Милосердие короля

Наутро реальность с размаху хлестнула меня по лицу. Розовые мечты уступили место здравому смыслу. Да, я резко осознала, что вижу в Торине мужчину. Чертовски привлекательного мужчину… Утром это чувство вдруг показалось постыдным — как влюбленность подростка-гадкого утенка в школьного учителя. Запустились шестерни вечно все анализирующего механизма. А если мои чувства вызваны банальной нехваткой близости? Но почему тогда я не положила глаз на Фили или Кили? С ними все было бы проще и быстрее, да и внешне оба хороши. Может это дело вкуса, а может меня потянуло на загадочное и недоступное? Я недобро усмехнулась — ведь чувства обострились, когда я узнала о монаршем титуле Торина. Эту идею я сразу отмела — мое нутро сладко сжималось при появлении Торина еще задолго до рассказа Балина. Поспособствовало то, что я узнала о нем больше. Да и вообще, сердцу не прикажешь (хоть я и продолжала убеждать себя, что оно тут не при чем, и это все временное помутнение). Что мы имеем? Я — молодая и пока не слишком искушенная девушка, которая «простое женское счастье» в своем мире видела исключительно с себе равным. Он — двухсотлетний король, испытанный вояка (и не человек), на котором лежит бремя власти и практически недостижимая, но грандиозная по масштабам цель. Этим походом Торин решает судьбу целого народа и ему, мягко говоря, должно быть не до меня. Теперь, зная о его цели, надеяться на ответную реакцию было бы как минимум эгоистично. Меня занесло в отряд неожиданно — можно сказать, своим появлением я невольно вынудила гномов взять меня с собой, сыграв на их чувстве долга. Именно поэтому с первого дня моей главной стратегией было сильно не отсвечивать. А втрескаться в предводителя отряда шло вразрез с этим планом. Да и куда я, пришлый (во всех смыслах) человек, лезу. Мне не хотели раскрывать замысел участников похода, и рассказ про гору и Азанулбизар спустя много дней совместного пути стал огромным шагом в моих отношениях с отрядом. Вряд ли меня когда-либо подпустят еще ближе. Они даже Бильбо, которого рекомендовал сам Гэндальф, едва ли воспринимают всерьез. Однако я забывала о том, что я — не Бильбо, а Торин — не все остальные гномы. Рассвет занимался, но было пасмурно, и собирался дождь. Во всяком случае, об этом все утро твердил Оин, ссылаясь на боль в коленях. Расслышать то, что его уже несколько раз просили перестать причитать он не мог. Во время привала, действительно, заморосил холодный мелкий дождик. Понурые гномы молчаливо латали дыры в одежде и жевали сухари, кто-то отправился сооружать навес — без него костра нам было не видать, а с ним и горячей еды. Бильбо закутался в плащ по самый нос и злобно стучал зубами. Я отправилась к стоянке пони — эти милые и покорные животные, стойко сносившие все неудобства нашего маршрута, вызывали во мне нежность. Чем ближе мы были к эльфийской долине, тем медлительнее и неторопливее становились гномы. Гэндальф негодовал — гномы изо всех сил не хотели следовать его плану, и если можно было нарушить его хоть малость, то они нарушали. Торин мог себе позволить немного потянуть время — он был упрям, а в своих убеждениях непреклонен. Тем более, как мы выяснили, он был королем, поэтому отряд прощал ему некое самодурство, а упертость в нем ценил гораздо больше, чем способность пойти на компромисс с Гэндальфом. Вышло так, что я, сама того не зная, подтолкнула Торина к этому компромиссу — и позднее узнала, что это вызвало серьезный резонанс. Единственный раз, когда мы ночевали под крышей, был больше двух недель назад в Бри. На подъезде к деревне Гэндальф долго и нудно объяснял мне, что я должна вести себя тихо и скромно, лишний раз головы не поднимать, а на все расспросы представляться