Трудности подростков

У Дани всегда была большая семья. И, возможно, это даже было хорошо, но вот отцу вечно было не до этого. Вокруг Дани всегда было много людей: няньки, учителя. Они ему никогда не нравились и, как правило, долго не задерживались. Даню трудно назвать спокойным. Взбалмошным, отвязным, несносным – да. Спокойным – точно нет. Он никого не слушал, а из всех людей в мире уважал, казалось, только отца. Был таким оторвой среди «своих» – небольшой группы подростков примерно его возраста. И очень часто получал за свои выходки и пропущенные уроки. И все таки, как бы глупо это ни было, это было время с отцом. Время, которого он так мало даёт. И хоть у отца забот и так всегда по горло было, он каждый раз приезжал, стоило Химки выкинуть очередной перформанс. Приезжал и отчитывал по полной. Но до рукоприкладства не доходил, так, за уши мог подергать и хватит с него. Великую Отечественную он запомнил слишком хорошо. Новости о нападении фашистов разлетелись слишком быстро и тогда уже даже Дане становится не до выкрутасов. Он начинает плохо спать и руки вдруг начинают слишком трястись. Ему страшно. Ему впервые по-настоящему страшно. В начале декабря, когда армия перешла в контрнаступление все дальше и дальше отбрасывая немцев от столицы, сам Москва вдруг приезжает к нему. Даже не предупреждает ведь. И Даня, не спавший уже несколько дней, резко взбадривается. Нервничает, язык заплетается, руки слегка потряхивает. Они почти не виделись с начала войны, это можно понять: отцу сейчас то точно не до этого. И Даня ведь понимает. Губы кусает, ищет у себя на кухне чай, кофе, который так любит отец, что как на зло закончился. Но чего же он приехал? Что-то случилось? Отец, то ли специально, то ли нет, но так медленно снимает пальто и шляпу, что Дане даже кажется, будто проходит целая вечность. Когда Михаил всё-таки заходит на кухню, Даня видит, как тот изменился. Кажется, будто из него медленно, но верно выкачивают жизнь. Бледный весь, под глазами залегли большие тени, между бровями залегла складка морщин. На кухне повисает тяжелая, гнетущая тишина, нарушаемая лишь тихими шумами с улицы и медленно закипающим чайником. Даня стоит у подоконника, а напротив него, в другой стороне комнаты отец.        В конце концов именно он первый подходит ближе. Ему явно тяжело подбирать слова, но он осторожно кладёт руку на Данино плечо слегка, сжимает его, а затем тихо произносит: –Ты молодец, хорошо справился и сделал все правильно. У Дани кажется ноги дрожат, но он правда старается устоять на них. Это начинает получаться хуже, когда вдруг рука отца ложится на его макушку, слегка треплет волосы, а затем осторожно прижимает к себе, чуть поглаживая по затылку. Где-то на фоне наконец вскипел чайник. Даня это навсегда запоминает: а как такое не запомнить. Отец даже в такой тяжёлый момент, похоже даже не сколько для страны, сколько для него самого, всё равно приезжает к сыну, а мог ведь просто позвонить… Несколько лет спустя, когда Блокаду Ленинграда вот только-только сняли, Балашиха в разговоре, как бы случайно, упоминает, мол отец почти сразу туда рванул, а как вернулся так и пропадает целыми днями в больнице, предположительно, с тем самым Ленинградом. Даня на это заявления лишь головой качает. Верится в подобные сказки с трудом. Отец не тот человек, который променяет работу на кого-то, в такое время. Потому Даня и вправду теряется, заставая отца в больнице. Тот стоит у одной из палат, разговаривая с мальчиком, скорее всего Даниным ровесником, каштановые волосы ярко контрастируют со светлой больничной одеждой. Узнать, что же это за мальчик, Даня не успевает тот скрывается за дверью той самой палаты. И, кажется, только тогда отец его замечает. Он