Тлеющие искры

Льюис сквозь дрёму слышит скрип половиц, кутается в одеяло и, не открывая глаз, неразборчиво шепчет «люблю тебя» куда-то в подушку. Льюис всегда исполняет обещания, и это не стало исключением. Когда он спустя пару недель смог побороть смущение и говорить это уже без всякой робости, он стал замечать, насколько старший брат счастлив слышать это каждое утро. В ответ он получает лёгкий поцелуй в лоб и следом слышит, как закрывается дверь. Сейчас совсем рано и Уильям ушёл дать указания Морану, чтобы отправить его с Фредом на задание. Это займёт не так много времени и Льюис пока может вдоволь наслаждаться тёплым августовским утром. Он никогда не отличался желанием подольше понежиться в постели, но когда эта самая постель уже их общая и к тому же пахнет братом — подъём можно немного отложить. Прошло три месяца с того самого дня, когда Льюис во всём сознался. С того дня он полностью познал любовь собственного брата. Он узнал, что Уильям может с миловидной улыбкой и совершенно невозмутимым видом шептать на ухо смущающие фразы, несмотря на присутствующих в общем зале, впрочем, им кажется, что Уилл всего лишь вежливо уточнил у брата что-то о чае. Уильям может выждать, когда Моран и Бонд отвлекутся на чтение чертежа, и в это мгновенье оставить тёплый след от поцелуя сзади на шее младшего, делая вид, что наклонился к Льюису, чтобы разглядеть какую-то фотографию на первой полосе газеты в его руках. Уильям может невесомо притянуть к себе за талию в толпе на вокзале, где никто этого не заметит — никто, кроме самого Льюиса, которого моментально окатывает тёплая волна в каждый из таких моментов. Льюис уже не представляет, что могло быть по-другому, если бы он так и не осмелился признаться брату. Настолько он привык изо дня в день пропитываться любовью Уильяма. Иногда казалось, будто эта любовь скапливалась в Уильяме долго. Но ведь это не так? Будь это так, Уильям сказал бы об этом. Солнце всё же добирается до не задёрнутого полога кровати и под гнётом тёплых лучей Льюис наконец поднимается. В ярком свете крошечные пылинки кружатся в воздухе над рабочим столом Уильяма. Льюис всё равно собирался ждать брата здесь, поэтому можно немного прибраться на довольно захламлённом столе. Перебирая и расставляя по местам чертежи, документы и записи, Льюису вдруг показалось, что он прочёл где-то собственное имя. Он недоверчиво покосился на раскрытую толстую тетрадь и замер. «28 августа Отчего-то мне особенно нравится, как Льюис выглядит в моей рубашке» Пальцы непроизвольно сжали листы бумаги, которые Льюис секунду назад намеревался убрать в стопку. Взгляд застыл на аккуратном витиеватом почерке. Встряхнув головой, он отвернулся от заманчивой записи и вернулся к уборке. Но не прошло и двух минут, как взгляд снова метнулся в сторону тетради. «17 августа Писать об этом даже стыдно, но, когда Льюис берёт на себя инициативу в поцелуях я готов полностью отдаться в его руки» Льюис давится воздухом. Прокашлявшись, он с глухим стуком кладёт какую-то научную книгу в угол стола, практически вдавливая несчастную обложку в столешницу и протяжно вздыхая. «Что ж. Это было неожиданно» Похоже, это дневник Уильяма. Однако в таком случае встаёт вопрос, отчего же брат вздумал писать о чём-то подобном? В том дневнике, где Льюис как-то случайно нашёл заметки брата о пироге Старгейзи, однозначно не было таких откровенных изъяснений. По большей части там были собраны краткие отчёты о миссиях, кое-какие наблюдения и изредка несколько строк о братьях и команде. Определённо это другой дневник. Но эти размышления сейчас отходят на второй план, вымещенные азартным любопытством. «Мне определённо не следует читать дневник брата. Если захочет, то он сам позволит… но он ведь не стал бы мне запрещать?.. Нет, это