Лишь ты один

В середине дня, под тенью раскидистого клена, у лавки с лапшой собралась компания из четырёх человек. До Бала полуночных гор осталось совсем немного — всего неделя. Однако, беседа была не о празднике, и вовсе не о подготовке к танцам. После того, как прозвучал вопрос Му Цина, который и позвал всех пообедать, настала тишина. Хозяин лавки как раз подошёл к ним, потому Хуа Чэн с серьёзным и напряжённым выражением на лице, небрежно бросил на стол несколько монет, оплачивая лапшу, после чего первым нарушил навязчивое молчание. — Если Цзюнь У появится в деревне, я просто убью его, — сказал он, его голос был тихим, но твердым, как удар молота о наковальню. — Этот урод не заслуживает пощады, — поспешно добавил он, глядя на собеседников. Слова Хуа Чэна повисли в воздухе, как угроза, обрушившаяся на всех присутствующих. Фэн Синь и Му Цин обменялись тревожными взглядами, а Се Лянь отложил палочки и, вздохнув, покачал головой. — Хуа Чэн, ты с ума сошел? — возмущению Му Цина не было предела, его голос был полон удивления и… Страха? — Убийство — это преступление, и нас могут за это наказать. Мы не можем так рисковать всем, что у нас теперь есть. Хуа Чэн, казалось, не слышал его. Вскинув бровь, он продолжал с тем же непреклонным взглядом: — За убийство нас могут наказать, но если мы не избавимся от него, он может причинить его высочеству еще больше боли. Или навредить деревне. Мы можем сжечь его тело, и никто не узнает, — сказал он, его голос становился всё более холодным, однако на лице играла самодовольная улыбка. — С чего я должен рисковать здоровьем и жизнями жителей и его высочества? — Это полное безумие! — воскликнул Му Цин. — Мы не можем так поступить. Я понимаю что он психопат, и место ему под землёй, но мы должны найти другой способ. Иначе мы и сами станем не лучше. Се Лянь, который молчал до этого момента, теперь присоединился к разговору. Его глаза были спокойны, а голос ровным. Он доел и прервал их спор: — Давайте не будем терять рассудок. Мы должны защитить деревню и друг друга, но не потерять человечность, Му Цин прав. Но если… Если он всё же явится, то скорее всего лишь я его буду интересовать… — Он тебя не тронет. А тронет — и я вырву ему руки. — с каждой новой фразой главы деревни разговор становился всё более напряжённым. — Саньлан, прекрати пожалуйста… Фэн Синь, видя, что ситуация выходит из-под контроля, наконец решился вмешаться. Он встал и довольно громко пристыдил обоих: — Хватит. Хватит уже! Давайте не ссориться из-за этого. Мы все хотим одного и того же — защитить его высочество. Но давайте делать это разумно. Он подошёл к Му Цину и положил руку ему на плечо, пытаясь успокоить. Омега не желал уступать — всё должно иметь свои границы, а убивать кого-то было низко, как считал он сам. — Му Цин, я понимаю твоё беспокойство. Но глава прав: Цзюнь У не должен причинить боль никому из нас, и если он всё же сунет сюда свои руки, его нужно будет убить… Се Лянь, взяв себя в руки, мягко сказал: — Прошу, если мы так и продолжим ссориться, ни к чему это не приведёт. Как знать, может быть ему будут на руку наши ссоры… Спор окончательно прекратился. Хуа Чэн, стиснув зубы, взглянул на принца, и под его взглядом сдался. Му Цин кивнул, понимая, что нужно найти компромисс. Но напряжение все еще витало в воздухе… Се Лянь кинул быстрый взгляд на бывшего телохранителя, и тот понял намек. Потянув напарника за плечо, он кивнул ему в сторону. Му Цин всё же встал и ушел вслед за альфой. Пара завернула за угол, и вновь раздался раздражённый голос: — Нет, ты его слышал?! Он же не шутит! Разве он не понимает, чем рискует… — Тише, тише. Вряд-ли он будет поступать так опрометчиво. Но если Цзюнь У снова навредит его высочеству, то я тоже не буду стоять в стороне. — Вы оба… Сумасшедшие. — омега пнул камень под ногами и, развернувшись в сторону леса, направился «собирать травы». — Му Цин! — тот обернулся и вперился в Фэн Синя нечитаемым взглядом, — Будь осторожен… Не потеряйся там. — Да почему вы все считаете меня настолько немощным?! — И он скрылся за поворотом, оставив альфу в растерянности… Когда Му Цин и Фэн Синь ушли, атмосфера немного разрядилась. Принц