Гниль

      Холодное лето, 2011       Дима широко распахнул окно и сел на подоконник, вытянул ноги и зажмурился под скупым солнышком, закусив фильтр сигареты. Из колонок продолжала греметь музыка.       Предпочитая не высовываться из окна, Олежа сидел неподалёку на полу и сжимал в руке свою Моторолу-раскладушку с алюминиевым колечком от Яги вместо брелока. Оказывается, после похорон Оля притащила Диме коробку с вещами своего брата. Последние минут сорок Душнов самозабвенно ковырялся в немногочисленных мелочах и за компанию курил. Никотин никак не влиял на ласково тронутое смертью тело, но сам процесс… да, пожалуй, от него можно было получить удовольствие. Время от времени скупо затягиваясь, Олежа зажимал тлеющую сигарету между неестественно напряженными пальцами.       Во дворе лязгнула калитка. Душнов вздрогнул и одним рывком переместился под подоконник, вжимая голову в плечи: спрятался.       — Э-это кто?       — Да хер бы знал, — абсолютно расслабленно сказал Дима, даже не открыв глаз. — Скорее всего, твоя дурында прибежала.       Олежа простонал.       Окна Диминой спальни выходили на задний двор, поэтому дурынде пришлось оббежать дом прежде, чем ощутимо хлестануть Побрацкого по ляхе ладошкой с растопыренными пальцами.       — Это ты, дезертир вонючий, его из дома выдернул? — угрожающе начала Оля сразу с претензий. — Родители сейчас умом тронутся!       — Кого его? — невероятно спокойно переспросил Дима, почесав место, по которому только что получил.       — Я ща тебя ещё раз тресну, — от всего сердца пообещала Оля. Она, вцепившись руками в подоконник, подтянулась и заглянула в комнату. Её глаза сначала пробежались по включенному компьютеру, по беспорядку на полу, а после упёрлись в виноватую физиономию Олежи.       Попался.       Душнова зло нахмурила брови. С таким выражением лица она — вылитая мать. Грозному образу не мешали ни родные светло-рыжие волосы, заплетённые в две тоненькие косицы, ни россыпь веснушек на щеках. Олежа не хотел знать, что заставило Олю забросить свою увесистую косметичку и дешёвые краски от «Палетт».       Закусив нижнюю губу, он тянул улыбку. От сигареты, зажатой в пальцах, поднимался тоненький столбик дыма.       — А-а… Его? — со смешком сказал Дима, стряхивая пепел за окно. — Его я на улице нашёл.       — Ты больной? — спросила Оля, сверля братца взглядом. Она то и дело съезжала вниз, поэтому Побрацкому пришлось взять её за шкирку, чтобы придержать.       — Пр… Прости…       — Прости?!       Олежа виновато зажмурился и покивал.       — Он очень душевно извиняется. То есть от всей души. Ты поняла, — сказал Дима. Обычно в роли адвоката всегда выступал Душнов, но текущие события требовали радикальных изменений. — Это всё равно когда-нибудь произошло бы. Ну? Оль, сигаретку?       Повисла секундная пауза. Душнова не сводила со старшего брата глаз, а после закатила их, цыкнув языком:       — Давай.       — Т-ты куришь?       Оля проигнорировала вопрос брата и прикурила от спички. Олежа растерянно взглянул на Диму, а он в свою очередь приложил к губам указательный палец.

