Память

Есть такое понятие — эффект первого впечатления, известное правило девяносто к девяносто. Так вот: в первые минуты их с Дереком Хейлом знакомства у Стайлза сложилось впечатление, что оборотень полный мудак и хронический трагик со склонностью к выпендрежу и эффектным появлениям. Со временем этот его вывод только креп. «Чувак, ты не в Марвел, незачем такое лицо делать!», — ответом обычно служил по-свинцовому тяжелый взгляд. Стилински тяжело выдыхает, закрывая глаза. Ну отлично, Стайлз, просто замечательно. Похоже, что твоя задница никогда не может обойтись без приключений. — Ты хоть знаешь, во сколько она мне обошлась? — Он расстроено хлопает ладонями по бедрам и нехотя разворачивается. Встреча с ним лицом к лицу вызывает едва заметную рябь под ребрами. Выражение спокойных серых глаз словно хватает Стайлза за шкирку и швыряет назад в прошлое, в его шестнадцатилетие — Иди потренируйся не хлопать дверью на холодильнике. Он давно уже не подросток, не дерганый, тощий, болтливый лузер, которым вечно пренебрегают. Но невозмутимая сталь глаз и губы, тронутые намеком на снисходительную усмешку, выкачивают из него все, что было накоплено за эти годы. Волк совсем не изменился: разве что черноту его волос разбавила пара тонких серебряных нитей и взгляд стал еще тяжелее, еще опаснее, еще... болезненней. Хейл стоит достаточно близко, продолжая упираться ладонью в глянцевую дверцу машины на расстоянии каких-то двадцати дюймов. Его острые черты лица выточены временем и ночью. Воздух вокруг них пахнет туманом и хвойным лесом, мокрыми листьями и одной большой неприятностью. Последним, конечно, несет от оборотня. Стайлзу чудится металлический запах крови. — Ладно, ты просто хотел поздороваться, да? Давно не виделись, чел. Не могу сказать, что отлично выглядишь. Вообще-то ты выглядишь так, словно сейчас заиграет музыка из блокбастера и мы все окажемся в чертовом трейлере про супергероев. Твоя хмурая рожа совсем не изменилась с нашей последней встречи. — Стайлз понимает, что частист. Хейлова близость врубает в нем механизм самозащиты: сарказм разбавленный на две третьи потоком лишних слов. — Эй, ты не мог бы прекратить лапать мою детку своими руками? Мне, знаешь, ехать пора. — Ты пьян. Его голос с размаху лупит его прямо в солнышко, заставляя захлебнуться своими же репликами. Естественно он пьян, этого только слепой не заметит. Хваленая волчья проницательность. Лицо Хейла по прежнему с прилипшей к нему маской невозмутимости и безразличия. Он смотрит на Стилински как на назойливого и надоедливого щенка — c вынужденным терпением. — А ты как всегда многословен. Окей, мамочка, не волнуйся. Мне не пятнадцать, разберусь сам. Стайлз демонстративно вновь хватается за ручку Вагонера, посылая недвусмысленные сигралы в космос, чтобы Хейл убрал наконец свою чертову ладонь. Но он не убирает. Стайлз чувствует, как сверлящий взгляд вдалбливается в его висок, вызывая зуд раздражения где-то на кончике языка. — Наверное я говорю не слишком внятно, чел. Виски, знаешь ли. Но если ты не уберешь свою гребанную ладонь с моей гребанной машины, я сломаю тебе руку. Он просто устал. Он так устал, что остатки страха, выплеснувшиеся только что из его рта на мокрый асфальт стоянки, были последними человеческими чувствами. Теперь внутри пусто. Он переломает Хейлу все кости, все до единой, если он не свалит к чертям собачим, не оставит его одного. — Нет. Ты не сядешь за руль в таком состоянии. Кулак описывает полукруглую траекторию, метит в жесткую челюсть. Недостаточно