Милосердие короля

Мне вспомнился подслушанный мной разговор Гэндальфа с Торином. Волшебник тогда настаивал, что я не просто так появилась в Средиземье. Я недобро усмехнулась — да неужели? Сколько я уже здесь, пару месяцев? И что изменилось? Мне лишь бесцеремонно показали на выход те же силы, что швырнули меня сюда. Я рассуждала так: если бы у моего пребывания в Средиземье был какой-то смысл, то имени бы я не вспомнила. Ведь имя — ключ к возвращению домой. Меня бы просто не выпустили, пока я не исполню предназначение. Вероятно, я недостаточно себя проявила и теперь должна вернуться с позором. Я лежала в кровати с широко раскрытыми глазами. Думала, что стану рыдать, по-подростковому колотя кулаками по кровати, но я просто пялилась в потолок. Запас слез, истерик и, вообще, чувств был исчерпан — я просто не выдержала напора всего происходящего, и теперь мысли, как случайные прохожие, по очереди заглядывали в мою голову и разбредались в разных направлениях. В какой-то момент внутри стало настолько пусто, что я всерьез задумалась пойти скинуться с моста прямо на скалы — вот будет здорово! Ни себе, ни людям (или гномам). Но я быстро отмела эту мысль. «Торин меня поцеловал», — неожиданно хихикнула я про себя. А может быть, и сказала это вслух. А может, даже и повторила это еще раз, уже громче, будто не веря своему счастью. Сейчас грани реальности стирались. Какое это все-таки странное и упоительное чувство — когда между двумя абсолютно чужими друг другу существами вдруг рушатся все барьеры благодаря одному простому жесту. Торин поставил жирную точку в моих чаяниях и размышлениях — я ему нравилась. Вопрос только в том, как именно нравилась. Взрослый мужчина захотел поцеловать хорошенькую девушку под луной — к чему тут обольщаться? Столько разговоров было о том, как долго гномы подступаются к своим женщинам — союз между влюбленными священен, тут и подождать годик-другой не грех! Растопить сердце нареченной подарками, ухаживаниями, присмотреться — а та ли это самая единственная любовь на всю жизнь? Раз со мной потребовалась всего пара месяцев, то, возможно, он просто не воспринимает меня всерьез. Но, с другой стороны, стал бы он целовать меня, если бы не знал, что мы прощаемся навсегда? Хотелось приоткрыть эту завесу, посмотреть, что за ней, но до рассвета оставалось несколько часов. Я тяжело поднялась с кровати. Взгляд упал на дорожную сумку, одолженную гномами. Она мне больше не пригодится. Я вытряхнула из нее заботливо заштопанные эльфами земные штаны, поистрепавшиеся кожаные ботинки на шнурках, мой старенький свитер и нехотя переоделась. Все равно уже не усну. Браслет отправится со мной — не знаю, переживет ли он перемещение между мирами, но попытаться стоит. С какой-то печальной ностальгией я перебрала предметы своего нехитрого походного быта: вот крошечное круглое зеркальце, которое, страшно смущаясь, мне вручил Ори. Божился, мол, все равно оно болтается у него на дне сумки без дела, а потом я видела, как бедолага пытается поправить прическу, глядя в свое отражение на воде. Вот костяной гребень — его дал Бофур со словами: «Это мне одна девчонка…на память… Ты, это, бери, мне-то он без надобности». Я, покосившись на его лохматые косицы, пошутила, что ему-то он как раз не помешает. А потом изредка пыталась выспрашивать про девчонку, но гном только отмахивался. Даже у болтуна были свои секреты. Я сложила все обратно в суму и бросила ее под столик у зеркала. Потом взглянула на свое отражение и усмехнулась: «Женщина с тяжелой судьбой». Бессонная ночь и море пролитых у Торина на плече слез оставили на лице свой отпечаток. Чтобы