Лишь ты один

Необъятно быстро пролетели две недели жизни в деревеньке у подножия горы. Обычно, середина весны начинается тем, что люди идут на поле, дабы пересадить пророщенные зерна риса в землю, однако… В этом году всё началось с того, что градоначальник отговаривал наследного принца от грязной работы на заливных лугах. — Гэгэ, прошу тебя. У меня полно рабочих. — Я не могу больше сидеть на месте, поедая рис, который они выращивали. Прошу дать мне работу, любую. — Боже мой, да что же это такое. Ваше высочество, я понимаю и ценю ваши порывы, но… Не могу я вас на поле послать, опасно ведь. Вы можете наступить на корень, или… Или упасть и ногу сломать. — кажется, на миг он побледнел от одной мысли о возможной травме принца. — Значит, вы отправляете других на опасную работу? — Нет, гэгэ, пойми, они давно знают и умеют работать в поле. — Я научусь. Буду усердно трудиться. — Хуа Чэн не знал, смеяться или плакать. — Пожалуйста. Однако парень лишь покачал головой, преграждая массивным телом дверной проём. — В таком случае… Хорошо. «Хорошо» и всё? Никаких споров? Выдохнув с облегчением, альфа лишь раз окинул взглядом собеседника, после чего удалился в свою часть дома. Этой весной Хуа Чэн думал лишь о новом соседе, так что вся деревня пожинала плоды двухнедельного бездействия со стороны градоначальника. Конечно, Хэ Сюань старался отработать за друга его ошибки, но увы, он был баристой и, максимум, поваром, но никак ни главой деревушки. Стремление юного принца научиться сельскому хозяйству похвально, однако, как считал сам Хуа Чэн, принц на то и принц, что бы не думать о работе. Однако дела обстояли куда труднее, переубедить самого Се Ляня было задачей не из лёгких. Под вечер, точнее именно тогда когда омега не явился на ужин, черноволосый юноша решил самостоятельно поискать его. И нет, он не нашёл его в таверне. Нет, не увидел его отдыхающим с детьми. Этот наследный принц, в белых как снег, одеждах, с закатанными рукавами, нежными руками и босыми пятками, стоял по щиколотку в ледяной воде, с самым серьезным видом наблюдая за тем, как один из пожилых мужчин пересаживал рис в грунт. Нет, ну что за… Всё равно он сбежал просить наставничества у людей. — Да, братец Сё, верно, нежнее… Не повреди корни. Теперь отпускай сюда. Вот, молодец Мысли альфы перемешались в голове. Факт того, что Се Лянь всё таки сбежал работать - вызывал гнев, который тут же сменялся осознанием, что у омеги до сих пор нет обуви. Для работы на рисовых полях, люди надевали резиновые сапоги, чтобы хоть как-то защитить ноги от воды, а иногда и от змей. Хуа Чэн покрутил головой, отгоняя часть мыслей, и широким шагом направился к Се Ляню, который продолжал высаживать ростки риса. Пока градоначальник шёл в голову забежала третья мысль: как он сейчас будет выглядеть в глазах принца? Таким же тираном как Цзюнь У? Нет, такая ассоциация ему ему не нужна. Он остановился и решил понаблюдать издалека. - Сё, я же сказал: аккуратнее с корнями, - хмуро произнёс наставник. - Простите пожалуйста, - тут же извинился принц. - Ничего это поправимо, - мужчина отодвинул омегу в сторону и, поясняя каждое действие, исправил оплошность принца. Хуа Чэн стоял на месте и ловил каждое движение Се Ляня. В голове отчего то всплыл давний вопрос принца про его вкус относительно омег и последовавшие слова на краткое описание: — Сань Лан… Здравствуй. — слова «Ты нас нашёл» остались непроизнесёнными. — Гэгэ неугомонный. Всё же, я рад что тебе работа пришлась по вкусу. Не смею препятствовать. — Извини меня. Ты настаивал, но и я не могу отступить и сидеть без дела. — тот виновато улыбнулся, почесав затылок. — Не стоит. Как он вам, дедуля Цюо? — альфа тут же вежливо спросил старика. — О, он старается. Пришёл на поле, и давай просить работу, никак не отступал. Эх, молодые, столько рвения… — Я знал, что гэгэ не разочарует вас. — Так это брат нашего градоначальника? — Ха-ха, что-то вроде. Я обязан гэгэ жизнью, так что прошу вас так же присматривать за ним в поле. — А как же! Внезапно с другой стороны поля послышался крик. — Ах ты, кривоногий! Ты хоть что-то умеешь делать нормально?! — Я случайно, уймись. — Фэн Синь, ты хоть знаешь, сколько времени нужно чтобы нормально собрать эти травы, а ты так просто берёшь и топчешь? Совсем умом тронулся? — Ты орёшь, как сварливая баба. — Извинись, хотя бы, идиот. — Ещё чего. — и альфа ушёл. Принц отряхнул белую рубашку, и вместе с соседом направился к ссорящейся паре. Когда они подошли ближе, стало ясно, что Фэн Синь случайно наступил на стебель солодки, чем вызвал мгновенную ярость Му Цина. Однако, он, словно ребёнок, не извинялся, а наоборот задевал омегу. Ещё десятью днями ранее выяснилось, что жить этим двоим в одном городе противопоказано, не говоря уже о общем доме. Они находили причины для ссор буквально во всём. Но вот, Му Цин решил заниматься медициной у деревенского лекаря, в то время как Фэн Синь, которого преследовали кошмары с Цзюнь У, занялся углублёнными боевыми тренировками. Они виделись всё