Тлеющие искры

В спальню заходят без стука, что непроизвольно вызывает лёгкую улыбку. Наконец младший решил по праву пользоваться своей привилегией входить в покои Уилла без предупреждения. — Льюис, — Уильям мягко кивает брату, отвлекаясь на то, чтобы положить между страниц книги закладку и отложить недочитанный научный фолиант на прикроватную тумбу. Однако гость не спешит проходить дальше порога, и старший на это улыбается уголком губ. — Не стой там, я не кусаюсь. Льюис вовсе не редкий гость этой комнаты, что могло бы вызвать подобную заминку, напротив он единственный столь частый и желанный посетитель. Однако он не заходит сюда позже одиннадцати вечера, а сейчас часы уже пробили за полночь. За окном сгущаются сумерки и в полумраке комнаты только один уголок освещается свечами. Уильям тихо сидит на краю кровати, одетый в тёмные спальные рубашку и штаны, и, наклонив голову набок, выжидающе смотрит на младшего. И во всём этом есть что-то совершенно интимное, в том её проявлении, когда это выражается в глубоком доверии. Ведь только ему Уильям позволяет видеть себя таким. Дождавшись своеобразного приглашения в виде последних слов брата, Льюис подходит ближе и останавливается напротив старшего. Оставаясь сидеть на кровати, Уильям притягивает брата к себе и утыкается лбом ему в живот, обвивая талию руками. Льюис улыбается на этот доверчивый жест и опускает ладони на его плечи, принимаясь разминать затёкшие мышцы, прекрасно зная, как старший брат устаёт за день. Уильям шепчет что-то не совсем связное вроде «как хорошо», а потом и вовсе замолкает, отдаваясь ощущениям, когда в волосы зарываются тонкие пальцы. Он довольно вздыхает, с удовольствием подставляясь под мягкие поглаживания по голове. Спустя пару минут движения замедляются и совсем останавливаются, заставляя Уильяма поднять голову. — Что-то не так? Льюис выглядит обеспокоенным и смотрит куда-то в сторону. Проследив за его взглядом, Уильям натыкается лишь на свой рабочий стол, переполненный всеразличными бумагами. — Брат… я хотел спросить кое о чём, — неуверенно начинает Льюис. Уильям в ответ берёт его руки в свои и кивает, давая понять, что слушает. — Мистер Холмс… Он… Льюис замолкает, поджимает губы и неловко потупляет взгляд. На лице его отражается тень ревности вперемешку с какой-то растерянностью и невнятной боязливостью. Он не знает, как продолжить, но Уильяму достаточно этих обрывков слов, чтобы понять брата. — Знаешь, он и правда был нужен мне не только для миссии, — при этих словах Льюис едва ощутимо вздрагивает и невольно отстраняет руки, но Уильям притягивает их обратно, мягко целует запястье и продолжает. — Сам того не подозревая, мистер Холмс стал участником моей личной маленькой миссии. — Какой миссии? — осекается Льюис. — «План покорения Льюиса», — Уильям обескураживающе улыбается, глядя в растерянное лицо брата. — Что? — вконец непонимающе спрашивает Льюис, сводя брови и пытаясь собрать в голове какой-то пазл. — Постой… Тот вечер… ты всё подстроил? — Нет, — отрезает Уильям и смотрит уже серьёзно. — Я бы не поставил тебя в такое положение. Уильям вспоминает тот вечер. Ссора, ненавистный бокал вина, осколки и кровь. Он никак не думал, что Льюис так взорвётся перед всеми. И уж явно сам не стал бы подстраивать подобное и вынуждать Холмса сказать те злополучные слова «так сильно ревнуешь?», которые Шерлок высказал по своей воле из чистого озорства и дерзости. — Тогда что? — Льюис досадно поджимает губы, но словам брата верит. — Помнишь письмо? Я уже получал пару писем от мистера Холмса, но отвечал отказом. В тот раз я решил использовать очередное его письмо, чтобы… — Уильям замолкает, шумно вздыхает и крепче сжимает руки брата. — чтобы вызвать в тебе ревность. Я был уверен, что ты разозлишься и будешь отговаривать меня идти на званый ужин. Я намеревался вывести тебя на разговор об этом и… заставить признать твои чувства ко мне. — Но я не стал тебя отговаривать, — заканчивает за него Льюис, поняв ход его мыслей. — Да, — выдыхает Уильям. — Более того, ты поехал со