окончательно разбередить и без того истерзанную душу, я решила в последний раз прогуляться по ночному Ривенделлу. Я шла по дворцу, напоминающему волшебную музыкальную шкатулку, думая о том, что не увидела и одной десятой красот Средиземья. Что глупо буквально попасть в сказку, а потом бежать из нее, как только появилась возможность. Влюбиться в короля и, дождавшись поцелуя, о котором мечтала долгие ночи, исчезнуть, разбив сердце себе, а может даже и ему. Все, абсолютно все умоляло меня остаться, не бросать на полпути, но дом, всепрощающий, смиренный дом, безмолвно ждал меня на той стороне. Мы ведь ничего не делаем просто так, верно? Само собой, я пошла не просто прогуляться — я взмолилась небесам (и тем небесам, к которым воздевала очи на родной Земле, и этим, до сих пор незнакомым), чтобы мне дали один последний знак. Из-за угла на меня вышел Гэндальф. Высокий старик торопливо куда-то шагал, заложив руки за спину и по-обыкновенному бормоча под нос. Он рассеянно охнул, чуть не споткнувшись об меня. — Лили! — Мистер Гэндальф, — я уже привыкла обращаться к магу на хоббитский манер, переняв это у Бильбо. — Ты не спишь? Если тебе нужно верное средство от бессонницы… — Мне не нужно средство от бессонницы, — я перебила его севшим голосом, — я не сплю, потому что не хочу, чтобы завтра наступило. — О… — волшебник удивленно приподнял косматые брови, но потом махнул куда-то вперед своим посохом, — Не хочешь ли пройтись со мной? Что за дивная ночь! Я побрела рядом с ним, раздражаясь от того, что он был такой неуместно-бодрый, а у меня на душе скребли кошки. В гнетущем молчании мы вышли на одну из бесконечных террас. Волшебник уселся на каменную скамейку и принялся забивать трубку, я со вздохом опустилась рядом. Первое колечко дыма, извиваясь, полетело в ночной воздух. Я тоскливо проводила его взглядом. — Мне тоже приходилось покидать места, к которым я был привязан, — нарушил тишину маг, — но никто не заставляет тебя этого делать. Я вздрогнула — неужели читает мысли? — Я должна вернуться. — Должна… — Гэндальф задумчиво покачал головой, — Смогут ли понять в твоем мире, на что ты пошла, чтобы исполнить этот долг? От чего отказалась? Оценят ли, какой путь ты проделала, только чтобы вернуться? Мой рассказ о том, что я влюбилась в гномьего короля из другого мира и покинула его только ради того, чтобы вернуться домой, на Земле звучал бы неубедительно. Да и просто бредово. Там мне будет некому рассказать обо всем, что я пережила, никто и не поверит. Я останусь с этой историей один на один, и никто не узнает о том, что существуют другие миры, магия, драконы и эльфы… — Смогут или нет, там мой настоящий дом, — вздохнула я, а потом вскинула на старика недоумевающие глаза, — Мистер Гэндальф! Вы же специально привели меня в Ривенделл, чтобы эльфы помогли мне с возвращением. — Я привел сюда не только тебя, но и весь отряд. А до твоего появления Торин и слышать не желал о Ривенделле. Теперь же мы здесь, и я узнал то, что мне было нужно. Я молча уставилась на волшебника. Происходящее было немыслимо. Зачем старик путал меня теперь, перед самым моим уходом? Разве что подглядел за мной пару часов назад… — Не окажись мы здесь, гномы никогда не прочли бы свою карту. Лорд Элронд помог нам с этим, хоть Торин и противился поначалу. И все это произошло лишь потому, что в тот день он вызвался помочь тебе! — Я рада, что помогла вашим планам осуществиться, — хмыкнула я и вспомнила встревоженное и участливое лицо Гэндальфа в самый первый вечер. Пожалуй, он все продумал уже тогда. — Да, помогла, хоть и сама не знала об этом, — продолжал волшебник