Милосердие короля

Можно влюбиться так, что будешь совершать одну глупую ошибку за другой и ненавидеть себя за них. Можно влюбиться так, что изменишься до неузнаваемости и начнешь сама себя удивлять. Можно влюбиться так, что откажешься от всего и не заметишь, как забыла даже собственное имя. Именно об этом я успела подумать в первую очередь, когда под нами разверзся пол и мы как мешки свалились в темноту. Именно о том, что не могу вспомнить земного имени, а не о том, что мы, перепуганные, стали ползать по темноте, хватаясь друг за друга, а затем услышали приближающийся гул голосов и увидели отсветы факелов. Эхом отдавались от стен отдаленные визги и вой, и среди них я различила горький восклик: «Гоблины…ловушка!» А потом будто резко проснулась. Разум заметался, как обезумевший зверь в клетке. Что-то налетело на нас липкой, зловонной волной, облепило и понесло вглубь тоннеля. Вокруг были гномы, мы спотыкались друг об друга, бежали куда-то, а нас окружали и подхлестывали мерзкие существа, которые попутно плевали, пинали, пихали, вырывали оружие, заламывали наши руки и победно вопили. Во сне я видела свою съемную квартиру. В ней незнакомая мне женщина мыла пол. Все было так обыденно, умиротворенно, мое присутствие казалось непрошенным. Квартира выглядела как-то по-новому, но здесь текла жизнь своим особым размеренным потоком, а я смотрела на нее, как смотрят через окошко. Потом я видела, как пьют чай мои родители, слегка постаревшие, но так мне казалось при каждой моей новой встрече с ними. Громко тикали часы. Мама постучала ложкой по чашке с облезшей эмалью, размешав сахар, поправила очки, перелистнула журнал. Тихая жизнь происходила и здесь. Жизнь, в которой меня не было. И только странное, слегка удушающее чувство оттого, что я ушла, а мир не рухнул и продолжил жить по своим правилам, переполнило меня до краев. Я еще не успела до конца проснуться от этого сна, поэтому то, что я забыла свое имя окончательно, казалось мне логическим продолжением, даже итогом. Как будто мои вчерашние мысли подвели какую-то черту, а происходящее во сне было тем, что находилось за этой чертой, тем, чего я уже никогда не узнаю и не увижу. Мне будто недоставало одного шага до того, чтобы остаться в Средиземье и я, наконец, этот шаг сделала. В конце концов, я один раз уже отвергла возможность вернуться, и то, что эта дверца закроется навсегда, было лишь вопросом времени. Я была готова к этому уже давно. Просто не хотела себе в этом признаваться. Меня обжег свистящий удар плетью поперек лопаток, и дыхание на мгновение перехватило от боли. Я хрипло вдохнула воздух. Бог с ним, с именем — да почему, вообще, все переломные изменения в моей жизни происходят в самые неподходящие моменты? Мне так и не удавалось рассмотреть напавших на нас, но существо, ударившее меня, вдруг выпрыгнуло прямо передо мной. Пара выпученных, налитых кровью глаз на лице, напоминающем сырой говяжий желудок, уставилась на меня. Вдруг глаза гоблина озарились кровожадным торжеством, а рот растянулся в гнилом оскале: — Девка-а! С ними девка! — Гоните их, гоните! — заорали твари с разных сторон. Торин, обернувшись, успел схватить меня за руку на мгновение: — Ничего не бойся, — бросил он через плечо. Железная сосредоточенность в его глазах внушала мне надежду. Мне хотелось думать, что из гоблинского плена мы сможем выбраться так же, как из предыдущих передряг. Тем временем, мы продолжали бежать, спотыкаясь и стряхивая с себя гоблинов. Каждое их прикосновение ко мне вызывало внутри волну отвращения. Спустя пару минут из темного и тесного тоннеля нас вытолкали в огромную пещеру. С высокого потолка свисали сталактиты, а стены были испещрены отверстиями и ходами и буквально облеплены воющими и орущими гоблинами. Их голоса походили на звериные — одни лаяли, подобно собакам, другие взвизгивали как гиены. Повсюду были горы мусора, тряпья, костей и еще бог знает чего. Гномы мне рассказывали о гоблинах — они падальщики, каннибалы и паразиты. Никогда не выходят на свет и не живут поодиночке, а когда собираются в большие стаи, то начинают в прямом смысле пожирать друг друга. Не умея толком