Милосердие короля

По утрам я иногда просыпалась раньше отряда. Погода еще часто дарила погожие деньки, и было приятно встречать ранний летний рассвет. В такие редкие моменты тишины я смотрела на своих спутников. Ближе всех ко мне была лежанка Бильбо — вот он спит, подергивая большими хоббичьими ногами и смешно морща нос. Ему-то, наверное, ничего кроме родного Шира и не снится. Бильбо мне нравится — воспитанный, верный своим привычкам и такой же перепуганный, как я. Он чувствует, что я ценю в нем то, на что гномам наплевать, и поддерживает меня в ответ. Славный малый. Не понимаю только, что у него за дело с гномами. На одной жажде приключений не вытянешь длинный поход с компанией, которая относится к тебе в лучшем случае снисходительно. Ну да ладно — чему я здесь научилась, так это не задаваться лишними вопросами. Вот спят вповалку Ори, Нори и Дори, Бомбур по-обыкновенному храпит. Фили и Кили лежат спина к спине, Бофур клюет носом в дозоре. Гэндальф уже давно ушел по своим маговским делам — он появится, когда взойдет солнце или возникнет из ниоткуда во время привала. Гномов не интересовало, где он пропадает. Я водила пальцами по траве, растущей у моей неудобной постели. Насекомых я бояться уже давно перестала — муравьи часто становились моими ночными гостями. После того, как я до слез насмешила гномов своим визгом из-за паука, я решила, что остается только адаптироваться. И я менялась, подстраивалась, стискивала зубы и привыкала ко всему, что меня пугало. Наверное прежняя студентка-чистюля (как меня там, черт возьми, звали?) не узнала бы нынешнюю Лили с обгрызенными ногтями, обгоревшей кожей и отросшими косами. И даже на такую потрепанную меня Фили смотрел масляным взглядом, а Кили вел себя как школьник, дергающий одноклассницу за косички. Первый волновал меня больше. Несмотря на все высокопарные рассказы о том, как сильно гномы отличаются от людей в своей нравственности и чести, взгляд Фили был слишком по-человечески раздевающим. Все-таки мужчина есть мужчина. — А как гномы создают семьи? — спросила я однажды за обедом. Мне хотелось сказать поаккуратнее, а получилось как получилось. Гэндальф аж поперхнулся. Думала, гномы оскорбятся, но они оживились как никогда. Глоин принялся расписывать: — Наших женщин мы бережем пуще алмазов! Они у нас редко рождаются, — гном говорил с неподдельным благоговением, — А чтобы жениться, так тут надо постараться. Мало кому так везет. Я своей женушке восемь лет подарки отправлял, пока она не согласилась за меня пойти. И это она у меня еще скромная! Двалин одобрительно кивал. Традиции, незыблемые правила — понятная история. Это со мной можно хихикать и флиртовать. А про гномьих женщин Глоин рассказывал еще долго. Особенно ему нравилось говорить о том, что гном полюбить может один раз за всю жизнь. Наверное, легче себя в этом убедить, если встретить хоть какую-то женщину — уже небывалый успех. Да и вообще, гномам нравились пафосные легенды. Однако на свой счет я перестала обольщаться. Утро занималось. Гномы спали. На душе было смятение. Если раньше я боялась, что не вернусь домой, то теперь меня тяготила мысль о том, что вернусь, но не смогу оправиться от произошедшего. Я не представляла, как это будет — «раз — и все». Бильбо, Гэндальф, отряд — все останутся в прошлом, а я снова как ни в чем не бывало стану спать в мягкой постели. Так ведь просто не бывает. Смех и песни станут воспоминанием, а я так и не узнаю, чем закончится поход моих новых…друзей? Да, пожалуй, друзей. Очень легко привязаться к тем, кого видишь каждый день на протяжении месяца, очень легко начать видеть в них опору — даже если это самообман, защитный