Neon Generation

С той жуткой ночи прошло полтора месяца. Шесть недель. За эти шесть недель успело произойти не меньше событий, чем за два месяца от начала и до конца истории с Гансом Гюлером и его попытками совершить переворот. Дни стремительно сменяли друг друга, дыша морозной свежестью января и сыроватым холодом февраля, и почти каждый приносил новости — хорошие и плохие, радостные и грустные, обнадёживающие и тревожные. Новостей и событий было столько, что порой голова шла кругом, и тем не менее приходилось идти с ними в ногу и поспевать за ускорившимся темпом жизни. Приор пришёл в сознание спустя сутки. Тяжёлые ранения не прошли даром — он потерял много крови и остался хромым. Хилеры не смогли перетянуть до конца слишком глубокую рану, задевшую кости и связки, и его пришлось оперировать; в худшем случае ему могли ампутировать ногу, но обошлось тем, что до конца своей жизни Иво Мартен будет ходить, опираясь на трость. Это была скорее плохая новость, но сам Приор, осунувшийся и слабый, мрачно улыбался и говорил, что в обстоятельствах, где он мог умереть, потерять близких людей или остаться без ноги, хромота — не самое страшное, что могло с ним произойти. Теперь он ходил по зданию Церкви и Корпуса содействия, прихрамывая и опираясь на длинную, тонкую трость из чёрного матового металла, по всей длине увитую неоново-голубыми магнитными нитями, похожими на нити ДНК. Стук этой трости разносился по выложенным мрамором коридорам и предвещал его появление задолго до того, как его объявляли или слышали его шаги. Гюлер был казнён на следующий день после того, как Иво пришёл в себя. Эта новость быстро разнеслась по всем информационным каналам, и, хотя теория Робера Фримана о псиониках пока что не была выдвинута на всеобщее обозрение, и никто не знал всю подноготную, журналисты жадно подхватили обрывки слухов и попавших в сеть сводок и развеяли их далеко за пределы Нью-Пари, рассказывая о том, что человек, покушавшийся на Приора Инквизиции и его ближайший круг, был найден, пойман и обезврежен, однако никаких подробностей пока не известно, и ожидаются официальные комментарии от главы Церкви Единства. Иво медлил с комментариями. Он строго-настрого запретил кому-либо разговаривать с журналистами о чём-либо, пока сам не определится, когда и в каком виде преподнести информацию о наступающей эпохе равенства псиоников, чистых и нестабильных, и что делать дальше в принципе. Любое распространение информации будет караться, предупредил Приор, и все напряжённо молчали, выжидая, когда он решится раскрыть карты и как собирается поступать в ближайшем будущем. Фокси пришёл в сознание спустя две недели. Всё это время Эстер проводила у его постели, отходя только на ночь, и, возможно, это могло каким-то образом повлиять на его возвращение к жизни. Он был ещё слабее, чем Приор, совершенно осунулся, походил на труп, с трудом ел и оставался в больнице ещё целый месяц, но больше его жизни ничего не угрожало, и, во всяком случае, он не повредился головой, не отшиб память и не превратился в умственно отсталого. Не считая длинного шрама на животе, минимум полугодовой реабилитации, необходимости восполнения кровопотери и постельного режима, с ним всё обещало быть в порядке. После его пробуждения Эстер, которая тоже выглядела исхудавшей и совершенно несчастной, ожила, засуетилась и выглядела куда живее; к тому же у неё понемногу, мелкими и робкими шагами, налаживались отношения с отцом, добросердечная Джейн осталась в Нью-Пари, и в их жизни тоже всё стало понемногу налаживаться. Зеркало жизни потрескалось, но не разбилось. Даже не собиралось. Буквально через три дня после того, как ожил Фокси, умерла Элифа ле Риз. С тех пор, как вскрылась причина её паранойи и скверного самочувствия, несчастной беспрестанно занимались лучшие врачи, но влияние нейроаспаргиновой кислоты оказалось сильнее. Ганс не соврал — он долго и сосредоточенно пичкал её наркотиком, что привело к разрушению центральной нервной системы, клеток мозга, работы желудочно-кишечного тракта и в принципе большинства органов. Нагрузка на сердце, лёгкие и печень, на мозг и репродуктивные органы оказалась слишком сильной, и холодной январской ночью Элифа тихо и незаметно ушла во сне. С ней в ту ночь были врачи и Лорена. Она не мучилась в момент смерти. Её похоронили в конце января на семейном кладбище де Морно, и на похороны не допустили никого, кроме членов семьи. От неё остались только рисунки — портреты Лорены, Иво, каких-то незнакомых людей. Больше ничего. О её смерти не говорили в новостях, будто Элифа ле Риз умерла так же незаметно, как и жила. Растворилась в воздухе. Не умерла, а превратилась в воздух, в