Милосердие короля

Кто-то может после пережитых трудностей и ударов судьбы просто подняться и продолжить идти дальше, может собраться с мыслями, не сойти с ума и продолжать жить вопреки всему. Иногда (в очень редких, даже исключительных случаях) я обнаруживала, что таким человеком могу быть я. Когда мы услышали вой, рефлексия и самокопание резко уступили здравомыслию. Но здравому смыслу, как известно, немного противоречило то, что я попала в самую настоящую сказку. А по законам настоящих сказок (которые, как известно, крайне жестоки и в какой-то мере поучительны) позади нас были туннели, кишащие кровожадными гоблинами, а впереди — крутой обрыв и пропасть. Бежать было некуда. Вой приближался. Мы знали, что за ним последует. Гэндальф, чье присутствие нас так обнадеживало и воодушевляло, не придумал ничего лучше, чем лезть на деревья. Фили, Кили и Бильбо с ними заодно взобрались на изогнутую разлапистую сосну с обезьяньей ловкостью. Волшебник тоже к моему удивлению в два прыжка забрался наверх и принялся помогать охающим и кряхтящим Дори и Оину. Больно цепляясь ногтями и неловко подтягиваясь, я полезла на дерево к Бильбо и парням. О чем я думала, сидя на дереве? О том, как легче умереть: быть разорванной в клочья голодными волками, которые уже стерегли нас внизу, или быть изрубленной кривыми мечами орков. Я думала о том, что, если сегодня мне каким-то немыслимым чудом удастся избежать смерти (а кроме чуда надеяться было и не на что), то мне будет совершенно плевать, какая магия стоит за этим всем. Почему-то я совсем не думала о своем имени и о том, было ли видение со старухой правдой или же это Гэндальф снова манипулировал мной в своих целях. Все это вдруг показалось несущественной мелочью. В конце концов, что важнее — докопаться до сути, понять тайный замысел высших сил или сберечь собственную жизнь? — Лили! — с соседней ветки раздался голос Кили, вытаскивая меня из омута собственных мыслей. Гном лежал на животе, обхватив толстую ветвь руками и ногами, и смотрел на меня с наивным, почти детским любопытством, — О чем это ты говорила Гэндальфу? — Прекрасный момент, чтобы поговорить об этом, — усмехнулась я сквозь силу. На красивом лице Кили были пятна золы и крови — они казались чуждыми. Они не вязались с тем, как открыто он улыбался, каким невинно-любопытным был его взгляд. Это же надо — ходить по свету почти семьдесят лет, а так и остаться ребенком. — Не хочу умереть, так и не узнав твою тайну, — сказал Кили так же задорно, как и любую из своих шуток. А ведь я не научилась вот так легко принимать возможность смерти, как этот гном. Вот так просто, как часть жизни, как обыденность, как лишь один из возможных исходов. Но в сковывающем страхе смерти был большой плюс — все остальное становилось неважным — лишь бы не упасть туда, вниз, где бесновались эти жуткие звери, лишь бы не попасться под руку одной из тварей. — Я и сама ее пока не узнала. И не хочу. Кили хмыкнул: — Торопиться нам некуда. Волки лязгали челюстями внизу. Несколько стрел просвистело мимо нас и полетело в бездну. Мы были как живые мишени — оркам ничего не стоило перестрелять нас, но эти выстрелы были просто ради забавы. Они медлили, но почему? По спине пробежал нехороший холодок. Я вздохнула. — Там, на тракте, я увидела старуху. Я думала, вы все ее видели, — вой становился громче, и мне приходилось кричать. Но мой рассказ хотя бы отвлекал меня от происходящего, — Она сказала, что если я не вспомню свое имя, то не вернусь никогда… Я оторвала взгляд от сосновой коры перед моим лицом, огляделась, и поняла, что на меня испытывающе смотрят уже три пары глаз — Кили, Фили и Бильбо. Я продолжила: — Я вспомнила имя, когда мы убегали от орков в первый раз… — Ты вспомнила свое имя? И не сказала нам? — раздался сверху возмущенный голос Бильбо. — И