наставительным тоном, — но впереди еще множество трудностей. Путь к Эребору лежит через опасные земли, и кто знает, что нам попадется на пути. Я опасаюсь, что Торин не всегда сможет…вести себя благоразумно. Нрав гнома крут, а соратники слишком его уважают, чтобы перечить. К тому же, я рассказывал тебе про проклятье рода Дурина? Лицо волшебника в ярком лунном свете казалось восковым, но глаза блестели совсем молодым, живым блеском. Сейчас я впервые задумалась о том, что это даже не человек. «Митрандир» — так называли его эльфы, «Таркун!» — восклицал Бифур при виде старика. Бильбо говорил, ему несколько тысяч лет. Что такое тысяча лет для человека? Непостижимо, даже здесь. Пусть Гэндальф добр, благороден и не лишен чувства юмора и сострадания, но кто мы для него, как не мелкие сошки в масштабах его замысла? И сейчас для исполнения этого замысла ему зачем-то потребовалась я. Иначе бы он не тратил время. Он рассказывал мне о том, как Трора сразил недуг, о том, как драгоценности стали ему милее собственных детей и внуков, как Король-под-Горой дни и ночи проводил в сокровищнице, забыв про сон и еду. Вкрадчивый голос словно читал сказку, а не историю семьи мужчины, который последние пару месяцев был рядом со мной. — …и вот, не замечая ни смертей, ни разрушения вокруг, Трор помчался в сокровищницу, одержимый одной мыслью — сберечь Аркенстон — Сердце Горы. — Но это же никакое не проклятье! — в сердцах сказала я, — Безумие — это болезнь, мистер Гэндальф. А болезни лечатся. Волшебник с интересом глянул на меня, приподняв бровь. — И ты знаешь, как? — Только в теории… — о лечении душевных расстройств я не имела особых представлений, кроме комнат с мягкими стенами или долгих разговоров на шезлонге у психотерапевта, — Зачем вы спрашиваете меня? Опасаетесь, что драконья болезнь передастся Торину? В мыслях я уже простилась со Средиземьем, в сотый раз стиснула зубы и настроилась на то, что эту душевную драму я тоже переживу, как бы тяжело не было. Однако внутри все равно что-то кольнуло, когда я подумала, что Торин может мучаться, а никто не сможет ему помочь, как не смогли помочь и его деду. — О, опасаюсь, и еще как! Что ты знаешь об этой болезни, милая Лили? Она делает несчастных подозрительными, жадными, не в меру жестокими. Наш дорогой гном может быть неосторожен, но в твоем присутствии Торин становится осмотрительней. Сдержанней. А ты сможешь помочь направить его на верный путь. К тому же, есть много способов… — Гэндальф в замешательстве пожевал мундштук своей трубки, — смягчить его. Кому, как не женщине, знать об этом. Неожиданно для себя самой, я глухо рассмеялась. — Вы пытаетесь подложить меня Торину в постель, мистер Гэндальф? — забыв о стеснении, спросила я. — Неужели ты думаешь, я не знаю, что ты и сама не прочь? — без единой нотки смущения ответил маг. А он был не так прост. На мгновение мы будто оказались за пределами всех условностей, рамок и норм Средиземья и были просто двумя существами «не отсюда», которые свободно говорили, называя вещи своими именами. Больше этого не повторялось. Однако теперь я знала, что моя тайна покинула меня. Старик знал о моих чувствах и намеревался их использовать. — Подумай, ты будешь рядом со своим королем и сможешь помочь ему достичь его цели. Я молчала. — Ты сдаешься слишком рано, ты еще можешь сыграть свою роль, какой бы она не была! Я молчала. В конце концов, что мне оставалось? Жить без цели и смысла на моей Земле и, даже чудом оказавшись в волшебном мире, промелькнуть, как падающая звёздочка, и исчезнуть без следа? Не найти своего места ни в своём мире, ни в чужом? Вернуться в опостылевший