Between the Sheets

Когда она проснулась, ей было холодно, и все ее тело болело. Она застонала, поднимаясь с пола и прислоняясь к влажной твердой стене. Было совершенно темно – так темно, что она изо всех сил пыталась разглядеть свою руку перед лицом. Она понятия не имела, где находится. Она полезла в карман, надеясь найти свою палочку, но там ничего не было. Кто бы ни поместил ее сюда, он позаботился о том, чтобы ей было нелегко сопротивляться. Она застонала и закрыла глаза, думая о разговоре, который состоялся у нее с Муни всего несколько месяцев назад. – Твой комплекс спасителя убьет тебя, Гермиона. Тебе нужно смириться с тем, что не все могут пережить войну, но нам нужно, чтобы ты была одной из немногих, кто это сделает, - вспомнила она, как он сказал ей после того, как однажды ее чуть не убили. Он был в ярости - теперь она сожалела, что не приняла его совет всерьез. Ее комплекс спасителя. Ее чертов комплекс спасителя привел ее сюда. Она могла бы просто аппарировать в новый безопасный дом и избежать этой ситуации всем вместе. Но опять же, если бы она просто трансгрессировала, если бы она просто бросила маленького мальчика, который просто хотел учиться и расти, – смогла бы она жить с этим? Скорее всего, нет. И она не была уверена, что хуже, неминуемая смерть или вечная ненависть к себе. По крайней мере, у одного был гарантированный конец. Она инстинктивно потянулась, чтобы потеребить кулон, который постоянно висел у нее на шее, - серебряный медальон, подаренный ей Гарри. Она вздрогнула, ее сердце сжалось, когда она поняла, что прекрасный подарок на память исчез. Без сомнения, конфискован ее похитителями. Она услышала, как глубокий голос произнёс: – Она действительно единственная, кого мы взяли, кого стоит сохранить. Я видел девчонку Уизли – она и Грязнокровка были бы многообещающим предложением для Поттера, но она трансгрессировала прежде, чем мы смогли ее схватить. Мы уже напали на след, ищем следующий безопасный дом. Остальных мы убили - в основном это были дети без подготовки. Их не стоило бы допрашивать.. Ее охватило непреодолимое желание заплакать. Они говорили об убийстве так небрежно, как будто это было пустяком. Но она отказывалась плакать - не потому, что не хотела, а потому, что знала: как только она начнет, она не сможет остановиться. Она должна была предупредить всех, как только вернулась домой. Она это знала – но она хотела ещё одной ночи спокойствия для тех, кто ее окружал. Одна ночь полных желудков и смеха. Одна нормальная ночь – или настолько нормальная, насколько это возможно для тех, кто в бегах. Она была ошеломлена своим упрямым оптимизмом. И это стоило им жизни, и скоро она тоже заплатит за это своей. Однако Гермиона быстро проглотила свою жалость и начала обдумывать способы побега. Несмотря на то, что она приняла смерть, она знала, что это не выход – Рон и Гарри нуждались в ней. Итак, она должна была найти выход. Она постучала пальцами по грязному полу, подавляя подспудное беспокойство и пытаясь обдумать свои варианты. И вот тогда она заметила – под ее пальцами не было никаких вибраций. Никакого тепла. Ее магия. Её там не было. Они всегда говорили ей, что она не заслуживает тех подарков, которые у нее были, и теперь они сделали так, что у нее их больше нет. Она так устала паниковать, но не могла перестать дышать, когда ее охватило чувство безнадежности. Она уже жаждала своей магии. Они лишили ее единственного, что делало ее особенной. Ладно, Гермиона, дыши. Это всего лишь временно. Она глубоко вздохнула и решила сосредоточиться на том, что могла контролировать: на своих усилиях найти изъян в их системе. Когда ее глаза привыкли к темноте, она поняла, что находится в какой-то камере. И когда она ощупала камень, она вспомнила урок, посвященный материалам, подавляющим магию, и поняла, что стены камеры могут быть корнем ее проблемы. Все, что ей нужно было сделать, - это сбежать. И в такие моменты, как эти, когда магия не могла решить ее проблемы, она действительно была благодарна за то, что была Гермионой Джин Грейнджер. Потому что, хоть она прекрасно разбиралась в магии, она была умна и без нее. Она снова начала ощупывать стены. В каждой структуре должно было быть слабое место, и если бы оно было в этой маленькой клетке, она бы его нашла. Она толкала и толкала, казалось, несколько часов, рассказывая себе о шагах, которые последуют, как только она найдет то, что искала. Она была так поглощена своей задачей, что едва заметила мерцание света за пределами своей камеры. – Ты не найдешь выхода. Просто сядь. Она резко развернулась и чуть не упала. Она не