быстро. Твердая ладонь перехватывает, пальцы хрустят под пальцами волка. С губ слетает смешок, потому что второй кулак уже проходится по ребрам оборотня. Костяшки отдают острой болью, и Стайлз едва не мурлычет от удовольствия и от искры удивления в глазах альфы. Боль — его наркотик. Стилински ныряет под мощную руку Хейла, он лучший ученик академии, он знает, куда нужно бить. И плевать, что его противник — чертово мифическое существо, превосходящее его во всем. Идеальная машина для убийств. Все заканчивается предсказуемо. После дробящего перепонки рыка жесткие руки сгребают ткань футболки в кулаки, а тело с силой впечатывают в железо тачки. Стайлз смеется прямо Хейлу в лицо. — Окей, волчара, ты все еще сильнее, — Просто Стайлз не стал доставать пропитанный аконитом короткий нож. Просто в нем три бокала дрянного виски на голодный желудок. Просто он не спит уже которую ночь. Просто он хотел, чтобы Дерек вмазал ему хорошенько, повозил лицом об асфальт, переломал пару ребер, выбил из него всю скопившуюся боль вместе с жизнью. Но оборотень не нанес ни одного удара, лишь схватил за грудки, вмазав в бок машины так, что Хейл оказался уж слишком сильно прижат к нему. Жесткое, неподатливое мужское тело заставляет внутренне содрогнуться. Лишь на краткий миг все обрывается. Так быстро, что Стайлз не верит в то, что вообще чувствовал это. Вокруг лишь хвоя и туман... ...это не мягкая, пахнущая карамелью, патокой и ирисом Лидия. Стилински слишком пьян, потому что его тошнит от запаха сладкого. — Ключи, — Рычит ему в лицо Дерек, — И садись в машину или я засуну тебя туда по частям. Если податься немного вперед, Стайлз сможет мазнуть кончиком носа по скуле оборотня. Но он не пидор, чтобы так делать. А Дерек не Лидия-прекрасная-Мартин. Ощущение твердого тела исчезает, футболка перестает врезаться швами в его кожу. Хейл уже на безопасном расстоянии. Стайлз оправляет одежду, выдыхая из легких остатки хвойного аромата и быстрым движением запускает в сторону волка ключи. Тот исправно перехватывает их на подлете. — Только попробуй во что-нибудь врезаться. Дилинь-дилинь-дилинь. Чертов американский датчик незастегнутого ремня. Уж лучше внезапная насильственная смерть, ей-богу. Тепло внутри машины окончательно развозит. Урчание двигателя и легкая тряска убаюкивают — мозг как кисель. По левую сторону он ощущает предплечьем присутствие волка. Родной запах салона смешивается с запахом хейлова одеколона. Волк раздражен. Стайлз ощущает его ярость кожей, она буквально оседает на ее поверхности. Стайлза мутит. Он позволяет возникнуть темноте под веками, голова тяжело откидывается на сиденье. Его накрывает мутным то ли сном, то ли воспоминанием. Ему шестнадцать. Его манит любая неприятность, он норовит засунуть свой острый нос в любую бочку с секретами. Его лучший друг вляпался в дерьмо и не видит этого в упор. Но Стайлз упрямым бараном прет за ним, размахивая фактами, швыряясь доказательствами. Чувак, ты гребаный монстр, ты убьешь ее, накачаешь себя кровью до отказа, ты выпотрошишь меня, свою мать, моего отца и еще толпу невинных людей. Пошел ты нахер, Стайлз. Получи кулак в рожу, Стайлз. Ты мудила, решивший разрушить мою жизнь. Вот ты кто, Стайлз. Но он все равно делает это: старается помочь. Ему плевать, что его единственный лучший друг предпочтет ему хорошенькую мордашку новенькой, ему плевать, что любовь всей его жизни проходит мимо, тряхнув медовыми волосами. Что она всегда будет выбирать кого угодно, но только не его. Ему плевать, что он может умереть, что