родной дом, зная, что навсегда упустила шанс быть чем-то бóльшим? Но я бы не простила себе, это было бы слишком эгоистично — бросить всех, кого я любила и вприпрыжку отправиться навстречу приключениям за мужчиной. Однако… Больше всего я ненавидела, когда жизнь ставила меня перед выбором, а еще больше ненавидела, когда было непонятно, какой выбор верный, а какой — нет. Звучит банально, но сейчас ситуация была именно такая. Я придумала себе чувство долга, чтобы создать иллюзию, что выбора у меня нет, но он был. Ведь неизвестно, как все сложится, когда я окажусь дома — вдруг на Земле за то время, пока я была здесь, прошли годы? А если нет, то как, вообще, возвращаться в привычное русло человеку, исчезнувшему на несколько месяцев? Скорее всего, триумфальным возвращением это не будет. Очевидно, что вернуться на Землю — не однозначно-верный выбор. При этом, не факт, что остаться в Средиземье было бы правильно. Здесь я могу умереть буквально на каждом шагу, начиная от простуды и любой другой болезни, подцепленной в походе, и заканчивая нападениями троллей, гоблинов, орков и еще бог весть чего. Да и Торин, в конце концов, может меня отвергнуть, и тогда единственный смысл, который я пока во всем этом вижу, обернется для меня жестоким разочарованием. Будущее было туманным в обоих случаях. Сейчас я уже окончательно отвыкла от земных удобств и всех достижений науки, призванных сделать жизнь максимально комфортной, земные воспоминания стали путаться, а лица большинства друзей стираться из памяти, но я внушила себе, что настоящая жизнь «там», а не «здесь», и я вернусь к ней, даже если придется себя ломать. И сейчас приходилось. А Гэндальф будто «случайно» оказался рядом и давит на больную мозоль. Веки будто налились свинцом. Я поняла, что все мои убеждения, которые я так долго выстраивала, сейчас опасно пошатнулись. — Если меня могут вернуть сейчас, значит, смогут и позже? Будет такая возможность? Гэндальф нахмурился. Потом в задумчивости поднял брови и пожал плечами. — Кто знает! Вполне возможно! В конце концов, почему бы и нет? Конечно, я не могу ничего обещать… Но мне этого было достаточно. Разрешение было получено. Я испытала острое чувство благодарности, ведь это был как будто бы не мой выбор, а необходимость помочь Торину. Прекрасно понимая, что моя помощь — последнее, в чем он нуждается, я теперь по крайней мере не испытывала чувства вины. Даже не пытаясь скрыть широкую улыбку, в которой лицо непроизвольно расплывалось, я бросила: «Простите, на совете меня не будет…», и пошла обратно в комнату, не оглядываясь. Нет, не пошла, побежала. Рассвет уже подсветил кромку скал. Я уперлась руками в столик перед зеркалом и перевела дыхание. Сумка, рубаха, плащ, пара пузырьков из купальни — эльфам я все объясню при следующей встрече. Свитер и ботинки полетели на пол. В пути мне гораздо больше пригодятся эльфийские ладные и легкие сапожки — их похищение я тоже как-нибудь смогу объяснить. Меня вдруг захлестнул какой-то разбойничий запал, пьянящая свобода — если бы я могла выдрать зеркало из стены и унести с собой вместе с подсвечниками и подушками, то я бы это сделала, но моя комплекция просто этого не позволяла. Поэтому я лишь решительно скатала эльфийский наряд в комок и запихнула на дно уже трещащей по швам сумы. Теперь бежать. Сердце зашлось, когда я издали увидела фигурки, карабкающиеся по тропе наверх. А он один стоял у ворот. Если бы только хватило слов, чтобы описать, что я испытала, когда я пошла ему навстречу и увидела, как он сорвался с места и зашагал ко мне, все быстрее, быстрее, сердце забилось в радостном, победном