ничего создавать самостоятельно, они нападают на путников и забирают их в рабство — именно их костями и был устлан пол в пещере. «Если не выберемся, то и нас ждет та же участь», — подумала я и почувствовала, как внутри все сковывает леденящим ужасом. Обычно гоблины не представляли серьезной угрозы для гномов, но сейчас мы были на их территории и их было в разы больше чем нас. В центре пещеры на возвышении из такой же горы мусора и костей сидел гоблин — он был настолько огромен, что в нем бы уместилась пара десятков собратьев. Тело его было испещрено жировыми складками, покрыто бородавками и заляпано грязью. Он весь дергался на своем импровизированном троне в каких-то неестественных конвульсиях, хохоча и изрыгая злорадные шутки. — Кто-о пожаловал в Гоблин-град? — мне почему-то было дико от того, что такое существо может разговаривать — звуки, вырывающиеся из его пасти, казались противоестественными. Толпа гоблинов взревела: — Гномы, гномы, господин! — Ах, гномы? , — лицо жирного гоблина расплылось в мерзкой ухмылке, — Кучка вооруженных гномов у меня на пороге! Кто такие и с чем пришли? Гномы лишь молчали в ответ, сжимая рукояти того оружия, которое гоблины не успели отобрать и кинуть в кучу. Меня они оттеснили назад и теперь закрывали собой. — С ними девка! — взвизгнул кто-то со стороны. Опять я была как бельмо на глазу. Даже хоббит так не привлекал внимание посторонних, как существо женского пола. Я оглянулась по сторонам в поисках Бильбо в надежде снова сказаться его кузиной, но хоббита нигде не было. Хотя… кого здесь волнует, кем именно я являюсь? Тревога сдавила сердце еще сильнее. Я заметила, что почти все гоблины были увечными и какими-то неполноценными — у одного недоставало глаза, у другого руки были неестественно разной длины, у третьего череп напоминал собачий. Как мерзко было наблюдать их ликование просто от того, что мы волей судьбы оказались в плену и в меньшинстве. Несколько пар грубых цепких рук схватило меня и вытолкало вперед прежде, чем я успела что-то подумать. «А ведь это теперь мой мир», — подумала я, окидывая взглядом пещеру. Ко мне были прикованы сотни голодных взглядов. На Земле я никогда не сталкивалась с беззаконием — везде, где я была, я сопровождалась невидимым оком власти. А теперь все могло решиться только по первобытным законам — силу, схватившую нас, можно было одолеть только большей силой. — Блистательная леди! — гнусно расхохотался жирный гоблин, окидывая меня самодовольным взглядом, — Вот это подарочек гномы нам преподнесли! Хоть какая-то польза от них, — бросил он в сторону толпы гоблинов, которые тут же ответили одобрительным ревом, — Что ж, они пожалеют, что потащили тебя с собой. Боюсь, тебя ждет тяжелая ночь! Я смотрела в лицо этому омерзительному существу. Почему-то я знала — передо мной не разумный вид, не ровня мне и гномам, нет, это — говорящее животное. Глумящееся над тем, что некто превосходный над ним сейчас в его власти. Я была уверена — он не способен говорить, не способен на диалог, куда там. Знание речи не делает его разумным или, вернее сказать, одушевленным. Однако в нем было нечто уже мне знакомое, нечто, с чем я уже сталкивалась в моем утраченном навеки мире. Ровно как некоторым мужчинам нравится ощущать смущение, беспомощность женщины перед ним, этому гоблину нравилось видеть сейчас мою безоружность. С некоторыми земными мужчинами его роднило это извращенное, доведенное до абсолюта желание взять силой то, что в других обстоятельствах никогда не стало бы его. Неужели теперь я все время буду замечать эти сходства Средиземья и Земли в самых неожиданных местах? Я стояла, ослабленная и содрогающаяся от страха, но я презирала его, и это презрение, казалось, было единственным, что сейчас позволяло мне не упасть. — Сначала тебе придется разделаться со мной, — раздался из-за моей спины голос, погрузивший весь необъятный подземный зал в гробовую тишину. Этот голос целительным бальзамом пролился на мою душу, внезапно напомнив мне о том, что в ситуации, где на Земле я была бы одна, в Средиземье я уже вовсе не одинока. — Кто к нам пожаловал! Сам Торин Дубощит! — заорал