троюродной сестрой Бильбо. Мои ботинки, которые, кстати, оказались просто неубиваемыми, пришлось снять. Шлепать босыми ногами по мягкой скользкой грязи было просто отвратительно, а по заплеванному полу в «Гарцующем пони» — и того хуже. Трактир был тем еще местечком. Я поняла, почему к людям гномы относились с ноткой презрения — все здешние представители моего рода были с синими заплывшими лицами, женщины вызывающе хохотали и крыли забористыми ругательствами тех, кто слишком активно лез им в корсаж. «Доходяги и пропойцы» — фыркнул Фили себе под нос с отвращением. Потом покосился на меня и подмигнул: «Не бойся, красавица, тебя я в обиду не дам». Его хвастливая реплика тогда не вызвала во мне такой бури, как вчерашняя фраза Торина. Но вооруженные до зубов гномы за мою безопасность особо не переживали, а вот за свою репутацию — да. Поэтому уселись за стол в самом дальнем углу и сделали все, чтобы никто не увидел, что они пришли с молодой девушкой. Однако подошедший трактирщик с издевательской улыбкой громко спросил, чего желает дама. — Мисс Бэггинс желает… — начал было Гэндальф, делая акцент на фамилии, но я, не выдержав, громко перебила волшебника: — Мисс Бэггинс желает такую же пинту, как и у ее кузена. Гномы довольно усмехались, трактирщик на мгновение прикусил язык. Однако, уходя, язвительно сказал в адрес Торина, что рад снова его видеть. Торин помрачнел. Когда я осушила здоровую медную кружку хмельного напитка, слегка недовольно пробурчал: — Больше ничего не желаешь? Двалин, проводи Лили в комнату. Не на что ей тут смотреть. Да проследи, чтобы закрылась на засов. Двалин, не говоря ни слова, зашагал к лестнице. Я засеменила следом, только сейчас ощутив, что захмелела. Наверху у тяжелой двери высокий гном бесцеремонно схватил меня за локоть и развернул к себе. Я обомлела. Он выглядел злобно. — Не знаю, что уж ты там сказала Торину, что он так быстро передумал насчет Ривенделла, но завязывай с этим подобру-поздорову. К такому я совсем не была готова. — Что сказала, Двалин? — сначала мне даже показалось, что это какое-то недопонимание и я должна оправдаться, — Я была у всех на виду, ты меня своими глазами видел. — Я не знаю, что я видел! — рявкнул гном, — Вам, женщинам, доверять нельзя. — Что за бред… — я осмелела, хоть гном и был почти на голову выше меня, в два раза шире в плечах и выглядел разъяренным, — Ты не можешь обвинять в этом меня! Ты знаешь, что произошло! — Я ничего не знаю, — смотря поверх меня уже тише повторил Двалин, — Не стану я слушать того, кто явился из сияющей дыры в небе. Колдовство! Вот что это такое. Ты не должна идти с нами, только беду принесешь. Я аж присела. С такой открытой враждебностью со стороны Двалина я не сталкивалась, да и мне казалось, что я у него на хорошем счету. Он был приветлив, как и остальные гномы. Пока я была беспомощной жертвой — все было прекрасно, но стоило ему почувствовать во мне малейшую угрозу — он мгновенно переменился. Может у них с Торином произошел разговор… — А что ты предлагаешь? — я подступила ближе, надеясь, что такой напор от маленькой женщины остудит его пыл. — Останься здесь. Скажи Торину, что тебе будет лучше среди людей. Эльфы все равно не помогут, — он посмотрел мне в глаза с каким-то злорадством, — они никому не помогают. Волшебник просто использовал тебя в своих интересах, а ты, дуреха, и рада! Воспользовалась благосклонностью нашего узбада! Поговори с ним сама. Скажи, что все решила. Если уж так действуешь на него, то он тебя послушает. Кто такой узбад, я интересоваться не стала. Алкоголь, выпитый впервые за долгое время, быстро всасывался в кровь и делал меня агрессивной. Я запрокинула голову и, потеряв всякий страх, заговорила, обдавая гнома хмельным