Тлеющие искры

Льюис не поднимался с кровати третий день. Поначалу старшие братья полагали, что это всего лишь усталость и всё быстро пройдёт после отдыха. Однако вскоре они убедились, что это не так. Альберт так же сильно беспокоился за их младшего брата. Именно он сегодня пригласил доктора, несмотря на уверения Льюиса, что в этом нет необходимости. Выслушав объяснение и советы лекаря, Альберту пришлось оставить младших братьев, а самому вернуться в кабинет. Из-за того, что Уильям почти безвылазно оставался подле постели Льюиса, дела Уилла по большей части пали на плечи старшего. В этот вечер Уильям быстро дал указания насчёт команды и, ещё раз извинившись и поблагодарив Альберта, поспешил к Льюису. Здесь темно и тихо. Местами комнату освещает блеклый лунный свет; свечи давно потухли, оставляя после себя протяжные нитки пахучего дыма. Копоть и терпкий запах лекарств смешались, тугим пластом оседая в лёгких. В тёмном углу, на кровати, лежит неподвижная фигура. Уильям открывает окно и стискивает ставни, не решаясь взглянуть на брата. На комоде расставлены поблёскивающие пузырьки, тут же валяется опрокинутый стакан с пролитой водой. Видимо, Льюис сам пытался принять лекарства, пока был один. Промокнув в плошке с водой сложенную тряпочку, Уильям подходит к кровати, чтобы наложить на голову брата холодный компресс. Почувствовав прохладу на лбу, Льюис тяжело приоткрывает глаза наполовину. Увидев над собой старшего брата, бледные губы растягиваются в слабой улыбке. — Лекарь сказал, что видимых причин горячки нет, — негромко сообщает Уильям, убирая с его лица прилипшие к щекам волосы, — и всё дело в стрессе. Осмотр подтвердил, что не было ни инфекции, никаких других заболеваний. Сбой в нервной системе повлёк за собой ослабление физического состояния. Тени под глазами Льюиса залегли ещё отчётливее. Последние пару дней он совсем не хочет есть, поэтому старшему приходится его кормить и следить за питанием. Уильям опускается на колени, сев на пол у изголовья кровати. Сложив руки на постели, он принимается рассматривать брата. Льюис слишком тихий, даже для себя. Веки сомкнуты, брови слегка сведены к переносице, вероятно от непрестанной головной боли. — Льюис, — осторожно зовёт Уильям. Тëмно-бордовые глаза с трудом приоткрываются и смотрят на старшего с молчаливым вопросом. Старший неторопливо берёт его за руки. — Что тебя тревожит? — Уильям неотрывно смотрит в чужие глаза, стараясь не упустить ни одну эмоцию. — Ведь дело не в работе, я прав? Это определённо не работа. Во-первых, Уильям чётко следил, чтобы Льюис не трудился сверх меры и в крайних случаях сам приходил на помощь. Во-вторых, будь виной тому работа, несколько дней отдыха положительно отразились бы на Льюисе и он бы уже встал на ноги. Но этого не происходит. Состояние младшего только ухудшается и это приводит к единственно верному выводу: пагубная причина ещё не устранена. Льюис долго молчит, но подумав, несильно кивает. — Тогда о чëм ты думаешь? — спрашивает Уильям, радуясь хотя бы тому, что брат ему отвечает. Отрицательное качание головой. — Не скажешь? В ответ Уильяму лишь молчание. Он мягко сжимает чужие ладони. Раньше младший брат ничего от него не скрывал. Сейчас же его молчание отзывается болезненным давлением в груди, заставляя плотно сжать губы. — Почему тебе плохо? Ответь, — Уильям долго смотрит на младшего и тихо просит. — Льюис, пожалуйста. Тишина. Льюис только безмолвно смотрит в его глаза. Смотрит так, словно извиняется. Не только за молчание. Младший будто приносит извинения за всё, стараясь искупить свои грехи в тихом кротком взгляде. Уильям чувствует, как начинает щипать глаза и опускает голову. Он упирается лбом в бледные ладони брата. — Ты рядом, — выдавливает Льюис. — Да, я… — Уильям поднимает голову, цепляясь взглядом за брата, но его перебивают. — Поэтому… мне плохо. Старший оцепеневает. — Что? — Брат слишком… близко, — сипит Льюис, с трудом связывая слова. — Смотрит…трогает… всегда. — Льюис… Уильям не может пошевелиться. В ушах пульсирует, а руки машинально сжимают ладони брата. В голове отчаянно бьётся мысль, что Льюис не в себе, надежда, что это лишь болезненный бред, вызванный лихорадкой. Но всего два слова прошибают его насквозь: — Это неправильно. В голове вмиг стихают все мысли. Руки Уильяма ослабевают, опустевший взгляд прикован к брату. Кажется, проходят долгие минуты, прежде чем мысли начинают постепенно проясняться. Выходит, Льюису неприятны прикосновения брата? Он находит в этом что-то плохое? Но вопреки своим же словам, младший не отпускает его рук, а только сжимает сильнее. — Братец… Ох, — на побледневших щеках проступает яркий румянец, и Льюис мотает головой. — Нет… так нельзя. Он опускает глаза, пряча нежный взгляд за ресницами и прикусывает губы. Помутневшее сознание играет с Льюисом злую шутку, то распаляя, заставляя сбито шептать о своих желаниях; то охлаждая разум, отчего он тихо ругает себя, бесконечно повторяя вслух, что это «неправильно». Но Уильям этого не замечает. Всю способность мыслить из него мгновенно вышибло понимание того, что Льюису противно отношение старшего брата к нему. Шёпот младшего едва слышен и только повторяющиеся фразы «так нельзя», которые тот выговаривает немного чётче, раз за разом проламливают сознание Уильяма. Это отрезвляет, заставляя прийти в себя и сфокусировать взгляд на брате. — Брат? — встряхнув головой, внезапно чётко выговаривает Льюис. — Ты ещё тут? Открыв глаза пошире, он смотрит удивлённо и немного испуганно. Его взгляд ясный, а голос вкрадчивый, будто это не он минуту назад шептал в бреду. Всё же горячка даёт о себе знать. Уильям выдавливает лёгкую улыбку и кивает. — Льюис, тебе нужно спать, — негромко произносит он. Последний раз с нежностью сжав чужие ладони, Уильям отпускает их. Убедившись, что Льюис закрывает глаза, старший складывает руки на кровати и утыкается в них лицом. Удушливое ощущение в пересохшем горле заставляет сглотнуть неприятный комок. Он должен был понять раньше. Уильям видел поведение младшего. Замечал, как Льюис ускользал от прикосновений старшего, как прятал взгляд, если Уилл смотрел слишком долго. Раньше это было в порядке вещей и оба были не против. Но со временем, эти прикосновения переросли во что-то большее, пересекая черту. Уильям был уверен, что младший всего лишь стесняется. Он и подумать не мог, что Льюису было неприятно и всё это время он молчал из-за уважения к брату. Выходит, и Уильям может ошибаться.

