Её Величества кинжал, — она повертела в руках нож, висящий на её поясе, — и при всех гвардейцах торжественно себя ослепляешь, — стражница подняла лезвие и провела остриём вдоль шрама, рассекающим веки. — Примерно вот так. Кровь хлещет по твоему лицу, тебе немного больно и обидно, что теперь ты косой на весь огрызок жизни, но ты стоишь смирно и показываешь всем, что готов на любые жертвы и не постесняешься удавить любого из этих уродцев, если они осмелятся ослушаться. Когда-нибудь настанет день и ты примеришь мою роль на своей...       — Нет-нет! — Санс решительно замотал головой. — М-меня очень устраивает должность капитана, а в коммандеры я совершенно не гожусь!       — Что же, надеюсь, королеве будет интересно выслушать твоё мнение на этот счёт. Хотя, она, конечно, спросит его у меня. Не дрейфь, — наставница с широким оскалом уставилась на него, — уж я замолвлю за тебя словечко, приятель. Уверена, ты выдержишь это стойко!       Повисшая пауза продержалась несколько бесконечно долгих мгновений, наполненных лишь тихим дребезгом брони на плечах Санса, пока Альфис всё-таки не выдержала и расхохоталась.       — Ты бы видел свою физиономию! — выпалила она, вонзив кинжал в землю. — Развесил уши, держу пари — уже был готов зарыться под землю. Да успокойся, — она ободряюще хлопнула его по плечу, наверняка бы сломав ключицу, если бы не броня. — Или ты всерьёз считаешь, что солдату с одним глазом проще жить, чем с двумя?       — Не считаю, — сконфуженно отозвался Санс, подтягивая съехавший доспех. — Конечно, не считаю. Я сразу понял, что ты лукавишь. Просто подыграл тебе — только и всего.       — А дурачком ты тоже прикидываешься или по-настоящему? — он вспыхнул, заскрипев зубами, но Альфис даже не шелохнулась. — Извини, тупая шутка. Конечно же, ты не прикидываешься! — она гоготнула. — Но из-за этого иногда становишься чертовски непредсказуемым.       Санс с гордостью подбоченился, с радостью залившись бы краской от гордости, если бы только мог.       — И это меня бесит.       — П-почему?       — Потому что не знаешь, чего ждать. Сегодня мы с тобой душа в душу, а завтра ты уже стоишь на пороге с топором, желая снести мне башку.       — Чушь, когда это я хотел так поступить?! — на мгновение вспылил Санс. — Я... я уважаю тебя, у меня и мысли никогда не было, чтобы...       Альфис странно зыркнула взглянула на него, а затем медленно отложила топор и поднялась ноги. Подойдя поближе к краю, где за стеной скал раскинулись огненные просторы, она некоторое время безмолвно вглядывалась вдаль. Санс поёжился — он почти слышал, как её мысли сдавливали воздух над ними. Обрывки сухого ветра метались у ног стражницы, взметая в воздух кровавые дымку пыли. Она сжала кулаки и резко повернулась к Сансу, взглянув на него сверху вниз.       — Я расскажу, но это останется между нами, — тихим, почти угрожающим тоном отчеканила она, вглядываясь в глаза скелета, будто вбивая им каждое произнесённое слово. — И если я услышу эту историю где-то ещё, то сразу узнаю, чей язык мне стоит вырвать. Так что, если не удержишь его зубами, то лучше сразу подумай и о том, как тебе сбежать на Поверхность, потому что здесь я найду тебя везде.       Санс снисходительно осклабился и предусмотрительно отмахнулся от стражницы.       — Да ладно уж... храни свои секреты!       Альфис усмехнулась и взгляд её снова заискрился.       — Теперь придётся слушать, заодно испытаем твою несносную говорливость. Так что, впитывай, тебе это будет впрок, — она скрестила руки на груди и прикрыла глаз. — Видишь тот полигон за спиной? Два года назад мы проводили там учения, отрабатывали всякие тактические манёвры, готовились к заварушке с людьми. На последней неделе я разбила солдат на два лагеря — один должен был занять высоту и окопаться там, а второму требовалось либо вышибить их оттуда, либо быть разделанным подчистую. Новичкам тогда отсыпали «удачи» побывать в шкуре нападающих и отдали их на попечению Кригесу. Но ты же знаешь этого старого придурка — ему невдомёк разница между бойней и жизнью. Никогда раньше не видала на учениях такого рвения. И никогда не видала, чтобы так кто-то чихвостил своих бойцов. Бедняги провалили шесть попыток штурма подряд, странно, что Кригес вообще никого не прихлопнул. По-настоящему. Похоже, просто немного не успел.       Они помолчала, пристально вглядываясь вдаль, туда где чёрные клочки теней кружили по равнине, напоминавшую теперь огромную жаровню, где среди алеющего песка зарылись в землю чучела, по-прежнему безукоризненно изображающих из себя мертвецов.       Монстров? Людей?..       Неважно, то был редчайший случай, когда разница роли не играла.       — В ночь перед очередной атакой, — продолжила Альфис, — в лагере защитников в дозор выставили Догарессу. Только представь себе — тишь да благодать, только гляди в оба и меси ногами грязь. И всё видит гладко, пока вдруг ты не замечаешь как кто-то неумелый, явно из «зелёных» пытается подкрасться к твоей позиции. Ты расплываешься в улыбке, целишь в него как следует холостой атакой и поражаешь — всё, один неудачник попался. Теперь по правилам он должен поджать хвост и вернуться обратно, где за бездарную вылазку Кригес сдёрнет с него шкуру, — беззаботная ухмылка стражницы дрогнула. — Да вот только он не разворачивается, а встаёт во весь рост и идёт прямо на тебя. Ты пускаешь в ход вторую атаку, но ему просто наплевать. А когда подходит поближе, то ты видишь в руках этого придурка пистолет, которому неоткуда взяться на простых учениях. Он останавливается перед тобой и просто стоит, пялиться на тебя во все глаза, пока ты уговорами пытаешься вставить ему на место мозги. И чем больше ты стараешься, тем больше понимаешь, что этот тип не шутник и вовсе не тот, кто пытается запугать тебя. Ты чувствуешь, как от него начинает нести гнильцой и этот запашок уже по-настоящему щекочет тебе нервишки, — она искоса взглянула на скелета. — Видел когда-нибудь глаза зверя? А вот я их хорошо помню, ровно перед тем моментом, как всё оборвалось. Я только и успела, что сунуться перед Догарессой, когда он наконец решился пальнуть. А дальше — ни хрена, вспышка, боль и сразу отключка... Я уже потом узнала, что первым примчался Догамий и снёс этому паршивцу башку. Следом прибежал Догго и они втроём утащили меня с поля, пока не набежала толпа любопытных. Очухалась я уже к утру, в столичном лазарете, где меня сразу обрадовали, что глаза не спасти, но зато хоть жить буду. А жить мне страсть как хотелось, о-о-о, тогда я ещё не знала, что того парня прибили на месте, дышала и видела, как вытряхну из него кишки вместе со всеми молитвами и дознаниями, — Альфис мрачно усмехнулась. — Не повезло. Может, я сейчас к нему и остыла, но случись такое ещё раз — убила бы, даже не задумываясь. Самое дрянное, что из-за этого подонка пришлось всё свернуть — королева запретила проводить учения, пока не будут закончены все разбирательства. Они всё пытались нарыть на покушение, накрыть какой-то заговор, хотя и так было очевидно, что он просто слетел с катушек. А с Догго, Догамия и Догарессы взяли торжественную клятву держать язык за зубами.       Стражница нервно рассмеялась.       — Но самое весёлое в этой истории случилось потом. Через пару недель подвернулся очередной человек, вооружённый пистолетом, с которым довелось разгребаться мне. Вот тогда-то меня и «ранили». Брехня, этот недоносок даже попасть в меня не смог, всего разок-то и выстрелил — и то, видать, с испугу. А я только на ноги встала, от злости себя тогда ещё не помнила... — Альфис угрюмо скривила губы. — Не повезло ему нарваться на меня тогда — ни кусочка от мальчишки не осталось. Такой мог бы мне только барабанные перепонки своими воплями разодрать, но королева отдала ему роль почётнее. Поэтому, если кто спросит тебя, то отвечай, что глаз мне разбили в доблестном бою, пока я защищала чьи-то сопливые мечты и надежды. И это не мои прихоти, салага, это приказ Её Величества, усёк?       Санс молча кивнул. Альфис наклонилась ближе и добавила:       — Смотри, здесь всюду свои глаза и уши, ляпнешь лишнего — сразу на крючок подцепят и я тебя отмазывать не стану.       — Я понял.       Некоторое время они вдвоём разглядывали огненную долину. Чувства внутри Санса крутились как в лотерейном барабане, не зная, на каком именно им стоит остановиться. Одно-другое-третье... вспыхивая как в калейдоскопе, взмывая как на чёртовом колесе. Похоже, Альфис боролась с тем же самым. Когда она повернулась к нему, он живо поймал себя на мысли, что никогда прежде не видел её такой серьёзной.       — Никогда не давай мне повода, Санс, — сказала она, глядя в упор, будто всматриваясь в самую душу. — Не заставляй поступать так, как я того не желаю. А если ты замышляешь что-то против меня или кого-то ещё, то лучше бы тебе выговориться прямо сейчас...       Скелет нерешительную выдержал паузу, прежде чем попытаться осторожно попробовать предложение.       — Иногда мне кажется, что это ты замышляешь что-то против меня, — Санс обернулся к склону, по которому так отчаянно карабкался ещё несколько минут назад. — Не хочу показаться чересчур правдивым, но, по-моему, в какой-то момент ты забываешь, что я тут ненастоящий враг...       — А, по-твоему, я должна нянчиться с тобой? Ты гвардейский капитан, чёрт возьми, пример для своих солдат, дважды бесстрашный, дважды всесильный и дважды бессмертный. А если думаешь, что я желаю тебе смерти — то почему ты всё ещё стоишь на ногах? В моей власти забить тебя до полусмерти, если в итоге это положительно скажется на навыках.       — Даже если от этого я сам слечу с катушек?       Альфис негромко рассмеялась. Её кровавый глаз заалел.       — Ты и так слетишь. Уж я об этом позабочусь. Все слетают, Санс. Нельзя разорвать на части сотни врагов и остаться прежним, но это не значит, что тебя стоит запереть от всех остальных, а ещё лучше — пустить в расход. Если не хочешь стать угрозой для окружающих, то лучше заранее найди в своей бестолковке удобный уголок, куда посадить этого зверя и посадить на такую на цепь, с какой он никогда не управится без твоей помощи. Всему своё время, Санс, — и ярости, и жестокости, и даже милосердию. Может, я и вспыльчива, но я никогда не переступлю черту без надобности. Не трепыхайся, на крайний случай у меня есть один козырь при себе, чтобы вытащить тебя с того света.       — Не знал, что ты владеешь целительной магией.       — Это вовсе не магия, — Альфис криво усмехнулась. — Но эффект от неё намного лучше, чем от любого заклинания. И не вздумай спрашивать меня об этом больше — просто держи в уме и всё.       Она приподняла руку — вдоль предплечья тянулась длинная рваная рана, едва зарубцевавшаяся тёмной корочкой.       — Видишь? — сказала она. — Можешь заглянуть завтра — здесь останется только шрам.       — Как ты... — Санс удивлённо взглянул на рану. — Ты же сказала, что я ни разу тебя не коснулся!       — Ни разу, — кивнула Альфис. — Это я вчера ввязалась в одну потасовку.       — Как будто зубами... — протянул скелет.       — Как будто пилой, — улыбнулась наставница. — Да наплевать, у меня таких ран было сотни, в какой-то момент просто перестаёшь париться из-за этого и всё. Смотришь на боль, как на очередное ничтожество, ты даже не против, когда она снова вгрызается в тебя, ведь это лишний раз закалит... Ей не нужно сопротивляться, эта сучка только и ждёт твоего внимания, чтобы вцепиться поглубже, хочет залезть тебе в голову, в сердце, хочет заставить тебя ослабить контроль. Если бы можно было оттяпать себе руку и пришить заново так, чтобы она прижилась как новенькая — я бы поглядела на это! — она повернула горящий огонёк к Сансу. — Ты вот больно целёхонький, как я погляжу, слишком «чистый» для капитана...       — М-мне вполне хватило бы и пары шрамов, — Санс неопределённо обвёл рукой череп. — Где-нибудь вот здесь, чтобы было приметнее.       — А может сразу проломить голову? Вдруг так ты свихнёшься быстрее? — она с усмешкой поигрывала кинжалом в руке. — Или, может, мне всё-таки удастся уломать тебя насчёт рёбер? Только вот не знаю — на словах или на деле...       Санс отшатнулся — он и не заметил, как его пальцы объяло синее пламя. Альфис упёрла руки в оба, с усмешкой глядя на него, пока пылающее зарево металось за её спиной.       — Боишься? Правильно делаешь. Не забывай, приятель, с кем ты связался, когда нацепил эту броню. Впрочем, если очень хочешь, то всегда можешь...       — Ни за что! — скелет был уже достаточно наслышан о том, что случается с теми, кто отважился покинуть ряды Гвардии по собственной воле. — Я буду верен делу до самой смерти!       — Нет, не так, — погрозила пальцем Альфис. — Ты будешь верен делу до тех пор, пока не выполнишь свой долг. И только после тебе положен заслуженный отдых в раю.       — Но если... если я умру прежде, чем исполню его?       — Что же, тогда я выбью дверь на тот свет и прикончу тебя за нарушение присяги! — она снова рассмеялась. — Забей, долг всё равно до конца не исполнить, хоть бессмертным обернись — не выйдет. Так дело обстоит и с войной — пока не схоронишь последнего солдата, то она и не закончится. Думаешь, расписался с врагом в куче дурацких бумажек и всё? Пока здесь, — стражница коснулась рукой сердца, — здесь, — головы, — тлеет ненависть, то солдат жив, живо пламя войны, тихо ползущее себе где-то по земле, веточка за веточкой, корешок за корешком. Пока живёшь прошлым — ты солдат, неважно, бросивший оружие или же вовсе не бравший его в руки. Те, кто дрался с людьми тогда принесли огонь нам, теперь мы несём его с собой и передадим другим, и он будет жить, пока ему будет за кого цепляться, — Альфис подняла взор, целясь в наглухо сомкнутые во мраке своды горы. — Да, когда-то мы проиграли войну, но вот война ещё не проиграла. А как только мы вырвемся отсюда, то пустим людишкам кровь, плеснём на огонь, что берегли всё это время, и наконец распалим чудесный пожар! Пожары горят недолго, но сжирают всё и жрут досыта, Санс. Вот где сгодится твоё безумие, вот где ты спустишь из души всех собак, не щадя своих врагов. Не знаю как ты, а я жду с нетерпением, хочу пройтись по головам — знаешь как забавно они у них трещат, когда наступаешь покрепче? Ничего, приятель, — наставница с усмешкой толкнула его в плечо, — как только сюда свалится последний человек, то я познакомлю тебя с этим чудесным миром, у нас будет время насладиться им как следует.       По правде говоря, Санс не горел желанием узнавать подробности, но не мог таить от самого себя любопытства, касающегося людей. В глубине души он всегда хотел быть плечом к плечу с ней, когда рухнет Барьер и она поведёт в битву легионы солдат, ждущих своего решающего часа годами. Ради битвы. Ради победы, конечно. Проблема лишь в том, что и первое и второе оставалось для скелета слишком туманным, имеющим священным смысл, но имеющим ли своё место в реальности?       Глядя на огни Хотленда, он, как бы ненароком, спросил:       — А что будет потом? Ну, после того, как этот пожар погаснет?       Альфис обернулась к нему и скелет разглядел, как во взгляде стражницы проскользнул какой-то игривый, животрепещущий и сладковатый рок.       — О, он станет славной легендой. А мы с тобой — её частью.

***

      Капля по капле чёрная тень пожирала лунный песок у её ног, обращаясь в вязкую, раскисшую грязь. Отложив оружие, Альфис измученно опустилась на колени и зарылась окостенелыми пальцами в ещё горячую, только напоенную свежей кровью землю. Тёплая испарина, туманной дымкой сочащаяся из распоротого брюха чудовища, лениво клубилась над головой стражницы, выпадая солоноватой росой на губах.       Она хорошо помнила её вкус, ничуть не изменившийся, сколько бы бесславных лет не успело сгнить за спиной, а он всё по-прежнему, невыносимо и сладко, отравлял мысли леденящим глотком воспоминаний.       Невыносимо тесными стенами — под стать собачьей конуре, наскоро сбитой из разнопёрых досок, дышащих сыростью в спёршемся воздухе.... невыносимо блёклым светом под потолком — тусклой звёздочке, дрожащей в чёрном кругу копоти под потолком... невыносимо осточертевшим гамом ночи — жалостливым, скулящим, слёзно скребущимся под наглухо запертым окном, точно тот самый вышвырнутый на улицу пёс, чью жалкую лачугу прибрали чужаки, отчаявшиеся до последней капли. И всё невыносимо — куда только не брось взгляд, везде она, пялящаяся с пожелтевших тенёт, преданная и неразлучная с тобой безнадёга...       Альфис облизнулась, сбивая кровью горечь на языке. Сладко лишь одно — свежее, душистое, ещё теплящееся, как этот чёрный песок под руками, блестящее багровыми прожилками мясо, бережно разложенные её ручонками в старой, уже давно треснувшей миске. Когда-то она воротила от неё нос, пока сердобольный папочка пытался с ложки накормить свою малютку щавелем, теперь же стало некому уговаривать её, но больше в этом нет необходимости — взгляд сам с жадностью тянется к маленькому, аппетитно блестящему от крови и жира кусочку, вызывая в душе такой восторг, что девочка даже не знает, как вернее притронуться к нему.       В такие минуты хочется обожать весь трижды проклятый свет, без умолку стенающий и до смерти грызущийся сам с собой в ночи. Хочется даже обнять мамочку и сказать заветное «спасибо», искреннее «спасибо», забившееся жалким комочком между болью, треплющей сломанный палец, и горящим шрамом на щеке, каким она наградит её завтра. Но о «завтра» думать вовсе не хочется, «завтра» приносит лишь одни несчастья, безвестные несчастья и только тем оно всегда отвратительнее «сегодня». А сегодня... сейчас она чувствует себя прекрасно, быть может, самую малость счастливо, и, случайно ловя свой взволнованный взгляд в пузатом экране телевизора, малютка даже пугается мгновение. Но затем, довольно прищурившись, подмигивает и корчит себе рожицу, со смехом передразнивая из зазеркалья ту, в чьей душе не уцелело ни проблеска этой живой радости, давно выхолощенной до простого, почти бесчувственного подражания.       Альфис улыбается ей в ответ — неосознанно, рефлекторно, ни ощущая ни капли восторга, только душащую, царапающуюся изнутри ненависть. Мнимая тень дружелюбия разрывается на её лице озлобленным оскалом, когти рвутся к зеркалу и срывают повисший на одних нервах глаз Молдбигга, швыряют в песок и удар сапога разбивает в пыль своё несносное отражение. Звон и дребезг осколков, мечущихся по полу, отдаётся в её голове вместе с глухим ударом и левую щёку пронзает пламя пощёчины.       «Бестолочь! — резко вскрикивает мать. — Только и умеешь, что расстраивать меня!..»       На сердце точно плеснули кипятком. Стражница взревела, рванувшись всем своим существом на злосчастный голос и вслепую вспорола молнией мрак. Жгучая вспышка огня хлыстом стегнула по песку, оставив на земле чёрные полосы шрамов. Призрачная тень вспорхнула и исчезла в взметнувшемся облаке пепла и пыли.       «Ма, а помнишь, как ты заботливо била чашки о мою голову, чтобы я лучше слушалась тебя?.. Ма, а помнишь, как ты замахивалась на меня ножом, когда я слишком утомляла тебя?.. Ма, а помнишь, как ты ломала мне пальцы, когда я снова пыталась без спросу выбраться из твоего дома?.. А вот они, эти пальчики, ма, вот они, эти руки, смотри, ни синяка, ни царапинки, совсем как новенькие — хоть сейчас удави тебя ими!..»       