небо, в ветерок. Натали Стоун казнили в конце января. Лу увидела её лично в первый и последний раз в зале суда, когда ей выносили приговор — Иво позволил ей присутствовать, чтобы поддержать Кея, и она всё время сидела рядом с ним и держала его мелко дрожащую руку. Его мать всё это время оставалась спокойна, но на вопросы не отвечала, лишь холодно улыбалась, держала спину прямо и сверлила насмешливыми злыми глазами всех своих детей по очереди. Она была невысокого роста, полной комплекции, выглядела опрятно и явно моложе своих лет — а было ей под шестьдесят. Блестящие волосы, убелённые благородной сединой, были собраны в высокую причёску, в ушах переливались крупные серьги, наглухо застёгнутая чёрная мантия в пол делала её похожей на женщину-священника. Красивая женщина с горделивой осанкой и моложавым лицом. И такая уродливая изнутри. Она не плакала и не злилась, когда ей выносили приговор; не проронила ни слова, плотно поджимая губы и оглядывая присутствующих с презрением благородной дамы, оказавшейся в обществе «детей подземелья» и термитниковских наркоманов. Лу смотрела на неё с ужасом и ненавистью. Насколько Кей был внешне похож на мать, настолько он отличался от неё своим существом, и это казалось странным, противоестественным. В суде присутствовал и Нэйтан Стоун, свидетельствовал против бывшей жены. Он, в отличие от неё, выглядел старым, разбитым и усталым, но тоже не вызывал никакой жалости. Лу смотрела по очереди на этих людей, и ей не верилось, что они создали таких детей. Откуда в вялом, бесхребетном, малодушном Нэйтане и совершенно бесчеловечной Натали взялось то, что позволило их детям не стать такими же, как они? Видимо, правду говорил в детстве отец, когда сказал ей, что дети идут либо по стопам родителей, либо в прямо противоположную сторону. Карен, Лара и Кей выбрали путь, разнящийся с путём их родителей, и пропасть между ними была столь велика, что это вызывало одновременно ужас и радость. После суда, где было единогласно вынесено решение об использовании смертельной инъекции, Натали вывели из зала. Кей с сёстрами, их мужчинами и Лу ждали у выхода. Пройдя мимо своих детей, Натали лишь покривилась и сказала: — Ну и вид у вас всех. Позор. — Зато живы, — вдруг сорвалась и зло выплюнула Лара. Гектор придерживал её за локоть, будто боялся, что она бросится на мать. — И не будем казнены за распространение наркотиков. Натали усмехнулась. Её, казалось, это ничуть не задело. Она окинула Лу презрительным взглядом и заметила: — Ничего не изменилось. Со вкусом всё так же плохо. Кей открыл было рот, чтобы вступиться за девушку, но она опередила его. — На своего мужа бы посмотрела, — резко ответила Лу, не справившись с нахлынувшей волной ярости. Натали спокойно ответила: — Что и требовалось доказать. — Ты скоро умрёшь, — заметила Карен горько. — Ничего больше не хочешь сказать своим детям? Натали поглядела на неё с какой-то особой брезгливостью, будто выносила её меньше всех остальных, и скучающе изрекла: — Причешись. Выглядишь как ведьма. — Лучше бы вы молчали, Натали, — вмешался Робер, кладя руку на плечо своей жене. Натали брезгливо скривила лицо, и её увели. Это были последние её слова, брошенные собственным детям, как в тюрьме бросают заключённым сухой паёк. Никакого раскаяния, никакого сожаления, никакого напутствия. Оскорбления. Будничные и жестокие. В этот момент Лу поняла, что у Ганса Гюлера и Натали Стоун весьма много общего. Неудивительно, что они ладно сработались. Нэйтан Стоун хотел подойти к ним, но они быстро ушли. Больше Лу никогда его не видела. На суде также присутствовала Ребекка Стоун, бабушка Кея, Лары и Карен, но с ней у Лу в тот день пообщаться не вышло. Казнь матери оказала на всех троих Стоунов тяжёлое влияние. Лу почти не видела Карен ни до, ни после суда, и она предпочитала не разговаривать ни с кем, кроме Робера, и редко выходила на связь. Лара тоже мало показывалась, а когда показывалась, казалась подавленной, почти всё время молчала и не шутила. Лу ни в чём её не винила — они все тяжело переживали произошедшее. Особенно Кей. Кею было плохо как никогда. Он плохо спал, плакал во сне, не мог нормально есть. После произошедшего Приор дал им отпуск на неопределённый срок, позволив заняться собой, но эмпатик, кажется, только мучился от отсутствия работы, способной занять его воспалённый мозг чем-то другим, помимо семейных проблем и переживаний произошедшего. Он страдал. По-настоящему страдал, больше, чем во время всех событий непосредственно, и, хотя Лу не была психиатром, несложно было догадаться, что её любимый человек мучился от посттравматического стрессового расстройства. Да и его эмпатия вкупе с