Никогда её не отпускать

      Сизый сигаретный дым нечёткой витиеватой струйкой поднимался ввысь и плавно растворялся в воздухе. По-ночному прохладный ветер трепал длинную чёлку, заставлял ёжиться и крепче обхватывать себя за плечи. Спящий город был мрачен и неприветлив, но уходить с балкона совершенно не хотелось.       Дышать свежим воздухом в майке и домашних шортах – явно плохая идея. Простудиться и сорвать график концертов из-за осипшего голоса было бы обидно. По-хорошему бы набросить на плечи рубашку, но для этого придётся вернуться в спальню, где уже задремала Маринетт. Будить девушку, которая и без этого сегодня была не в настроении, не хотелось.       Лука выходил на балкон каждый вечер с того самого дня, как перевёз вещи в новенькую квартиру – своё первое собственное жильё. Своеобразный ритуал помогал восстанавливать силы после тяжёлых дней и упорядочивать хаотично скачущие мысли. Здесь, в его личном пространстве, царило тягучее спокойствие, которого отчаянно требовала душа Куффена.       Маринетт, конечно, имела свои планы на просторный балкон. Она то и дело подсовывала Луке картинки с подвесными креслами, белоснежными воздушными шторами и ампельными цветами. Он задумчиво качал головой, пожимал плечами, даже спрашивал названия загадочных растений, пытался понять разницу между лобелией и петунией, но менять ничего не спешил. Гладкий серый пол, пустые панорамные окна, стул и маленький столик с хрустальной пепельницей – большего Луке не требовалось.       Маринетт сдалась, оставила попытки подбить парня на что-то более эстетичное на её взгляд. Но сама на балкон предпочитала не выходить. Атмосфера, которая успокаивала Луку, на неё нагоняла необъяснимую меланхолию. Они были слишком разные. И оба прекрасно это понимали.       Лука в последний раз вдохнул горьковатый дым, затушил сигарету и прикрыл веки. Маринетт запах табака не выносила, а он никак не мог расстаться с пагубной привычкой. Как начал курить лет в шестнадцать, так и продолжал, несмотря на то, что из гитариста весьма успешно переквалифицировался в солиста группы.       Раньше он прятал тайком купленные сигареты от матери. Хотя мог бы и не переживать за свои секреты. Анарка не слишком включалась в дела сына. Зато теперь Маринетт сполна отчитывала Куффена за едкий дым и пропахшие табаком пальцы и волосы. Она хмурилась, грозилась выбросить все пачки, какие найдёт в доме, подсовывала в карманы таблетки, которые по заверениям фармацевтов в аптеках обязательно помогут. Он понимающе кивал, в сотый раз давал обещание бросить, иногда демонстративно ломал сигареты, но вновь и вновь чиркал зажигалкой поздней ночью, оставаясь на балконе в одиночестве.       Вглядываясь в мелькающие вдалеке огни и прислушиваясь к шуму листвы под окнами, Лука плавно погрузился в собственные мысли. Воспоминания унесли его на несколько лет назад.       Первые неплохие гонорары позволили наконец воплотить в реальность мечты о собственном жилье и ступить с палубы корабля на твёрдую землю. Анарка по-прежнему оставалась скорее старшим товарищем, нежели родителем, сестра всё чаще сбегала с «Либерти» к Роуз Лавьян. Просторные каюты почти всегда были целиком и полностью в распоряжении Луки, но парень желал вырваться и сменить мутные иллюминаторы на огромные окна, попутно пообещав себе, что никогда в жизни не купит в квартиру шторы. Он жаждал света. Сотни, нет, тысячи люменов должны заливать собой каждый уголок его дома.       