Сломанная ужасом, сломанная ненавистью — кто из них поддался первой в ту страшную ночь? Альфис не помнила ничего, лишь мгновение, удар — всего один, почти случайный и чертовски меткий, разбивающий вдребезги висок. Глухой треск костей. Тишину. Опустошающую неизбежность.       Терзалась ли она когда-нибудь из-за неё или просто терзалась содеянным, но, развеяв прах над сумрачными скалами, стражница пообещала, что впредь больше никогда никому в своей жизни не позволит подступиться к себе так близко. Кто бы ни осмелился сунуться — держать их на вытянутой руке, нет, на острие меча, прицеленного прямо в глотку и пусть только попробуют сделают хоть шаг вперёд, она с превеликой радостью не оставит ни клочка от их наивности!       Гвардия лишь крепче позволила ей сжиться с собственными словами. Здесь жизнь была устроена по своим, отличным от привычного мира законам, где каждый стражник, неважно, кем он приходился другому — врагом, другом или даже семьёй, становился прежде братом или сестрой по оружию, повязанным одной клятвой и долгом со всем товариществом. Прежняя жизнь убиралась на второй план, общее дело становилось превыше личных прихотей. Тем, кто не желал таких крутых перемен, тем, кто не выдерживал их, в конце концов тем, кому было больно что-то терять, путь вперёд был заказан. Альфис прогрызалась вперёд без тени сомнения, внимая и приспосабливаясь к новому порядку, выучившись быть такой, какой она была, зная меру всему и во всём: терпению, строгости, милосердию, близости и расстоянию... У людей ходила поговорка: «быть помолвленным со своей работой», Альфис же могла с гордостью назвать работу своей роднёй. И в день, когда королева торжественно нарекла её командующей Гвардией, она могла лишь рассмеяться в лицо мысли о том, что однажды этот привычный, давно устоявшийся мирок начнёт трещать по швам.       Стражница искоса обернулась через плечо — убитая ею тварь ещё коченела посреди песка, рассыпаясь в прах на глазах, но на её раздувшемся брюхе ещё отчётливо проступало чёрное пятно, оставленное огнём бластера. Тот, кто нанёс его, не позволил себе поколебаться ни на секунду, ведь если бы не он, Молдбигг бы перекусил девчонку напополам, если бы не он, её скрутили бы на первом же блокпосту, если бы не он... её смазливое личико уже бы давно сорвали с костей!       Где только не взгляни на эту мелкую падаль — снова, снова он, чьё имя даже не поворачивался произнести язык. Интересно, какими бы небылицами он порадовал её, схвати она его за загривок прямо сейчас, на месте преступления? Снова бы заставил уверовать в карусель грёбаных случайностей? Когда-то наивность Санса почти умиляла её, но сейчас Альфис едва не выворачивало при мысли о том, что не только сейчас, не сегодня, а все эти годы, с первой минуты их злосчастной встречи он водил её за нос.       Из груди вырвался сдавленный всхрип — то ли смешок, сковырнувший горло, то ли вой отчаяния, прикушенный на языке, плевать, легче ей уже всё равно не станет. Сейчас ещё пара минут, снова позвонит Кригес и рассыплется в скупых извинениях, а потом доложит, что он со своими ребятами забрался уже чёрт знает куда, но так ничего и не нашёл. Она, конечно, прикажет им искать дальше, забраться хоть в саму преисподнюю, лишь бы не по верному следу того, кого она ещё вчера могла с чистой совестью назвать другом.       Что же, у дружбы есть множество расчудесных сторон, вот и настал черёд столкнуться с самой дерьмовой из них, давясь от отвращения, впервые в жизни лгать в лицо собственным солдатам, самому равняясь под того, чью последнюю крупицу чести ты пытаешься уберечь в чужих глазах. И тошно от бессильной злобы, тошно от тупого непонимания, но больше всего тошно от мысли, что ты бы никогда не простила такого покрывательства другому.       Вот чего стоит твоя «безобидная слабость», твоя поблажка, вогнавшая нож прямиком между лопаток. Ну как, помнишь какого это, когда тебе бывает больно? Когда привязываешься к кому-то, выделяешь первого среди равных, доверяешься ему больше всех прочих и всё оттого, что сердце вдруг разок-другой задели чувства? Чувства — это огонь, они нужны лишь для того, чтобы закалить своё сердце, но не уберёшь его от пламени, оно вберёт в себя тепло, станет податливым, мягким, способным деформироваться от такого удара, от которого ты бы прежде и бровью не повела.       Чтобы сделала сейчас на твоём месте королева? А чтобы сделал Герсон? О, он бы нашёл в себе силы простить кого угодно, поверить, если бы только понадобилось, как он поверил в твою ложь о том, что ты и пальцем не тронула свою мать. Догадался, раскусил в один момент и всё равно поверил. Хочешь сказать, судьба не наградила тебя таким изнеженным сердцем? Значит, не выйдет так запросто простить его — того, кто пролил позор на всю твою Гвардию, поставил пятно на каждой клятве каждого стражника, потому что никто, даже Её Величество не будет вам доверять. Защитники королевства, защищающие его злейшего врага, блестяще, вам будут тыкать этим в лицо, плевать в глаза, насмехаться и пялится с таким презрением, что вам самим свет белый мил не станет. Проклянут, отшатнуться как от прокажённых, а всё лишь из-за одного ублюдка, к слову, твоего лучшего товарища, что от скуки решил продать вас всех за бесценок в обмен новых друзей, которых он хотя бы готов защитить...       Выжженное на мёртвом брюхе пятно снова пригвоздило к себе пламенеющий взгляд стражницы. Оно почти не изменилось, разве что стало ещё уродливее, ещё чернее, смеясь в лицо не только ей, но и самой смерти, бессильной забрать последнюю, самую мрачную краску с обесцвеченной плоти. Альфис отступилась, медленно подняв сдавленную судорогой руку, сама не понимая дрожит ли она от сладкого предвкушения, разрывающего огнём бездыханное тело твари, или от невыносимого наваждения, заслоняющего прочь от глаз эту жуткую, противоестественную черноту...       Молния сверкнула во мраке бледнее зарницы. Тусклое пламя, едва взметнувшись над поверженной тварью, как подкошенное припало к его шипастой шкуре, прибитое незримыми руками ночи. Сухой треск захлебнулся в мёрклом змеином шипении, пока, сникая всё ниже и ниже, огонь холодел, подёрнутый бессилием и тленом, будто не расцветший из новорождённой искры, а против собственной воли оживлённый из остывающего пепла. Собственная добыча отравляла его, вскармливая губительным ядом смерти и, слабо цепляясь за мёртвую тушу, пламя беспомощно сползало с её хребта, не в силах даже покрепче вгрызться зубами в иссушенную плоть. Оно не боролось, может, вовсе не жаждало ни капли крови, и только смиренно ждало того момента, когда последним язычком сорвётся вниз и с тихим вздохом погаснет в сумеречном песке.       Альфис не смотрела на него, даже не чувствовала, как умирает свет на лице и густая, бесформенная тень чудовища дюйм за дюймом ползёт по её плечам. Она держалась, держалась, вгоняя когти в собственные ладони, изо всех сил стараясь не поддаться ей — последней, самой позорной слабости, мучащим, отвратительно чувствительным комком застрявшей посреди горло. Хотелось развернуться, хотелось броситься бежать без оглядки, запереть ото всех, затаиться, ждать... ждать, пока вечером на крыльце не послышатся знакомые шаги, дверь не содрогнётся от увесистого стука и на пороге, как ни в чём не бывало, снова окажется он.       Самый главный и прилежный чудак в её жизни, свалившийся как снег на голову посреди обыкновенной, ничем не предвещающей беды ночи. Самый настойчивый и способный придурок, боящийся её хуже огня и хуже людей презирающий саму мысль о том, чтобы позволить хоть на день прекратить трепать себе нервы. Спали дотла его дом, а он всегда явится точно в семь, прикажи сломать Барьер — постучится поутру с успешным отчётом, заставь умереть и воскреснуть — воодушевлённо сиганёт со скалы и через пять минут примчится невредимым. Она верила ему, подсмеивалась, язвила, но глубоко в душе никогда не сомневалась и не боялась дня, когда он впервые очутиться лицом к лицу против человека. Чтобы ни стряслось в той схватке, Санс не обманул бы её надежд, ни спятившее рвение, ни дотошное прилежание, ни даже собственная гордость на пушечный бы выстрел не подпустили смерть к его раскалённой, бьющейся ярким светом в глазах и искрящейся точно кремень от каждого удара душе. Кем бы ни оказался тот сопляк, сколько бы праха и смерти не осталось на его руках, стражница знала: если он выберется живым из Сноудина, значит, Санс просто исчез или... или...       «Нет, что за чушь! Как я мог отпустить человека?!»       Не мог. Конечно, ты не мог. Только не ты, Санс.       Последние проблески огня беззвучно сгинули в ночи, белый дымкой истлев во мраке. Пляшущие тени утонули в сумраке и всё вокруг теперь снова стало недвижным, мёртвым — и, кровь, лежащая на песке, и дюна, поражённая молнией и примёрзший к земле туман, раскинувшийся на горизонте. Даже ветер на подрезанных холодом крыльях рухнул где-то у чёрных скал, из последних сил зарывшись средь возведённых им руин, и забывшись, забывшись на краткий час тяжёлым горячечным сном. Только сверкающие звёзды, спрятавшиеся в укромных нишах свобода, о чём-то шептались между собой, робко тревожа тягостную тишину ночь.       Но Альфис не слушала. Уронив голову на грудь, она молча стояла на коленях, пряча взгляд от всего мира.       Сквозь стиснутые пальцы сочилась напрасная кровь.