тяжко вздохнул, отставил в сторону пустую миску и взглянул на главу деревни. — Бесполезно… Ни один разговор не может закончиться мирно. — Разве он не желает того же? — Дело не в том. Его воспитание позволяет грубить и хамить Цзюнь У, но убить — за гранью его понимания. Если будет надобность, он и сам поможет. Ему нужно время обдумать. — Надеюсь, ума ему хватит, чтобы всё понять. — решив сменить тему, он мягко улыбнулся и предложил. — Гэгэ, если ты наелся, мы можем прогуляться, я покажу тебе площадку. Первым на неё посмотришь. — Как-то не честно по отношению к остальным… Да и я планировал заняться каллиграфией. — омега с досадой вздохнул, — Если бы наставник видел, как скатилось письмо его лучшего ученика, он бы предпочёл выколоть себе глаза. — Я уверен, письмо гэгэ куда лучше моего. Но я бы с удовольствием посмотрел на твои занятия. — Если ты того хочешь, то я не против. Теперь, наевшись вдоволь, они направились в сторону дома. На улице было тепло, а в выходной день на полях работали лишь те, кому нравилось отдыхать работая. Вот и его высочество сегодня решил дать себе расслабиться, и вместо физического труда заняться умственными упражнениями. Вернувшись в усадьбу, принц и глава безмолвно последовали в половину, принадлежащую Хуа Чэну. Снова прекрасная атмосфера, чарующая и по-своему мистическая. Альфа заботливо провёл гостя в зал на циньтан — искусной работы мягкий диван из кедра, обтянутый неизвестной принцу тканью. Пока Се Лянь осматривался, хозяин дома сходил в какую-то комнату и вскоре вернулся с большими листами пожелтевшей бумаги и кистью с белым ворсом. Как только принц взглянул на неё, брови его поползли вверх от удивления, а в глазах появился блеск: — Из конского волоса и персикового дерева? — Гэгэ, я восхищён! Только взглянув понять из чего она. — Всё намного легче — когда я был маленьким, мы с наставником гуляли по главной торговой улице. Там в прилавке я увидел кисть, один в один как эта. Но наставник тогда сказал, что моих навыков письма недостаточно, чтобы орудовать такой изящной и дорогой вещью, и что как только я преуспею в этом, он купит мне её. Но… Так не случилось, а потом я и вовсе забыл об этом. — Твой наставник, должно быть, человек не из приятных. — Вовсе нет. Он прекрасный человек. — принц говорил о наставнике с теплотой на душе, ведь тот был действительно хорошим учителем и даже товарищем. — Если гэгэ желает, он может забрать эту кисть в качестве моего подарка. — Что ты! Наверняка она дорогая, я не могу так. — Для меня честь подарить её в столь, я уверен, умелые руки. Се Ляня учили не отказывать, если даритель настаивает на подарке — и потому он с тысячей благодарностей принял подарок. Усевшись ровнее, он стал вспоминать учения его наставника — Мэй Няньцина. Однако старательно вывев всего четыре иероглифа, он с тяжестью вздохнул. — Позор мне, как криво… — Гэгэ слишком критичен — всё выглядит прекрасно. — Ты говорил, у тебя плохое письмо? Могу я взглянуть, если ты не возражаешь? Хуа Чэн издал короткий смешок, взял кисть, макнул её в чернила, и вскоре на бумаге заплясали палочки. Это было больше похоже на демонический танец, нежели на слова. Принц смог разобрать лишь несколько — похожий на перекошенную крышу торговой лавки иероглиф едва напоминал «тысячу». А третий похож на сломавшегося пополам человечка… Красный? Просидев над написанным не менее двух минут, он наконец понял: — Тысяча фиолетовых и красных цветов?! — едва узнав в этих закарючках идиому, его высочество не знал, как реагировать. Хуа Чэн был прав — его почерк безнадёжно ужасен. — Я же говорил, что каллиграфия — не мой конёк. — кажется, глава деревни стыдился этого недостатка, и старался увести взгляд в сторону. — Вообще… Всё не так плохо. Если плотно этим заняться, то возможно… — «–Да кого я обманываю… Это самое ужасное письмо, которое я видел! Вот уж точно наставник бы лишил себя глаз» — Я не особо нуждаюсь в этом. Усложнять гэгэ жизнь я бы не хотел, а всю писанину за меня пишет Хэ Сюань — за что-то же я ему плачу. — Хорошо. Но, если тебе будет интересна каллиграфия, ты можешь обращаться всегда. А пока я продолжу. — и принц вновь сосредоточился на письме.