дыханием: — Ах вот как…сам, значит, подойти к нему боишься! Хочешь все свои проблемы решить женскими руками! Глаза Двалина налились кровью. Он склонился надо мной. — Не смей. Называть меня трусом. Не смей! Или мне сделать так, что он сам не захочет тебя с собой брать? Тут я поостыла. Стало не по себе. Мне не стоило расслабляться и видеть в каждом из гномов друга. Внезапно из темноты нижнего этажа раздался знакомый голос. — Двалин! Что-то ты долго. Иди к остальным. Это был Торин. Он поднялся по лестнице и положил руку на плечо друга, от которого разве что пар не шел. Двалин молча зыркнул на меня и удалился, громко топая. Я была готова кинуться к Торину на шею, но сдержалась. Его ледяное спокойствие действовало как глоток свежего воздуха. На душе сразу полегчало. — Я взгляну на твою комнату. Позже я узнала, что моя комната была одной из лучших в трактире. Здесь был черный от копоти камин и большая деревянная кровать с периной и чистыми простынями. Торин не спешил уходить и облокотился о каминную полку плечом в доспехах. Его взгляд бродил по потолочным балкам, будто выискивая, что здесь еще можно осмотреть. Я села на кровать и с неловкостью заметила, что мои ноги по щиколотку в грязи. — Мне бы воды… — Я знаю, что Двалин говорил тебе. Его можно понять. Он за нас всех переживает. У Двалина была неприкосновенность — он был другом и давним соратником Торина. Ему все прощалось и позволялось говорить все, что угодно. Я не хотела и не имела права вносить разлад. — Я не хочу неприятностей, Торин, мне это ни к чему… — Их и не будет. Я обещаю. Он посмотрел мне в глаза и с металлом в голосе проговорил: — Твое пребывание в отряде — это мое решение. Я никому не позволю его обсуждать. Ты не обязана ни перед кем оправдываться. Это мое решение — и только мне за него отвечать. Он посмотрел на мои босые ноги и хмыкнул. — Ох уж этот волшебник, — сказал он уже веселее, — Я бы ни за что не принял тебя за хоббита. — А за гнома? Торин взглянул на меня с легким удивлением и окинул быстрым взглядом. — Разве что ростом…уж больно ты хрупкая для гномки. Может он никогда не сравнивал меня с женщинами своего народа? — Фили принесет тебе воду, — Торин снова взглянул на мои ноги. Мне уже стало неловко, — и вернет твою обувь. Мы уйдем до рассвета, пока все будут спать. Гном ушел. Я скинула плащ, расшнуровала рубашку и вытянула ноги к огню. После разговора с Торином на душе было странное тепло, но, стоило вспомнить про Двалина, становилось гадко. Я подошла к окошку с неровным стеклом и взглянула на грязный двор. Внизу кого-то рвало. Ну уж нет. Ни в каком Бри я не останусь. В дверь два раза стукнули ногой. Это был Фили. — Я принес воду и твои вещи, — в его голосе было слышно опьянение, — Что, даже не откроешь мне? — он икнул. — Не открою, — я была неумолима, но шанса поиздеваться не упустила, — Я не одета. Даже через дверь я услышала, как Фили заскулил. Однако безропотно удалился обратно пить. Я думала, что буду счастлива впервые за долгое время поспать в постели, но как назло проворочалась всю ночь. Внизу стучали кружки и вразнобой пел хор нестройных голосов. Когда Бри остался позади, я с облегчением выдохнула. Тот случай забылся довольно быстро, хоть Двалин и стал держаться со мной холоднее. Сейчас, гладя по мягкой морде рыжую пони, я вспоминала наш разговор во всех подробностях. Мы с Торином тогда едва общались, а Двалин уже ревновал (что это было, как не ревность!). Что с ним будет, если он решит, что я соблазняю их короля! — Тебе стало так скучно с хоббитом, что решила пообщаться с Дейзи? — Торин словно прочитал мои мысли и возник у меня за спиной. В его голосе звучала добрая насмешка. Я повернулась. Гном улыбался. Он улыбался редко, а мне — практически