ритме… — Значит моя надежда… — Торин прижал меня к себе в быстрых, крепких объятиях, — не была безумной. А затем как будто смутился, весь выпрямился, скрестил руки на груди и отвел взгляд. — Вчера я думал, что мы уже не увидимся, — сказал он, словно оправдываясь. — Я не смогла… Торин, — я сделала паузу, вдруг поняв, что для моей просьбы нужно немало смелости, — ты позволишь мне пойти с вами? — Я же помню, что ты мне сказала однажды, — Торин посмотрел поверх меня, прищурившись. Как он был хорош в свете восходящего солнца! — Что именно? — Что если ты не сможешь вернуться, то тебе будет трудно привыкнуть к кому-то, кроме моего отряда. Выходит, вернуться ты не смогла? Что я могла ответить? Что зацепилась за первую же возможность остаться, наплевала на дом и волнующихся родителей, и все это ради него? Что я безвольная, ветреная, и положиться на меня — ужасная идея, но я хочу пойти за Торином, несмотря на возможные опасности и трудности, просто потому что влюблена в него, как кошка? Это было глупо. Но это была правда. — Не захотела, — я прямо взглянула ему в лицо. Будь, что будет, черт возьми, я свое уже отбоялась, — Я испугалась. Я не знаю, что ждало бы меня там. Снова неизвестность, а здесь у меня есть отряд…и ты. Торин смотрел на меня округлившимися глазами. Я шагнула к нему и взяла его руку в свои. Как это теперь было просто! — Волшебник сказал, что вернуться в свой мир я еще успею, и что я попала сюда не просто так, — я заметила, что тараторю. — У Гэндальфа свои причины и свой план. Он не должен за тебя решать. — Это я решила, что останусь пока в Средиземье, я хочу идти с тобой и не хочу здесь оставаться. Торин не отнимал руки и смотрел мне в глаза долго-долго и внимательно. — Но здесь безопасней. Сердце стучало. Моя судьба решалась, снова. Я похолодела, когда вдруг поняла — у него не было ни единой причины брать меня с собой. Даже если тебе нравится женщина, то вряд ли ты захочешь потащить ее в поход полный опасностей. Если у тебя нет на нее грандиозных планов. Но ведь это не мне надо, это волшебник — он сказал, что я могу еще сослужить Торину службу, это не эгоизм, не моя прихоть, это альтруизм в чистом виде! Самопожертвование ради великих целей своего мужчины. — Возьми меня с собой, — я шагнула к нему навстречу, умоляюще глядя в глаза, — у меня здесь нет никого… Торин вздохнул. Он сомневался. Почему даже сейчас, когда мы стали настолько ближе, он все равно оставался загадкой? — Я взял за тебя ответственность в этом мире еще тогда, возьму и сейчас, — он строго взглянул на меня исподлобья, — но ты должна пообещать, что будешь беспрекословно подчиняться всем приказам. Путь будет опасен. Сейчас он был командиром, предводителем — даже не верится, что я целовала его вчера, а он нежно утешал меня. Даже слова прощания вдруг показались мне слишком пафосными: «мой король» — что он обо мне подумает? — Я обещаю. — Хорошо. Пока мы поднимались, я буравила взглядом его широкую спину, едва заметные размеренные движения мышц под одеждой. Это же надо было! Влюбиться так, что теперь готова пойти на полное безрассудство, повестись на глупую манипуляцию Гэндальфа, махнуть рукой на долгожданное возвращение, лишь бы быть к нему ближе. Пятнадцатилетняя Лиза оценила бы такую самоотверженность. Когда мы нагнали отряд, изрядно помятый хоббит чуть не взвизгнул от удивления. Фили, нагнувшись к моему уху, мурлыкнул: «Что, все-таки не смогла без меня?». Без тебя, ага, как же. Кто-то радостно галдел, кто-то пожимал плечами. Двалин фыркнул и отвернулся. Все разом умолкли, когда Торин во всеуслышание произнес: — Я решил, что Лили пойдет с нами.