***

      За туннелем что-то шевелилось. Просачиваясь сквозь скользкие пряди тины, свисающие с потолка, шорохи крались, ползли по узким стенам пещеры, точно встревоженная стайка насекомых. В кровавых лужицах на полу рябился свет, отзывался чуть слышным эхом в тысячах чёрных рытвин, не оставивших на камне ни единого нетронутого гнилью места. Что-то шевелилось, и стоило прислушаться чуть лучше, как в шуме сразу угадывались то бьющийся шелест листвы, то стегающая плеть ветра, то чей-то отрывистый, но яростный шёпот — столь быстрый и тихий, что невозможно было различить ни одного знакомого слова.       Не оставив он за спиной рокочущих во мраке топей, Майкл, может, и передумал бы на сей раз. Но страх уже давно притупился, странное ощущение пресыщения, оставленное тьмой, слегка кружило голову, играя бесчувственной смелостью в крови. Хуже быть не могло — с этой мыслью путь впереди казался спокойнее. Он мог свернуть гораздо раньше, но сердце подсказывало, что его спутница была где-то здесь. Друг или враг — теперь они были товарищами по несчастью, а она осталась одна посреди этого первобытного закутка ужаса.       Мальчик тихо вздохнул и отвёл в сторону тинистый полог. Узкие стены галереи перед его лицом разошлись в стороны и перед глазами предстала сумеречная поляна, расползшаяся по земле багровым пятном, заключённым в вьющееся кольцо зарослей. А над ними вздымались вверх тёмные стены, смыкаясь в широкое чрево колодца, через чью распахнутую пасть и заливался алый огонь. Расправив пылающие крылья, багровый свет висел над мраком, подобно огромной птице зорко взирая за всем, что таилось средь диких просторов, нор и низин Вотерфолла.       Майкл настороженно окинул взглядом чуть покачивающиеся в лёгком сквозняке заросли, их бесформенные синие тени, цепляющиеся за примятую траву у его ног, и шагнул вперёд. Тишина. Далёкий шум ветер проносился где-то в высоте, но странный шелест исчез, как исчез и странный шёпот, всё замерло, испугавшись или затаившись, но ничем не выдавая себя за маской баюкающего равнодушия. И только воздух... воздух был необычайно свеж и чист, в нём не осталось и следа той болотной затхлости, заполняющей мрак по другую сторону пещеры. Он пах травами, пах сырой землёй, в которой утопали его ноги, пах чистой росой, рассыпанной на красных листьях.       Хотелось остановиться, опуститься на колени, закрыть глаза и на мгновение просто забыть...       Майкл вздрогнул — холодный отблеск на периферии коснулся огнём сердца. Красный луч, прямой, словно стрела, вонзился в траву, выхватив из неё крошечный серебряный огонёк. Мальчик наклонился к нему и пальцы нащупали холодный металл. Он потянул руку на себя.       Блеск пробежал по тонкому острию, увенчанному красной лентой. Это была пика.       Майкл вскочил на ноги.       — Акэйн!       Крик нырнул в тень, лишь заставив их едва шевельнуться. Но Майкл услышал, подскочил с кустам и, вцепившись в руками в стену зарослей, раздёрнул их в сторону.       И увидел её. Стражница была перед ним, стоя на коленях, безжизненно уронив голову на грудь, пока всё её тело опутывали бесчисленные стебли, обвиваясь вокруг талии, рук и плеч, сплетаясь жилистой паутиной на груди.       Сердце мальчика подпрыгнуло и замерло от ужаса — она совсем не шевелилась, казалось, даже не дышала.       — Акэйн! — он осторожно потряс её за плечо. — Акэйн... ты меня слышишь? Ну же, пожалуйста, очнись!       Девушка дёрнулась и резко вскинула голову, уставившись на него лихорадочно блестящими и замутнёнными глазами, и только сейчас он увидел несколько тонких лоз, затянувшихся петлёй на её горле.       — К-кто здесь? — с трудом прохрипела Акэйн, с дрожью глядя сквозь Майкла.       — Это я, — прошептал мальчик, наклонившись поближе, — я, Мик, помнишь? — он помахал ладонью перед лицом стражницы. Никакой реакции. — Подожди немного, сейчас я тебя вытащу!       — Мои к-клинки... поищи их, они должны быть где-то здесь! — дребезжащим от слабости и страха голосом отозвалась девушка. — Т-только поторопись... п-пожалуйста.       — Я сейчас! — он припал к земле, суетливо выискивая в рдеющем сумраке заветное оружие. Пальцы шарили по спутавшейся траве, пытаясь отыскать холодную рукоять, взгляд цеплялся за зазубренное лезвие. Ну же, хоть ещё один проблеск, секундная подсказка, что угодно... они ведь не могли упасть далеко!       — С-скорее, Мик!.. — жалобно воскликнула Акэйн.       Он вздрогнул, оторвавшись от земли и взглянул на неё. Её глаза они, они помутнели ещё сильнее, их свет угасал, пока девушка судорожно хватала ртом воздух. Майкл опустил взгляд чуть ниже — гладкие лозы, схватившие её горло, шевелились словно две чёрные змеи.       Электрический ток пробежал по его телу, взгляд машинально метнулся к пике, лежащей под его рукой и серебряный наконечник вонзился в его собственные мысли. Он схватил обеими руками железное древко, вырвал оружие из схватившей его травы, и развернулся обратно к девушке, как тут же замер.       Из темноты на него глядел широко распахнутый глаз.       А затем раскрылся второй, третий, четвёртый... Один за другим из сумрака выступали белые пятна белком, изрезанные ровными тонкими прожилками, сходящимися в бездонных чёрных зрачках, чей безжизненный взгляд был направлен ему в лицо. Трепещущий шелест пронёсся через сумрак и замкнулся в незримое кольцо — заросли зашевелились, листья задрожали, чернильные тени хлестнули по земле, и вся изгородь забилась так, словно в неё вонзились холодные когти ветра. И отовсюду, куда не брось взгляд, между змеистых стеблей высовывались глазастые головы чудовищной гидры. Майк чувствовал, как взгляды присасываются к его коже, вгрызаются, точно пиявки, вытягивая из крови последние силы.       Он отступил к центру поляны, вскинув наперевес пику и нацелив остриё на первый глаз, что осмелился подобраться поближе. Тот пригнулся и злобно зашипел, раскрыв прожилки, а его гремучее шипение подхватили остальные. И начали тянуться к нему со всех сторон. Мальчик прижал древко к груди и зажмурился, лишь ничего не видеть перед собой.       — Мик!.. — прорвался к нему сквозь стрекот отчаянный крик Акэйн. — Беги!       Шаг назад, назад... наугад, вслепую. Треск всё приближался. Он до боли напоминал сухую трель сверчков, тысяч, сотен тысяч сверчков, яростно играющих наперекор друг другу. То бросаясь вразнобой, то сливая в случайный гомон, так одержимо, словно то была последняя ночь во всём мире.       Но затем средь хаоса проступила первая закономерность, разрозненное сливалось в упорядоченное, как капля с каплей на умытом дождём окне, всё больше обретая в отражении различимую форму. Последовательную мелодию. Говорящее звучание. И первое разумное слово.       — Играй... играй...       — Ч-что?       Ближайший к нему глаз вдруг ощетинился, с шипением дёрнувшись вперёд, и его круглый белок разрезался на тонкие лепестки, превратившись в белоснежный бутон цветка.       — Играй... играй... — вновь прострекотал шум. Чёрная тень изгороди изогнулась и гремучий треск листьев пронёсся над бьющихся в судорогах зарослях, кажущихся в сумерках одной живой массой.       — Он всегда приходил сюда... он играл для меня!.. — наперебой шипели змеиные голоса, то взлетая, то снова проваливаясь в бессмысленный ветреный шум. — Умоляю!.. Ты должен!.. Не смей бежать!.. Прошу, останься!... Только дай его мне!... Сейчас же, сейчас!... Играй... играй для меня!       Раздался короткий скрежет и воздух взрезал крик Акэйн. Майкл снова рванулся к ней, но заросли схватились перед его лицом, намертво спутавшись змеистыми кольцами лоз. Мальчик в отчаянии стиснул холодное древко пики. Сердце колотилось, словно пойманная в клетку птица, шум сдавливал голову, отчего казалось, что вот-вот затрещат его собственные виски.       — Играй... играй для меня!       — Сначала отпустите её!       — Играй! Играй!... — неумолимо надрывалась рокотом масса.       — Хорошо! — в отчаянии вскричал Майкл. — Тогда покажите мне!       Его слова будто дыхнули тишиной на бьющиеся листья — растения смолкли, а затем слева послышался треск и кольцо изгороди неожиданно разорвалось, обнажив в красноватом свете очертания какого-то большого чёрного предмета, всё это время надёжного скрытого в зарослях.       Пианино. Старое, вросшее в землю, изъеденное временем, сыростью и холодом, но удивительно целой, с распахнутой крышкой и уже разложенное партитурой на ребристой подставке.       Подойдя поближе к инструменту, Майкл отчётливо различил в заглавии: «Clair de lune» и чуть ниже: «Бергамасская сюита». Шипение за спиной превратилось в гремучий клубок, до которого можно было дотронуться рукой. От дрожи капли росы срывались с края крышки, разбиваясь о чёрно-белые клавиши, беззвучно играя о чём-то хаотичном, тревожном, пронзительным. Тонкие жгуты лоз выскальзывали за темноты, цепляясь за корпус инструмента, опутывали педали, трепетно тянулись к самым клавишам, но каждый раз отдёргивали прочь зелёные пальцы, словно любой неверный звук, отозвавшийся в ответ, мог решить их судьбу. Но когда руки мальчика легли на клавиши, то шипение провалилось в мелкую дрожь и немигающие взгляды цветов окружили его со всех сторон.       Майкл судорожно сглотнул и опустился на стул. Глаза растерянно забегали по первым строчкам мелодии, расплывающихся в тлеющем огне сумерек. Когда-то он почти знал из наизусть, в числе немногих прочих, что прекрасно ложились на память ещё тогда, когда ему действительно было до этого какое-то дело. Когда он и представить не мог, что однажды ему придётся...       — Играй же... играй... — терялся в собственных мыслях молящий шёпот, угасая в красной ночи.       Наверное, будь здесь, глубоко под землёй, своя луна, то её свет непременно был бы таким — тусклым, приглушенным тьмой, извечно алый, но не как вестник зла, грозящий всему живому, а гаснущий диск огня, медленно задыхающийся под каменным небом. Нет, звёзды не высечь из драгоценных камней, не заменить солнца и самым ярким фонарём, как и не зажечь луну без солнечного пламени.       Но кое-что всё же остаётся по-настоящему. Даже хорошее.       Мальчик наклонился чуть ближе.       Первые искорки серебряного света кротким звоном блеснули в темноте.       Раз... два... и три, короткое затишье, и яркие краски поплыли по однотонному ночному холсту. Вспыхнула россыпь белых огней, прорезавших блеском ночную тьму, а следом ещё одна и ещё, всё медленнее и медленнее затухающая на её широких ледяных крыльях. Ночь расшивается тысячами звёзд, и каждая зажигается ярче предыдущей, сотканная мириада плывёт перед глазами. Тьма взмахивает крыльями и по небу пробегает первая дрожь, кружит рассеянные созвездие, точно лунные блики на чёрной воде. Волны чуть слышно плещутся под серебряным светом, нежно подхватывают и качают в своих объятия огни, упавшие с небес. С ними уносятся в далёкие глубины их сумеречные тревоги, туда, куда никогда не проникнет самый яркий солнечный луч. Но сейчас свет смыкается над бездной, оставляя лишь покой, пока тень минувшей грозы оседает к востоку, давно унеся прочь свои грозные голоса.       Больше нечего страшится, теперь волны — твоя колыбель, теперь ночь — твои сладкие грёзы, среди которых не осталось места злу. Тебя уносит в этот тёплый мрак, сознание теряет очертание и, наконец, просачивается сквозь цепкие пальцы реальности, ускользая по лунной дорожке вслед за музыкой и, касаясь её, позволяя полностью разлиться по всем жилам. Теперь она твоя кровь, не знающая ни огня ярости, ни холода боли, ничего, кроме нежной прохлады безвременья. И ты отправляешься к нему, роняя собственное тело, поймавшее тебя в ловушку мук. Ты помнишь, конечно, помнишь, какого это, ведь кто-то приходил сюда прежде, играя в темноте, чаруя музыкой ночной сад, и, быть может, сам размышляя о ночи.       О той ночи, что он видел в затерянные времена, далеко за каменными стенами, ту, бесконечную, полную звёзд, украшенных лунной жемчужиной, и страшную, до восхищения страшно бездонную, как и тот мир, чуть видимый через её тонкую завесу. Кем бы он ни был, он мечтал однажды вернуться к ней. Вернуться, чтобы сыграть снова, под светом настоящих звёзд, где каждый звук, каждая нота уносилась в вечность, не зная ни глухого эха, ни каменных преград, ничего, способного поймать его. Как птицы они вылетали из приоткрытой клетки и уносились ввысь, оставляя его наедине с глубокой, но счастливой тишиной. И он мечтал послушать вновь — как звучит она, музыка, льющаяся сквозь чистый и свободный воздух, способная лететь, способная дышать и вольная жить вечно, не зная страха ни в свете, ни в ночи.       «Однажды я непременно буду там, настанет день и случайный луч укажет путь, однажды, когда нельзя будет вздохнуть полной грудью, то я... нет, мы, все мы вместе схватимся с камнем и разорвём эту гору на куски».       «Однажды мы снова будем дышать. Однажды мы снова будем спать спокойно. Спокойно...».       Он остановился, позволив последним звукам мелодии исчезнуть в темноте, уступив место затишью. Повернув голову, Майкл увидел рядом с собой лишь белые пучки бутонов, сонно покачивающихся в алеющем свете. Мальчик осторожно поднялся, медленно опустил тяжёлую крышку инструмента и разложил на ней раскрытую партитуру.       Интересно, пригодится ли она кому-то ещё?       Сдавленный вздох вырвался из его груди. Тело пробирала дрожь, пальцы всё ещё дрожали, а перед глазами сияла лунная пелена. Мальчик сделал несколько неуверенных шагов — кровь билась о виски, ещё вторя стихшему волнению музыки; сумереки плыли, теряя ясные очертания и тонким холодком пробегая по самой подкорке туманным, почти неуловимым ощущением перемен.       Шорох, раздавшийся поблизости, заставил его вмиг насторожиться. Он обернулся и увидел Акэйн, тихо, но настойчиво возящуюся среди зарослей. Выпутаться из тонких лоз, пусть уже и не желающих затянуться мёртвой петлёй на её горле, было задачей не из лёгких, с чем стражнице приходилось справляться исключительно наощупь.       Майкл было метнулся на помощь, но она вздрогнула и машинально протянула пальцы с пустующим ножнам, навострив на него свой невидящий, но уже привычно красноречивый взгляд.       — Всё нормально, это снова я, — он примирительно поднял руки. — Ты в порядке? Не ранена?       — Разбежался, что мне станется от обыкновенной спятившей клумбы? — демонстративно фыркнула стражница. — Чтоб тебя... здесь и вправду хоть глаз выколи или они уже сделали это за меня? К чёрту, наплевать, раз не ноет, значит, на месте, а раз месте, значит, и вылечить можно — у меня на любой яд управа найдётся!       Выдержав небольшую паузу, она снова принялась возиться с силками. Майкл терпеливо выждал с минуту-другую, молча наблюдая за совершенно беспродуктивной борьбой, прежде чем наконец решиться предложить:       — Если хочешь, я мог бы немного пом...       — Благодарна, справлюсь как-нибудь сама! — ощетинилась Акэйн, резко развернувшись в его сторону. — Не маленькая, как видишь, разберусь...       — Я и не спорю, — пожал плечами мальчика. — Просто вместе это займёт гораздо меньше времени, не так ли? В четыре руки тебе будет сподручнее...       Девушка молча повернулась к нему и демонстративно протянула к его носу всё названное количество рук.       — Выкусил, умник? — колко поинтересовалась она. — А теперь, будь так добр, дай мне разгрестись со своими проблемами самостоятельно, идёт?       — Идёт... — Майкл поморщился, пытаясь прогнать досадливую тень со своего лица. — Мне вот интересно: это только твои личные проблемы или, может, вас всех в Гвардии учат думать одинаково? О, п-понимаю, дело принципа — «выручай хоть смерть, лишь бы не человек», да?       — Умница, схватываешь прямо на лету! — чёрная лоза с треском разорвалась в её железных пальцах и Майкл содрогнулся, услышав тихий вздох ветра, пробежавший по спящим листьям. — Но если тебе требуется помощь, чтобы зарубить это на носу, то только дай мне минутку, ч-чтобы вырваться отсюда и я с радостью...       — Нет-нет, не нужно, — мальчик миролюбиво понизил тон, пытаясь унять в нём предательскую дрожь. Взгляд судорожно следил за чернильными тенями зарослей. — Извини, немного не так выразился. Я просто хотел сказать, что для м-меня это тоже дело принципа, понимаешь?       — Ага, конечно, пони... Подожди, ч-чего? — Акэйн замерла, на секунду как будто тщательно прислушавшись к окружению — Тебя там вроде не лихорадит, так с чего ты бредишь?       — Скажем, я просто... просто пытаюсь отдать должок, только и всего! — стражница заметно напряглась, но позабыла о своей опасной борьбе, что не могло не радовать. — В-видишь ли, т-там на болотах, когда ты ушла, к-какой-то зверь хотел напасть на меня, и если бы не твоя магия, — мальчик вздохнул поглубже, — от меня бы и кусочка не осталась. П-поэтому я просто хочу всё уладить, услуга за услугу и ничего личного, идёт?       Акэйн замерла, воззрившись на него с такой дотошностью, будто норовила застигнуть взглядом на совершенно неразборчивом пятне лица то мелкое, дьявольски изворотливое коварство, притаившееся то ли за невинным взглядом врага, то ли забившееся в тёмные уголки губ его обманчиво дружелюбной улыбки. В любой другой ситуации Майкл, быть может, и не сдержался от язвительного замечания, но сейчас... сейчас он лишь опасливо поёжился в ответ — о какой бы глупости не мыслила стражница, но её неестественная, почти мёртвая неподвижность в зловещем молчании сумерек не навевала ничего похожего на насмешку. Казалось, тишина перехватила даже стук сердца, и если бы «антенны» на голове девушки нервно не подёргивались время от времени, ему бы не на шутку захотелось отступить к другому краю поляны.       К счастью, ничего дурного Акэйн не замыслила, по-видимому, успев рассудить тем же образом в его отношении. С тяжёлым вздохом, предваряющим не менее тяжёлое решение, она откашлялась и с расстановкой, самым ультимативным тоном на какой была только способна процедила:       — Даже не надейся, что это что-то изменит...       Майкл облегчённо смахнул спутавшуюся прядь волос со лба.       — Ни в коем случае.       Стражница недовольно поморщилась — такой лёгкий компромисс её явно не устраивал.       — Будешь и дальше торчать под моим надзором.       — В одиночку всё равно рисково, — пожал плечами мальчик.       — Никаких поблажек не дам! — упорствовала Акэйн.       — Терпеть не могу поблажек!       — Аргх, ну как скажешь! Мне всё равно: я монстр, а ты человек, я гвардеец, а ты мой злейший враг, так было до моего рождения, так будет при мне и до скончания времён, чтобы ни стряслось!       — Я человек, а ты монстр, — безропотно повторил Майкл, — я безобидный парень, а ты мой злейший враг, так было до моего рождения, будет при мне и до скончания времён, чтобы ни стряслось! — он едва удержал дрожащую тень серьёзности в своём голосе. — Честное человеческое.       Веки Акэйн сумрачно сползли вниз, красноречиво демонстрируя настрой стражницы к любым шуткам в столь ответственную минуту. Но как только напряжение на лице девушки преобразилось в невыносимо траурную мину, Майкл смог окончательно выдохнуть.       — Ладно, злейший враг, утешил, — проворчала Акэйн. — Помогай уже.

