Лишь ты один

Ещё утром улицы выглядели привычно — утоптанные тропинки, скромные деревянные дома, повсюду слышались разговоры рабочих, а воздух был пропитан запахами варёного риса и свежесобранных трав. Но с заходом солнца всё изменилось. По обеим сторонам дорог вспыхнули сотни бумажных фонарей, подвешенных на натянутых верёвках между домами. Их мягкий янтарный свет отражался в узорных ставнях, заставляя тени плясать по стенам. Люди, закончив дневные труды, наряжались в лучшие одежды — кто-то предпочитал традиционные длинные одеяния с вышивкой, кто-то просто надевал новый пояс или закалывал волосы красивой шпилькой. На цветочной площади, расположенной на вершине горы, раскинулись ряды с угощениями. Воздух наполнился ароматами жареного мяса, душистого имбирного печенья и свежеиспечённых лепёшек с бобовой пастой. Дети носились среди столов, потряхивая в руках маленькие фонарики, а старики сидели поодаль, переговариваясь между собой и вспоминая прошлые праздники. Это был вечер Бала Полуночных гор — древнего праздника, уходящего корнями в старые легенды. Говорили, что в эту ночь, если повезёт, можно найти человека, дарованного тебе самой судьбой. Танцы помогают сближаться, а традиция полуночного вальса обязывает партнёров меняться. И, возможно, с тем человеком, что останется в ваших руках после остановки музыки, вы свяжете свои души и… — Пф, как слащаво и наивно. Мы что, в дешёвом романе, чтобы в это верить? — Му Цин, не вежливо перебивать стариков… — Се Лянь вздохнул, покачав, когда его друг прервал повествование старца, идущего рядом с ними в гору. Он улыбнулся вежливо мужчине, и тот, поняв что его не желают слушать, вежливо кивнул, и отошёл в сторону, идя всё равно в ту же сторону. Принц осматривался по сторонам. Тут и там висели фонари, натянутые от дерева к дереву от входа на гору, до самой площадки. Какое прекрасное зрелище… Должно быть, когда пары запустят сотни таких фонарей на вершине это будет мистически и завораживающе.

***

Се Лянь стоял в стороне, наблюдая за тем, как жители деревни погружается в праздник. Он не привык к таким шумным торжествам, но в этой суете было что-то тёплое, уютное. Люди смеялись, перекидывались шутками, тянули друг друга за руки к танцевальной площадке. Повсюду царило настоящее оживление, но он чувствовал себя зрителем, а не участником. И был вполне доволен своей позицией. Всё вокруг казалось окутанным тёплым сиянием, будто само небо опустилось ниже, чтобы стать частью этого вечера. В воздухе витал лёгкий аромат цветов, смешанный с дымком жаровен, где пекли сладкие лепёшки и жарили пряное мясо. Повсюду кипела жизнь: люди смеялись, переговаривались, тянули друг друга за руки к танцевальной площадке, где звучала весёлая музыка. Царило оживление — здесь не было чужаков, все словно стали одной большой семьёй, собравшейся разделить этот тёплый весенний вечер. Но Се Лянь чувствовал себя лишь сторонним наблюдателем. Он не привык к таким шумным торжествам. И хотя в этой суете было что-то уютное, почти родное, он не мог избавиться от лёгкого чувства отчуждённости, будто смотрел на всё это сквозь стекло, призму незнакомого видения. — Гэгэ не собирается повеселиться? Бархатный голос прозвучал так близко, что Се Лянь невольно вздрогнул. Он повернулся и увидел Хуа Чэна. Тот, как всегда, выглядел безупречно: тёмные волосы, собранные в высокий хвост, рассыпались по плечам лёгкими прядями, длинный красный кафтан с тонкой вышивкой плавно ниспадал по фигуре. Серебряные украшения мягко поблёскивали в свете фонарей, а в глазах отражались отблески бумажных фонарей, делая их похожими на драгоценные рубины, запечатавшие в себе жар огня. — Я… думаю, мне просто нравится наблюдать, — тихо ответил Се Лянь, его голос затерялся среди чужих разговоров. Хуа Чэн взглянул на него внимательно, пристально, будто взвешивая в уме что-то важное. В уголках губ мелькнула едва заметная улыбка, но в глазах горело нечто более глубокое, чем обычная доброжелательность. И затем, без единой секунды размышлений, он протянул руку. — Тогда позволь мне показать тебе праздник ближе. Се Лянь замер. Пальцы привычно сжали рукава одежды, словно он собирался отказаться, отступить, спрятаться за стену вежливости. Но тёплый свет фонарей, запахи весеннего ветра и приглушённая музыка, словно мягкое эхо далёких воспоминаний, медленно растворяли сомнения. А ещё — лёгкая, почти неуловимая настойчивость в глазах Хуа Чэна. И прежде чем разум смог возразить, Се Лянь медленно вложил свою ладонь в протянутую руку. Хуа Чэн чуть сильнее сжал его пальцы — не властно, не принуждая, но так, чтобы Се Лянь