мной. В тот вечер… всё пошло не по плану. Льюис молчит. Уильям опускает голову, чувствуя себя бесконечно виноватым перед этим ангельским созданием. — Я не был готов к тому, что произошло, — звучит, как слабое оправдание, но Уильям не может объясниться иначе. — Нужно было остаться дома с тобой. Я знаю, ты злился на себя за вспыльчивость, но только я виноват в произошедшем. Прости. Его щеки касается тёплая ладонь и приподнимает лицо вверх. — Глупый, ты не виноват, — Льюис тихо улыбается, поглаживая большим пальцем его щёку. — Я даже рад, что выдалась возможность поставить его на место, пусть и пришлось слегка порезаться. — Слегка? — с нажимом произносит Уильям. Пусть он и рад знать, что брат не держит на него обиды, но это пренебрежение к самому себе в последней фразе заставляет нахмуриться. Льюис не отвечает, аккуратно выпутывая свои ладони и опускаясь рядом на кровать. Прятать руку глупо, потому что Уильям сразу перехватывает её и молча смотрит на шрамы, рассекающие молочную кожу неровными полосами. Он в тысячный раз мысленно просит прощение и прижимается губами к изуродованной коже, бережно целуя. — И всё же, мистер Холмс ведь был прав, — негромко произносит Льюис, словно размышляя вслух, — я ревновал тебя. — Ох, Льюис, — вздыхает Уильям, оставляя ещё один целомудренный поцелуй на шраме. — Знал бы ты, как сильно я тебя люблю, ты бы и не подумал ревновать. Уильяму кажется, будто пульс на чужом запястье на мгновение останавливается. Он поднимает голову и видит совершенно растерянное лицо напротив. Что-то не так? Ах да, он же всего лишь… Всего лишь никогда в жизни не говорил это вслух. Льюис замирает перед ним испуганной ланью. Широко распахнутые гранатовые глаза смотрят прямо на Уильяма и в них старший может прочитать даже больше, чем тот хотел бы сказать. Изумление медленно сменяется коротким недоумением и тут же взрывается осознанием. Бледные щёки стремительно краснеют. И в этом взгляде, который Льюис от растерянности даже не догадывается скрыть, плещется ничем неприкрытое счастье. Он открывает рот и молчит, не в силах выдавить и звука и, кажется, только сейчас вспоминает, как дышать, чуть испуганно делая глубокий вдох. Он прикусывает губы, стараясь сдержать улыбку и запоздало прячет взгляд, опуская голову. Если бы Уильям только знал, какой эффект возымеют его слова. Он ведь только озвучил то, что всегда было их незримой связью, негласным обещанием. Эти слова прослеживались в каждом их жесте, в каждом взгляде друг другу. «Люблю» в бережном поглаживании ладонью по светлым волосам после тяжелого дня, в накинутом на плечи пледе, в лёгкой улыбке, в коротком успокаивающем поцелуе на кануне миссии и в мягких объятьях на кухне по утрам. «Люблю» уже давно стало их связующим звеном. Впрочем, разве «стало»? Это «люблю» тянулось от самого детства, проходя через всю жизнь тонкой нитью и сейчас связало их прочным узлом, наконец скинув все предрассудки и дав волю чувствам. Но порой чувства должны обретать форму слов, чтобы вот так любоваться смущённым счастьем. — Я не хочу, чтобы в тебе оставалась и капля ревности. — приглушённо произносит Уильям, заправляя выбившуюся прядь волос за порозовевшее ухо младшего. — Поэтому… Легко подтолкнув всё ещё молчащего Льюиса в плечо, Уильям плавно опускает его на постель. Он укладывает младшего на подушки, нависает над ним и не спеша разглядывает. Льюис смотрит рассеянно, слегка сведя светлые бровки в немом недоумении. — Мой долг — показать, как сильно я люблю тебя. Льюис приоткрывает рот, с усилием вдыхая воздух, словно боясь задохнуться от всех этих слов, и старший мгновенно этим пользуется, накрывая его губы своими. С губ Льюиса срывается такой же резкий выдох, и Уильям ловит его, заставляя их дыхание слиться. Грудью он прикладывается к чужой, отчётливо ощущая, как под ним громко бьётся родное сердце, сорвавшееся с ним в один бешеный ритм. Уильям целует с тягучей нежностью и отстраняется нехотя, на что получает едва слышный огорченный звук. Ловко зацепив пальцами дужку, старший стягивает мешающие очки