как тебя на самом деле зовут, а? — свесился сверху Фили. — Чтоб его… я забыла свое имя ровно в тот момент, когда мы упали в туннели гоблинов! — вой становился громче, и я снова перешла на крик, но даже так я услышала, как со всех сторон раздался возглас разочарования. — И что все это значит? — глаза Кили словно стали в два раза больше после услышанного. — А не все ли равно? — озвучила я собственные мысли, — Если сегодня я умру, то нет разницы, с каким именем. — Ты не умрешь, Лили, — ободряюще крикнул сверху Фили, — Маг что-нибудь придумает. А маг придумал гениальное решение — поджечь большие сосновые шишки и закидывать ими волчью стаю под нами. Не спорю, вначале это сработало. Но затем начался пожар. Первую шишку сопроводил радостный гомон. Когда она метко приземлилась волку на спину и тот, скуля, опрокинулся кверху брюхом и стал кататься по траве, мы ненадолго поверили, что шанс на спасение есть. Гномы ободряюще покрикивали. Шишки летели, рассыпая вокруг себя снопы искр и с шипением падая на влажную траву или на грязную волчью шерсть. Но волки быстро сообразили, что надо уворачиваться, и стали отступать — а огонь было уже не потушить. О чем я думала, сидя на дереве, которое вот-вот было готово вспыхнуть как спичка? О том, что, пожалуй, быть насаженной на орочий меч лучше, чем умереть в страшных мучениях с обугленной кожей. Смерть от огня — самая болезненная, может, я просто задохнусь раньше… Здравый смысл вновь начал медленно уступать безумию — мне казалось, что проще сойти с ума, чем осознать, пропустить через себя все происходящее и попытаться как-то с этим справиться. Проще сдаться. Я подумала о том, что мне хочется впасть в беспамятство, забыть все вплоть до своего оставшегося имени и шагнуть навстречу смерти, не осознавая, куда иду. Я была уверена, что так бы и случилось если бы не то, что произошло потом. А случилось вот что — сквозь всполохи пламени, ветки сосен и столбы дыма мы, наконец, увидели орков. Они были отвратительны даже на расстоянии — о, как же они сейчас наслаждались тем, что загнали нас в угол. Они собрались в полукруг на своих уродливых скакунах, размахивали мечами и луками и почему-то не торопились нападать на нас. Вдруг полыхающую рощу огласил их дружный вой. И того, кого они приветствовали, я узнала, даже несмотря на то, что мне толком не описывали его внешность. Он возвышался над прочими орками больше, чем на две головы — обрубок руки, бледная, будто даже светящаяся кожа и такой же громадный и зловещий, как и сам всадник, белый волк выдали в орке страшного давнего врага Торина. По резко наступившему молчанию я поняла, что Азога-Осквернителя увидела не только я. Его имя я слышала лишь однажды за все наше длинное путешествие — когда Балин рассказал, как именно Торин стал королем. Как возможно, что именно сейчас этот враг, по словам Торина давно мертвый, появился здесь? Давние слова Гэндальфа о том, что некоторые существа стали появляться там, где им не следовало, показались вдруг злым пророчеством. Я не могла разглядеть Торина, но даже так я могла представить, как сейчас налились кровью его глаза, как раздулись ноздри и заходили желваки. Только бы он не сделал ничего глупого… Благодаря чуду или просто небывалому везению мне пока удалось выжить в Средиземье, не сойти с ума, на удивление, тоже. Но сейчас, в минуту смертельной опасности в моей голове пульсировала одна мысль: ради чего мне все это нужно, если я не смогу быть рядом с Торином? Если его не будет рядом, зачем мне тогда быть в этом мире? Какой тогда смысл выживать и сохранять рассудок? Именно по этой причине мое сердце так страшно сжалось и все внутренности будто заледенели, когда я услышала треск веток соседнего дерева, а потом увидела, как Торин в один прыжок преодолел огонь и побежал с мечом и своим дубовым щитом