механизм, ну и что. Сколько нам еще идти до Ривенделла, я не спрашивала. Как и не предпринимала попыток вспомнить свое земное имя. Я хотела, чтобы все рассосалось само, чтобы цель моего появления здесь просто замаячила на горизонте, а я бы исполнила предназначение и знала, что все неслучайно. Но нет, мы только ехали и ехали, и каждый новый день был похож на предыдущий — менялся только пейзаж. А еще я поняла, что все же избегаю Торина. Стараюсь даже не смотреть в его сторону лишний раз. Признаться себе в этом было трудно, но сделать это пришлось. Я боялась что-то разбудить в себе, боялась даже тронуть эти струны своей души — я начинала усердно считать до ста, когда ночью перед глазами вставал его взгляд, спокойный и глубокий, как горное озеро, скрывающий в своей глубине какую-то тайну. Я старалась отвлечься на готовку и болтовню с хоббитом, повторяя себе: «Надо просто дойти до Ривенделла». Но каждый раз сердце сжималось как будто сильнее, когда предводитель отряда мягко и будто вскользь интересовался, как мое самочувствие и не слишком ли меня утомил поход. Однажды мы остановились на ночлег на холме, возвышающемся над равниной. Деревья и валуны хорошо скрывали наш костер от чужих глаз. Мы отужинали, гномы обменивались бытовыми соображениями и готовились ко сну. Мы с Бильбо жались поближе к скале — ветер усиливался и становилось неуютно. Где-то поодаль слышался вой. Я знала про волков, но они всегда были где-то далеко и казались ненастоящими и неопасными. Вот и сейчас свою нарастающую тревогу я прогнала увещеваниями о том, что волки боятся огня и не нападают первыми. Вдруг ночной воздух прорезал визг — такой же отдаленный, как и волчий вой, но пронзительный и жуткий. Бильбо вздрогнул. Кили хихикнул и пихнул Фили в бок: – Это орк, мистер Бэггинс…они нападают рано утром…оставляя реки крови, — братья принялись кошмарить оторопевшего Бильбо. Внезапно Торин осадил их: – Думаете, нападения орков это смешно? Вы ничего не знаете о жизни! — сегодня гном был особенно мрачен. Он недобро зыркнул на племянников и удалился. Балин, вздыхая, поспешил успокоить братьев — мол, у Торина свои причины ненавидеть орков. И дальше последовал рассказ, который изменил все. Взгляд седого гнома, обычно добрый и лучистый, стал туманным, а морщины будто сделались глубже. Он начал рассказывать о страшной битве, в которой они сражались с Торином плечом к плечу. Привыкшая к витиеватым и приукрашенным легендам Балина, я не сразу поверила в то, что он рассказывает реальную историю из жизни. Полчища орков, поле, усеянное телами павших товарищей, вопли раненых, вихри золы и дыма, зловещий, как Голиаф, орочий предводитель с налитыми кровью глазами и крушащий все на своем пути и… Торин, выступивший против него один на один. С дубовой ветвью вместо щита. Гном, которого я вижу каждый божий день, возглавил павшее духом войско и отбросил полчища жутких тварей назад, отрубив руку Азогу Осквернителю — возможно, одному из самых яростных и опасных орков, ходивших по земле. Я все еще с трудом верила в то, что это правда. Но увидев лицо Торина, подошедшего обратно к костру, поняла — правда. Рассказ Балина явно растревожил его старые раны. Гномы вставали один за другим и с почтением смотрели на него. Смотрели по-особенному. — …и тогда я подумал — вот тот, кого я готов назвать королем, — завершил пожилой гном свой рассказ. Повисла многозначительная пауза. Но я нарушила ее вопросом, который вырвался самопроизвольно: — Королем? — я перевела недоуменный взгляд с Балина на Торина. Тот был невозмутим. Его взгляд снова буравил меня. Гном молча уселся и закурил, предоставив все разъяснения Балину. Балин опять вздохнул. — Пора