осознавала, насколько у нее кружилась голова, но быстро нашла стену, к которой можно прислониться, стараясь сохранять спокойствие. Она сделала глубокий вдох и шагнула навстречу голосу - в конце концов, подойдя достаточно близко, чтобы увидеть эти серые глаза, смотрящие на нее в ответ. – Драко, - прошептала она. Он рассмеялся и быстро сорвал маску. Она была поражена мальчиком, или, лучше сказать, мужчиной, который стоял перед ней. В то время как война состарила ее – с впалыми щеками и безжизненными глазами – Драко превратился в поразительно красивого мужчину. У него был острый подбородок, а светлые волосы были коротко подстрижены, что еще больше подчеркивало его костную структуру. Он совсем не был похож на того мальчика, которого она ударила на третьем курсе. Ее дыхание участилось. Мальчик, которого она ударила, мальчик, который дразнил ее все время, пока она училась в Хогвартсе, мальчик – он был командиром армии Темного Лорда. Он весело улыбнулся, наблюдая, как ее глаза обводят его лицо. – Грейнджер, ты пялишься. Не заставляй меня краснеть. Она смущенно опустила глаза в землю. – Должен сказать, я удивлен, что тебе потребовалось так много времени, чтобы понять, что это был я. Я подумал, что ты сообразишь ещё на рынке. Гермиона ахнула: – Как ты узнал? Оборотное...Это невозможно. Он махнул рукой, как будто прогоняя ее. – Видишь ли, это твоя вина и твоего маленького праведного ордена. Ты не понимаешь, что мы всегда на шаг впереди. Мы всегда найдем тебя. Улицы, возможно, заполонили пьяные дураки после того, как история вашей смерти стала достоянием общественности, но будь уверенна, мы знали, что это не так. Самое меньшее, что ты могла сделать, - это оставить нам обугленное тело, чтобы мы его нашли. Но нет, ты бы никогда не принесла кого-то в жертву, - усмехнулся он. – Должен признаться, однако, мне гораздо больше понравился твой взгляд на рынке. Он протянул руку через решётку камеры, и она почувствовала, как его палец провел по шраму на ее щеке. Она отпрянула, заставляя себя не отползать в заднюю часть камеры. Она увидела намек на улыбку на его губах, когда он прочел ее смущение. Она быстро оттолкнула его руку. – Видимо, ты был недостаточно важен для меня, чтобы помнить. Прости, что разочаровала тебя, Малфой. Что – то промелькнуло в его глазах, но исчезло так же быстро, как и появилось. Холодная маска, которую он носил, вернулась, застегнутая на месте. Он усмехнулся и пошел прочь. – Устраивайся поудобнее, Грейнджер. Ты пробудешь здесь некоторое время. Она прикусила язык, когда свет от его палочки исчез, и она услышала, как его шаги удалялись от нее, пока, в конце концов, не затихли. В темноте реальность ее положения овладела ею, и она почувствовала, как она набухает в груди. Она хотела остановить это, но какой в этом был смысл? Слезы яростно хлынули из неё, и она затряслась от своего разбитого сердца. Ее легкие горели, голова болела, но она не могла остановить слезы. Она скучала по своим родителям. Она скучала по своей избранной семье. Она скучала по тому, кем была до войны—самой яркой ведьмой их века. А теперь она даже не могла найти огонек. Она не была уверена, когда слезы прекратились, но чувствовала, как тяжесть дня давит на веки. Она прошептала тихую молитву, ни к кому конкретно не обращаясь: – Может быть, я не проснусь. А потом она провалилась в беспокойный сон. ----------------------------------- Она проснулась в испуге, хватая ртом воздух и отчаянно ища свою палочку. Но потом она вспомнила - ни палочки, ни свободы, а вокруг Пожиратели смерти. Все ее кошмары сбылись. Когда ее зрение привыкло, она поняла, что было так же темно, как и тогда, когда она заснула, поэтому она понятия не имела, как долго она была без сознания или который час. Прошли ли минуты, или часы, или даже дни? Она попыталась сосредоточиться на шуме вокруг, но ничего не было слышно. Было тихо, и она почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она никогда не наслаждалась тишиной, поскольку она позволяла ее разуму блуждать и задавать вопросы, с которыми она боялась столкнуться. Но сейчас было не время для уклонения. Она должна была обдумать предстоящие ей возможности. Ей нужно было подготовиться. Что они с ней сделают? Она поняла, что они планировали убить ее – и, без сомнения, мучительно. Но независимо от метода, смерть была бы финалом. И она поймала себя на том, что мягко улыбается—конец всему этому. Как хорошо было бы иметь хоть какую-то уверенность. Она откинула голову на стену и закрыла глаза, чувствуя, как улыбка медленно сползает с ее лица. Она поняла, что, хоть ее смерть и станет для нее подарком, это