гоблин на троне, мгновенно забыв обо мне. Да, я действительно не одинока. Ведь Торин Дубощит, которого ненавидели все орки и гоблины от Гундабада до Кхазад-дума, не задумываясь, заступился за меня. Как и в самый первый день. Они узнали его — они бесновались и вопили, а их вожак изрыгал реки брани и ругательств. Я с какой-то опаской взглянула на Торина — он был как натянутая струна. Но я успела слишком хорошо узнать этого гнома, чтобы понять, что он испытывает то же презрение к нашим похитителям, что и я. Он не слушал того, кто сейчас измывался над ним — он выжидал момент. Я оглянулась на гномов, и меня осенило — у них был план! Они стояли в таком же напряжении и полной боевой готовности, как и Торин. Конечно, они бы не сдались без боя этим животным. Вероятно, сейчас он подаст знак, и они бросятся к оружию, сваленному в кучу… Гоблины глупы, они решат, что мы слишком напуганы для такого, а сейчас они с головой захвачены речами их вожака и бурным весельем. Я снова посмотрела на Торина, чтобы найти подтверждение своих мыслей — он покосился на меня и едва заметно коротко кивнул. И вдруг в один миг все смешалось. Мои внутренности скрутились, как тряпка для отжима. Я будто видела одновременно все происходящее вокруг себя: и то, как Торин сделал стремительный, сильный рывок навстречу Фили, поймав брошенный им меч одной рукой, а другой рукой обхватив меня за плечи и закрыв меня всем туловищем от гоблинов, которые как град посыпались на нас, и то, как гоблин подскочил на троне и заревел «Это кусач! Бейте их!» Казалось, в первые несколько мгновений произошло столько всего сразу, а я даже не успела ничего сообразить. Сердце едва ли пропустило несколько ударов, а я уже была со всех сторон закрыта гномьими спинами будто стеной. Следующие несколько секунд я слышала только вопли гоблинов и звуки ожесточенной возни — спины теснили меня со всех сторон, а на нас сыпались удары, ни один из которых не достигал меня. Кого-то из гномов толкнули — он навалился на меня, я уперлась в очередную спину напротив, но ноги подкосились, и я оказалась на четвереньках. Кровь бешено пульсировала в жилах. Я думала только о том, как бы не оказаться случайно прирезанной, задушенной или задавленной, но мое тело не догоняло мои мысли, поэтому, не слушаясь меня, оно ползало в полутьме и суматохе, потерянное между десятками сапог и скользких лап, шарило по полу и нелепо металось из стороны в сторону. Следуя какому-то почти животному инстинкту самосохранения и неистовому желанию жить, я наощупь ползла туда, где было больше кислорода, и уворачивалась от толчков и тычков. Гномы пытались пробиться к оружию, но гоблины препятствовали. Они били нас как придется, несуразно, но остервенело, накидывались все одновременно и больше создавали шум и возню, чем наносили ущерб, но мы постепенно начинали выматываться. Я ползла к куче оружия с одной целью — чтобы в моем арсенале для самозащиты было хоть что-то, кроме моих слабых и никогда не бывавших в драке рук. Вдруг что-то цепко схватило меня за ногу и дернуло так сильно, что я плюхнулась на живот. Я запаниковала, задергала ногами, как таракан, пытаясь изо всех сил лягнуть схватившего. Высвободив ногу, я почти в прыжке перевернулась на спину. Гоблин, который ко мне прицепился, оказался жилистым и даже слишком сильным для своей мелкой комплекции. Он тут же набросился на меня с кулаками — я хватала его руки, но он вырывался и продолжал пытаться вцепиться в мое лицо. Между нами затеялась тупая борьба, и я проигрывала (тут стоит упомянуть стойкую вонь, которая исходила от моего противника и, мягко говоря, обезоруживала). Когда ему почти удалось заломить мне руки, практически сидя у меня на груди и лишая возможности нормально дышать, я вдруг увидела гномьи сапоги сквозь сгущающуюся перед глазами темноту. Следующим, что я увидела, когда мои легкие так же внезапно наполнил воздух, было то, как Двалин в одно непринужденное движение поднял гоблина над землей и свернул ему шею. Смерть враждебного существа, которое только что извивалось верхом на мне, почему-то застала меня врасплох. Это не было шокирующим или пугающим, просто… странным. Только