выглядит чуточку лучше, но все такой же замотавшийся. –Данила. В чем дело? Ты чего приехал? –Ты ведь сам просил привезти отчеты. Я хотел занести их тебе в кабинет, но мне сказали, что ты тут целыми днями. Михаил с пол секунды молчит, затем хмурится, кивает, а затем лишь устало потирает глаза и переносицу. –Да, точно. Значит поедем вместе. Даня даже ответить не успевает, как из палаты выходит мужчина. Тот кажется даже чересчур болезненным. Бледным, худой и волосы длиннющие до плеч аж. –Саш, что-то случилось? – в моменте, Михаил уже и думать забыл о Дане, тут же глаза к мужчине устремил. –Нет-нет, все хорошо. Лишь хотел попросить тебя, чего-нибудь сладкого привезти. И книг мне, а то все обещаешь, да обещаешь. –Мужчина голову чуть набок наклоняет и улыбается. Очки все поправляет, а затем взгляд на Даню переводит, –Я помешал вам? –Нет. Мы собирались уходить сейчас. Саш, это Даня, мой сын. Даня, - Александр Петрович. Вам обоим приятно познакомиться, а сейчас нам пора. Саш, возвращайся в палату, тебе нельзя ещё столько двигаться. –Хорошо, хорошо, Миш. До вечера. –Названный Александр лишь улыбается. В мгновение будто обнять тянется, но так и не решается. А потом вновь скрывается. Дане не нравится этот Александр. Он не мог объяснить почему, но просто не нравился, вот и все. Уже после войны, когда Александр поправился, а с восстановлением страны стало проще, отец все свободное(и нет) время уделял только ему. А у Михаила так-то еще дети есть. И если остальные братья мирились с этим, то вот Данила не планировал. Ещё чего. Пусть сначала о семье думает, а потом уже о ком-то другом. И уж не знает Даня была то зависть или просто упрямство. Но сейчас он готов был на всё, лишь бы отец заметил его снова. Началось все с малого, он специально допускал ошибки в отчетах, лично привозил те самые отчеты. Косячил как только мог, да все бестолку. А потом он добрался и до алкоголя да гулянок. И это помогало на удивление, помогало забыться и не думать ни о отце, ни о ком либо ещё. Даню целиком и полностью устраивала его жизнь, вплоть до середины девяностых. Вообще, Даня на тот момент просто устал; и от гулянок, и от людей в целом. Вот и сидел целыми днями в своём доме изредка бегая до магазина или отчеты отправить. Вот отчеты это то, что он делал стабильно. Стабильно хуево, но делал ведь. И даже так все равно простыть умудрился. Даня вообще болел, как говорят, редко, но метко. За всю жизнь пару раз, зато каждый раз лежал с температурой едва ли не больше 40 и несколько недель. Вот и сейчас слёг сразу на две недели, только и мог, что в кровати лежать изредка перекусывая тем, что было в холодильнике, да спал по большей части. Отвечать на постоянные звонки желания не было, лишь бросил напоследок мужику, что отчеты отцу возит, чтобы не трогали его, только погрубее чуток, и сбросил сразу, ну и похуй, если честно. Лежал целыми днями и мучился от жара, а в один из дней, кто-то чересчур упрямый трезвонил ему в дверь. Первые десять минут Даня это игнорировал, а потом уже голова болеть начала от этого. Тот поднялся, едва перебирая ногами и направился к двери намереваясь обматерить, а по возможности и в нос дать, правда силы на это не то чтобы были. Когда дверь он все таки открыл, так и застыл. Слова даже сказать не мог и хлопал глазами. Мужчина перед ним казался смутно знакомым. Однако поражённый горячкой мозг едва ли соображал. –Чё надо? – Даня облакотился о дверной косяк пытаясь хоть как-то устоять на ногах. –Здравствуй Дань, я от твоего отца приехал, он просил присмотреть за тобой… –Ясно. До свидания, дядя. Ты хоть знаешь, кто мой отец, чтобы говорить такое, а? –голос как назло хрипел, да горло саднило. Мозг, наконец-таки, начал медленно переваривать информации