***

Глядя вслед Му Цину, альфа разочарованно вздохнул и, развернувшись, побрёл в сторону дома. Тренировки никто не отменял, даже в выходные дни, а ещё это отличный способ выпустить пар — после разговоров с несносным юношей это лучшее решение. Почему он всегда понимает всё в каком-то искажённом виде? Неужели ему легче жить, опасаясь всего и всех, и думая что все его презирают? Фэн Синь знает — им нужно поговорить, но когда доходит до дела, все замолкают или превращают беседу в скандал и драку. Захватив из кладовой лук и колчан со стрелами, он направился на гору. Фэн Синь не был уверен, что не пересечётся там с омегой, но выбрал место подальше от деревни — вряд-ли последний пойдёт туда. Добравшись до какого-то крутого склона, юноша приступил к разминке — несколько серий упражнений позволили телу разогреться. Дыхание глубокое и медленное, словно он не просто разминался, а дышал лесным воздухом, что, кстати, очень полезно. Покончив с разогревом, он решил пробежаться по тропам, оставив снаряжение под раскидистым клёном. Бег по этой стороне горы придавал особую дозу адреналина — один кривой шаг, и он может упасть. В голове роились мысли о том, что же всё-таки делать, если его высочеству или Му Цину будет угрожать опасность от Цзюнь У. Фэн Синь знает — они оба не слабы, оба умны и хитры, но его высочество имеет плохую привычку слишком волноваться о других, и им легко манипулировать за счёт этого, а Му Цин не может обойтись без какого-нибудь ядовитого словечка, и, что удивительно, каждое такое слово бьёт под ребро. Потому, пока все трое жили во дворце, Фэн Синь всегда опасался, что однажды слуга сильно поплатится за такое отношение к герцогу. Но мысленно он уже давно решил — если нужно будет, в мире станет одним Цзюнь У меньше. И в этом он был согласен с главой деревни — рисковать жизнями близких и жителей было безрассудно. Свернув на другую тропу, альфа вскоре вернулся на прежнее место и, сделав передышку, взялся за стрельбу. Будучи ещё ребёнком, он видел как дворцовые стражи практикуются в разных видах боевых искусств, и особенно сильно его привлекла именно стрельба из лука. Фэн Синь взял несколько стрел, натянул тетиву, и, наметив воображаемую мишень на дереве, одну за другой запустил их. Две из пяти стрел достигли цели, остальные промахнулись. Парень вздохнул, и вновь попытался, теперь не торопясь и сконцентрировавшись лучше. Попытка удалась — четыре из пяти стрел попали «в яблочко». Прошло не менее часа, прежде чем Фэн Синь закончил физические упражнения, и перешёл к духовным — медитация поможет унять жар. Решив спустьться чуть ниже и поискать ровную поверхность, он поднял лук и колчан, и отправился на поиски. Пройдя всего немного, он вдруг почувствовал, как земля словно выскользнула из-под ног, а после кубарем покатился по крутому склону. Хрустнули лук и стрелы, а может быть и рука… Чёрт дёрнул идти на этот долбаный склон! Ударившись затылком о какое-то дерево, альфа потерял сознание…

***

Вскипая от злости, Му Цин широким шагом направился в лес, по пути зашёл домой за большой корзиной. Ссоры всегда оставляли кровоточащий порез на душе, особенно когда ему приходилось отступить. Кажется ли ему, что Фэн Синь действительно смотрит на него свысока? Нет — ему просто страшно. Страшно, что это может оказаться правдой, а потому он неосознанно выстраивает стену вокруг себя. Еще в детстве он осознал, что всего в жизни ему нужно будет добиваться кровью и потом — признания, статуса, места, и потому терпел в свою сторону всё, лишь бы остаться там, где он чувствует себя человеком, а именно рядом с его высочеством. А оказавшись на так называемой свободе, он не сразу нашел себе новое место. Обратиться к лекарю ему посоветовал Ши Цинсюань, и это ненадолго его завлекло — всё-таки, возиться с травами было не так увлекательно, как спорить с психопатом-герцогом. — Еблысь