и на ощупь откладывает их на тумбочку, уже налегая с новым поцелуем. Слизав ещё оставшийся на губах младшего сладкий привкус вечернего десерта, Уильям скользит языком глубже, выбивая из брата сдавленное мычание. Уильям наслаждается влажным долгим поцелуем, а Льюис поддаётся доверчиво, позволяя делать всё, но всё ещё не даря уверенного ответа. Осторожно разорвав поцелуй, Уильям прикладывается лбом к его лбу. — Я не думаю ни о ком, кроме тебя, Льюис, — искренне клянётся старший, неотрывно смотря в багровые глаза. Чужое шумное дыхание опаляет щёки Уильяма, и он ловит всё тот же невозможно счастливый и донельзя смущённый взгляд. — Я весь твой, — Уильям заправляет его волосы за ухо, открывая шрам на щеке. — Всецело. Льюис впитывает каждое его слово. Уильям наблюдает, как в его глазах что-то окончательно тает, как последние раны исцеляются от этих слов и веки опускаются наполовину, расслабляя взгляд. Не давая заметить влажную пелену на глазах, младший притягивает брата за шею совсем близко, безмолвно прося о поцелуе. Уильям вновь целует, а Льюис отвечает. Отвечает до боли нежно и зарывается ладонью в шёлковые волосы брата, мягко поглаживая голову пальцами. Уильям на это тихо выдыхает в поцелуй, чувствуя, как тепло разливается в груди, греет изнутри, посылая потоки жара до самых кончиков пальцев. Ощущает, как его губы немного неуверенно сминают и прижимаются плотнее. И Уильям клянётся, что готов сказать ещё бессчётное количество раз что-то, что заставит Льюиса так же прижиматься самостоятельно. Потому что от этой несмелой инициативы сносит голову. Скользнув кончиком языка по чужим губам, Льюис спешно отстраняется и закрывает лицо ладонью, отворачиваясь. Это внезапное робкое поражение вызывает у Уильяма тихий смех. — Ну же, — негромко просит он, отнимая руку младшего от лица, — дай мне наглядеться на тебя. Льюис прикусывает губы и поднимает на него застенчивый взгляд. По щекам рассыпан розоватый румянец, глаза влажно блестят, а на кончиках золотистых ресниц сверкают слёзы. Уильяму эта картина кажется до того очаровательной, что в груди что-то приятно тянет. — Милый, — Уильям наклоняется к самому уху и шепчет ещё тише, щекоча дыханием нежную кожу. — Ты слишком милый, Лу-Лу. Старший невесомо целует краешек уха, внезапно получая в ответ на это невинное действие тихий вздох и дрогнувшие на собственной шее чужие пальцы. Уильям слишком хорошо знал брата, чтобы не помнить, где у того уязвимые места. Безусловно, старший и раньше нередко нагло пользовался этими знаниями, так же, как и осведомлённостью того, что у Льюиса особая слабость к похвале. Но то ли Уильям слишком увлёкся поцелуями, как только они наконец могли целоваться в губы, то ли Льюис тщательно старался до последнего не подавать виду, насколько сильно его ведёт от прикосновений к ушам, — чёткое осознание о некоторых особо чувствительных точках на теле младшего пришло именно сейчас. Это понимание вкупе с реакцией брата окончательно его покорили. И Уильям наконец позволяет щемящей нежности, давно скопившейся внутри, полностью излиться на Льюиса шквалом поцелуев. — Что ты?.. — мнётся Льюис, кажется, по взгляду брата заподозрив что-то и тут же убеждаясь в своих опасениях, когда старший плавно проводит губами вдоль уха, — М! Только не тут… Тонкие пальцы рефлекторно стискивают волосы Уильяма, а тот только рад такому отклику, продолжая своё маленькое беззастенчивое нападение. Когда Льюис смято бормочет чуть обиженным тоном «всё-то ты знаешь», старший едва слышно смеётся, вызывая у брата волну мурашек. Уильям вдыхает чистый родной запах, прихватывает губами мочку и наслаждается незамедлительным сдавленным вздохом. Не сдержавшись, влажно скользит языком по кромке и тут же дважды невесомо целует ушко, словно извиняясь за свою выходку. Отстраняется и смотрит на Льюиса, тотчас осознавая, что ему дозволено абсолютно всё. Но ведь это и есть всё! Целовать его, прижимать к себе, обнимать, укрывая собою — всё, чего хочет Уильям. Здесь нет никакого вожделённого желания, лишь желание любить. Бесконечно