личное» Льюис поворачивает голову к двери и пару минут сверлит её взглядом. «Одну страничку» «10 июня Альберт застал нас за поцелуем. Впрочем, для него это не новость» Льюис возводит глаза к потолку и протяжно выдыхает. Он помнит. В тот вечер они вернулись с двухдневной поездки, куда отправились с частью команды по плану подготовки почвы для очередной миссии. Те два дня им пришлось обойтись практически без друг друга и теперь Уильям, по-видимому, решил восполнить это упущение. Отправив всех по комнатам, Уильям и Льюис остались в гостиной наедине. Льюис неторопливо наполнил чашку чаем и поставил на стол перед старшим. Как только он оказался достаточно близко, Уильям попросту притянул брата за галстук и впился в губы глубоким поцелуем. В этот самый момент на пороге появился и тут же застыл Альберт. Они редко видели на его лице удивление. Самым стыдным было отстраняться от Уильяма и, чувствуя влажную ниточку между их губ и пылающие щёки, бессознательно неотрывно смотреть на Альберта. Так стыдно Льюису ещё не было. С тех пор прошло около месяца и оба брата теперь удостаивались откровенной ухмылкой Альберта всякий раз, как они только стояли слишком близко. Но стоит заметить, что благодаря этому происшествию Льюис окончательно перебрался в покои Уильяма уже ни о чём не переживая. Комнаты членов команды на третьем этаже, поэтому они не могли заметить небольшого переезда Льюиса на втором этаже, где расположены комнаты Мориарти. К счастью, спальня Альберта находилась довольно далеко, а неизменную хитрую улыбку и тягучее «доброе утро, брат», произнесённое в те редкие случаи, когда он всё же заставал Льюиса за выходом из спальни Уильяма, можно и потерпеть. Льюис ощущает, как кровь приливает к лицу. Взгляд вновь фокусируется на дневнике, и он прочитывает последнюю небольшую запись на этих страницах: «6 июня Мне стоит невероятных усилий не поцеловать Льюиса у всех на глазах. Когда мы подолгу сидим в общей гостиной, братец изредка бросает на меня взгляды. И как же трудно видеть его так близко, без возможности прикоснуться. Альберт только понимающе ухмыляется. Невыносимо» Не будь Льюис воспитан, наверняка он бы сейчас взвыл. Он отчётливо чувствует, как горят уши и по привычке хочется отвернуться и напустить на себя безразличный вид, хотя никого другого в комнате нет. Льюис на секунду зажмуривается и пробует представить, какого было бы целовать брата у всех на гла… «Нет! Боже, нет» Встряхнув головой, он принимается нервно постукивать пальцами по столу. Кое-какой собственнической его части однозначно нравится подобная сцена, но Льюис старательно отбрасывает столь бесстыдные фантазии. Читать записи брата кажется сродни чтению его сокровенных мыслей. Поймав себя на этом доводе, Льюис виновато вздыхает и тянется рукой закрыть злосчастную книжонку. Внушительная стопка страниц переворачивается, открывая более старые записи и он замирает, сжимая край так и не закрытой обложки. Случайно открывшиеся записи датируются прошлым годом. Пробежавшись по ним взглядом, Льюис убеждается, что даже тогда Уильям писал о нём не как о брате. «Год назад. Неужели брат уже тогда…» Навалившийся ворох мыслей внезапно прерывает скрип двери. Льюис моментально разворачивается. — Я закончил, можем… — Уильям замолкает на полуслове, заметив посреди прибранного стола собственный дневник. — Брат, я… — Льюис отшатывается от стола и виновато опускает голову. — Я читал твой дневник. Прости, я не должен… — Перестань извиняться, — спокойно останавливает его Уильям, проходя в комнату и останавливаясь, оперевшись о край стола бёдрами. — У меня больше нет причин прятать его от тебя. Чувствуя, что брат и правда не сердится, Льюис немного успокаивается. — Много прочитал? — Уильям пытается спросить это как бы невзначай, но выходит