твою мать, Фэн Синь! Чтоб тебя… Каких-то весомых причин для ненависти к альфе у Му Цина никогда не было — просто так пошло, что они не ладили, будучи детьми, потом не ладили будучи подростками, а со взрослением ничего не изменилось. Му Цин не хочет доверять ему, а тот не может найти путь к строптивому упрямцу. Лес встретил омегу прохладным теньком и ароматом влажной земли. Он ступал по тропе размашисто и с агрессией, словно желая раздавить каждого маленького жучка. Постепенно звуки, доносящиеся из деревни, утихли, уступая место шелесту листьев и тихой трели птиц вдалеке. Му Цину явно недостаёт душевного равновесия, и он наивно предположил, что сбор трав для лекаря будет куда более успокаивающим, чем выяснение отношений с Фэн Синем. Но каждый шаг мысленно возвращал его в их спор, и он вспоминал слова, брошенные сгоряча. Идя по тропинке, омега вскоре набрёл на несколько кустов лимонника, и принялся собирать особо сочные на вид листья. Дядя Ло Вэньчу успел научить его различать растения друг от друга, какими полезными свойствами они обладают, и как собрать, не повредив. И юноша увлёкся этим на добрые полтора часа, успев собрать еще и листья лофанта — лекарь рассказывал, что это растение часто растёт в горах, а из полезного — он хорош для кишечника и снятия болей. Завернув на восточную часть горы, омега пошел по тропе вниз, несколько раз едва не упав — слишком крутой спуск, как вдруг боковое зрение выдало ему большое тёмное пятно в траве, похожее на притаившегося зверя. Сперва тот от страха отскочил в сторону, но, присмотревшись, увидел несколько красных лент и узнал Фэн Синя. — Ну ёб же ж твою мать, Фэн Синь! Какого ты тут валяешься, как труп? — однако, подойдя, он понял, что до трупа ему недалеко. Весь помятый, на голове явно была рана — кровь проступила на лицо, а сам он лежал без сознания. Смекнув, что могло произойти, он вздохнул и наклонился, чтобы осмотреть травмы. На теменной части головы действительно был ушиб, и юноша оторвал здоровый кусок рукава от рубашки альфы, и попытался остановить ею кровотечение — бесполезно, теперь рана лишь была защищена от грязи. « — Придётся тащить на себе...» - подумал про себя Му Цин, и, взяв в зубы корзину, приподнял Фэн Синя и водрузил себе на спину, мысленно проклиная его, на чем свет стоит. Омега был не из слабых, но и нести на себе тяжёлого кабана ему не приходилось. Ему пришлось ступать медленно и осторожно, ведь тут и одному путнику без груза было бы опасно, что говорить за них двоих. Дорога заняла не меньше часа, с периодическими передышками и остановками. Несколько раз Фэн Синь приходил в себя, бурчал что-то непонятное - будто вещал с того света, и снова отключался. В домик лекаря Му Цин вломился без стука, а тот сразу понял серьёзность дела - перехватил альфу, уложил на постель, и принялся промывать раны и осматривать его, пока его помощник причитал о его тяжёлой тушке, и о том, что теперь у него ломит поясницу, челюсть сводит от того что он нёс в ней корзину, да и вообще как можно быть таким неуклюжим. Впрочем, собеседник его не слышал. Закончив с осмотром и перевязкой головы, Ло Вэньчу наконец заговорил: — Травма не серьёзная, но сотрясение явно есть. Повезло, что кровоизлияние не внутреннее. — Повезло?! Да он всю дорогу был в бреду! — Если бы кровь пошла в мозг, а не наружу, он бы уже был трупом, – прямо сказал альфа. Му Цин от чего-то судорожно вздрогнул. — Однако, всё будет хорошо. Рана быстро заживёт, он здоровый и молодой. Надеюсь, обойдется без осложнений... — Каких ещё осложнений? — Сотрясение не выглядит сильным, значит рисков нет. Но могут быть отклонения, вроде амнезии или лёгкого помутнения рассудка когда очнётся. – лицо его помощника побледнело. — Фэн Синь, мудак ты, если посмеешь меня забыть, я тебя сам лично головой о дерево огрею! Слышишь? – Но ответом ему была тишина, да ровное лицо...