чувствовал его тепло, и что его желают чувствовать в своей ладони. А затем, не разрывая этого хрупкого прикосновения, он потянул его за собой, сквозь шумную толпу, туда, где праздник сверкал в самом своём сердце. В этот момент зазвучала новая мелодия — мягкая, обволакивающая, будто ветер, что ласково играет лепестками цветов. Она не требовала спешки, не захватывала резкими аккордами, а плавно втягивала в себя, как тёплая волна, что окутывает ноги прибрежным хлюпаньем. Люди на площадке начали двигаться в ритме этой музыки, объединяясь в новые пары, их движения были неторопливыми, изящными, словно танцоры сами становились частью великого течения жизни. Се Лянь замер. Это был простой, но удивительно красивый танец, полный скрытого смысла: движения напоминали течение воды, ветер, что несёт ввысь бумажные фонари, лёгкие колебания цветущих ветвей под весенним небом. В каждом шаге, каждом повороте чувствовалась связь с чем-то большим — природой, временем, вечностью. Хуа Чэн потянул омегу за собой. Се Лянь оторопел, затормозив. — Я давно не… — принц колебался, запнувшись на полуслове, его голос был едва слышен среди музыки. Но Хуа Чэн лишь чуть сильнее сжал его пальцы, не давая договорить. — Просто следуй за мной. Прежде чем наследный принц успел снова возразить, Хуа Чэн плавно двинулся вперёд, и его тело, будто отзываясь на неслышный зов, последовало за ним. Поначалу шаги казались неуверенными — Се Лянь словно пытался вспомнить забытые движения. Но альфа вёл его уверенно, спокойно, без спешки, позволяя привыкнуть к ритму, прочувствовать музыку, ощутить танец не как последовательность шагов, а как естественный поток. И вскоре он действительно почувствовал. Тёплый воздух наполнялся ароматами вечерней прохлады, цветов и пряных угощений, отдалённые голоса смешивались с нежной мелодией. Фонари, подвешенные над площадью, покачивались в такт танцу, их золотистые блики отражались в глазах людей, придавая всему происходящему оттенок сказочного волшебства. Се Лянь невольно улыбнулся. Он чувствовал, как вокруг кружатся огоньки, как лёгкие порывы ветра треплют его волосы, как чья-то ладонь уверенно направляет его, ведёт сквозь музыку, сквозь пространство этого вечера, сквозь их собственное, едва уловимое мгновение. В какой-то момент он поднял голову, чтобы запечатлеть в памяти этот волшебный миг. Весь мир вокруг казался сотканным из света, воздуха и плавного движения. А затем опустил взгляд. И увидел, что Хуа Чэн смотрит на него. Не на толпу, не на фонари, не на звёзды, что мерцали в вышине, а только на него. Словно пытался запомнить не этот вечер, а его самого. Се Лянь почувствовал, как сердце пропустило удар. Музыка продолжала звучать, лёгкие шаги по деревянному настилу смешивались с далёкими звуками праздника, но для них двоих всё это сузилось до одного: до рук, что держались друг за друга, до плавных движений в такт ритму, до мягкого света, отражённого в глазах друг друга. Мелодия продолжала струиться, нежно перетекая из одного аккорда в другой, словно отражение звезд на тихой глади воды. Танец вокруг них не прекращался — пары двигались в медленном, ритмичном потоке, словно листья, подхваченные весенним ветром. Но Се Лянь больше не замечал их, даже не пытался, не хотел. Он замечал только ладонь, что держала его руку — тёплую, уверенную, будто не дающую ему раствориться в этом зыбком полнолунии. Он замечал только взгляд, в котором отражался не один лишь свет фонарей, а нечто куда более глубокое — сосредоточенность, мягкость, что-то почти трепетное, доводящее до мурашек. Хуа Чэн сделал шаг вперёд, заставляя принца отступить назад. Движение было простым, но в нём чувствовалось что-то завораживающее, будто с каждым шагом между ними разрушались невидимые границы. Принц почувствовал, как его дыхание сбилось. Музыка поднималась волнами, мягко нарастая, затем вновь стихая, а вместе с ней менялся и танец. Они двигались медленно, без резких движений, будто позволяя вечеру самому решать, как долго продлится этот момент. Глава чуть наклонился, их лица сблизились, и Се Лянь почувствовал, как тепло его дыхания касается его волос. — Ты слишком напряжён, — тихо сказал Хуа Чэн, не разрывая их плавного движения. Се Лянь сглотнул. Он и сам это знал. Его плечи были чуть подняты, движения — скованны, будто тело отказывалось окончательно поддаться этому танцу. Он давно не танцевал, это было непривычно, неловко, словно заново учиться ходить. — Расслабься, — Хуа Чэн улыбнулся, чуть сильнее сжав его ладонь. — Просто следуй за мной. Вдох. Выдох. Принц прикрыл глаза, позволяя мелодии заполнить всё его