будет иметь далеко идущие последствия . Что бы сделал Орден? Нарушенный Порядок с его сокращающейся численностью и запасами. Гарри всегда действовал на эмоциях - именно Гермиона поддерживала его в тонусе, призывая мыслить стратегически. Но ее там больше не было. И не похоже, чтобы Рон мог сильно помочь - как только он узнает, что с ней случилось, он, скорее всего, воспримет это еще хуже . Ей оставалось только надеяться и молиться, чтобы они не предали огласке ее казнь. Но в глубине души она знала, что так и будет. Поэтому она возложила свои надежды на старших членов ордена, таких как Кингсли и Муди, чтобы удержать Гарри и Рона на земле. То, что она собиралась умереть, не означало, что они должны были проиграть войну. Война была намного больше, чем она сама. Она надеялась, что Мерлин вспомнит об этом. Время шло или не шло. Гермиона не была уверена. Проходит ли время, когда некому за ним угнаться? Однако она начала приспосабливаться. Она начала разрушать науку о времени и его хрупкости. Как забавно, подумала она, что когда-то она использовала тайм-тернер, чтобы ходить на несколько занятий, а теперь даже не могла вспомнить, когда в последний раз видела солнце. – Я чувствую, что время пройдет только во сне, - сказала она вслух, ни к кому конкретно не обращаясь. Она даже не была уверена, имеет ли смысл эта мысль. Сон был единственным местом, где нельзя было отследить время. Но это было также единственное место, где время не имело значения, поэтому она решила придерживаться его. Несмотря на кромешную тьму, она начала тренироваться. Отжимания, приседания, прыжки, пока ее тело не затряслось и она не почувствовала онемение. Иногда у нее подкашивались ноги, и она падала на твердый пол. Она лежала там, пока холодные камни охлаждали ее тело. А потом она засыпала. Она не могла поверить, что может так долго спать. Но она полагала, что это имело смысл после многих лет в бегах. Громкий лязг напугал ее, и она снова проснулась, лихорадочно ища свою палочку. Но она быстро напомнила себе, что ей придется выяснить, что это был за шум без магии. К ее удивлению, поиск источника не занял много времени: поднос с холодной едой и чашка воды стояли у входа в ее камеру. Они собирались накормить ее? Она догадалась, что Драко не лгал, когда сказал, что она пробудет там некоторое время. Она быстро выпила воду, и стало ясно, что она не осознавала, как сильно хочет пить. Она ковырялась в еде. Она была пресной и несвежей. Но, несмотря на плохой выбор, это помогло ей понять, что она не могла пробыть здесь целый месяц, как думала. Тело не могло бы так долго прожить без воды. Ей было интересно, каковы их планы на неё. Но ответов так и не последовало. Поэтому она решила контролировать то, что могла, пока могла. Гермиона продолжала тренироваться. Она читала заклинания и свои любимые стихи. Она говорила бы через письма, которые написала бы, если бы это было возможно. Еду доставляли время от времени, и она ковырялась в куче неаппетитной еды. А потом она засыпала. Она засыпала всякий раз, когда ее тело давало ей шанс. Когда она впервые услышала голоса, ей показалось, что у нее галлюцинации или она видит сон. Но когда она поняла, что проснулась, она отползла на другую сторону камеры, надеясь понять разговор, не будучи замеченной – Мы должны продвигать план вперед. Мы должны объявить общественности, что она жива, и что она у нас. Они совершили налет на тюрьму в Глостере прямо у нас под носом. В новостях это можно назвать разовым террористическим нападением группы несчастных темных существ. Но там повсюду были отпечатки пальцев Ордена. Они перестраиваются. Хотя голос был не Драко - это был кто-то другой. – Отец, мы двигаемся вперед только тогда, когда он говорит двигаться вперед. Там был Драко. Первый голос принадлежал Люциусу. Она тут же сморщила нос. Какой мерзкий человек. – Скажи мне, Драко, ты так высоко отзываешься о доверии плану твоего Лорда. Но где ты был, когда дело дошло до защиты от этого нападения? Правая рука Темного Лорда. Пропал без вести...в...