наперевес туда, где ощетинились оружием орки и зловеще возвышался его грозный враг. И когда мне показалось, что весь мир вокруг в ужасе замер вместе со мной, а вся вселенная сжалась до размеров точки, я услышала, как из глубины моих легких раздался истошный вопль, наверняка тут же обративший десятки взглядов на меня: — Торин, нет! То ли время замедлилось, чтобы как можно дальше оттянуть неизбежное, то ли мне просто казалось, что все: и гномы, и орки, и хоббит, и волшебник, и даже языки пламени замерли, только Торин бежал, бесконечно-долго бежал навстречу собственной смерти. А потом я поняла — мне вовсе не кажется — все, действительно, замерев, наблюдают за тем, как он бежит, шаг за шагом приближаясь к кончине от рук врагов. В одиночестве. Я заметалась на ветке как обезумевший зверь, понимая, что, если в следующую секунду никто не побежит вслед за Торином, то я сама кинусь в огонь за ним. — Почему никто за ним не идет?! — отчаянно прорыдала я в пустоту. А где-то в глубине, под гнетом всеобъемлющего ужаса, который охватил меня в тот миг, у меня снова промелькнула мысль о том, что между нами с Торином всегда будет эта непреодолимая пропасть непонимания, что я никогда до конца не смогу его понять — ведь сейчас он, испытанный воин, лучше других понимает, что ничего не сможет сделать. Но все равно бежит туда, уставший после бессонной ночи, раненый в гоблинских пещерах и абсолютно один. Просто потому что не может себе позволить быть загнанным на дерево на краю пропасти на радость врагам. Для него лучше умереть в неравном бою, чем использовать единственный крохотный шанс на спасение, но выглядеть при этом трусом. Тем временем, Торин приблизился к оркам. Они не шевелились и придерживали волков — предоставили его целиком в распоряжение Азога. У меня перехватило дыхание, когда белый орк замахнулся, шумный всхлип застрял в горле. Меня била мелкая дрожь, я почувствовала, как стремительно теряю рассудок от осознания собственной беспомощности. Удар — он упал на четвереньки. Еще удар — и он отлетел в сторону почти на метр. Тошнота липкой волной медленно поползла вверх по пищеводу, ладони были мокрыми от холодного пота. — Почему никто за ним не идет?! — хрипло и слезно повторила я, начиная как-то механически, почти на автомате продвигаться к середине ветки, чтобы спрыгнуть. — Ах, чтоб тебя, Лили, стой! — услышала я голос Бильбо откуда-то сверху, — Стой, говорю! — раздраженно крикнул он. Я подняла взгляд. Бильбо сидел на своей ветке, и, словно будучи не до конца уверенным в своем решении, медленно проговорил дрожащим голосом, изо всех сил стараясь придать ему уверенность: — Я пойду к нему, только не лезь туда, слышишь? — Так иди! — плача, крикнула я. У меня была настоящая истерика, я дрожала, — Иди, прошу! Бильбо спрыгнул вниз, отряхнулся, на пару мгновений замер, переминаясь с ноги на ногу, а потом ринулся вслед за Торином. До конца не признаваясь себе в этом, я почувствовала, как ледяная хватка отчаяния немного ослабевает, когда увидела, как волчьи головы разом повернулись в сторону хоббита, неловко прыгающего через пучки горящей травы. Торин не вставал. Хватило одного удара. Белый орк весь неестественно, по-змеиному выгнулся, свешиваясь со своего седла и протягивая уродливый протез к моему королю. Зачем, ради всего святого, зачем он туда пошел? Орк наслаждался моментом расправы — враг, искалечивший его, лежал перед ним, поверженный и униженный. Вдруг маленький синий лучик прорезал сгущающийся мрак. Бильбо, что есть силы размахивая своим дурацким мечом, выпрыгнул из пустоты, преградив путь Азогу к его добыче. Прочие орки тут же стали собираться вокруг хоббита и гнома плотным кольцом. Белый волк мотнул головой, лязгнули челюсти, Бильбо полетел вверх тормашками. Я зажмурилась.        — Они убьют и дядю, и полурослика, идем! — услышала я голос Фили, который спрыгнул с дерева сразу же после этих слов, — Лили, сидеть! — непривычно-резко рявкнул он, оборачиваясь. Я впервые услышала в его голосе нотки Торина. Кили безмолвно последовал за ним. «Убьют» — значит, Торин еще не… Как по команде, остальные гномы стали спрыгивать вслед за братьями. Только Гэндальф остался на дереве — я даже не сразу это заметила. Гномы ворвались в черное сборище орков с победными криками — меня почти раздражало это неуместное воодушевление. Все израненные, грязные и в потрепанной одежде, они почти в два раза уступали оркам в числе. Мной овладело оцепенение. Я напряженно вглядывалась в разворачивающийся внизу за всполохами пламени неравный бой — казалось, если я оторву взгляд, то обязательно случится что-то ужасное. Торин лежал — темное пятно на траве, которое я едва могла разглядеть из-за дыма. Несколько раз, когда враг оказывался рядом с ним, меня тянуло спрыгнуть и побежать к нему, но рациональное зерно, оставшееся в моем рассудке, подсказывало, что я безоружна и это безумие. Что я не смогу ни на что повлиять. К тому же, в голове еще звучал суровый приказ Фили: «Сидеть!» — и почему-то я не осмеливалась его нарушить. Огонь разгорался еще сильнее. Я уже не могла различить голоса гномов и наших врагов: выкрики, свист стрел, рычание волков, звон мечей — все смешалось. Только не отрывать взгляд. От дыма жгло глаза, но я старалась не упускать из виду две фигуры — белую, на белом волке, и черную, лежащую в копоти и дыму, которая уже почти сливалась с землей в темноте. Когда первая фигура медленно, будто не замечая хаоса вокруг, начала приближаться к Торину, я обессиленно застонала на своей проклятой ветке, плача, то ли от дыма, то ли от страха. Что произошло дальше, я не видела, потому что уже спрыгнула вниз. Я спрыгнула в дымящееся пыльное месиво и со всех ног побежала туда, где фонтанами брызгала поочередно черная и красная кровь, где каждый следующий удар сопровождался все более тяжелым шумным стоном. Я спрыгнула — ради одной только безумной надежды, ради одного крохотного шанса на то, что будущее все же случится и будет именно таким, как в моих мечтах. Ведь в конце концов, разве не этот глупый импульс определяет весь мой извилистый путь в Средиземье, разве не одному лишь безрассудству я вверила свою судьбу? В считанные секунды, будучи ближе к смерти, чем когда-либо, я наконец поняла, как следует жить. Безрассудство еще не подводило меня. Магическое слово «авось», существующее только в моей памяти и не воспроизводимое на всеобщем языке Средиземья, стало символом, слоганом нового этапа моей жизни, начавшегося с импульсивного прикосновения к витрине. Небольшое расстояние, отделявшее меня от Торина, вдруг показалось мне полосой препятствий. Всем вокруг, благо, сейчас было не до меня — мне было легко затеряться среди грязных, тяжело дышащих гномов и орков. Только Азог не принимал участия в потасовке, выжидая момент, когда освободится путь к его добыче. Его волк лязгал челюстью и вертел головой направо и налево, а наездник кровожадно озирался по сторонам, раздраженно кидая короткие фразы замешкавшимся или медлящим оркам, и озлобленно рявкал, когда чья-то голова с глухим стуком падала на землю или животный пронзительный вопль обозначал, что гномий меч проткнул орочью тушу насквозь. Я замерла, когда до Торина оставалось не больше метра, а от него — не больше метра до Осквернителя. Волк мотнул головой в мою сторону и оскалился, и одновременно с ним оскалился белый орк, пронзая меня насквозь леденящим душу взглядом хищника, загнавшего добычу в угол. Из меня одним махом вышибло дух — гоблинский нож с зазубринами сейчас был не полезнее зубочистки, но я вспомнила о нем и крепче сжала скользкую от пота рукоять. А потом я плашмя упала на грязную траву, сбитая