Мемуары опекуна фюрера

Часть 1. «Я был выбран »

Последний час полёта скоро закончится. О предстоящей посадке сообщил немецкий голос из шипящих динамиков. Маленький блондин сидел на соседнем кресле, туго пристегнутый тёмным ремнём к креслу самолёта. Мальчик уснул, положив свою голову на грудь, а руки на большую, но тонкую красивую книжку с цветными иллюстрациями. Это его первая русская сказка «Колобок» московского издательства. В то же время молодой человек, опрятно одетый, но видно, что изрядно вымотанный, взглянул устало на ребёнка и стал грациозно выводить что-то на русском языке в красивой тетради в натуральной кожаной обложке. «Я до сих пор не могу поверить в видимое мною сейчас и случившееся несколько дней назад. Теперь я, Вильгельм Твангсте, официальный опекун на следующие 10 лет для моего.» Молодой человек призадумался на пару секунд. Рука вновь продолжила писать. »…уже не фюрера. Этот маленький мальчик никто иной как немецкая столица Берлин, который по сути своей теперь не является тем монстром, что был до своей смерти. Этот малыш невинен, ведь появился на свет всего 4 года назад (но на вид ему уже дать 7-8 лет, как и по развитию) и ничего даже не успел сделать. Но я едва могу быть уверен в чём-либо сейчас, даже в таком незамысловатом суждении. В битве за Берлин произошли кровопролитные события. В следствии всего этого в городе почти не оставалось жителей, а военные вскоре были возвращены в свои места дислокации. Так и умер фюрер. Через год уже появился новый Берлин. Но начались жуткие беспорядки с принятием такого перерождения. Немецкий люд и германские города презирали этого ребёнка за всё то, что он делал в прошлой жизни. Из-за этого спустя 3 года правительство Германии и мэрия Берлина подписала соглашение с Союзом на политическое убежище для этого мальчика на 5-10 лет. Из всех городов СССР было всего несколько кандидатов на опекунство, имена которых я не имею право разглашать. Из них был выбран я…и даже без моего согласия я был уже оформлен в потенциальные опекуны и отправлен в Берлин позавчера вечером на тщательную проверку. Я не имел права возразить. Теперь, как городу в составе коммунистической страны, я обязан быть послушным гражданином. Я итак являюсь чужаком для других русских, потому мои возражения были бы восприняты как предательство партии. Минимум. Не хочу вновь погружаться в эту атмосферу бумаг и психологического анализа моей личности перед подписанием документов в Берлине. Итог один. И сейчас он спит рядом со мной. Отныне в мои обязанности входит: содержать этого ребёнка, обучать его русскому языку, дать начальное образование (первый, второй, третий класс). По наставлениям предписаний я обязан социализировать его для похода в русскую школу с обычными русскими детьми. По мнению свыше это даст корни «доброго начала для роста его личности «. Не хочу спорить и не собираюсь. Это их воля и моя свобода мне дороже. " Самолёт затрясся и загудел сильнее прежнего. Дневник Вильгельма быстро захлопнулся, ручка была убрана в нагрудный карман, а детская книга, готовая упасть с колен ребёнка, была поймана чётким движением руки взрослого. Мальчик дёрнулся и воскликнул спросонья: — Ist das ein Erdbeben?! (Это землетрясение?!) — Нетъ, Берхард. Мы садится. Прилетели. Скоро будем домА.

Часть 2. «Новый дом».