скорее настороженно. — Несколько страниц, — честно отвечает Льюис. — Можешь почитать, если хочешь, — тон его мягкий, но в голосе сквозит малоприметное волнение, будто он только что решился открыть какую-то тайну. Заметив неуверенный взгляд брата, Уильям добавляет: — Я не возражаю. Он скромно улыбается и отворачивает голову к окну, погружаясь в свои мысли. Льюис какое-то время всматривается в его профиль, окутанный мягким солнечным светом, после чего вновь переводит взгляд на единственную раскрытую тетрадь на столе. Льюис знает, что брат доверяет ему. Но сейчас этот дневник кажется последним запертым ларцом, открыв который Уильям предстанет перед ним совершенно распахнутым, без единого секрета. Эта искренность манит. И Льюис глубоко благодарен брату за этот акт доверия. — Брат, — зовёт Льюис, беря в руки дневник и решаясь задать вопрос, — как давно ты… Выпавшая из страниц дневника чёрно-белая фотография перенимает внимание Льюиса, и он затихает так и не договорив. С фотографии на него смотрят двое юношей. Льюис вполоборота сидит в небольшом кресле, одетый в классический костюм с тёмным галстуком-бабочкой на шее. Справа стоит Уильям, одну руку закинув на спинку кресла и держа в ней цилиндр, другую положив поверх ладони младшего брата, лежащую на подлокотнике. Лицо Льюиса не выражает эмоций — ему никогда не нравилось позировать на фотографии. Уильям же глядит с привычной улыбкой, но улыбается он явно искренне, чуть сощурив глаза. Льюис держит пальцами фотографию, пару минут рассматривает её, а затем переворачивает, предполагая увидеть там дату. Но сзади оказывается не дата. Грудь пробирает неясным волнением. Mon sang, mon amour — Изъясняться в любви на французском оказалось проще, чем признаваться на родном. Льюис слегка вздрагивает, выныривая из состояния задумчивости. Он рассеянно оборачивается на Уильяма. — Мне было девятнадцать, — отстранённо шепчет младший, говоря это ни то для брата, ни то для себя и возвращает взгляд к надписи на оборотной стороне фотографии. — Почему ты не рассказал? Я думал, всё это время ты… любил меня, как брата. Он поднимает голову и встречается с сокрушённым взглядом алых глаз. — Боюсь сейчас разочарую тебя сроком моей неправильной любви, — глухо произносит Уильям, слегка криво улыбнувшись уголком губ. Льюис в ответ в замешательстве смотрит на него непонимающе. — Читай. Уильям говорит это без нажима, лёгким кивком указывая на дневник и младший слушается, не задавая вопросов. На страницах, откуда выпала фотография, им было по двадцать и девятнадцать лет. Льюис листает дальше: девятнадцать, восемнадцать, семнадцать лет… С каждой стопкой страниц почерк становится немного толще, будто перо держали менее уверенно и оттого буквы были кое-где неровные, но всё же в целом текст оставался опрятным. Изредка на страницах посажены чернильные кляксы, обычно там, где особенно тяжёлые или воодушевлённые заметки, будто рука с пером вздрагивала от волнения. И каждая запись о нём. О Льюисе. «12 сентября Льюис устал после учёбы и уснул ещё ранним вечером. Я только хотел укрыть его пледом, но не сдержался и поцеловал в щёку…» Уильяму тогда было семнадцать. Льюис проводит пальцами по шершавой странице, задерживаясь на последних словах. На лице сама собой возникает робкая улыбка. Эти слова его тронули. В голове возникает образ юного Уильяма, который нерешительно смотрит на спящего младшего брата и осторожно целует в щёку. Пролистав дальше, он останавливается на зиме, когда старшему брату было только шестнадцать. «19 декабря Льюису сегодня нездоровилось. Я всю ночь сидел у его постели и держал за руку. Мне страшно оттого, как это напоминает мне детство с его сердечными приступами. Сейчас всё уже позади, но я вздрагиваю всякий раз, даже от его лёгкой головной