и, наконец, кажется, до белобрысой головы начало доходить, кто же перед ним стоит. Александр, тот самый к которому отец его ездил и на которого променял его. Тот изменился слегка, перестал быть скелетом, начал на человека походить, ещё и выглядел посвежее. Дверь захотелось захлопнуть прямо перед его лицом, да вот Александр как назло успел переступить порог квартиры. –Данечка, поспокойнее, – Романов осторожно отодвинул его от двери, закрывая ее, а затем осторожно прикоснулся ко лбу его, –Да ты ведь горишь весь, ступай скорее в кровать. А Даня все так и стоял, смотрел, да моргал лишь глупо. Конечно. Даже сейчас отец прислал кого-то, дружка своего, или любовника, почём знать, у отца дела по важнее есть, ему не до такой мелочи. Александр осторожно подхватывает его под руку и ведёт в сторону спальни, на кровать сажает и вновь температуру проверяет. –Ты лекарства какие-то пил? Ел что-то? Даня лишь головой мотает. Дома отродясь лекарств не водились, а те малые, что были и то закончилось, не до аптеке же ему бежать? А еда хоть и была, да готовить её не было не сил, не желания. –Посиди немного, ладно? Я сейчас принесу лекарства и чай, подожди немного, хорошо? В мгновенное Александр скрывается из комнаты. Ну вот и нахуя он припёрся? Серьезно отец заставил что-ли? Бедняжка, с больным теперь возиться. Уголки губ предательски ползут вверх в глупой ухмылке. Ему и одному хорошо было, нечего было сюда ещё ему тащиться. Романов, что все хозяйничал на кухне, вскоре возвращается. В руках его кружка дымящая, да какой-то пузырёк. Рядом садится, руки освобождает, ставит все на стульчик у кровати, садится ближе к Дане, вновь проверяет температуру, о самочувствие расспрашивает, затем и чаем, и микстурой поит. –Давай, Данечка, скоро полегче будет, надо поспать немного. А я чего-то горячего тебе приготовлю. –Рука его легла на голову, осторожно поглаживая вспотевшие волосы. А позже парня оставляют одного - отсыпаться. Проснулся Даня уже глубокой ночью, кто-то под дверью его, хоть и старался перешептываться, да все равно громко выходило. Тело и так слабым было, но прислушавшись, он, все-таки, вслушивается в голоса. –… спокойнее, Миш, ему сейчас легче. –Легче, то легче, но почему я узнаю, что мой ребенок болеет только сейчас! Я им всем головы откручу! Меня в известность в первую очередь должны были поставить! –Миш.. Тише, разбудишь еще. Да сейчас ему лучше, скоро на поправку пойдет. Не переживай так, – дверь его комнаты тихонько скрипит, а вслед за ней и половицы. Кто-то садится рядом осторожно гладя по макушке его. –Сколько он так? –голос отца раздается совсем близко, а Дане отчего-то кажется, что это всё галлюцинация, возникшая от жара. –Жар спал несколько часов назад. Часто он так? –Болеет? Нет. А вот как разболеется, так иной раз едва ли с кровати встать сможет. Знал бы ты, как я мучился, когда он заболел впервые, –Даня почти уверен, что слышит смешок отца, но глаза всё-таки открыть боится. –Он тогда маленький совсем был, намучался я. Всё не отходил от него. –Ребенок ведь, ему тоже внимания хочется, а ты когда виделся с ним? –Саш. Я сам все знаю. Но у меня тут работы по горло было, да и… –Мишенька, расскажи это ему, как поправится, а не мне. Пойдем, ему отдых сейчас нужен. –Ты иди, поспи в гостиной если хочешь, я лучше с ним посижу. Дань лишь слышит, как вновь скрипит дверь, а затем тишина, нарушающая лишь чьим-то дыханием. И ведь с тех пор Даня начал поправляться. Отец провёл с ним все выходные, а Саша все пытался закормить его. Возможно, он был не таким и плохим. С неделю спустя, когда блондин окончательно поправился, они вместе поехали в Петербург. Денис, пожалуй, был не таким плохим, и Даньке даже понравилось, но это, совсем другая история.