Превратность

      и это падение, это головокружительное уничтожение, —

именно потому, что оно связано с самым зловещим,

самым отвратительным образом смерти и страданий,

какой когда-либо рисовался нашему воображению…

(Там же)

             Новое пробуждение не было столь мучительным, как предыдущее, заставшее Накахару в незнакомом ему месте. Несмотря на мучивший его липкий, удушливый кошмар, который по ощущениям был весьма продолжительным и дьявольски реальным, буквально пронизывавшим все существо ледяным холодом, он мягко пришел в сознание, словно вновь — на этот раз медленно и по собственной воле — вынырнул на поверхность спокойной глади воды.              Было тепло и даже немного уютно — кто-то накрыл его во сне одеялом. Этот кто-то, видимо, был Дазаем, потому что именно он обнаружился Чуей сидящим подле кровати на стуле и погруженным в чтение какой-то толстой книги. При этом его правая ладонь мирно лежала поверх одеяла на плече Накахары, словно в попытке успокоить или сдержать его ночные метания. Впрочем, Чуя был благодарен за столь чуткую заботу еще по одной, очень веской причине — одеяло скрыло от посторонних глаз отнюдь не двоякие последствия его пылких галлюцинаций.       Дазай заметил, что он уже не спит.       — Доброе утро, Накахара-сан, — произнес он, убрав руку с Чуеного плеча. В том месте, где она лежала, мгновенно пробежался холодок, от чего Накахара вздрогнул.       — Вы очень неспокойно вели себя во сне, — продолжил Дазай. Его карие глаза взволнованно и участливо оглядывали Чую. — И я счел своим долгом пронаблюдать за вами и по возможности успокоить, на прибегая к помощи персонала и дополнительных медикаментов. Тем более, реакции вашего тела, хм, не для посторонних глаз, пока не выяснены их причины. И не для длинных языков, даже при условии, что сии пикантные мелочи не выйдут за пределы лечебницы.       — Доброе утро. — Чуя ощутил, как лицо его запылало огнем стыда. Слова давались ему с трудом, а разум метался между словами благодарности и желанием хоть как-то оправдать щекотливые подробности, свидетелем которых стал молодой врач. — Благодарю вас за заботу, Дазай-сан. Мне снился необычайный кошмар, и он был столь реален… Простите великодушно, если доставил вам беспокойство.       — Оставьте. — Дазай тепло улыбнулся и взмахнул рукой столь небрежно, словно речь шла о пустяке. — С дозволения Мори-сенсея я почти что единолично ваш лечащий врач, и вы можете рассказывать мне абсолютно все, без утайки и стеснения. Но поговорить мы с вами еще успеем. Сначала у меня хорошая новость: Мори-сан разрешил более вас не связывать.       И это была поистине замечательная новость! Воодушевление ею заставило Чую быстро позабыть о стыде и смущении. Тем более, что пугающий своим присутствием и особенно взглядом доктор Мори отныне будет меньше находиться с ним рядом. И эта новость была едва ли не лучше той, что сообщил ему Дазай, и Чуя воспрял душой. Тем более, что Дазай не стал медлить и тут же расстегнул тугие жесткие ремни, которые наверняка оставили на теле Чуи вполне заметные синяки в результате бессмысленного сражения с ночным кошмаром, и во время этой процедуры обошелся без помощи санитара.       Тот появился немного позже, когда не без содействия молодого доктора Чуя сел на кровати, чтобы размять болезненно нывшие конечности и понемногу снова привыкнуть к свободе. Знание того, что более он не будет пребывать без движения в этих безжалостных путах, придало сил, и он поднялся с немилосердно жесткого ложа уже самостоятельно. И так же, без поддержки со стороны, смог дойти до туалетной комнаты, чтобы омыться и переодеться в свежую одежду, в сопровождении на этот раз только одного служителя.       По возвращении в палату Чую ждал нехитрый завтрак, но рис с чаем показался ему в этот раз просто роскошным пиршеством. Он снова чувствовал себя живым, способным испытывать не только страх или ужас, как загнанный в ловушку зверь, но и простые человеческие потребности, такие, как голод. Или желание предстать перед другими людьми в подобающем виде.       