«Поймав такси, мы добрались до нашей новой квартиры быстро. На часах было пятнадцать минут девятого, когда я перешагнул порог нового жилища. Мне выделили трёхкомнатную квартиру почти в самом моём центре, вместо небольшой однушки. Ни еды, ни моих вещей не было, конечно же. С собой у меня был только мой дипломат и саквояж Берлина. Но это не критично. С утра первым делом я отправлюсь по старому адресу и заберу всё необходимое. Также зайду в магазин. Квартира хорошая. Просторная. Но пустая. Мебели совсем мало, но всё нужное есть. " Не будет грехом описать новую квартиру Вильгельма, чтобы вы, дорогие читатели, поняли, где будут происходить многие события. Вошедшему в квартиру открывается дорога. Это был длинный просторный коридор, упирающийся в белую дверь, которая закрывала вход в комнату опекуна. Взглянув налево около входа в новый дом, можно увидеть вешалки-крючки для курток, далее по стене деревянный высокий, но узкий длинный комод с выдвижными полочками. Пустующая голая стена так и оставалась неприметной и тёмной, если бы не исходящий свет из гостиной напротив, зажигающий светло-бежевые обои с незамысловатым рисунком ромбиков лучами жёлтых фонарей. До неё мы дойдём чуть позже, тогда можно будет и затронуть кухню и ванные комнаты. Комната опекуна была достаточно большой, не тесной. Первое, что бросалось в глаза, было письменный стол и стул. На столешнице был толстый белый конверт, подписанный на имя Вильгельма Твангсте… Если посмотреть немного направо, можно видеть одинокую односпальную кровать в дальнем углу. Она стояла вдоль стены, как и стол. Что там ещё было. несчастная простая тумбочка с обычной лампой сверху и парой полочек стояла у изголовья кровати под самым подоконником. Кстати, окно было довольно высоким и широким. Двойное стекло в деревянной раме, покрашенной белой краской тоже пропускало много света. Особенно с пустыми карнизами. В комнату лился тот же самый яркий жёлтый свет того же фонаря, что мы видели уже в коридоре. Не уходя далеко от входа в новую комнату Вильгельма, по левой стене, в самом углу, стоял деревянный одинокий высокий шкаф. Он был не примечательный. Просто спасибо на том, что он был. Итак, около этого безликого шкафа была дверь в детскую. Комнатка эта уже была меньше кабинета. Она больше напоминала синий квадрат по форме. При входе в глаза сразу бросалось большое окно напротив, в самом центре стены. Оно пропускает много света, даже лунного. Удивительно, но именно в детской висели единственные шторы на всю квартиру. Эти длинные зелёные ткани из грубого материала были далеко не роскошными. В правом дальнем углу стояла детская кроватка, «ногами» к стене, по которой находилась дверь. Как раз конец кровати смотрел на шкафчик для одежды из светлого дерева. Как и у любого шкафа, у него было две дверцы, полочки и отсек для длинных вещей, что можно повесить на вешалку. Странно это. Это был тот шкаф, который впервые приковывал внимание и казался особенным. Он был милее всех предыдущих тумбочек и вешалок. Дверцы имели красивые вырезы по лекалу, образовывающие приятный узор. Ручки шкафчика не были просто железной скобкой. Это были круглые приплюснутые шары на резной подставке, которые были невероятно приятные на ощупь. Да, это ведь потому что этот шкафчик был покрыт хорошим лаком. Однако, на этом плюсы комнаты заканчивались. Около кровати, у изголовья, совсем как и в кабинете, была тумбочка с лампочкой. Над всем этим, почти под самым потолком, висела пустая книжная полка. Странно, что в комнате не было ни стола, ни стула, чтобы ребёнок мог учиться. Пожалуй, теперь самое время вновь пересечь комнату опекуна и вернуться в коридор. Пора рассказать про гостиную. До приезда немцев в комнате был организован низкий дубовый газетный столик, покрытый традиционной русской кружевной вышивкой. Он находился между парой жёлтых замшевых кресел, стоявших спиной к стене. Справа — широкое высокое окно с видом на круглый закрытый двор (как раз оттуда и шёл тот самый, уже знакомый нам свет яркого фонаря). Также напротив кресел, по другой стене стоял новый красный и очень красивый современный телевизор. Следом за последним словом техники три метра по зелёной стене занимал пустой сервант из сосны с большими стёклами, покрытый лаком и опять же кружевами, как и столик. Оставшееся небольшое пространство пустовало, а в месте, где мог бы расположится неплохой шкафчик для разной утвари и разной одежды, висело большое овальное зеркало без оправы. Глядя в него, можно было увидеть за своей спиной большое окно, кресла, столик и так далее. Выход был в одном шаге от зеркала направо. И вновь мы в коридоре. Теперь нужно вернуться в самое-самое начало. Дойдя до входной двери, стоя к ней лицом, мы можем завернуть налево. На этот раз нас встретит совсем не длинный коридорчик, ведущий на кухню. А по правой стене нас сопроводят две двери: в туалет и в ванную. Двери как двери: белые и с металлической скобочкой-ручкой. Планировка кухни была самой обыкновенной. Вошедший мог видеть окно на противоположной стене к выходу .Слева — стол, пара табуреток. Кстати, на столешнице, рядом с пустой хлебницей, стояло небольшое коричневое радио. Справа — вся кухонная утварь, состоящая из столешницы, шкафчиков, газовой плиты, небольшого серванта, раковины. Ну и внутреннего содержимого: пара тройка стаканов, несколько пар вилок и ложек, набор ножей, металлический половник и деревянная лопатка, парочка кастрюль и одна сковородка. А, да. Кое-что стоит упоминания. Все дверцы шкафчиков были оформлены в красный цвет с белыми горошинками. Всё как не любят немцы.