боли и каждую ночь молюсь о моём дорогом Лу-Лу» Льюис невольно поджимает губы. Он всегда опасался, что заставляет старшего брата волноваться. Тот переживал даже сильнее, чем он мог подумать. Сглотнув ком в горле, Льюис перелистывает десяток страниц и открывает разворот того же года. «24 ноября Из-за моих занятий математикой мне было не до музыки в последнее время. Но Льюис продолжал тренироваться на рояле. Сегодня я застал его за игрой и попросил обучить меня играть ту же мелодию. Как он очаровательно краснеет и улыбается! Ему нравится мне помогать, и я рад. Кажется, весь вечер ушёл на игру! Надеюсь, я не выглядел слишком рассредоточенным, но трудно было сконцентрироваться на клавишах, когда Лу-Лу направлял мои руки своей ладонью… И какие же красивые у него руки!» Льюис ясно ощущает, как тепло подступает к щекам и груди. Он и сам тогда волновался, боясь ошибиться при брате. Но он и правда был очень рад обучать брата, и Уильям… Уильям, похоже, тоже был рад. Тогда Льюис даже подумать не мог, что его невинные прикосновения смущают старшего брата. Он вдруг догадывается открыть самую первую страницу. Несколько страниц вырваны, оставив после себя неровные короткие огрызки бумаги. Сама страница исписана несколькими неразборчивыми надписями, перечёркнутыми горизонтальными линиями. И в самом низу страницы, будто прячась, записано всего несколько строчек немного корявым от волнения почерком. «16 мая Сегодня на балу я рассердился и увёл Льюиса в сад. Брат хотел успокоить меня и поэтому взял мои руки в свои, а я стал говорить всякие нежности, и он очень мило краснел. Я хотел поцеловать его. Мне впервые захотелось поцеловать его» Льюис застывает, снова и снова бездумно перечитывая неровные строки, пока их смысл туго доходит до его сознания. «Четырнадцать… Мне тогда ведь было всего четырнадцать и брат… Брат хотел… Он хотел поцеловать меня?..» Сам того не замечая Льюис прикрывает рот ладонью. Он вспомнил.

***

Май 1869. Воспоминания Льюиса

Огромный зал гудел ульем. Маленькому Льюису казалось, что здесь собралось по меньшей мере пол-Англии. Неделю назад Альберту исполнилось восемнадцать лет и его тут же засыпали приглашениями на бал — каждый родитель был рад ухватить столь лакомый кусочек и сосватать свою дочь за главу знатного рода. Сколько бы юный граф вежливо не отказывался, в конце концов пришлось принять предложение посетить один приём. И вот сейчас Альберта обступили несколько юных красавиц, кокетливо поправляющие локоны и стреляющие глазками. Младшие Мориарти полчаса назад успешно справились с той же напастью, когда Уильям рассыпался в извинениях и вежливо поклонившись, увёл под руку Льюиса подальше под умилительные вздохи дам, очарованных такой братской заботой. Долго наслаждаться отлучкой у дальнего стола зала им не удалось и вскоре они удостоились компании какого-то мужчины, кажется, друга лорда, организовавшего этот приём. Спустя несколько минут разговора оба брата с сожалением подумали о том, что терпеть заигрывания леди было бы куда легче, чем терпеть компанию этого заносчивого аристократа. — Сколько ж здесь прислуги под ногами путается. И все неряшливые, как свиньи, — выплюнул граф Норфолк, с презрением скривившись, как от кислого лимона и тут же оскорблённо добавил. — Одна курица чуть не пролила на меня шампанское! — И всё же, несмотря на, как вы выразились, неряшливость слуг, сейчас вы довольствуйтесь приготовленной ими едой, — спокойно возразил юный Уильям, которому порядком надоели жалобы этого господина. — На что это вы намекаете? — сквозь зубы выдавил Норфолк. — На то, что вы могли бы быть им хоть каплю благодарны. Уильям никак не отреагировал на бурю негодования на лице мужчины и уже решительно развернулся вместе с Льюисом, чтобы уйти. — Да эта шваль только и