никогда. В его глазах плясали искорки — такие теплые, что забывались капли дождя и хлюпанье под ногами. Я и не знала, что такое бывает — когда рассудительность отключается по щелчку. Черт…может это стоит конфликта с Двалином? Механизм остановился. Скрежетание шестерней умолкло. Я слабая и безрассудная женщина, которой все равно, что будет дальше. И я попала сюда не для того, чтобы размышлять и что-то планировать. — Дейзи мне нравится, — задумчиво ответила я, скрывая внутреннюю дрожь и гладя кобылку по бархатному носу, — А вот Бисквит кусает меня за ногу и один раз чуть не скинул. — Ох уж этот Бисквит, — протянул Торин с шутливым упреком и ласково потрепал Дейзи по гриве, — наверное, не привык, чтобы им командовала женщина. Так странно — у нас с Торином нет ничего общего, ни одной прочитанной книги — что уж говорить об остальном культурном багаже! Но что-то помогало преодолеть это пропасть между нами за один шаг — и мне сразу же казалось, что этот мужчина может понять меня лучше, чем кто-либо другой. Особенно сейчас, когда мы стояли совсем близко и вдвоем гладили Дейзи. Я не заметила, как большая ладонь гнома накрыла мою. Ладонь была сухой и мозолистой. Я замерла и подняла взгляд на Торина. Наверное, в моих глазах читалось недоумение. — Да у тебя руки замерзли, — покачал головой гном. В выражении лица ни намека на флирт. Просто забота. Просто прикосновение. Как удивительно. Но его рука задержалась на моей как будто на пару мгновений дольше, чем следовало. И вот мы уже бредем рядом по едва заметной, местами заросшей тропинке. Как на заказ выглянуло солнце и осветило уютную рощицу. Летняя зелень красиво блестела, намытая дождем, а в воздухе был запах мокрой земли. Мне даже не хотелось ничего говорить. Да и ему, наверное, тоже. Но спустя пару минут Торин все же нарушил молчание — пожалуй, это было впервые, когда вежливость его волновала больше, чем меня: — Смотрю, тебе уже не так тяжело дается наш поход. Мне почему-то не захотелось отвечать честно. После вчерашних рассказов я чувствовала себя не в праве жаловаться. Поход по-прежнему давался мне безумно тяжело. Как и любому человеку, избалованному комфортом городской жизни, мне было тяжело практически каждую секунду. Нередко было и скучно, хотелось считать минуты до следующего привала. Спасала красота природы, спасало общение…с некоторыми. — Я уже почти привыкла, — я решила прощупать почву и, помолчав, добавила, — Значит, правильно, что я не осталась в Бри? Зря. Гном нахмурился. — Ты бы там не осталась, — отрезал он. — Даже если бы захотела? — Даже если бы захотела, — он остановился и повернулся ко мне лицом, — Сначала я бы отвел тебя в безопасное место — а дальше следуй куда угодно, хоть на все четыре стороны. В той дыре я бы тебя просто не оставил. Было грубовато, но гном взял за меня ответственность, и это нужно было понимать буквально. Меня поставили на место — я здесь ничего не решаю. Нужно было разрядить обстановку, но Торин меня опередил: — Дальше путь будет сложнее. Степь, голые пологие холмы — передвигаться придется быстро, за день проходить как можно больше. А после долины будет горный перевал — его так просто не преодолеть. Зачем он мне все это говорит, я же… внутри снова все тоскливо сжалось — то, что будет после долины, я уже не увижу. Но был слишком хороший день, чтобы портить его размышлениями о неизбежном. — А ты долго привыкал? Ну… – я не знала как поосторожней спросить про тот момент, когда его жизнь в один день изменилась навсегда и превратилась в череду скитаний, — к такой…походной жизни. Торин мой вопрос понял иначе, и я даже испытала облегчение. — Мне не приходилось привыкать! Отец и дед часто брали меня в походы. Да и сам я горазд был на вылазки и побеги