существо, позволив рукам альфы направлять его. И вскоре шаги стали мягче, движения — естественнее, а мир вокруг будто исчез. Ему вдруг показалось, что этот танец — это что-то большее, чем просто праздничное развлечение. Это было как диалог без слов. Каждый шаг, каждое движение, каждая секунда их близости говорили больше, чем могли бы сказать тысячи фраз. Музыка вновь изменилась — стала чуть медленнее, но глубже, будто последний аккорд пред рассветом. Хуа Чэн развернул его, мягко ведя за собой, и на мгновение Се Лянь почувствовал, как оказался в центре всего — в центре музыки, света, огоньков, и… его внимания. Конечно, это была лишь иллюзия, неловкие попытки омеги восстановить контроль над собой не увенчались успехом. Он не знал, сколько времени они так танцевали. Минуту? Час? Вечность? Но когда музыка начала затихать, Се Лянь вдруг поймал себя на мысли, что не хочет, чтобы это заканчивалось, совсем. Не хотел отпускать этой руки. Не хотел снова чувствовать себя сторонним наблюдателем. Но мелодия затихала, пары замедляли шаги, и Се Лянь понял, что пора остановиться. И всё же… В самый последний момент, когда танец подходил к концу, Хуа Чэн не отпустил его руку сразу. Он задержался. Чуть ближе, чем требовал танец. Чуть дольше, чем это было бы обычным жестом. Принц снова поднял на него взгляд — и увидел в его смоляных глазах нечто, от чего сердце замерло. В этом взгляде не было веселья. Не было игривости. Только сосредоточенность. Тепло. И что-то ещё — что-то хрупкое, что нельзя было разрушить словами. Музыка смолкла окончательно, и площадь взорвалась аплодисментами. Люди смеялись, переговаривались, обнимали друг друга, а Хуа Чэн медленно разжал пальцы. Но даже после того, как его ладонь исчезла, Се Лянь всё ещё чувствовал её тепло. Сердце стучало непривычно быстро, и он не мог понять, от музыки ли, от танца или… от того взгляда, которым Хуа Чэн смотрел на него. — Тебе понравилось? — спросил тот, чуть склонив голову набок, будто прислушиваясь к ответу больше, чем должен был незаинтересованный человек. Принц улыбнулся, стараясь скрыть внутреннее волнение. — Да, — признался он. — Это было… красиво. Я вообще впервые танцую на подобных мероприятиях. — Это ещё не конец праздника, — Хуа Чэн чуть качнул головой в другую сторону от площадки, где люди продолжали веселье. — Есть ещё кое-что, что ты должен увидеть. Он протянул руку, но не взял её сразу, лишь оставил между ними пространство для выбора. Се Лянь чуть замешкался, но затем, кивнув, вложил свою ладонь в протянутую руку, возвращая тепло, что чувствовал всего пару минут назад. Хуа Чэн повёл его через оживлённую площадь. Люди смеялись, поднимали чаши с рисовым вином, старики переговаривались у прилавков с фонарями и игрушами, а дети с восторгом бегали между столами. Запах пряных блюд, тёплого чая и костра смешивался с ночным воздухом. Но Хуа Чэн вёл его дальше, туда, где было чуть темнее, где суета праздника оставалась позади. — Куда мы идём? — спросил Се Лянь, ощущая лёгкую прохладу ночного воздуха. — Терпение, гэгэ, — усмехнулся Хуа Чэн, крепче сжимая его ладонь. Они прошли через узкую тропу, петляющую среди цветущих деревьев. В воздухе плавали лепестки, переливаясь в свете фонарей, как осколки лунного света. И вот, когда Се Лянь уже хотел задать ещё один вопрос, они вышли к небольшому холму. И он замер. Перед ними раскинулась долина, освещённая сотнями светящихся фонарей. Каждый фонарь — это был чей-то заветный миг, чья-то мечта, чей-то голос, отправленный в небо. Они поднимались вверх, один за другим, окутывая всё пространство мягким золотистым свечением. — Ух-ты... Красота какая. — прошептал Се Лянь, глядя, как огоньки мерцают в вышине. — Каждый раз люди пишут желания на фонарях и отправляют их в небо, — пояснил Хуа Чэн. — Говорят, если повезёт, они сбудутся. Се Лянь смотрел вверх, заворожённый этим зрелищем. — А ты? — тихо спросил он, не отрывая взгляда от фонарей. — У тебя есть желание? Альфа не сразу ответил. Се Лянь почувствовал, как его бледные пальцы чуть сильнее сжали его собственную ладонь. — У меня есть только одно желание, — наконец произнёс он, его голос был бархатным, тихим, но уверенным. Се Лянь повернулся к нему, но в этот момент в небо взлетел ещё один фонарь, его свет озарил лицо Хуа Чэна. И в этом свете принц увидел нечто, от чего у него перехватило дыхание. Это был не просто взгляд. Это был немой ответ. Се Лянь отвёл взгляд, снова посмотрел вверх, на огоньки, что парили в бесконечном небе. Но его сердце уже знало, что он только что увидел. Слишком чёткий ответ, чтобы игнорировать или делать вид, что не понял.