у него нет совсем никакой суперсилы, кроме искрометного сарказма. Он готов засыпать им Питера Хейла до смерти, лишь бы тот не касался ее белой кожи своими когтями. Но ладони вымазаны ее кровью, а сердце пережевывает напряженную глотку, когда он один на один с альфой-убийцей на поле для лакросса. Он бессилен помочь каким-либо иным способом, кроме как умереть вместо нее. Пусть лучше убьют его. Мир даже не заметит. Пусть только она снова сможет вышагивать на высоких каблуках по коридорам их старшей школы, игнорировать его существование, лизаться по углам с Джексоном или его лучшим другом. Плевать с кем, лишь бы живая. * — Закрой рот и заводи машину. — Нет, знаешь, убирайся отсюда нахрен! На лбу Дерека выступает испарина. Он бледный, почти серый. Голубые глазищи слепят, словно фары в ночи. Рык закипает где-то в глотке. Стайлз злится. Дерек, кажется, собрался умирать прямо в его джипе. — Заводи машину. Сейчас же. — Я не думаю, что тебе стоит приказывать, когда ты в таком состоянии. И вообще, если бы я захотел, то вышвырнул твой собачий зад посреди дороги и оставил бы умирать... Черт пойми, зачем он упомянул его зад, Стайлз готов поклясться, что этой хейловой части тела даже не было в его мыслях. В ответ оборотень начинает заваливаться. Глаза Стилински испуганно лезут на лоб, когда махина мускулистого тела врезается в него. Он безумно тяжелый, словно только и питается что анаболиками. От Дерека несет тягучим смрадом крови и смерти. — Эй, чел, держись. Только держись ладно! Скотт скоро закончит, притащит тебе пулю, — Стилински пытается отлепить от себя израненную тушу, металлический запах залепляет легкие. * Нет ничего тупее, чем держать преступника в розыске у себя дома. Прямо под носом у шерифа полиции, который по совместительству еще и твой отец. Заляпанный кровью Хейл буровит злым взглядом его затылок, пока Стайлз умоляет Дени помочь. От этого взгляда мороз поселяется под кожей и она начинает неистово чесаться. Правая нога отбивает нервную чечетку. — И почему твой кузен в крови? Черт, Дени! Какого хера ты такой внимательный? Хотя странного как раз здесь ничего нет. Дерек мечта любого пассива. Боже, откуда только эта мысль взялась в его голове? Откуда вообще там могут возникнуть какие-либо мысли кроме грез о великолепной Лидии Мартин? Но Дэни продолжает бросать на Хейла влажные заинтересованные взгляды. И Стайлз велит оборотню переодеться. Стащить с себя изляпанную одежду, перестать привлекать к себе лишнее внимание. Он разворачивается как раз в тот момент, когда серая ткань кофты ползет вверх, оголяя упругую кожу спины. Виднеются полосы ребер, перекатываются бугры мышц под бледной кожей. Стайлз замечает, что пялится на оборотня с открытым ртом совсем как Дени. — Ничего из этого не подходит! Раздраженный голос едва пробивается в мозг. У Хейла охеренная фигура, он просто огромный и слишком рельефный — словно кто-то только что выпнул его с Олимпа. От оборотня так и прет сила, власть и угроза. Уровень тестостерона зашкаливает. Дени наверняка представляет сейчас, как горячая ладонь Хейла ложится вдоль его позвоночника, надавливает, нагибая его прямо здесь, на письменный стол Стайлза, как Дерек вдалбливается в него со всей своей мощью, выбивая громкие стоны. Вот же черт! Стайлз трясет головой, отворачиваясь, с силой трет глаза, стараясь выгнать въевшийся в радужку образ. Мысль о Дереке, трахающем его одноклассника, почему-то безумно раздражает. * Он упорно тащит за ворот парализованного Хейла. Оборотень тяжелый, у Стайлза не