После того, как Накахара поел, в этот раз тоже самостоятельно, но под неусыпным надзором все того же санитара и в присутствии Дазая, в мыслях его поселилась даже некая легкость и подобие спокойствия. Как и вернувшийся настрой на то, что отныне его непременно ждет хороший исход этого странного запутанного дела, о чем он не преминул сказать Дазаю, когда они с доктором остались наедине.       — Я тоже более, чем уверен: все разрешится для вас благополучно, — заверил тот Чую. — Но перейдем к нашей беседе. Ваш случай кажется мне невероятно нетипичным, Накахара-сан, и тем более дает множество причин для размышлений.       Дазай замолчал, словно о чем-то задумавшись. Чуя даже дыхание затаил, опасаясь ненароком нарушить течение его мыслей.       — Вы определенно не больны, — продолжил Дазай. — Ничто в вас не указывает на типичного постояльца этих скорбных стен, коих я повидал за годы обучения и практики немало, поверьте. Тем сложнее, я чувствую, будет докопаться до истинных причин вашего внезапного помешательства. Мне понадобится вся помощь, которую вы — и только вы — сможете мне оказать, прежде всего, полной своей откровенностью и доверием.       При этих словах он подался ближе к сидевшему на кровати Чуе и столь пытливо посмотрел прямо в его глаза, что невольно вызвал в нем странный трепет, а потом на несколько мгновений коснулся ладонью его руки. Чуя ощутил приятное тепло сухой мягкой кожи, и этот недолгий контакт вмиг рассеял его малейшие колебания.       — Конечно, — произнес он, и голос едва не сорвался от нахлынувших эмоций: не было никаких сомнений, сидящий перед ним человек искренне хочет ему только добра. — Спрашивайте, я обещаю, что ничего от вас не утаю.       Дазай ободряюще ему улыбнулся и, наконец, отстранился. При этом Чуя испытал нечто сродни разочарованию, словно на миг стал зависим от этой близости.       — Что же, для начала я вынужден повторить вам вопрос доктора Мори. Покорнейше прошу прощения, но это очень важно, — произнес Дазай. — Вы когда-либо состояли в связи с мужчиной?       — Мой ответ будет прежним — нет, никогда. — На сей раз откровенный вопрос Чую почти не взволновал. — И это абсолютная истина, как и то, что я никогда не терял сознания или памяти… До этого случая.       Дазай удовлетворенно кивнул, словно Чуя только что подтвердил своим ответом какие-то его собственные измышления. А потом спросил:       — В таком случае не припомните, не случалось ли вам внезапно столкнуться с кем-то на улице? Эдакий почти незаметный толчок в толпе? Возможно, не только физический контакт, но и какое-либо, тихо оброненное в вашу сторону слово, которое вы могли не разобрать и списать на то, что вам просто показалось? Может быть, вы даже запомнили человека, с которым контактировали?       Чуя задумался, силясь как можно подробнее припомнить события последних прошедших дней — тех, что успели задержаться в его памяти, — до вчерашнего утра.       — Ничего подобного, увы, — ответил он спустя время. — Все было как обычно, как случается каждый день. Я ни с кем на сталкивался. Общался только со служащими конторы, с Фукудзавой-саном. С моей невестой, не далее как три дня назад. Мы немного прошлись от конторы до дома, где она живет, там попрощались, потому что ее родители пока не знают о моих намерениях просить ее руки. Ставить в столь неловкое положение невинную девушку, которая еще не помолвлена, было бы с моей стороны крайне неблагородно, сами понимаете.       Дазай рассеянно кивнул, словно совсем не это ожидал услышать в ответ. Взгляд его блуждал по полу, не останавливаясь ни на чем конкретно и тем более не поднимаясь на собеседника. После выказанных им только что жестов расположения и симпатии это показалось Чуе странным, и он, ощущая крайнюю неловкость, отважился спросить:       — Но почему вы задаете мне такие необычные вопросы?       — Потому что подозреваю, что вы могли подвергнуться некому воздействию извне с целью вызвать у вас определенную реакцию и поведение, которое в итоге должно было привести и привело вас в стены этой лечебницы.