бы тебе рассказать. — Балин! — попытался прервать его недоверчивый Двалин. — Она имеет право знать, — мягким, но не терпящим возражений тоном ответил седой гном и снова повернулся ко мне, — Торин, милая Лили, — сын и наследник Траина, внук Трора и законный король Эребора. Я сглотнула слюну. Пазл складывался, но это было уму непостижимо. Все мои догадки и домыслы насчет Торина внезапно показались мне по-детски смешными. Не знатный вельможа, не зажиточный купец, не богатый мануфактурщик, даже не прославленный полководец в отставке…или кем там я еще себе его представляла, размышляя о его непохожести. Мне казалось, что внутри меня взорвался фейерверк. Даже плохо понимая то, как устроена власть в королевствах Средиземья, я чувствовала, что король Эребора — это серьезно. — Того самого Эребора, о котором вы рассказывали? — Да. Туда мы и направляемся. Но я расскажу тебе, почему мы покинули наше королевство. И я узнала все от начала и до конца. Про Аркенстон, сразивший Трора душевной болезнью и про нападение зверя по имени Смауг на величайшее гномье королевство. — Пламя было везде. Полыхали священные залы, а крики наших братьев и сестер таким долгим эхом отражались от стен, что казалось, будто сама Гора стонала от невыносимой боли… — Балин говорил, с трудом скрывая боль в голосе. Сколько страшного выпало на их долю! Когда гном договорил, то он едва не плакал. Другие качали головами и вздыхали. Они только делали вид, что занимались делами, но на самом деле слушали внимательно. Фили и Кили посерьезнели и будто сделались старше. Я взглянула на них по-новому — ведь они тоже, очевидно, наследники утерянного Эребора, это и их боль тоже. Громадное, огнедышащее, бессмертное и не знающее жалости существо прилетело, чтобы истребить целый народ и лишило их дома, а некоторые из отряда умудрились это пережить. Гномы Эребора сложили десятки песен о том злосчастном дне и провели годы в скитаниях и тоске по дому, а теперь лишь тринадцать из них отважились на то, чтобы вернуться туда. И, уже немного имея представления об упертости и решимости гномов, я легко могла представить, что своей небольшой компанией они планируют отвоевать Гору у Смауга. Погруженная в свои мысли, я даже не заметила, как Балин отправился спать. Старичок был на редкость тактичным — понял, что загрузил меня, и оставил наедине со своими размышлениями. За один вечер я узнала слишком много. Однако все сразу встало на свои места. Вот почему мне всегда с трудом верилось в то, что эти гномы — обычные путники, идущие навестить дальних родственников. Да там, куда они направляются, и никаких родственников не предвидится — только смертельная опасность. Вот насколько сильна их привязанность к дому. Я резко осознала, что попала не к случайным жителям Средиземья — на глазах некоторых из них вершилась история, они были ее частью. И сейчас возвращаются туда, в самое пекло… А я, оказывается, стала свидетелем чего-то эпохального. Или чего-то трагичного. Картинка выстраивалась, но я пока не понимала, во что. По крайней мере, мое попадание сюда уже казалось менее бессмысленным. Мои мысли прервал Бильбо. Он выглядел очень виновато: — Лили, ты пойми, гномы взяли с меня обещание ничего не рассказывать о цели похода, я… — Послушай, я все понимаю. Я бы и сама опасалась о таком рассказывать, — я замолчала, подбирая слова, — Пожалуй, сейчас подходящий момент, чтобы спросить — а зачем ты идешь с ними, Бильбо? Хоббит запрокинул голову и шумно выдохнул воздух. Он и сам не до конца понимает. — Я буду взломщиком. — Взломщиком? — Да. Тем, кто незаметно проникнет в самое логово дракона и узнает, жив он или мертв. — Да ты