из горы. Он будто помолодел на несколько лет — на лице разгладились морщинки и появилось теплое выражение ностальгии. Полилась беседа, простая и легкая, в которой не приходилось подбирать выражения. Так я узнала, что в молодости Торин обучался кузнечному делу из-под палки, был непокорным и своенравным юношей и грозился деду с отцом сбежать далеко на юг. Нападение Смауга расставило все по своим местам: юному принцу было столько же лет, сколько мне сейчас, но пришлось повзрослеть. Мое сердце заходилось в сладостной дрожи — тот, о ком я и подумать не смела, вдруг пришел сам, да еще и делится чем-то очень сокровенным. — …а как-то раз мы с Двалином пробрались поохотиться в эльфийский лес. Как мы ликовали, что остались незамеченными! А когда вернулись в гору, то у деда уже был гонец от короля эльфов с просьбой пресечь наши вылазки. Ох и досталось же мне тогда! Я улыбалась. У меня тоже стало хорошо на душе — было приятно видеть, как он ударился в дорогие воспоминания. Торин задавал вопросы и мне, не превращая наш разговор в монолог. Он мягко интересовался, каким искусствам обучали меня, чем занимались мои родители и почему так вышло, что я считаюсь взрослой, а меня до сих пор не выдали замуж. Ответ про то, что замуж я планировала выйти только по любви, его устроил. Раньше я как-то не замечала, что он, оказывается, чуткий и внимательный собеседник. Таким хочется рассказать все как на духу. Гэндальф вечно сетовал на твердолобость и невоспитанность гномов, но теперь мне было известно — гномы обходительны только с теми, с кем считают нужным. Надо признать, мне польстило. — А расскажи еще о своем детстве, — вдруг сказал он. Все-таки даже в откровенном разговоре его приказной тон до конца никуда не девался. А что рассказывать. У меня чудесная семья. Меня баловали, берегли, давали мне все, что только могли. — Ты ведь не лгала? Про свой мир, — он посмотрел куда-то в сторону, будто этот вопрос давался ему тяжело, — Он действительно такой, как ты рассказывала? — Торин, — я коснулась его руки и заглянула в глаза, — я не соврала ни в едином слове. Он верил. Я почувствовала. — А что ты подумал, когда первый раз меня увидел? Торин был из тех мужчин, которые не теряются в опасности. Такие молниеносно принимают решения, чем бы они не были заняты мгновение назад. Я бы не удивилась, если бы оказалось, что Торин отдал приказ «к оружию», как только увидел меня в воздухе. — Я многое повидал, но такого… — Торин усмехнулся, — Вначале задрожал воздух. А потом появилось то сияние — в этот момент мы уже были готовы к чему угодно, но вдруг увидели в нем тебя. Красивая юная девушка — последнее, что мы ожидали увидеть, — добавил он, ковыряя землю сапогом. Мы побрели дальше. Гном широко и медленно шагал, заложив руки за спину и глядя себе под ноги. А я теперь знала, что для него я «красивая юная девушка». — Ты здорово нас напугала. Многие решили, это колдовство. О, это мне хорошо известно. — А что подумал ты? Торин снова остановился и взглянул на меня, слегка прищурившись. Сложно сказать, была ли это улыбка. — А я думаю, что на колдунью ты не похожа. Если бы не тот свет, я бы даже не поверил, что ты из какого-то другого мира. Да уж, а мне повезло, что меня не приняли за сумасшедшую, потерявшую память, и не оставили умирать в том лесу. Вдруг Торина окликнули. Он словно опомнился. Пробормотав что-то себе под нос и приняв свое обыкновенное серьезное выражение, он поспешно удалился. Никто в отряде даже бровью не повел, увидев, как мы вдвоем возвращаемся с длительной прогулки. Только Бильбо впился в меня своими внимательными глазами-бусинами. Я многозначительно взглянула на него в ответ и покачала головой. У меня самой не было сил обдумывать, что все это означает.