чисто, показывая, насколько Льюис любим. — Прелестный, — выдыхает Уильям, разглядывая младшего. Льюис обречённо вздыхает, потому что прятать пылающее лицо за плечом брата было куда проще, чем лежать вот так открыто перед ним, под ним. Он закрывает глаза, чуть жмурясь, в попытке хоть немного скрыть смущение, но выходит только хуже и щёки отчаянно краснеют под пристальным взглядом. Уильям улыбается и осторожно целует сомкнутые веки, оставляя трепетные поцелуи в уголках глаз и снова шепчет «чудесный». Затаив дыхание, Льюис сдерживает слёзы и кладёт вторую ладонь на плечо брата, вытягивая обе руки у него за головой. Чувствует мягкие губы на горящих щеках, бережный поцелуй на шраме и тихое «мой прекрасный». Уильям целует в лоб, ловит туманный взгляд едва приоткрытых багровых глаз и этого хватает, чтобы задохнуться от нежности и окутать его лицо россыпью поцелуев. Он касается губами щёк, лба, кончика носа, ушей в беспорядочных поцелуях и бархатном шёпоте сладких слов. Льюис силится сказать что-то, но все попытки рушатся под бесконечными ласками и, не выдержав, он просто притягивает Уильяма ближе, заставляя лечь на себя всем телом. Льюис вздыхает, обнимая брата за плечи и прикрывая глаза, а тот утыкается ему в шею. Они лежат так пару минут, переводя дыхание и наслаждаясь тишиной с отзвуком колотящихся сердец. — Если так продолжишь… ммм! — младший протяжно стенает сквозь сомкнутые губы, когда чувствует влажное прикосновение. Уильям проскальзывает языком от подбородка и ниже, натыкаясь на тонкий шёлк и вздыхая. — Я немного, — выдыхает Уильям в губы брата, мимолётно целуя и попутно расстегивая пару верхних пуговиц на чужой рубашке. Льюис что-то невнятно лепечет, но тут же теряется в судорожном вдохе от настойчивого поцелуя в шею. Уильям прижимается губами к бархатной коже, не смея коснуться её зубами, просто потому что причинить хоть малейшую боль его ангелу кажется грехом. Он слышит сдерживаемые полустоны и наслаждается, словно музыкой, вслушиваясь в шумное дыхание и сердцебиение. Спальня хранит тишину и в ней особенно отчётливо и громко слышно каждый всхлип, переполненный наслаждением и робостью. Уильям раз за разом мягко прижимается губами к шее, покатым плечам и острым ключицам, оставляя влажную дорожку поцелуев на стройном теле. — Братик!.. — Льюис чуть выгибается навстречу, когда старший плавно проводит руками ниже и обхватывает ладонями талию, прижимаясь ещё плотнее. — Ты… — удивлённо выдыхает Уильям, вздрагивая от этого томного зова и тут же впиваясь в приоткрытые губы. Льюис тихо стонет в поцелуй, отчаянно цепляясь руками за крепкую спину и скомкивая тёмную рубашку пальцами. Лицо горит огнём от запоздалого осознания того, как звучало это невинное слово, произнесённое им самим с такой пылкостью. Уильям проходится языком по его губам и младший покорно приоткрывает рот, безропотно отдавая брату контроль. Тот целует Льюиса до тех пор, пока не испивает его стон до последнего звука. Отстранившись, Уильям взглядывает на брата и невольно замирает, зачарованный его красотой. Головой он лежит на мягкой подушке, слегка приподняв подбородок, а светлые волосы сияют жидким золотом в огне горящих свечей. Широкий шрам на лице кажется можно нарисовать по памяти на холсте, в точности повторяя каждую чёрточку, потому что он такой привычный и такой же прекрасный, как и сам Льюис. Грудь его мерно вздымается от тяжёлого дыхания, сильнее открывая ворот полурасстёгнутой рубашки и оголяя молочную кожу, усыпанную красными пятнами поцелуев. Старший не прикасался к чувствительной коже зубами, зная, что она покраснеет даже от мягких поцелуев и уже завтра эти следы исчезнут. С пылающими щеками Льюис смотрел на брата расфокусированным взглядом. Этот взгляд… Привычные гранатовые глаза всегда становятся бордовыми в порыве смущения или, может, какого-то более сладкого чувства. Вот и сейчас они наливаются оттенком вина, сверкая алыми вкраплениями, а тёмные расширенные зрачки затягивают в бездну. И Уильям просто не может устоять перед этим взглядом, вовлекая