с ног мощным потоком воздуха. Орки завизжали. Я перевернулась на спину и увидела, как покров ночного неба, испещренный звездами, прорезали громадные черные крылатые силуэты. Я взглянула туда, где лежало тело Торина, и в ужасе охнула, когда увидела пустое место там, где он был еще несколько мгновений назад. Только белая спина Азога стремительно исчезала за деревьями. Он же не успел забрать Торина с собой…? Прямо над моей головой раздался высокий птичий крик, и всполохи пламени осветили гигантскую птицу, которая оказалась орлом. Как бы описать точный размер этой птицы? Когда она, к моему ужасу, приблизилась ко мне, ее брюхо, и крылья, и невообразимых размеров голова закрыли собой небосвод. А когда чудовищные когтистые лапы потянулись ко мне, я услышала, как незнакомый красивый мужской голос тоже откуда-то сверху сказал: — Не бойся. — Сказка. Это сказка, — сказала я в ответ то ли себе самой, то ли незнакомому голосу, когда птица бережно подняла меня над землей. Чешуйки на ее ногах напоминали тракторные шины. Неважно куда — главное подальше оттуда, где дымящуюся траву орошала кровь. Как мало, оказывается, нужно для счастья — ощутить прохладу еще темного раннего утра и то, как покидает ноздри едкий запах дыма. Однако и чудесное спасение исполинскими орлами, и никогда не испытываемое мной прежде пьянящее чувство полета, как и безумной красоты мир, состоящий из величественных гор и бархата лесов, раскинувшийся внизу, перестали что-либо значить, когда я увидела, как безжизненно и жалко повисло тело Торина в лапах другого орла. Не помню, сколько продлился наш полет. Я закрыла глаза и больше не открывала их до тех пор, пока не ощутила, как птица опустила меня на землю. Думала, открою глаза и увижу, как Торин очнулся и встал с земли ко всеобщей радости. Но увидела только склонившегося к нему Гэндальфа и встревоженных гномов вокруг. Я смотрела на его лицо, на его застывшее, красивое, перепачканное золой и кровью лицо, высматривая хоть одно малейшее движение мускулов и наверное в глубине души усердно молилась своему далекому Богу, чтобы он направил руки волшебника и помог ему совершить невозможное. Гэндальф бормотал. Глубоким, низким голосом наговаривал набор загадочных звуков — а вдруг он просто притворяется? Вдруг хочет, чтобы мы думали, что он сделал все возможное, хотя уже слишком поздно? Я почувствовала, как мои ногти впиваются в грязную вспотевшую ладонь — как будто это могло чему-то помочь. Я была почти готова поверить, что те душевные силы, которые я бросила сейчас на это бессмысленное и отчаянное действие, физически перетекут в Торина и вернут его с того света. И когда я окончательно поверила в это, то я услышала, как Торин произнес мое имя: — Лили, — Торин открыл глаза. Бильбо взвизгнул и кинулся обнимать его, позабыв про недавние склоки и всхлипывая от счастья. Гномы радостно загалдели, хлопая друг друга по плечам и посмеиваясь. Гэндальф хитро взглянул на меня из-под своей шляпы и улыбнулся. Мы стояли, в молчаливом благоговении провожая взглядом улетающих орлов. Янтарный рассвет поднимался по кромкам гор и зажег ярким пламенем гибкую ленту реки. А я думала — я ведь с самого начала понимала, что попала в сказку. Значит и жить я теперь стану по законам сказки — стану непотопляемым главным героем, преодолевающим любые трудности ради своей цели. Вон она, моя цель, слабо улыбается как ни в чем не бывало, благосклонно отчитывает Бильбо за то, что тот полез его спасать — будто не узнал об этом только что, потому что был в отключке последние пару часов. Нет-нет, я все поняла: я вовсе не забыла имя, я обрела новое. И Лили совсем другая, не такая, как ее предшественница: Лили любит без оглядки, смело идет вперед, доверяясь судьбе, и твердо знает, чего она хочет. Я обрела новое имя. Я обрела новую жизнь.