способна обслуживать! О какой благодарности речь? Да как вы смеете мне указывать?! — взорвался Норфолк, не переставая плеваться злобой. — А сами вы зачем привели этого выродка на приём? Он же обычный простолюдин, ему не место среди… Уильям молниеносно развернулся и вплотную подлетев к мужчине, остановил бесконечный поток брани, уперев ему в грудь набалдашник своей трости. — Un mot de plus et je te coupe la langue, — прошипел на чистом французском Уильям, с силой надавив тростью и продолжил уже на английском, выцеживая каждое слово глядя прямо в лицо графу. — Не смейте осквернять своим поганым ртом моего ангела. Мужчина оторопело пялился на него и уже шумно набрал воздуха в грудь, чтобы ответить, но к нему подошли несколько обеспокоенных гостей. А Уильям, не теряя времени, взял Льюиса под локоть и быстро увёл прочь. — Я убью его, — прошипел Уильям, как только они двое скрылись в безлюдном саду. Льюис сидел на скамье, опустив голову и рассматривал свои туфли, стараясь немного отвлечься. Ему только четырнадцать и сегодня он впервые вышел в свет. Не то чтобы он рвался на приём, он всего навсего никак не хотел отходить от братьев, а всё закончилось вот так. — Братик, прошу, не сердись, — тихо попросил Льюис, теребя пальцами ажурное кружево на рукавах блузы. — Как я могу не сердиться, когда о тебе говорят подобное? — тяжело вздохнул Уильям, опустившись перед ним на колени прямо на траву, пачкая светлые выглаженные брюки. Льюис недовольно поджал губы, ведь пусть сейчас и середина мая, вечером здесь холодно. А Уильям сел прямо на землю, но младший решил промолчать об этом. Понимая, что брату сейчас важно успокоиться, он взял его ладони в свои. — Льюис, взгляни на меня. Эта мягкая просьба тут же была исполнена, и Уильям поймал беспокойный взгляд багровых глаз. Старший теперь сам взял обе руки брата в свою ладонь, а второй накрыл их, продолжая смотреть в глаза. — Никогда не слушай их. Они не стоят и волоса с твоей головы, — уверенно сказал Уильям и продолжил уже мягче, с нежностью сжимая чужие ладони. — Льюис, ты самый прекрасный. Мой самый чудесный мальчик. — Перестань… — тихо шмыгнул носом Льюис, опуская голову ниже. — Arrêtes d'être aussi mignon, — ласково улыбнулся Уильям. Льюис отрицательно покачал головой, всем своим видом стараясь показать, что он вовсе не «милый». Немного дрожащей ладонью он прикрыл лицо, надеясь спрятать румяные щёки и выступившие в уголках глаз слёзы. Плакать в чужом саду, куда в любой момент могут прийти посторонние, совсем не хотелось. Уильям приподнялся так, чтобы дотянуться рукой до лица младшего и смахнуть слезинки с золотистых ресниц. Льюис покорно прикрыл глаза, позволяя тонким пальцам поочерёдно бережно коснуться собственных век. Почему-то вспомнился Альберт, точнее его реакция. Когда они поселились в поместье Роквелла и стали проводить больше времени втроём, старший из братьев впервые увидел их такими. Такими «нежными», как сказал сам Альберт, а после неловко улыбнулся и вышел из комнаты, сославшись на время ужина. Уильям тогда читал вслух какую-то потрёпанную книжку Жюль Верна, которую они стянули с того самого заброшенного книжного магазина. Льюис тихонько сидел рядом, забравшись на диван прямо босыми ногами и уложив белокурую голову на плечо брата. Он иногда что-то сонно шептал на ухо Уильяму и лениво играл с пальцами его руки, вызывая у него мягкую улыбку. Льюису тогда только исполнилось одиннадцать и Альберт, судя по всему, списал их столь трогательные взаимоотношения на возраст. Но шли годы и ничего не менялось. Они подолгу обнимались, держались за руки, иногда спали в одной кровати, когда Уильяму снились кошмары. Льюис не понимал замешательства Альберта, но не особо обращал на это внимание. Ему просто хорошо с Уильямом. Задумавшись, Льюис