***

      Душнова потеснила Побрацкого на подоконнике и теперь сидела там, свесив ноги на улицу. Сам Дима уже докурил, но быстро отыскал себе другое развлечение.       — И когда вы успели поменяться ролями?       — Я думаю, с тех пор, как я обогнала Олежу в возрасте, знаешь…       — Н-не обогнала! Да и не могла! Это фактически невозможно.       — В смысле невозможно? Всё, Олеж, баста, форева севентин. Даже на бороду не рассчитывай.       — А ты чё, реально думаешь, она бы у него когда-нибудь появилась?       — Дим, честно?.. Хм…       — По-моему, тут тупо без шансов.       — Д-да вы оба охуели!       Дима и Оля дружно рассмеялись, почти синхронно закинув головы назад. Олежа закатил глаза и потушил сигарету в грязную пепельницу. Демонстративно отвернувшись от парочки, он снова схватил свой телефон, ловко подцепил крышку краешком большого пальца, а после надавил на кнопку сброса вызова. Экранчик зажёгся. Душнов легонько приподнял брови, — странно. Заряжал ли Дима мобильник? Шарился ли в нём?       Вся музыка была на месте, все фотографии и картинки тоже. Все сообщения. Стройный список СМС’ок поражал своей длиной: полоса прокрутки была маленькой чёрточкой. В своё время в телефоне постоянно заканчивалось место, и Олежа то и дело скрупулёзно отбирал сообщения на удаление, оставляя только самые любимые.       Последние штук пятнадцать — от Антона. Их, полученные за считанные часы до роковой автомобильной аварии, которая внезапно унесла жизнь Звёздочкина, Олежа даже не сортировал. Не поднималась рука. Потом стало не до этого.       Мысли об Антоне не покидали даже в реабилитационном центре. Ведь была вероятность, что во время восстания Антон уцелел, что его тоже обкололи химическим коктейлем и держат взаперти, просто в другом месте. Ведь сколько таких центров организовано по стране… быть может, десятки?       Была же надежда вновь встретиться…       Горло напряглось плотной полой трубкой. Душнов нервно закусил губу и хлопнул крышкой Моторолы. Оглянулся в сторону окна.       — А Антон не приезжал?       В воздухе что-то надорвалось.       Взгляды Оли и Димы на секунду сцепились вместе, а после разъединились по разные стороны. Дима засмотрелся на улицу, а Оля перевела глаза на Олежу.       — Не приезжал, — сказала она.       Побрацкий полез в пачку за новой сигаретой.       — Вы не знаете, что с ним случилось? — уже осторожнее спросил Олежа. Голос звучал будто бы издалека. Словно говорил кто-то чужой.       — Я не знаю, — ответила Оля.       — Дим?.. — на выдохе пролепетал Душнов. Сквозило виной и решимостью: он уже запустил пальцы в рваную рану и не уберёт их прочь, пока не достанет острый — ценнейший — осколок.       — Да хуй бы знал. Я не дослужил в отрядах до самого конца, — ровно отозвался Дима, поведя плечом. Глаза стеклянными сферами застыли где-то далеко над горизонтом. Перед ними — мазутного цвета кровь Антона, обломки его черепа в вязком гнилостном мозгу. Впитавшийся в Димины слизистые смрад того момента снова проступил наружу. — Много всего было, сам понимаешь. Некоторых не опознавали, даже в списки не заносили.       Олежа сглотнул и тут же ухватился за единственную брошенную ему ниточку:       — С-списки?       — Списки. Поднимали все свидетельства смерти за 2008, ну, типа, чтобы сравнить с теми, кого успели зачистить, — с нервным смешком сказал Дима и выпустил из напряжённых губ струйку дыма. Кости собственной головы словно затрещали изнутри от нечеловеческого вопля, который внезапно подсунула память. Обычно она делала это только по ночам, но сейчас решила по-издевательски изощриться. Тяжёлыми колёсами пассажирского поезда застучало сердце. Или эти звуки просто доносились от ближайшей станции? — Опознавали вообще не всех. Бля, да дай бог каждого третьего. Но так было проще понимать масштабы пиздеца.       — А их нельзя где-то найти, как-то…       — Нельзя, — наотмашь отрезала Оля.       Олежа, до этого глядевший на спину Димы, испуганно метнул взгляд в злые глаза сестры. Потупился.       — Я-я… Да. Простите. Спасибо.       — Пожалуйста, — сказал Дима. Его сковало страхом. Шевелились лишь губы и отвратительно склизкий язык, толстым куском мяса впадающий в сжатое спазмом горло.       В голове Побрацкого кричал, разбрызгивая кровавое содержимое рта, безумный Олежа.       В комнате играла Торба-на-Круче.