приподнявшись, я вдруг увидела, что все вокруг усеяно изуродованными трупами гоблинов. Смерть торжествовала в этой пещере и окружала нас со всех сторон. Говорят, что у тех, кто впервые увидел смерть, она навсегда поселяется внутри, постоянно напоминая о своей близости. Благо, в Средиземье я пришла уже подготовленной. В тот день я говорила с ним всего за пару часов до произошедшего. Еще совсем не старый, вежливый, очень тихий — такими бывают только люди, бескорыстно посвятившие себя науке. На втором курсе института он всего полгода вел у нас один из общеобразовательных гуманитарных предметов. Мы столкнулись в лифте, и какой-то внезапный порыв заставил меня представиться и сказать, что его лекции мне очень понравились (хоть я и прогуляла половину). Он сделал вид, что вспомнил меня, хоть это было и не так. Ему было приятно. Выходя на своем этаже, он пожелал мне научных успехов. А спустя две пары я увидела встревоженную толпу студентов, заполнившую коридор. Другие преподаватели пытались разогнать нас, раздраженно роняя отрывистые фразы, которые тут же по цепочке передавались дальше по коридору. Услышав имя, я не сразу соотнесла его со своим утренним собеседником. А потом меня пронзило жуткое осознание — несколько часов назад этот человек дышал, говорил и улыбался, а потом — что это было, сердечный приступ? Неважно — наверное, это всегда наступает слишком внезапно. Вокруг меня смерть вызывала фурор, любопытство и вместе с тем холодное оцепенение. Было странно, что в стенах, где обыкновенно царят галдеж и суета, сейчас вместе со всеми нами находится неживой человек. Пары отменили. Мы все расходились в странной неуютной тишине, а я понимала, что вместе со мной в десятках других беззаботных студентов поселилась смерть. Почему я вспомнила об этом сейчас? Потому что вдруг всем нутром ощутила, что Средиземье всегда будет мне чужим. Что с тем же успехом меня, дитя двадцать первого столетия, ранимую и изнеженную, могли закинуть в средневековье. Что, возможно, никто и никогда здесь не сможет меня понять. Что связь с той, земной Ли, Ли… (проклятье, не помню) безвозвратно потеряна. — Поднимайся давай, — мокрая от крови ладонь дернула меня наверх за протянутую руку. Я вдруг оторопела — это же Двалин только что спас мне жизнь. Что это было? Жалость? Долг? — Лучше бери оружие, — бросил гном, мотнув головой куда-то в сторону, и снова ринулся в бой. Я растерянно оглянулась вокруг — оружие в было в паре шагов. Преодолев их в один прыжок, я схватила первое, что попалось на глаза, а в следующую же секунду удар плети, обвившейся вокруг моей руки словно змея, заставил меня разжать ладонь и со стоном схватиться за предплечье. Мне сегодня чертовски не везло. Но вдруг раздался оглушительный треск. Мы с гномами уже догадались, что за ним последует. Это гоблинам был незнаком силуэт в островерхой шляпе, а я знала, что вместе с ним в этой жуткой пещере появилась надежда. Эта надежда обладала живительной силой — ничего прежде не вызывало у меня такого сильного приступа эйфории. Гэндальф, будто выросший из-под земли, высоко поднял свой посох, и вспыхнул ослепительно-яркий свет — я сразу почему-то вспомнила свет, который предшествовал моему попаданию в Средиземье, и прикрыла глаза тыльной стороной ладони. Когда свет погас, гоблины вокруг нас корчились и стонали — волшебник выиграл нам время. — Берите свое оружие! Сражайтесь! Я помню, как схватила чей-то кинжал с широким лезвием и глубокими зазубринами, помню, как неловким размашистым жестом полоснула подскочившего ко мне гоблина по лицу и в ужасе отдернула руку, когда хлынула его бурая кровь, как гномы повлекли меня за собой и побежали прочь из пещеры, плотно и неразрывно сбившись вместе. Я помню, как мы бежали в странном сосредоточенном оцепенении, словно опасаясь спугнуть эту новую надежду. Следуя указаниям Гэндальфа, мы буквально прорезались сквозь толпу гоблинов, которая напирала со всех сторон в узких петляющих коридорах, толкали, резали и кололи. Как лихо, оказывается, волшебник мог махать мечом налево и направо! Наконец-то превосходящей силой стали мы — гоблины были ошарашены нашим