только сейчас открыл глаза и замер. Алые глаза притягивали, как магнит. Уильям всё ещё стоял на коленях и глядел на него снизу-вверх, а лицо его оказалось совсем близко. Он смотрел прямо в глаза, не отрываясь. Так, будто ожидал чего-то. Присмотревшись, Льюис различил в его взгляде явственное сомнение с примесью робкой надежды. Младший невольно затаил дыхание, когда Уильям заправил его волосы за ухо, легонько задевая щёку мимолётным прикосновением. — Льюис… Собственное имя, произнесённое так ласково, прокатилось мурашками по спине. Сердце ухнуло куда-то вниз. Это было странно. Не так, как бывает у них обычно. И оттого пугало. Ему показалось, что Уильям всего на долю секунды опустил взгляд к его губам. Точно показалось. Голова кружится. — Братец? — полушёпотом спросил Льюис, растерянно глядя в родные глаза и немного отклонился назад, загнанно упираясь в спинку скамейки. На лице Уильяма проскользнула тень отрезвления, проблеск надежды во взгляде поглотило отчётливое раскаяние. — Н-ничего, — выдавил Уильям и отвёл глаза. Так их и застал знакомый голос. — О, вы здесь. Всегда невозмутимый Уильям сейчас прямо-таки отскочил от младшего и поспешно встал на ноги. Заметив Альберта, он облегчённо вздохнул, после чего кашлянул, напуская на себя привычное прохладное спокойствие. Льюис машинально ухватил его за руку, когда тот резко встал, и сейчас мягко сжал ладонь. Альберт бросил странный взгляд на покрасневшего Уильяма и сцепленные руки братьев, но вопросов задавать не стал. — Я убью его, — бросил Альберт, раздражённо выдохнув и расслабив узел зелёного галстука. Уильям мысленно усмехнулся этим словам. — Ты его видел? — Я с ним поговорил, — ответил он Уильяму, с недоброй ухмылкой выделив последнее слово. — Ему пришлось принести извинения. Уильям кивнул, выражая этим и понимание, и благодарность. — Льюис, как ты? — Альберт подошёл к младшему, попутно стянул свой пиджак и накинул его на плечи брата. — В порядке, — Льюис заметно вздрогнул от чужого прикосновения, но успокоился. — Спасибо. Было решено «сейчас же уехать из этого проклятого змеюшника», как сказал Альберт, сжимавший трость до побелевших костяшек пальцев. По дороге домой, в экипаже, Альберт о чём-то спросил Уильяма одними губами, что именно, Льюис не расслышал. Он не мог видеть лица Уильяма, потому что прислонился к нему боком, но, по-видимому, брат одним взглядом доходчиво выразил свою мысль, потому что Альберт в ответ усмехнулся и поднял руки в капиталистическом жесте. А Льюис не вникал в их немой разговор и только тешился мыслью о том, что этот странный день почти закончился и вскоре тихо уснул на плече Уильяма.

***

— Ты хотел поцеловать меня, — то ли спрашивает, то ли утверждает Льюис и медленно оседает на кровать. Уильям молча кивает, снова глядя в окно. — Мне было четырнадцать, — произносит младший всё тем же задумчивым отстранённым голосом. — Прости меня. Льюис поднимает голову. В нём проносятся тысячи вопросов, но сейчас только один отчётливо бьётся в сознании: — Почему ты не сказал? — Можно сказать я пытался, — спокойно отвечает Уильям. Вместо ответа на вопросительный взгляд младшего он подходит ближе и берёт из его рук дневник. Порывшись в нём, Уильям вынимает какой-то конверт и протягивает его брату, садясь рядом на кровать. На запечатанном конверте нет ни адреса, ни отправителя, ни адресата. Один угол слегка подпалён, будто его случайно уронили в огонь. Льюис раскрывает конверт и достаёт сложенный лист бумаги. — Не думал, что когда-нибудь отдам его тебе, — негромко говорит Уильям, сцепляя в замок подрагивающие пальцы рук. «Мой дорогой Льюис, За какие заслуги Небесами мне был послан ты и за какие грехи я навеки разделён с тобою кровными узами? Ведь я люблю тебя всего, всецело только тебя одного. И