Часть 3. «Утро вечера мудренее»

«Почти сразу после прихода в квартиру, я повёл Берхарда спать. Вещи его разберу завтра. По поводу конверта. В нём была оставлена хорошая сумма денег на проживание, запасной ключ и распоряжение. К сожалению, в нём говорилось, что только в первый и последний раз мне выдают эту сумму денег. Потом мне придётся устроиться куда-нибудь. Надеюсь, денег нам хватит до начала учёбы Берхарда в школе. » Товарищ Твангсте вновь сделал запись в дневник. Он сидел за столом в своём новом кабинете в свете яркой настольной лампы. Мужчина сонно потёр уставшие глаза. Его сгорбленная осанка показывала только одно — Вильгельм готов в любой момент упасть на стол вот прям так, в рубашке и брюках, чтобы наконец хорошо вздремнуть. Удивительно как он держался, чтобы продолжить писать в свой дневник всё, что его окружает и о чём ему приходилось сонно думать, отбирая самое важное из всего потока мыслей. По сути, особой цели ведения дневника нет. Вильгельм часто вёл записи о себе и окружавшем его на протяжении жизни. Некоторые даже были первоисточниками для учебников истории. Но сейчас его записи иные. Они не имеют много смысла. Никому не пригодятся мемуары опекуна фюрера…бывшего когда-то фюрера. Все секретные данные и отчёты касательно политического убежища немецкой столицы уже давно под красной печатью и в тайных архивах. Все документы о неразглашении подписаны. Всё это останется в истории навсегда. Но останется ли Вильгельм и его первый невероятный опыт по воспитанию детей?.. Твангсте нашёл в себе силы, чтобы слегка выпрямиться и продолжить писать. Он аккуратно выводил слово за словом, слегка щурясь от света лампы. «Я хочу спать. Но это неважно. Я кое-что понял. С самого начала ведения дневника я задавался вопросом: почему я это начал? Я правда не мог объяснить себе это. Но я чувствую долг перед собой и.наверно перед тем маленьким мальчиком, что мирно спит за стеной. Я проведу с ним очень много времени. И проживём мы с ним не один день рядом. Поэтому, я обязан вести этот дневник, полный мемуаров об этом общем для нас периоде жизни. Я стал опекуном. Берхард мой подопечный. На моей совести воспитание нового человека. » Рука резко остановилась, словно закончилось электропитание. Но на самом деле у мужчины всего лишь мысль споткнулась о другую. Он кое-что осознал. Кое-что совсем неприятное и пугающее. «Я не знаю, с чего начать этот путь. Я не знаю, как воспитывать детей.» В голове был белый шум. Под этот мысленный пустой диссонанс был закрыт дневник, убрана ручка, задвинут стул. Рубашка была снята и повешена в шкаф, туда же и брюки. Кровать растлили. Свет на столе погас. Теперь, в тихой не тёмной ночной комнате, с ярким светом фонаря на потолке, Твангсте лежал в кровати, закинув руки за голову. Ему хотелось сформулировать хотя бы одну утешающую мысль, касающийся детской психики и воспитания. Но ничего из предложенного им же для себя самого не имело успокаивающего эффекта. Он вспоминал одни детские психические проблемы в перемешку со способами манипуляций, которыми хорошо овладел за последние 4 года. Поэтому, веретено идей и знаний было распутано всего лишь одной мыслью. «Я обязательно найду завтра нужные книги по воспитанию детей и прочитаю их.» — подумал мужчина перед тем, как его глаза окончательно слиплись.