***

      Оставив за спиной полигон, миновав крошечное ущелье, каким-то чудом протиснувшееся сквозь массивную громаду скал, они наконец увидели огни, далёкий свет городских мостовых, гирлянд и распахнутых окошек, плещущийся в мреющей прибрежной дымке. Холодный свет серебрил мелкую зыбь у далёких пристань, лишь самым краешком лучей задевая широкую, петляющую среди белых отрогов, тёмную ленту реки. Шум и бой воды заполонял сумрак, вслед за течением несясь над высокими берегами, напоминающими пустынные стены каньона.       Разверзшаяся меж берегами пропасть была на взгляд не меньше полусотни шагов, но Чара ни капли не удивилась, когда поблизости не обнаружилось ни намёка на переправу. Может, это было даром судьбы, может, проклятием, но Санс никогда не утруждался поиском лёгких путей, всегда следуя туда, где поджидали непроходимые овраги, тернии и буреломы, и куда не сунулась бы ни одна живая душа на свете, кроме него. Во всяком случае, такая мысль нравилась ей больше, чем подъедающее совесть предположения о том, что скелет просто-напросто вознамерился рассчитаться за скверный разговор.       Настроение и впрямь оставляло желать лучшего, неудивительно, что за остаток дороги они не проронили больше ни единого слова. И хотя молчание никогда не было коньком гвардейца, но на сей раз он держался примерно. С безрадостной насмешкой девочка даже успела поймать себя на мысли, что всё это время они определённо путешествовали втроём — она, гвардеец и его неразлучная, пусть и несколько успевшая поднадоесть болтливость, которой удивительным образом начинало недоставать, стоило только скелету притихнуть на минуту-другую.       Пройдясь вдоль обрыва, скелет осторожно наклонился к краю и некоторое время старательно вглядывался куда-то в пропасть, то ли размышляя над дальнейшим планом, то ли прикидывая в уме, насколько хуже он прозвучит в реальности, нежели в голове.       Чара терпеливо ждала позади, с хладнокровием на лице и неприятным холодком в душе, не предвещающим ничего хорошего.       — Ты от высоты, часом, в обморок не валишься? — нервно откашлявшись, наконец полюбопытствовал скелет.       — Пожалуй, я слишком плохо знакома с высотой, чтобы сказать наверняка, — выдержав паузу, она как можно деликатнее добавила: — Правда, рядом с тобой приходится учиться многому.       — И ты весьма недурная ученица, — беззлобно осклабился скелет. — Полная противоположность своре моих прошлых бездарей. Противоположность во всём, — тут же старательно подчеркнул он. — Кстати, чудное совпадение, но именно перед следующей загвоздкой они спасовали все до единого, так что...       — Слабаки, — вдохнув поглубже, Чара всё же осмелилась озвучить наихудший вариант: — А я-то всегда думала, что каждая собака на свете мечтает хоть раз в жизни вот так на удачу спрыгнуть с обрыва!       — Что же, это... занятное наблюдение, — изумлённо протянул скелет. — Но вообще-то тут запросто не соберёшь костей... и не только собачьих, но чьих угодно. У кого, разумеется, есть кости, — он с задумчивостью покосился на спутницу. — И совсем нет крыльев.       Девочка невольно поморщилась — комичные догадки Аарона и его хмурой напарницы насчёт людей где-то совсем нешуточно заскреблись на душе.       — Крылья здесь всё равно не помогут, — она махнула рукой в сторону противоположного берега. — Ветер сегодня не попутный.       — А вот это уже верное наблюдение, — кивнул скелет. — Поэтому мне пришлось выдумать план понадёжней, благо, он поджидал нас прямо здесь, — учтивым жестом Санс пригласил девочку подойти к обрыву. — Под самым носом.       Опасливо поравнявшись с краем, Чара скользнула взглядом вдоль обрыва и только тут ей на глаза попалась длинная, почти неприметная лестница, искусно высеченная на теле скалы и тонким, добела обглоданным позвоночником ускользающая к темнеющим далеко внизу водам реки. В неровных тенях сумерек тускловатый блеск перебегал по сотням ступенек, серебристыми огоньками отскакивая от шершавой поверхности камней, испещрённых железными царапинами.       — Мы называет это Покаянной Переправой, — с совершенно будничным тоном разъяснил за её спиной скелет. — Здесь Альфис прогоняет солдат через головокружительный спуск, затем через смертельный заплыв по реке и снова через головокружительный, но уже подъём на другом берегу, — подняв взгляд чуть выше, девочка разглядела ещё одну, не менее отвесную лестницу, врезавшуюся в возвышающуюся за потоком скалу. — Ах да, почему её кличут «Покаянной»? Ну, видишь ли, обычно в таком положении, когда ты не шутку озадачен тем фактом, что либо вот-вот свернёшь себе шею, либо вот-вот захлебнёшься, то не грех между делом признаться себе во всех ошибках молодости, чтобы смерть застукала тебя с чистой совестью.       Девочка досадливо взглянула на гвардейца через плечо.       — Раз так, вот и признайся честно: другие варианты показались тебе слишком... милосердными?       — Скорее, бестолковыми. Первый — через мост неподалёку, правда, начинённый охраной с крайне взрывным характером, а я не дурак и не Альфис, чтобы рваться туда в лобовую. И второй — местечко в двух часах ходу отсюда, где берег чуток пониже, примерно раза в три. Там преспокойно садишься на паром и прибываешь в пункт назначения аккурат к полуночи, когда город засыпает и просыпается Гвардия. Шучу, — тут же успокоил он. — К ночи паромы не ходят, поэтому сможешь передохнуть часов восемь до первого утреннего рейса. Конечно, где-то по пятам будет рыскать изуверски преданная делу Альфис, но, эй, кто знает, вдруг она нечаянно подвернула ногу или вспомнила, что не убрала чайник с плиты? Мало ли бывает забот, когда на носу висит судьба целого мира?       — Меня заботит только то, что вы, похоже, затеяли всё это вдвоём и просто надеетесь поиздеваться надо мной подольше, — проворчала девочка и взглянула обратно в пропасть. — Или ты слишком хорошо знаешь толк в мести.       — А ты слишком восхищена моими способностями, чтобы отказаться, а? — мимоходом поёрничал скелет. — Не суетись, всё будет нормально, главное, под ноги старайся не особо глядеть. Вот, — он стащил зубами рукавицу с левой руки, затем стянул с правой и протянул их обе девочке. — Возьми-ка, чтоб руки с цепи не соскользнули. Вернёшь как-нибудь потом.       Чара вопросительно обернулась к гвардейцу.       — Ты не пойдёшь дальше?       — Нагоню позже, — Санс ткнул пальцем за спину. — У меня ведь на шее сидят Кригес с его ребятами, помнишь? Наверняка до сих пор шарят по болотам, пытаясь обнаружить меня в каком-нибудь омуте со свёрнутой шеей, и лучше бы поспешить, пока эти бедолаги не успели зажучить себя до смерти. Потому что в противном случае им поможет Альфис, а мне этих кретинов жалко — братья по оружию как-никак. Вот я и подыграю им ещё разок, может, ляпну, что сумел вырваться сам или, может, ты сама отпустила меня по доброй воле... — гвардеец на секунду призадумался. — Да... по доброй воле, правда, хорошенько припечатав кулаком по макушке, дабы успеть следы замести. А потом снова свидимся, даю слово, — с ехидным смешком он прижмурил один глаз, вглядываясь в лицо девочки. — Занятно, эта грусть у тебя глазах — из-за того, что ты уже успела соскучиться по мне или всё никак не переваришь мысль, что ещё долго от меня не отделаешься?       — На твоём месте я бы не радовалась так сильно, — непринуждённо улыбнулась Чара. — Мы ведь не встретились с Альфис, получается, по нашему уговору с тебя всё ещё порядочно причитается.       — О, не переживай насчёт этого, рано или поздно она до тебя доберётся, — нисколько не смутился Санс. — И вот когда вы столкнётесь лицом к лицу, когда реветь о пощаде будет поздно, вот тогда я обернусь из неоткуда и вытащу тебя из лап безнадёги. Конечно, я не стану побеждать её, только позволю удрать, а затем сам поскорее смоюсь оттуда.       — Но если она всегда отыщет меня, то какой вообще смысл убегать? — радостная трель городских огней тускло промелькнула в её уставшем взгляде. — Такое чувство, будто бы ни там, ни во всём Подземелье теперь не найдётся места, где я могла бы спрятаться от неё. Хотя бы поверить, что спряталась...       — Вообще-то одно точно найдётся, но знают о нём лишь крайне-крайне посвящённые. И какая удача, что тот парень из их числа! — вдруг заискрившись каким-то затаённым воодушевлением, горящий скелета обратился к горизонту. Там вдали, где притворная речная гладь ещё смыкалась с закосневшими сетями мрака, опутавшими чахнущие леса чертополоха и булькающие омуты топей, пробивался сквозь черноту золотистый лоскуток пламени — не то лодочка, не то небольшое судёнышко, одиноко спешащее вниз по течению.       Чара прищурилась, изо всех пытаясь присмотреться получше, но не смогла различить даже фигуры паромщика, заслонённую мягким сиянием огня — тихим и безмятежным, точно не трепещущий в гневе, а мирно дремлющий у ног хозяина верный пёс. Яркие лучи скользили вдоль ретивых вод, ласково зарываясь в её белоснежную пенистую гриву, поднимались выше, тёплыми тенями разглаживая сумрачные лики скал, и дотрагивались до самых звёзд, украшая серебряный свет медовым отливом. Одну за другой, ведя тонкую невидимую ниточку, на короткий миг сплетающую из хаоса огней невиданные людям узоры созвездий.       — Ты лучше не зевай, — на сей раз совсем негромко, почти извиняюще окликнул девочку стражник. — А то ведь упустишь своё счастье.       — Он прав, — отозвалась Ви. — Нам пора уходить.       С сожалением отведя взгляд от цветущего янтарём небосвода, Чара натянула любезно отданные Сансом рукавицы (как ни странно, пришедшиеся почти точь-в-точь, что и ему — изрядно великоватыми), и в последний раз собравшись духом, осторожно ступила вниз. Руки крепко схватились за цепи, надёжно вбитыми по оба края от лестницы, без помощи которых Покаянную Переправу бы наверняка окрестили Обрывом Самоубийц, взгляд замер, покорно застыв лишь на том, что девочка видела перед собой. К чёрту, больше никакого верха и никакого низа — только она, только ветер, свистящий в ушах, и эта дурацкая лестница, с которой больше совершенно, совершенно некуда падать...       Первые две дюжины ступеней выдались самыми нелёгкими — стараясь хоть чем-то отвлечься от тихого завывания страха в душе, она было честно попыталась отсчитывать каждую из них, но быстро поняла, что лишь ещё сильнее поддаётся ему. Собственный разум, будто бы разозлённый попыткой перехитрить его, тут же взбунтовался, разразившись в отместку целым ураганом панических мыслей. С каждой новой ступенькой в голове всё громче и громче шептались опасения, то сомневающиеся в силах девочки, то разочарованные в надёжности конструкции. То падающие в обморок от всего происходящего, то наперебой требующие шевелиться, лишь бы поскорее оставить за спиной этот сущий ужас.       Как ни странно, именно «ужас» и выручил её, с такой силой налетев ветром на берег, что Чара разом позабыла обо всём, из сил прижавшись к промозглой скале. Ещё бы чуть-чуть и шквал смахнул бы её со скалы как пушинку, но именно он выручил девочку от самой себя.       Дальнейший путь напоминал дорогу, плывущую в густом тумане — ступенька, ступенька, ещё одна... перед глазами лишь голый камень, местами поросший мхом, местами обтёсанный следами когтей и железными шагами или успевший треснуть от сырости. Ни верха, ни низа, только безымянные кусочки пути, ползущие перед глазами. Шаг. Перехват. Передышка. Шаг... перехват... передышка... шаг-перехват-пере... Это всё отчётливее напоминало невыносимо однообразный и скучный сон, изматывающий какой-то глупой рутиной и тем фактом, что легко из него было не выбраться. Только близящийся понемногу плеск воды внизу напоминал о том, что даже эта длинная тропа была, к счастью, не бесконечна.       Слева вдруг показался небольшой, но достаточно удобный уступ, вероятно, нарочно высеченный для того, чтобы дать возможность путникам ненадолго передохнуть по пути. Сойдя на него, Чара изнурённо привалилась плечом к каменной стене и прикрыла глаза, дабы ненароком не взглянуть вниз.       Свистящий бриз, пронёсшись мимо скалы, неприятно укусил холодом лицом. Она поморщилась и промокнула тыльной стороной рукавицы льдистую влагу с щеки.       — Человек!       Машинально подняв голову на оклик скелета, Чара тут же бессильно выругалась — неужели она и вправду успела пройти так мало? Склонившись над краю, Санс казался стоящим почти лицом к лицу с ней, ровно настолько, что при желании мог бы спокойно дотянуться рукой до её плеча.       — Что случилось?       — Просто хочу, чтобы ты знала, — крикнул он. — Я сожалею о том разговоре между нами!       — О каком ещё разговоре?       — О том, что мы завели на полигоне. Признаю, моя вина, не стоило вовсе закручивать эту тему!       Чара не успела даже открыть рот, как очередной порыв ветра, налетевший на скалу, заставил её отвернуться, закрываясь прочь от продирающего до костей холода.       — Чёрт возьми, Санс, почему ты не вспомнил об этом раньше?       — Раньше мне не подворачивалось такого удачного случая! — отозвался сверху гвардеец. — Слушай, — она наконец позволила себе поднять взгляд и только сейчас увидела, как взволнованно мерцают белые огоньки в глазницах скелета. — Дело не только в разговоре, но и в том, что я тебе тогда наплёл!       Девочка со вздохом заслонила лицо от студёного облачка мороси.       — Ну ладно, только побыстрее!       — Всего пару слов, вот увидишь! Я хотел сказать, что погорячился насчёт того, когда сказал... когда... ког... — его звонкий голос вдруг спутался, зашатался и провалился в завывающую зыбь сумерек.       — «Когда» что? — она прикрыла глаза, стараясь понять, что заставило его сбиться. — Санс!       Но он не ответил. Только медленно опустил взгляд. Потянулся назад. Выпрямился, словно среди тысяч и тысяч паутинок вплетённых в незримые сети тьмы, кто-то молча протянул руку и дёрнул именно за ту, что пронизывала душу скелета. Очередной порыв ветра налетел и сорвал с его лица лёгкую тень улыбки, оставив позади трясущееся пламя тревоги, пульсирующее в дрожащих зрачках.       Чаре оставалось лишь беспомощно наблюдать снизу, как медленно и плотно срастается с лицом скелета липкая маска ужаса.       Альфис появилась на сцене не сразу. Точно дикий зверь, притаившийся в полуденных зарослях, она игралась, смакуя и растягивая жгучий момент предвкушения. И лишь когда страх покрепче схватил гвардейца за горло, она позволила себе оставить закулисье. Медленно, с чуждой для неё ленцой, чёрная тень стражницы выступила под алеющие краски зарева, наплывающего вдоль изломанного края обрыва.       Она знала, что уже победила — победила, стоило только напасть на след, стоило только поймать взглядом во мраке своего нерадивого ученика.       Стоило только ему не заслышать первых шагов, надвигающихся у себя за спиной. Если бы его внимательность была столь же безотказна, сколь был порой безрассуден авантюризм, он бы ни за что не стоял сейчас на это месте...       С трудом переступив немеющими ногами, Санс повернулся и замер лицом к лицу с наставницей. Пламя в его глазах казалось совсем бледным, истончившимся до призрачной тени, скукожившегося как бумажный ком в огне до крошечного уголька жизни. Стражница молча взирала на него уцелевшим глазом, поблескивающим словно камень — непроницаемо и безжизненно. Только красноватый отсвет выдавал в нём какое-то противоестественное, жуткое, исступлённое до смертельного жара хладнокровие.       Санс стиснул кулаки, силясь хоть немного унять захлёбывающуюся в грудь дрожь. Его трясло так, что слова беспомощно отскакивали между зубов, разбиваясь в бессмысленные звуки. Но Альфис не спешила, с какой-то глумливой учтивостью терпеливо дождавшись, пока гвардеец сумеет взять себя в руки.       — П-прошу... — разбитым голосом прохрипел скелет. — Д-дай мне х-хотя бы минуту.       Чуть склонив голову набок, Альфис безразлично повела плечами и молча отвернулась от ученика, подняв голову к пламенеющему облако, рваным лоскутом волочащееся над их головами. Пальцы, сжимающие прислонённый к сапогу топор, тихо застучали когтями по потемневшей рукояти.       Чара могла бы поклясться тысячу раз, что Санс бросится, пулей рванёт с места, неважно куда, лишь бы с лихвой воспользоваться этой крошечной передышкой. Но гвардеец не побежал и в сердце девочки провалилось в пятки, когда он сам шагнул чуть ближе к наставнице и, слегка отдышавшись, вдруг тихо заговорил:       — Я п-помню, как ты однажды сказала, что дело в-вовсе не в ненависти к людям, д-дело в том, что я, ты... что все мы по-прежнему на войне. А н-на войне всегда есть враг — хороший, плохой или н-никакой, но д-для тебе это не должно иметь значения. Т-ты ведь тоже знала, ч-что не все люди одинаковые и среди них прижились не только те, кто способен убивать п-просто потому, что он хочет и может забрать чью-то жизнь. Н-но мы должны быть выше этого, мы не должны забывать от чего зависит судьба всего королевства. И я не забывал, Альфис, я никогда не думал сомневаться... — Санс сглотнул. — До сегодняшнего дня. З-знаешь, у людей есть старая поговорка: «на войне все средства хороши», вот я... вот я подумал: а почему бы нам не попробовать сразиться с нашим в-врагом его же собственными руками?       Набравшись решимости, он осмелился коротко переглянуться с девочкой. Продирающий холод шевельнулся ледяным осколком в сердце девочки, когда за глубокой чернотой ужаса, заполонившего собой взгляд скелета, просочилось нечто ещё, куда более тёмное — нечто, от чего не веяло ни стылостью, ни беспощадностью, ни смертью, только тупой, капля по капле растворяющей душу апатией.       — У н-неё есть сила, которой не сыщется во всём королевстве, так почему м-мы не можем направить её против людей? Позволив... позволив человеку стать стать одним из нас. Т-только представь, сколько жизней мы сумеем уберечь с его могуществом. А если наверху отыщутся те, кто усомнятся в своей стороне, когда увидят её среди нас? Может, всего всего-навсего сложат оружие, а, может, м-может тоже решатся встать с нами под одним стягом! Н-ну же, Альфис, — голос гвардейца предательски задрожал. — П-пожалуйста, скажи, что дашь ей хоть шанс!       Стражница не шелохнулась, несколько секунд продолжая всматриваться ввысь, выжидая, что скелет пожелает сказать ещё. Но затем её каменный взгляд рухнул на его плечи как лезвие гильотины и белёсое облачко пара с лёгким свистом вырвалось из приоскалившихся зубов. Резко выпрямившись, она схватила оружие наперевес и угрожающе шагнула к ученику.       