брата в новый поцелуй. На этот раз он целует ещё нежнее, мягко прижимаясь к покрасневшим губам. — Подлец, — глухо шепчет ему в ушко Уильям, всё ещё не забывший тягучего «братик», сорвавшегося с любимых губ. Он оставляет тёплый поцелуй за ухом и немного отстраняется, чтобы взглянуть в лицо брата. Льюис поджимает губы и смотрит всё ещё размытым, но каким-то обиженным взглядом и, вероятно, даже не замечая, как забавно хмурится. Он обиделся? Невыносимо милый. — Не подлец, — успокаивает его Уильям и тут же тихо раскаивается за пророненное неосторожное слово. — Самый замечательный мальчик, самый нежный и трогательный. Лу-Лу, прошу, не смотри так, ты слишком мил… Ангел… Он поневоле замолкает, когда рот накрывает чужая ладонь, остановившая бесконечный поток смущающих слов. Льюис глубоко вздыхает и притягивает брата к себе, проворно опрокидывая на бок на постель. Не успевает Уильям пошевелиться, как младший укладывается немного выше него и сразу принимает в ласковые объятья, заставляя старшего уткнуться в полуобнажённую грудь. — Не смущай меня ещё больше, — сдавленно просит Льюис. Он обвивает руками шею брата, осторожно прижимая к себе. Полуприкрытый взгляд бесцельно брошен куда-то вперёд в темноту комнаты, потому что глаза предательски щипает, и ресницы уже слипаются в тонкие стрелочки от навернувшихся слёз. В груди разливается тепло. И всё из-за этих нежных слов, таких открыто трогательных, что перехватывает дыхание. — Знал бы ты, как порою смущает целовать ангела, — возражает Уильям. Сердце младшего снова делает кульбит. Как можно назвать его, Льюиса, ангелом? — Я это знаю. Знаю, потому что ты сам!.. — Льюис срывается, произнося это чуть громче, а затем замолкает, переводя дыхание. — Брат, ты прекрасен. Уильям молча обнимает его за талию, потираясь лбом о плечо брата и окончательно его успокаивая. Льюис чуть улыбается и проводит ладонью по его голове, после чего принимается ласково поглаживать и перебирать светлые пряди. Он с замиранием сердца ощущает, как Уильям расслабляется под его касаниями и льнёт ближе. Льюис невесомо целует слегка взъерошенную макушку и вновь глядит вглубь спальни. Холодный свет луны стелет серебристую дорожку от окна к противоположной стене. В сумрачном свете проглядываются тёмные силуэты. Диван, на котором Уильям так часто засыпает средь бела дня от переутомления; большой шкаф, в который Льюис лично выкладывает выстиранную одежду брата и иногда незаметно вдыхает родной запах; и рабочий стол, бумаги на котором уже не кажутся главными врагами и подозреваемыми, а вместо этого Льюис замечает на нём коричневатую книжицу, похожую на дневник, но явно не тот, который брал в руки он сам ранее. Отчего-то его тянет просмотреть и этот экземпляр, но тяжесть век намекает на то, что это любопытство можно отложить. Взгляд Льюиса падает на часы — уже далеко за полночь. — Пора спать, — будто прочитав его мысли, сообщает Уильям. Перебравшись повыше, чтобы быть наравне с братом, старший ложится головой на подушку. Затем, нехотя высвободившись из объятий и немного повозившись на кровати, накрывает их обоих одеялом. Льюис сопровождает его действия молчанием и теперь только укладывается поближе, ложась нос к носу к брату. Уильям смотрит в багровые глаза бесконечно долго и плавно подаётся вперёд, в который раз за вечер накрывая губы брата в нежном поцелуе. Положив ладонь на всё ещё румяную щёку, Уильям поглаживает её большим пальцем. Когда он не спеша отрывается от мягких губ, Льюис с закрытыми глазами прикладывается лбом к его лбу. Проходит, кажется, несколько минут, пока Уильям любуется погружающимся в дремоту братом. — Брат, — зовёт младший, совсем немного приоткрывая глаза. — М? — Я люблю тебя, — сонно шепчет Льюис, медленно моргая и совершенно не замечая лёгкого румянца на щеках старшего брата. Уильям смотрит на него пару секунд, после чего получше накрывает одеялом и притягивает в объятья. — Я хочу слышать это каждое утро, — тихо говорит Уильям ему на ухо. — Обещаю, — уверенно лепечет Льюис в плечо брата, закрывая глаза.