реже, однако это, казалось, ещё больше бесило омегу. Ведь невозможность срываться на простых людей его выводила из себя, а когда это случалось, рядом обязательно должен был быть Фэн Синь. Ведь он один способен отражать саркастичные нападки молодого человека. Если Му Цин был высокомерным и непокорным, то он был таким всегда. Он не преклонял колени ни перед кем, будь то Цзюнь У, или сам император. И почему-то с детства он думает, что Фэн Синь желает его покорить, сломать, посмеяться, плюнуть и ещё сверху по топтаться. Да откуда у него в голове эта дурость?! Фэн Синь никогда этого не желал. Если быть совсем искренним, он никогда не хотел оскорбить омегу, однако их ненависть, кажется, зашла слишком далеко, до точки невозврата. Невозможно уже найти компромисс. А Му Цин смотрит. Смотрит на него, на Хуа Чэна, на жителей, на принца. Так, словно все они хотят посмеяться над ним, над его происхождением, над ранним детством в трущобах, над издевательствами, которым не было конца. Над тем, что он не смог защитить мать. Фэн Синю этого не нужно, ему всё равно, где вообще родился этот сумасшедший омега, который умеет только кричать… Нет. Нет, он не прав. Он знает что не прав. Му Цин умеет многое. Готовить, стирать, завлекать малышей, если так потребуется, убрать весь дом за час, сделать из какашки цацу. Он умеет поддержать принца, умеет смотреть бешеному псу в глаза, умеет защитить всех, кто ему дорог. Теперь он умеет всё. Он сильный. — Собака. — Му Цин, когда вы уже повзрослеете? — Вы считаете это ребячеством? То что я нашел небольшое скопление солодки уже счастье, так этот слон ещё и потоптал несколько цветов. — Он не нарочно. Тебе следует быть более терпимым. — омега показательно закатил глаза, не желая продолжать разговор. Еле дотронувшись до плеча Се Ляня, градоначальник сподвигнул его вернуться в усадьбу. Принц следует его безмолвному совету. Обратно они идут в тишине. Молча. Се Ляню не кажется эта тишина неловкой, напротив, он ещё более внимательно изучал деревенские дома с соломенными крышами. — Гэгэ... Они смутили тебя? — Вовсе нет. Они всегда такие. Когда-нибудь они поговорят и всё наладится. — Поговорят? — Когда-то давно... Десять лет назад. Фэн Синь обвинил Му Цина в попытке отравить дворцового конюха. Причиной конфликт Му Цина и конюха косвенно стал сам Се Лянь, а вернее его лошадь. В королевской конюшне всегда жило много разных скакунов, которые блестели силой и здоровьем. Жое, так звали любимицу принца, была исключением, её ноги с рождения были немного кривыми. Чтобы это исправить, лошадь должна была носить специальные фиксаторы, чтобы они выровняли её копыта. Из-за загруженности, Се Лянь не смог чуть больше года появиться на конюшне. Однако, когда всё таки смог отправиться на встречу с четырёхногой подругой, которую оставил в семимесячном возрасте, был весьма удивлён. Жое значительно выросла, однако стяжки, которые она носила, были впору жеребёнку, но не молодой кобыле. Как итог: фиксаторы не выполняли своей функции в должной степени, и заездку пришлось перенести ещё на некоторое время. Му Цин был просто в ярости. Он никак не мог понять, почему конюх, который должен знать всё о лошадях, сам не догадался о том, что фиксаторы малы. В свою очередь конюх оправдывался, мол ему ничего не говорили, вот он и не стал. Однако… Помимо этого недоразумения, между молодым тринадцатилетним омегой и… Альфой, которому было около двадцати пяти были личные счёты. Например, за одним из обедов, когда Се Лянь появился в конюшне, старший начал приставать к слуге. Лёгкие поглаживания по бедру, мозолистая ладонь, залезающая под ткань рубашки… Му Цин молчал. Терпел. Ведь ему нужно было это место слуги, это место рядом с принцем. Ссоры были ни к чему. Ему было мерзко, настолько, что закрываясь ночами в своей комнате, любезно выделенной ему принцем, он рыдал от безвыходности и ощущения чужих рук на своём теле. Но откуда Фэн Синю об этом знать? Он видел лишь сторону, где омега метал острые взгляды конюху. А потом… Потом произошёл скандал. Дворцовый конюх внезапно «трагично» скончался. При вскрытии имперские врачи выявили, что тот погиб из-за отравления, да ни чем иным, как мышьяком! Фэн Синь, и без того недолюбливавший Му Цина, тут же осознал, кто стоял за преступлением. Ведь именно у него на шее с самого детства висел медальон, наполненный мышьяком. Его ему подарила мама, ведь она свято верила, что, вдыхая яд с ранних лет, омега сможет выработать иммунитет к нему. И действительно. Никто не желал слушать. В итоге его… Выпороли на площади. Фэн Синь тоже там был. И смотрел. Ни единого всхлипа. Ни единой слезы. Он терпел даже тогда, когда тонкая лоза раздирала кожу, а алые капли крови стекали по спине, капая на гранитную плиту. Но Фэн Синь не знал. Не знает и сейчас. Никто, кроме принца и самого Му Цина не знает. — Значит, один обвинил другого. В итоге оказалось что один не прав, другой несправедливо наказан. А кто был виновен? — Неизвестно. Все так и продолжили думать, что Му Цин отравил конюха.