***

Первые пару минут безмятежного пробуждения внезапно прерываются накатившим осознанием. Хочется верить, что вчерашние слова Льюиса всего лишь дурной сон. Сглотнув ком в горле, Уильям нехотя открывает глаза. Прежде чем зайти проведать брата, Уильям решает выпить чай, чтобы немного прийти в себя. В гостиной на круглом столике стоит чашка. Как всегда, на том же месте, в то же время, в точности по расписанию Уильяма. Опустившись на диван, он отпивает глоток. Странно, чай холодный. Уильям немного хмурит брови, пытаясь разобрать незнакомый аромат. Вкус мягкий с лёгкой приятной кислинкой. Услышав неторопливые шаги Маннипенни, которая отвечает за готовку, пока Льюису нездоровится, Уильям аккуратно произносит: — Мисс Маннипенни, кажется, чай остыл, — он отпивает ещё глоток, — А что за необычный сорт? Сказав это, Уильям только сейчас поднимает голову, взглянув на женщину. И недоумённо приподнимает брови, заметив, что она держит в руках поднос с чашкой горячего чая. — Но я только приготовила чай, мистер Уильям, — растерянно отвечает Маннипенни, — Прошу прощения, что задержалась. Уильям недоумённо молчит. Чай остыл давно. Экзотичный вкус чая говорит о том, что его заваривали умелые руки знатока. И этот аромат… кажется смутно знакомым. Чашка вздрагивает в руке. — Льюис. Уильям ставит чашку на стол и поспешно встаёт. — Куда вы, мистер Уильям? — обеспокоенно лепечет Маннипенни, глядя вслед умчавшемуся господину. Уильям распахивает дверь чужой спальни и застывает. Пустая кровать. Льюиса здесь нет. Пышный букет на комоде чарует белоснежной чистотой. От него исходит тонкий сладкий аромат. Именно с этим привкусом был чай. Дрогнувшей рукой Уильям прикасается к нежным лепесткам. Белые лилии. Рядом с букетом лежит запечатанный конверт. Надеясь найти объяснение происходящему, Уильям поспешно открывает его и вынимает письмо. Пальцы судорожно сжимают бумагу, а сердце пропускает удар. Но на листке всего три слова. «Прости меня, брат».