Лука долго искал подходящее жильё – смотрел десятки вариантов в неделю, мотался с севера на юг Парижа, до поздней ночи листал объявления. Но, увы, ни одну из предлагаемых квартир ему не хотелось назвать домом. Он и сам устал от бесконечных поисков. Лука уже был готов сдаться и дал себе слово, что согласится на следующий представленный риэлтором вариант. И неважно, сколько денег придётся вложить в ремонт, в какой части Парижа ему придётся жить и с высоты какого этажа смотреть на город. К счастью уже порядком намучившаяся с привередливым клиентом женщина средних лет по имени Агнесс привезла Куффена в просторную квартиру с окнами на парк Ла-Виллет.       Лука не мог поверить, что отыскал такое сокровище. Он шагал по пустым комнатам, а его воображение тут же рисовало вполне себе реалистичные картинки. Вот здесь он обустроит студию для репетиций и наконец разместит все свои гитары, что пылятся у матери. Дальше оборудует кабинет, чтобы Маринетт могла спокойно работать со своими эскизами. А комнату с балконом превратит в уютную спальню. В тот день выдохнули все: риэлтор, закрывшая сделку, Лука, открывающий новый виток своей персональной истории, и Маринетт, справедливо полагающая, что теперь то они точно будут видеться чаще и их отношения станут более определёнными.       Лука бросил ещё один взгляд на тёмную зелень парка, простирающегося за окнами, и аккуратно толкнул дверь в спальню. Стараясь не шуметь, он лёг в постель и закрыл глаза.       – Опять курил? – раздался приглушённый, чуть раздражённый голос Маринетт.       – Да, – устало шепнул Лука. – Я думал, ты спишь.       – Спала, пока ты не начал скрипеть дверями.       Маринетт откинула одеяло и села, вглядываясь в пустоту перед собой. Лука сел следом, бережно, будто извиняясь, провёл ладонью по спине, перекинул распущенные волосы на одну сторону и легонько поцеловал плечо девушки. Маринетт вздрогнула и поморщилась, но наметила улыбку, повернулась, на ощупь нашла мужские губы. Её руки сами стянули с Луки майку. Спустя пару мгновений она, полностью обнажённая, оказалась целиком во власти Куффена. Останавливаться было поздно. Сознание отключилось напрочь.       – Я люблю тебя, Маринетт, – едва не задыхаясь и содрогаясь всем телом, прошептал Лука в приоткрытые девичьи губы.       – Адриан… – только и смогла произнести Маринетт, утопая в болезненно-сладкой истоме.       Температура в комнате вмиг словно упала до нуля. Ледяное дыхание заморозило эфемерное счастье, только что свободно витавшее в воздухе. Оно треснуло, разбилось, рассыпалось на тысячи осколков.       Одно лишь имя. Чужое имя, давно набившее оскомину. Лука слышал его слишком часто, но ни разу, ни разу не упрекнул Маринетт. Верил, что когда-нибудь она окончательно разорвёт все ниточки, тянущие её назад, в прошлое. Через неделю, через год, через десяток лет. Разорвёт, освободится, научится не только принимать его любовь, но и отвечать на неё.       Но этот счастливый день ещё не наступил. Маринетт, закутавшись в одеяло, отвернулась к стене. Лука вновь стиснул зубы и подавил собственные чувства в угоду девушке. В который раз они засыпали рядом, но не вместе.