напором и тем, что Торин смертельно ранил их вожака. Один взмах Оркриста, и самодовольная тварь превратилась в скулящего слизняка. Наверняка его потом добили соплеменники. — Еще немного! — кричал волшебник откуда-то спереди, и ноги снова наливались силой. Гномы, вернувшие себе оружие, стали словно неуязвимыми. Я тоже заметила, что, стоило мне взять кинжал, страх мгновенно отступил. То и дело слышался свист стрел Кили и удары мечей и топоров. Мне почти не приходилось отбиваться — гномы закрывали меня со всех сторон. Меня переполняло какое-то пьянящее одурение, неверие в собственное спасение. Мы вылетели из тоннеля наружу как пробка из бутылки. Гоблины пытались собственными телами загораживать проход, но гномы невозмутимо насаживали их на лезвия. Даже я ожесточенно размахивала кинжалом, злорадно осознавая, что вид нанесенных мною ран больше не пугает меня. Когда мы выбежали на свет, я упала на четвереньки, проползла несколько шагов вперед и растянулась лицом вниз на траве, раскинув руки. Соприкосновение моего лица с живой, ароматной травой, запах земли, безмятежный и прохладный воздух показались мне пьянящим нектаром. Но мой восторг длился всего несколько вдохов. Оказавшись в безопасности, я вдруг вспомнила все: имя, сон, страшные последствия этого… — Проклятье, проклятье! — простонала я, почти срываясь на крик и сжимая пучки травы в кулаках. Меня не столько беспокоил сам факт произошедшего, сколько раздражал этот новый и неожиданный виток моего жизненного пути, с которым придется разбираться, к которому снова надо будет привыкать. Я не была в отчаянии, я была разозленной и уставшей. А может быть, это мозг так умело маскировал чувство отчаяния, которое попросту свело бы меня с ума. Я подняла от земли лицо, по которому тут же покатились слезы. Гномы явно не ожидали такой реакции на спасение. — Гэндальф! — крикнула я в сторону волшебника, который был занят подсчетом участников отряда. О, как же я была зла. Все взгляды обратились на меня. — То, что сказала та старуха, это правда? — я поднялась и приблизилась к озадаченному Гэндальфу, в глубине души понимая, что вряд ли я вправе обвинять его. — Девять, десять, одиннадцать… Какая еще старуха, Лили, о чем ты говоришь? — Тогда, на тракте, ты, ты еще сказал мне не смотреть, — проговорила я, запинаясь и оглядываясь в поисках поддержки, но гномы были в не меньшем замешательстве. — Ах, это… — Гэндальф облокотился двумя руками на посох и задумчиво уставился сквозь меня, — Вероятно, тебе привиделось. То место, которое мы проезжали, — он медленно огладил бороду, — могло этому поспособствовать. Впрочем, сейчас не время и не место, чтобы говорить об этом. Да где же наш мистер Бэггинс? Я с трудом пересилила желание с разбегу удариться головой об ствол дерева от внезапной пустоты, наполнившей меня. Видение. Иллюзия. Я строила все свои надежды и планы, основываясь на том, что, возможно, выдумала сама. Никто, абсолютно никто не мог сейчас рассказать мне, было ли это правдой, зависело ли мое возвращение от моего имени, или это была просто дурацкая ловушка, в которую мой перепуганный и запутавшийся разум загнал сам себя. А помощь того, кто мог бы дать подсказку, я отвергла, не явившись на совет в Ривенделле. Мне было смешно и странно одновременно. Ни злости, ни разочарования, ни принятия не осталось — только всепоглощающая пустота от осознания того, что я больше не знаю, во что верить. С каким-то отупением я посмотрела на Торина. Он говорил с хоббитом, который появился так внезапно, что отвлек все внимание от меня. Было бы настолько проще, если бы не этот гном. Я бы четко знала, чего я хочу, вспомнила свое имя, вернулась домой и продолжила жить, не задаваясь лишними вопросами и не ища разгадок. Но можно влюбиться так, что становится важен только результат, а не методы его достижения. Результатом моих решений, магических проделок, жестоких игр судьбы или просто череды моих ошибок стало то, что я оказалась рядом с Торином, будучи лишенной другого выбора. Теперь уже, видимо, безвозвратно. И, оказывается, можно влюбиться так, что эта необратимость вдруг стала моим же оправданием и утешением.