это грех. Я всё равно буду гореть в аду и молюсь лишь о том, чтобы ты не догадался. Я убеждён, если ты узнаешь о моём пороке, ты примешь меня. Несмотря на свои братские чувства, ты постараешься полюбить меня в ответ. Ведь ты всегда и во всём следуешь за мною. Завтра тебе исполнится восемнадцать. Как бы я ни хотел в этот день подарить тебе первый поцелуй, я только отдам тебе подарок, а письмо это сожгу вслед за другими. Ты не должен принимать на себя груз моего греха. Ты волен сам решать, что для тебя лучше. Я сумею молчать. Не волнуйся обо мне, я счастлив быть твоим братом. Лишь бы ты был рядом» Льюис, кажется, не дышит. Внезапно на него обрушивается полное осознание. Уильям любит его десять лет. Пазл в голове постепенно складывается — в памяти всплывают сотни воспоминаний, когда Уильям любил. Любил и не говорил ни слова. Уильям всегда пытался отгородить младшего брата от всего плохого. Он хотел отгородить его и от своей неправильной любви. Он слишком хорошо знал своего брата. Слишком хорошо, чтобы прекрасно понимать, что Льюис правда сделает для него всё и последует за ним всюду. Уильям знал это и потому молчал, не желая затянуть брата в эту «неправильность» подневольно. Он всегда хотел дать Льюису свободу. — Я никогда не имел права сказать тебе о своих чувствах, — вполголоса произносит Уильям, не глядя на него. — Ты был бы согласен на всё. Льюис молчит. В горле встаёт ком. — Прости меня, — Уильям говорит ещё тише. — Из меня вышел плохой брат. Льюис просто кидается ему на шею, сбивая объятьями и роняя на кровать. — Замолчи, — шепчет Льюис, насилу не переходя на крик, потому что от слов брата физически больно. — Ты самый замечательный брат. Уильям молчит и неуверенно обнимает в ответ. Он лежит спиной на постели, а Льюис вжимается в него сверху крепкими объятьями. — Ты даже ни о чём не подозревал, — сдавленно проговаривает Уильям в плечо брата дрогнувшим голосом. — Да, — просто отзывается Льюис, обнимая ещё крепче. — А я хотел целовать тебя. — Да. — Я хотел касаться тебя. — Да. Льюис немного отстраняется, чтобы взглянуть на брата. Затем ослабляет хватку и теперь кладёт ладони на щёки старшего. Уильям смотрит на него тем взглядом, который младший знает слишком хорошо. — В этом нет твоей вины, — твёрдо говорит Льюис. От этих слов в алых глазах что-то надламывается, но Уильям продолжает. — Льюис, ты всегда был таким невинным. Я не должен был… — Любить? Уильям замолкает. — Я счастлив знать, что так давно любим тобою. И вот теперь в глазах Уильяма что-то ломается окончательно. Они наполняются влагой. — И я люблю тебя, — тихо говорит Льюис, прежде чем прижаться к родным губам. Поцелуй выходит особенно нежным. Он успокаивает, окутывая теплом, дарит надёжное ощущение того, что Уильям нужен и любим. И Уильям полностью отдаётся брату, позволяя сломленным мыслям исчезнуть навсегда, потому что его Льюис рядом. Льюис целует медленно и долго, желая отдать все поцелуи, которых недоставало старшему брату долгие годы. Целует бережно, стараясь сказать Уильяму всё без слов ласковыми прикосновениями мягких губ. Льюис чувствует, как брат сжимает рубашку на его спине, притягивает ещё ближе и отвечает с той же нежностью, углубляя поцелуй. — Какое блаженство целовать тебя, Льюис, — едва слышно шепчет Уильям между долгими поцелуями. — Я так долго сдерживался… — Десять лет? — так же тихо произносит Льюис, выдыхая во влажные губы. — Десять лет, — соглашается Уильям и мягко улыбается. Перед тем, как подарить ему новый поцелуй, Льюис зачарованно заглядывает в глаза Уильяма. Они яркие. С них словно бы смахнули пыль, омыв слезами. Льюис не даст потухнуть свету родных глаз. И словно в подтверждение его безмолвной клятвы в алых глазах засверкали, переливаясь счастливым мерцанием, яркие искры.

Конец