***

      Маринетт, разбуженная трелью будильника, нащупала телефон и отключила звук. Она потянулась, села, наклонилась к ещё спящему Луке и осторожно поправила ему волосы. Стоило бы поспешить, чтобы нормально позавтракать дома, а не приводить себя в чувство на бегу невыносимо горьким эспрессо, но девушка словно приросла к кровати.       Лука спал, казалось бы, безмятежно. Так, будто и не уходил раз пять за ночь, не меньше, курить на балкон, думая, что Маринетт не слышит. А она прожигала взглядом темноту и думала, что всё это пора прекращать.       Маринетт поднялась так резко, что закружилась голова, и шагнула на нелюбимый балкон. Париж уже сбросил с себя сонное оцепенение, ожил, зашевелился, запестрил разноцветными одеждами горожан. Маринетт бы тоже пора окончательно проснуться.       Она вернулась в спальню, наклонилась к Луке и задержалась губами на его щеке. А потом развернулась к шкафу, вытащила с верхней полки спортивную сумку и побросала в неё свои вещи. На пороге оглянулась. Не выдержала, вновь вернулась к спящему Луке и коснулась плеч, поправила одеяло, пригладила растрепавшуюся чёлку, сжала ладонь, припала губами к костяшкам пальцев. И вышла, задыхаясь от слёз.       Рука уже потянулась к замку, когда Маринетт сделала шаг назад. Оставлять Луку в полном неведении было бы слишком жестоко. Девушка торопливо вырвала листок из блокнота и вывела на нём одно единственное слово «Прости». Но извинялась она вовсе не за спонтанное решение уйти, а за всю боль, что причиняла Куффену своим присутствием рядом.       В метро Маринетт спускалась с тяжёлым сердцем. В голове роились вопросы. Проснулся ли Лука? Увидел ли записку? Примет ли он эти жалкие извинения? Она бы не простила. Не такой жизни он достоин.       Маринетт откинулась на спинку сиденья и спрятала опухшие от слёз глаза под тёмными очками. Она отчаянно пыталась сохранять самообладание, чтобы прибыть на работу в подобающем виде, а не напоминать бледную тень. Но усилия были тщетными. Перестать думать о Луке и собственной бесхребетности не выходило. Память безжалостно отбрасывала сознание к самым истокам их истории.       Лука сделал то, что не удавалось ни родителям, ни Алье Сезар, ни психологам. Он заставил её улыбнуться. И этот момент она помнила так чётко, словно это было вчера.       Адриан Агрест под влиянием отца переехал в Рим, чтобы развивать итальянский филиал бренда. Маринетт Дюпен-Чен, безответно влюблённая, так и не нашла в себе сил признаться. Объект обожания стал ещё более недосягаем. Она закрылась в комнате и ни с кем не желала контактировать. Смотрела в потолок, теряла килограмм за килограммом, таяла, как воск вокруг горящего фитиля, совершенно не цеплялась за жизнь. До тех пор, пока на горизонте не появился верный друг Лука Куффен.       Маринетт вспоминала, как Лука буквально вытащил её из затяжной апатии. Как ввалился в мансарду родительского дома с гитарой наперевес. Как швырнул бесчисленные флакончики с успокоительными и упаковки антидепрессантов в мусорку. Как вытащил её, вяло сопротивляющуюся, на балкон и подставил летнему ветру и солнцу. Как бережно расчёсывал её волосы. Как читал вслух про выживание на таинственном острове и космические путешествия маленького принца. Как вывел на улицу после месяцев заточения в четырёх стенах. И как впервые словно мимолётом поймал её губы своими.       Маринетт была благодарна. Но благодарность – не любовь. Не та любовь, которой достоин Лука.       Они были красивой парой. Однокурсницы лишь перешёптывались, когда Дюпен-Чен, приступившую к учёбе после долгого отсутствия, вдруг начал подвозить в университет и забирать после лекций кто-то на чёрном BMW. А стоило местным сплетницам узнать в таинственном поклоннике ничем не примечательной Маринетт молодого, но уже снискавшего славу музыканта, как стало негде прятаться от завистливых взглядов.       Время неслось вперёд свистящей стрелой, выпущенной кем-то свыше из лука. И вот уже учёба окончена, а Маринетт с трясущимися от волнения руками идёт устраиваться на свою первую работу. Куффен был рядом. Забирал из офиса, если она засиживалась над эскизами допоздна, следил, чтобы она не забывала нормально кушать, отдал ей под кабинет целую комнату в новой квартире, утирал слёзы, когда она впервые столкнулась с разгромной критикой, и открывал шампанское, когда её настиг первый успех.       Но чем яснее Маринетт осознавала, что её сердце до сих пор принадлежит Агресту, тем больнее ей становилось. Она первой слушала новые песни Луки, напоминала, когда стоило обновить бирюзовый оттенок кончиков, с упоением придумывала сценические образы, варила кофе по утрам, ворчала, если он не надевал шарф зимой, радостно бросалась ему на шею после долгих гастролей. Но стоило ему сжать в крепких объятиях её хрупкую фигурку, как она представляла себе другого мужчину. Лука такого отношения точно не заслуживал.