сумасшедший! — сегодняшний вечер преподносил сюрпризы один за другим. Последний, кого я представляла себе отважным партизаном, был Бильбо Бэггинс, ноющий из-за любого неудобства. — Вот уж не подумала бы, что ты согласишься на такое. Хоббит покачал головой. Потом набрал воздуха в легкие и затараторил: — Знаешь… я люблю свою жизнь в Шире. И никогда бы от нее не отказался. Но в то утро после визита гномов и Гэндальфа (хоббит рассказывал мне про него, опуская самые важные детали) я проснулся и должен был испытать облегчение от того, что они наконец ушли, и я могу забыть об их существовании… Но внезапно я понял — вот именно сейчас я должен решить, проживу ли я всю оставшуюся жизнь тихо и безмятежно или поучаствую в том, что может стать самой красивой и захватывающей историей. Я бы пожалел, если бы не пошел с ними в тот день. Бильбо понял, что разоткровенничался и смутился. — Ладно…доброй ночи. Гномы укладывались спать. Я натянула колючий плащ под подбородок и уставилась в небо с незнакомыми созвездиями. Мои мысли снова обратились к Торину. Какая же я глупая! Ведь можно было и догадаться. Попытать Бильбо, в конце концов. Однако мне не было обидно, что гномы скрытничали. Значит, сейчас Торин представитель династии захваченного королевства и…законный король. Как непривычно звучало это слово. Мне захотелось посмаковать его во рту. «Король, король…» — сказала я одними губами. Получается, до нападения дракона Торин был принцем Эребора — ему кланялись, у него, вероятно, были слуги, горностаевая мантия и сияющие перстни на каждом пальце. Перед моими слипающимися глазами возник образ молодого гномьего принца в короне, своей царственной походкой идущего по залам Одинокой Горы. Смотрелся он органично. Я засыпала. Мой сон прервался, когда я услышала, как кто-то задвигался. Увы, спать я стала чутко. Я открыла глаза и увидела силуэт, прислонившийся к камню рядом с моей лежанкой. Луна осветила могучую фигуру Торина, который вышел в дозор. Он в упор смотрел на меня. Это был новый, испытывающий, изучающий взгляд. Но при этом в нём таилась какая-то слабая надежда. Будто Торину тоже хотелось верить, что само мое появление здесь неслучайно. Будто он хотел понять, что же оно означает. Я оперлась щекой на кулак и смотрела на него в ответ. Под покровом ночи моя стеснительность куда-то испарилась. Сколько внезапной свободы я вдруг ощутила! Некоторые вещи можно сказать только без слов. Я молча говорила: «Вот она я. Тебе интересно? Так смотри. Хочешь приблизиться — я разрешаю». И это был самый откровенный разговор из всех, которые у нас были. Мой взгляд скользнул по прямому породистому носу, крепко сжатым тонким губам, опрятно обрамленным бородой и усами. «Он красив», — мелькнула шальная мысль. Руки скрещены на груди. В эту ночь он снял тяжелые наручи, и можно было рассмотреть его мускулистые предплечья. Это руки кузнеца. Руки воина. Руки короля… — Спи, — услышала я низкий тихий голос гнома, — прости, что разбудил тебя. Где-то вдалеке снова раздался визжащий выкрик. Я невольно вздрогнула. На лице гнома не дрогнул ни единый мускул. — Не бойся, — он наклонил голову набок и сказал как-то успокаивающе, почти полушепотом, — если эти твари нападут, я всегда защищу тебя. У меня на мгновение перехватило дыхание. Я выдавила из себя дрожащее «Спасибо, Торин». Возможно, я выглядела жалко. — А теперь спи. Я послушно закрыла глаза и отвернулась. Поняла, что сердце опять колотится. «Я защищу тебя» — какая простая фраза и как четко она распределяет роли. Сон никак не приходил. Все мысли возвращались к этому лицу, к этим рукам, к этому голосу, каждый раз превращающим меня в краснеющую девчонку. Симптомы были ясны.