бою. Она услышала, как Драко издал жесткий смешок. – Ну ну отец. Зависть тебе не идет. – Это твоя работа-предотвращать эти упомянутые "нападения". Она почти слышала напряжение в голосе Люциуса. – Это твоя неудача. – Я в курсе. Темный Лорд позаботился о том, чтобы я это понял. Его голос звучал скучающе, как будто это был разговор, который он вел тысячу раз. Она услышала, как Люциус вздохнул: – В следующий раз я сообщу о наших мыслях Темному Лорду ... Его прервал еще один лающий смех. – Нет, отец. Я сам. Я тот, кому он доверяет. Ты потерял это из-за своего... плохо принятого решения. Гермиона ахнула от яда в его голосе. Драко всегда был так зависим от своего отца - она никогда бы не ожидала, что Драко проявит к нему неуважение. Она услышала громкий треск и поняла, что Люциус дал ему пощечину - за ним быстро последовали шаги, удаляющиеся от ее камеры. Она отползла подальше от того места, где подслушивала, и устроилась в задней части своей камеры. По причинам, которые она не могла объяснить, что-то в Люциусе пугало ее больше, чем Драко. Но опять же, учитывая, как прошел разговор, возможно, она просто больше вообще не знала Драко. Прошло, как показалось, несколько минут, и Гермиона вздохнула с облегчением. Может быть, сегодня ее никто не навестит. Но именно тогда она услышала это, низкое рычание и звук шагов. Она попыталась еще глубже вжаться в стену, попыталась исчезнуть, но знала, что это бесполезно. – Понравилось шоу, Грейнджер? Она была удивлена тем, с каким облегчением услышала знакомый голос. Это был Драко. Каким бы мерзким он ни был, она не была уверена, что сможет встретиться с Люциусом лицом к лицу, особенно без своей магии. Гермиона решила промолчать, приняв вопрос за риторический. Он рассмеялся. – Никогда в жизни я не думал, что Гермиона Грейнджер может проигнорировать вопрос. Всегда первая поднимала руку вверх, прося одобрения. Вечно болтала. Всегда превосходила тех, кто ее окружал. А теперь она молчит. Мерлин, как война меняет людей. Гермиона почувствовала, как по ней пробежал незнакомый жар ярости. Она не могла вспомнить, когда в последний раз испытывала такой прилив эмоций, кроме грусти. Да, война изменила ее. Она опустошила ее. Из-за его предубеждения она была просто оболочкой девушки, которая вскакивала, чтобы ответить на каждый вопрос. Она была оболочкой той Гермионы Грейнджер, которую большинство знало и которую некоторые любили. И причиной этого были такие люди, как он. – Да, Малфой. Война, безусловно, изменила всех нас. Кто бы мог подумать, что Драко Малфой, мальчик, который столько говорил об отце, встанет против того самого человека, за которым он прятался все эти годы. Она прикусила губу, вспоминая свое положение. Учитывая ее нынешнюю нехватку магии и ресурсов, вероятно, не в ее интересах было дразнить кого-то, кто мог убить ее одним движением запястья.. При свете его волшебной палочки она увидела, как в его серых глазах разгорается буря. Она добралась до него. Его отец всегда был для него предметом слабости, даже в Хогвартсе. Он подошел и ударил руками по решетке, и она отскочила назад. Драко всегда был зол, но гнев, который она видела сейчас, отличался от гнева, который он проявлял, когда был моложе. Этот мальчик-мужчина - вероятно, убил сотни людей. Его гнев больше не ограничивался болтовней и мелкими оскорблениями по поводу чистоты ее крови. Он увидел ее страх и рассмеялся. – Не волнуйся, Грязнокровка. Я не собираюсь тебя убивать. У Темного Лорда большие планы на тебя. Он пошел прочь, но быстро повернулся на каблуках. – И не смей больше упоминать моего отца, Грейнджер. Ты ничего не знаешь о нём. Она попыталась мельком увидеть его лицо, но это была все та же бесстрастная маска. Ни следа гнева или обиды; он просто выглядел...скучающим. А потом свет исчез, и он тоже. Она разрывалась на части, не в силах решить, радуется она или ужасается тому, что все еще жива. Идея быстрой смерти - возможно, Авада Кедавра-не так давно казалась таким благословением. Но она выжила. Она выругала себя за то, что позволила Малфою добраться до нее - за то, что укусила в ответ, когда знала, что это не принесет пользы. Но имело ли это действительно значение? Ее камера была непроницаема, и с течением дней вероятность спасения казалась все менее и менее вероятной. Ее судьба казалась мрачной независимо от того, набросилась она на Драко Малфоя или нет. Мысли о блондине - и о том, как он так резко изменился, вернули ее во времена Хогвартса. За несколько дней до того, как все стало так сложно. Но, как и в последние несколько лет, ее память была похожа на головоломку, в которой не хватало слишком многих частей, чтобы завершить ее. Она вспомнила важные события. Первая встреча Гарри и Рона, первый раз, когда ее назвали Грязнокровкой, путешествие во времени, чтобы спасти Сириуса, Драко, убивающий Дамблдора. Или это был Снейп? Может быть, это был Снейп. Но как бы она ни старалась, она не могла вспомнить мелкие события. Маленькие события, которые составляли большую, значимую картину. Она разочарованно застонала. Чтобы все пошло как надо, умоляла она, это был бы не ее мозг. Это было единственное, что у нее осталось, что она по - настоящему любила в себе.