хватает сил, но он все равно держит их на плаву. Хлорированная вода заливает рот и нос, лезет в глаза. Мечется возле бассейна смертоносная канима. — Дерек, эй! Держись, приятель, ладно? — Он крепче обхватывает его руками, пальцы скользят по мокрому телу, задевают обнаженные участки кожи, забираются под мокрую ткань футболки. Стайлз чувствует, как под его ладонями напрягаются мышцы. Если бы не ледяная вода бассейна, он сгорел бы как феникс от этого ощущения. Мозг забит единственной мыслью: спастись. Он все еще барахтается, Хейл топит его своим весом, тянет на гладкое дно... Он то и дело задевает влажными губами скулу оборотня, в ответ сильные пальцы до боли впиваются в тощее плечо. * Надрез едва ощутим. Тонкие и острые когти канемы оставляют хирургический след на его шее. Тело моментально обмякает, ноги наливаются свинцовой тяжестью. Он рушится грудой тряпья, мяса и костей прямо на Хейла. Утыкается носом в его шею и не может пошевелиться. Сердце ухает, как в колодце. — Убери это с меня. Угрожающее рычание оборотня раздается где-то над самым его ухом. От голоса по телу Стайлза идет вибрация. Грудная клетка Дерека наполняется изнутри звериным рыком. Это. Для Скотта, для Лидии, для Джексона он всегда всего лишь «это». Он не может пошевелиться. Хочет убрать свой нос от ненавистной ему шеи, потому что уже на 80% Стайлз состоит из запаха хейловой кожи. Кабинет в полицейском участке пустеет. Кажется, Мэтт успевает отпустить парочку гейских шуток перед тем как уйти. Стайлзу противно. Он ненавидит Дерека Хейла каждой клеткой кожи, пытается заставить свое тело пошевелиться, но яд Джексона парализует надежнее бетона. Стайлз чувствует, как напрягается под ним тело оборотня в попытке сбросить с себя нежелательный груз. Снова вибрация, резонанс, кажется, сейчас раскурочит его на части. Он приказывает пальцам пошевелиться, мозг посылает импульс, верхние фаланги едва заметно дергаются. Из него потоком льется какая-то чушь про абсурд сложившейся ситуации. Рука наконец поддается, смещаясь на несколько сантиметров правее, чтобы безвольно остановиться на... Стайлз затыкается, кожей ощущая, как ширится гнев альфы под ним. Потому что его ладонь теперь совершенно точно лежит на чужой ширинке. — Убери. Руку. Рык оглушает, заставляя зажмуриться. Он не может. Рваное дыхание лупит по горячей шее, вена пульсирует прямо ему в губы. Потому что...он готов поклясться...ему не показалось. Голова альфы с трудом поворачивается, теперь чужие губы касаются его уха. — Я выпотрошу тебя, Стилински, вырву руки до самой шеи, выгрызу кадык... если ты не уберешь свою гребаную... — его дыхание сбивается, потому что ладонь Стайлза сводит судорогой и пальцы непроизвольно сжимаются сильнее. * Они никогда об этом не говорили. Потому что Стайлз обожает свою Лидию, а Дерек укатил в закат на шевроле в охапку с Брейдэн. Они никогда не говорили о том, почему каждый раз, когда им приходилось оставаться наедине, воздух вокруг потрескивал, едва не искрил от напряжения. Ни слова о том, откуда взялась эта невидимая пуповина. Поводок. Стайлз выныривает из марева воспоминаний, когда чувствует, как его бесцеремонно выдергивают из собственной машины. Он все еще пьян, очень пьян. Так пьян, что ему плевать, куда его волокут. Так пьян, что неистово трет ладонь о грубую ткань джинс, потому что ощущение чужого члена в его руке настолько явное, что хочется отрубить себе кисть. В нос бьет запах пыли и кофе, вялое тело встречает зыбкая мякоть матраса. Воспаленный мозг наконец милосердно отрубается.