Санс отшатнулся прочь, ошеломленно вытаращив глаза.       — Т-то есть... то есть, «нет»? — пораженно выдохнул он. — Но п-почему?! Ты даже не объяснила!       Однако Альфис только продолжала надвигаться — спокойной, почти выверенной до механизма поступью, словно не пытаясь внушить ни трепета, ни праведного ужаса, просто исполняя очередную, давно прискучившую для себя рутину.       — Я в-ведь сделал это не со зла! — запинаясь, оправдывался скелет. — Не в обиду тебе, к-клянусь! З-знаю, я понимаю... я обещал не давать тебе поводов, но мне пришлось, понимаешь, просто пришлось солгать, иначе ты бы ни за что не стала меня слушать!       Пламя переливалось по замутнённой прахом кромки лезвия. Остатки пепла трескались и осыпались с рук стражницы, пока утробное шипение, визг и хруст всё отчётливее врывались в тишину, пока где-то глубоко-глубоко под плотью с жадностью прогрызалась на волю дикая, взъярённая до помрачения ярость.       — Х-хватит, просто выскажи мне в лицо всё, что думаешь! — Санс пятился, но собственное тело всё хуже слушалось его. — Д-давай, я знаю, я твоё сплошное разочарование, я худший ублюдок на свете, я не заслуживаю н-ничего, кроме смерти! Ведь всё так? Т-так?!       Страх затянул невидимый узел и ноги скелета беспомощно запутались, не в силах больше сделать ни на шагу. Но как преданная тень Альфис замерла напротив него, продолжая хранить безмолвие и лишь холодно выцарапывая взглядом душу из глаз из скелета. Медленно, выпивая по капле, дозволяя ему осознать, дозволяя воспротивиться, отчаяться. Быть может, даже успеть смириться.       Алое пятно пламени за её спиной светилось в сумерках, точно свет, пробивающийся из-за сомкнутых век. Все остатки надежд и сожалений намертво застряли в зобу скелета, когда глухая каменная толща будто бы размякла, на глазах превращаясь в полупрозрачную и податливую массу. В живой кокон, кровистым куполом нависшим над их головами.       Санс встрепенулся, задрожав как осиновый лист, но на сей раз в тишине раздался вовсе не лепечущий, сбивающийся от ужаса голос, а трескучий, барахтающийся в собственном бессилии, безудержный смех.       — Х-ха... ха... теперь я вспомнил этот взгляд! Но, неужели, ты настолько слепа, чтобы в упор не заметить — с моих костей мяса не сдерёшь! — он захлопнул рот рукой, давясь клокочущим в груди весельем. Пристывшие к глазам веки стражницы чуть заметно подёрнулись и руки, заносящие топор, остановились на секунду. — Не сдерёшь, не сдерёшь! — тут же с издёвкой поддразнил скелет. — Лучше оттяпай кусок от себя, Альфис, докажи, что я чего-то для тебя стою! Или ты забыла, что пожирать друзей н-нечестно?       И Санс расхохотался ей в лицо, словно упоённый вовсе не собственной шуткой, а какой-то необычайной, неистовой лёгкостью момента. Ни ужас, ни отчаяние больше не притягивали его душу к земле, казалось, стоило шагнуть через край пропасти и не рухнуть вниз, оттолкнуться от земли и больше никогда в жизни не коснуться её.       Скелет не услышал ни вздоха, ни свиста — да, он любил повитать в облаках, даже когда жуткий дребезг разбил все эти чаяния. Налетевшее лезвие прошло через его шею как сквозь хрустальное горлышко.       Белая точка, издали кажущаяся размером с алебастровый шарик, лишь на мгновение промелькнула в глазах девочки, прежде чем исчезнуть навсегда. Она не успела разглядеть ни лица, ни его последнего взгляда, только её, так неуклюже, так... несуразно отпрыгнувшую от топора голову. Так до смешного просто и одновременно до ужаса знакомо — удар, полный свирепой решимости, избавленный от всяческого сострадания, раздирающее болью мгновение, летящая в пропасть голова, ледяной поток, бездна...       Ещё стоящее на ногах, но уже обезглавленное тело гвардейца будто нехотя пошатнулось, завалившись набок, и сорвалось в пропасть. Чара отвернулась, зажмурившись изо всех сил, но не могла заставить себя не услышать тот короткий, до тошноты оглушительный всплеск, с которым останки Санса камнем провалились на дно.       Вот и всё, вот так до смешного просто...       Девочка силой сдавила стучащие от дрожи зубы, до боли прижавшись щекой к ледяной скале. Промёрзший камень безжалостно жалил кожу, но ей было наплевать — наплевать на жгучие слёзы в глазах, наплевать на солёную кровь, стекающую к губам, наплевать сердце, измученно мечущееся в груди.       Нет. Нет-нет-нет. Этого не может быть, это... слишком глупо, боже, да это и вправду просто смешно! Так не бывает — только не так нелепо, так дико, так... совершенно по-идиотски!       Чара едва не задохнулась, застигнутая врасплох собственным смешком — её саму начинало раздирать изнутри какое-то неукротимое, почти лихорадочное веселье. Словно мнимое утешение, спасительный свет, пробившийся средь чёрной, кишащей чудовищами глуши, оказавшийся вблизи смертоносным заревом пожара.       (Ты ведь не забыла, что означает пожар?)       Корчащиеся от боли зелёные стебли, тщетно пытающиеся стряхнуть с себя голодные языки огня. Сжимающиеся в комок лепестки, в отчаянии зарывающиеся в себя от нестерпимого жара. Горящая пыльца, кружащаяся в смертельном дыхании пламени...       Кто мог решиться на такое? Кто осмелился посеять здесь смерть?       (Может, это была она?..)       Задрав голову, девочка бросила взгляд наверх, туда, где над краем пропасти должен был возвышаться силуэт убийцы.       Но Альфис там уже не было.       Везде, куда мог только дотянуться взгляд, он наталкивался только на умиротворённую пустоту. Стражницы и след простыл — она просто ушла, испарилась, убралась восвояси также тихо и молча, как и явилась на расправу.       Смятение, ярость, испуг — всё столкнулось и смешалось в душе одномоментно, Чара даже не отвела взгляд, когда её руки схватились за цепи и ноги сами оттолкнулись от ступеньки, устремляясь наверх.       — Стой! — испуганный голос Ви проскользнул где-то бесконечно далеко позади той рокочущей бури, что затмевала собой душу девочки. — Не надо, только не сейчас, Чара!       — Сейчас! — сквозь зубы выдохнула она, не желая слышать ничего — ни увещеваний, ни поддержки, только собственную, завывающую протяжной фальшью боль.       Смотреть только вперёд. Думать только о высоте. Шаг-перехват-передышка... шаг-перехват... шаг-перехват... Совсем чуть-чуть, она не успеет ускользнуть!       — Одумайся, ты ведь погибнешь там! — воскликнула спутница и невидимая хватка намертво стиснула руку Чары, обхватившую цепь. — Довольно, ни шагу дальше!       — Пусти меня! — девочка рванулась из западни, но пальцы девушки сжимали её запястье крепче, чем челюсти Молдбигга. — Это не т-твоё дело!       — Моё, если оно касается и тебя! — ощетинилась спутница. — Не вырывайся, успокойся хоть на секунду! Слушай меня... слушай... — Чара в ярости схватилась за нож. — Слушай, чёрт тебя подери!       — Да к-как ты смеешь?! — не помня себя от злости, девочка полоснула лезвием по перчатке, будто надеясь, что сумеет ранить руку напарницы. — Я не успокоюсь, слышишь, не успокоюсь, пока...       — Пока «что»? Пока не дашь сотню раз разорвать себя на кусочки?       — Заткнись! — в сердцах вскричала Чара. — Если не станешь помогать, я справлюсь и без тебя!       — Не справишься! — ледяным голосом отрезала Ви. — А я не позволю тебе зазря разделить свою судьбу.       Чара в ответ лишь зашипела, рванувшись ещё раз, уже не надеясь вырваться, просто противясь назло. Глотая прогорклые слёзы, она с отчаянием взглянула на жалкий остаток пути, отделявший её от вершины берег. Бежало время, бежало, ускользая сквозь неровный свет сумерек, бежало, раз за разом уносясь вслед за пролетающим мимо ветром. Девочка словно воочию видела, как всё удаляется от неё Альфис, медленно растворяясь во тьме ущелья, и как стихает эхо её нарочито неспешных шагов, наполненных глумливым чувством безнаказанности.       Поздно, теперь уже слишком поздно.       Губы девочки затряслись и сухое, трескучее, точно веточка, брошенная в объятия пламени, слово вырвалось надломленным шёпотом в пустоту:       — Предательница.       Девушка промолчала. Но её ладонь неторопливо разомкнулась, высвобождая руку напарницы. А затем вдруг стихло всё — студёный свист ветра, вскипающий шум воды, даже слабый стрекот мыслей, утонув в налитом всклень безмолвии.       — Ты, верно, ошиблась, милая, — сладкой патокой просочился тишине голос Ви. — Предательство — это когда с тобой поступают вот так!       Короткий и мощный удар разом вышиб дух из груди девочки. Под бархатистой перчаткой, на краткий миг нежно коснувшейся сердца Чары, вдруг обнажился безжалостный и стальной кулак. Пальцы судорожно разжались, выпуская цепи из рук, спасительная опора выскользнула из-под ног, и бездонная пропасть за спиной её тут же с рёвом развезла свои челюсти, готовая проглотить добычу.       Мир вскружился перед глазами как огни карусели, но всего на один мимолётный кружок, пока беззвучный удар не разбил вдребезги ось, заставив все краски потухнуть, слившись с чернотой.       Летя головой вниз, Чара неслась навстречу реке.