***

      Бессонная ночь давала о себе знать. Куффен никак не мог подняться с постели. Он знал, что Маринетт ушла на работу – чувствовал её касания, слышал, как хлопнула дверь. Торопиться было некуда, но полчаса разглядывания потолка самочувствие не улучшили. Стараясь игнорировать тупую боль в висках, Лука вышел на балкон. Он потянулся за сигаретами, но так и оставил открытую пачку на столике. Он обещал Маринетт не курить хотя бы днём.       Лука вернулся в спальню, распахнул шкаф в поисках свежей футболки и даже не сразу заметил, что часть полок опустела. Тех полок, где Маринетт хранила свои вещи. Сознание мигом прояснилось. Лука рванул к телефону, но механический голос оповестил его, что единственный нужный сейчас абонент недоступен. Он кружил по комнате, пальцами нервно зачёсывая волосы назад, и никак не мог поверить в происходящее.       Маринетт ушла. Как же Лука боялся, что этот день когда-нибудь настанет. Как же он ненавидел себя за то, что так и не смог сделать её счастливой. Лука прижался лбом к стене. Сердце рвалось наружу, умоляло бежать, искать её, вернуть и не отпускать ни на шаг. Разум едва слышно шептал, что лучше бы оставить всё как есть.       Взгляд упал на совместную фотографию в рамке. Память услужливо подкинула момент, когда Маринетт, заливисто смеясь, упрашивала Алью сделать этот снимок и обещала украсить им будущую спальню. Тогда ещё и квартиры этой не было. Обещание Маринетт сдержала. Вот она, счастливая, обнимает Луку за плечи, безжалостно портит его укладку, на которую он потратил добрых двадцать минут. Непозволительно много для парня в рваных джинсах.       Воспоминание, раньше вызывавшее улыбку, сейчас отозвалось ноющей болью где-то между рёбер. Лука сжал рамку до хруста пальцев, замахнулся и бросил на пол, понимая, что вместе с этим стеклом разбивается и его сердце. Оно раскалывалось каждый раз, когда Маринетт шептала чужое имя, но Лука с упорством маньяка склеивал этот сгусток мышц. Больше не станет. Фотография улетела куда-то под кровать. Лука не стал её искать, а медленно побрёл на кухню.       Найденная записка не вызвала ровным счётом никаких новых эмоций. Жалости к себе Куффен не испытывал, а к боли давно привык. Но всё же оставаться в квартире было невыносимо. Лука оделся, сунул последнее послание от Маринетт в карман и медленно побрёл в парк. Сидя на скамейке, он безмолвно гипнотизировал уже порядком помятый листок.       «Прости», – звучал в его мыслях любимый мелодичный голос.       Прости – это всё, что она могла сказать ему. Лука не был слеп или глуп. Он понимал, что не удержит Маринетт силой, но и свой шанс на счастье терять не хотел. Хватался, точно утопающий за брошенную ему верёвку, и уж точно не жалел ни об одном дне, проведённом вместе. Привык к неопределённости. Сейчас же бесконечная вереница запятых превратилась в одну жирную точку.       Лука не выдержал. Чиркнул зажигалкой и отдал клочок бумаги огню в надежде, что на душе станет чуточку спокойнее. Жадное пламя за секунду поглотило листок и лизнуло ладонь. Лука поморщился от боли, но не проронил ни звука. Снова оживил пламя зажигалки и уже намеренно поднёс огонёк к ладони. Кожа мгновенно покраснела и покрылась волдырями.       Он бросил догорающий листок под ноги и погасил последние огненные языки подошвой. Когда-то Лука своей заботой вернул Маринетт интерес к жизни. Теперь перед ним стояла непосильная задача – научиться самому жить без неё.