травмой от произошедших событий и от потери матери придавили его, пригнули к земле, как штормовой ветер пригибает к земле деревья, и Кей не мог разогнуться. Да и не только он. Самой девушке тоже приходилось несладко: всплывали кошмарами все её убийства, все страшные, жестокие, кровавые сцены, раскинувшиеся в её воображении иногда во сне, иногда наяву. Её часто тошнило после еды, и она в панике даже сделала тест на беременность, но он оказался отрицательным, а после разговора с Йонасом выяснилось, что, скорее всего, после стресса и полученных травм у неё временно сдаёт работа желудочно-кишечного тракта и стоит посетить врача. Лу почти сразу переехала к Кею, но большая часть её вещей осталась в её блоке, поскольку у неё совершенно не было сил перевозить их на новое место. Всё время хотелось спать. Реальность казалась острой, как разбитое стекло, она сильно ранила, и у псионички совершенно не было сил, чтобы с ней бороться. Да, они решили жить дальше, но, как оказалось, просто жить было недостаточно — нужны были силы и энергия, чтобы продолжать. А у Лу не осталось ни того, ни другого. Она смертельно устала и больше ничего не хотела. Просто спать. Спать и отдыхать. Социальная группа была рядом по мере возможностей. Йонас постоянно проверял её здоровье, заставлял регулярно сдавать анализы и приходить если не к нему, то к кому-то из его знакомых врачей. Ирма и Том временно оставались в городе, и Лу регулярно получала от них коробки с выпечкой. Это было очень кстати — они с Кеем редко готовили, в основном заказывали, а иногда и пропускали приёмы пищи. Доган помог перевезти часть вещей на новое место. Тина, превозмогая неловкость, навещала квартиру эмпатика и проверяла их обоих. Лу была благодарна своим друзьям как никогда и старалась регулярно звонить и писать, но это было большее, на что её хватало, и чем дальше, тем больше беспокойства вызывало у неё же её собственное состояние. Кей тоже беспокоился и о ней, и о себе. Всё было как-то слишком плохо для людей, которые пережили сущий кошмар и теперь имели все возможности жить лучшую жизнь, но предпочитали гнить в кровати и забывать и о себе, и друг о друге, и об окружающем мире. В какой-то момент Лу это надоело. Кею тоже. Спустя месяц такой жизни, полной унылой серости, одиночества, при том, что они находились в одной квартире, тягостного молчания и болезненного проживания произошедшего, они сели рядом друг с другом и долго-долго говорили. Обо всём. О прошлом, настоящем и будущем. Вспоминали события до начала мятежей, вспоминали о том, что происходило во время них, о том, как на фоне этих событий они сблизились, строили планы, признались в любви, стали встречаться. Лу покручивала в пальцах «око тайфуна», удивительным образом не пострадавшее во время мятежа в «Ифигении» и чувствовала, как гноящаяся рана, скопившаяся за последние три месяца, наконец-то вскрывается, и вытекает всё ненужное, болезненное, причиняющее боль, заражающее и отравляющее всё её существо и всю её жизнь. Кей тоже говорил, вспоминал, открывался, и она без эмпатии ощущала исходящее от него волнами облегчение. Им это было необходимо — толчок, способный вытолкнуть их из порочного круга начавшегося было внутреннего разложения, вовремя остановленного и вырванного с корнем. Вспомнить, ради чего они боролись, осознать, что опасность миновала, и начать строить кирпичик за кирпичиком ту жизнь, которую они хотели жить. На следующий же день оба записались к психотерапевту. Каждый — к своему. Лу понимала: своё право на жизнь и свободу они отвоевали. Осталось отвоевать право на здоровье и счастье. Середина февраля мало чем отличалась от середины января — сверкающий белый снег, похожий на толстый слой сахарной глазури, покрывал улицы, площади и газоны Нью-Пари, с крыш свисали огромные острые сосульки, асфальт полностью покрылся перламутровым, отливающим на солнце розово-жёлто-голубым блеском льдом. Но дни постепенно становились длиннее, воздух стал чуть гуще и теплее, солнечный свет казался ярче и мягче, а в воздухе едва уловимо витал аромат талого льда и приближающейся весны. Небо над головой раскинулось чистое, голубое и прозрачное, и общее настроение в городе пусть уже и давно не было праздничным и несколько упало после смутной ситуации и от общей зимней усталости, снова стало приподнятым. Выходить на улицу было приятно. Приор вызвал Лу и Кея впервые за полтора месяца. Всё это время ему, разумеется, было не до них — он привыкал ходить, опираясь на трость, разбирался с последствиями мятежей и восстановлением «Ифигении», ухаживал за беременной женой. Да и Лу, честно говоря, было немного не до него — своих проблем хватало с головой. Он дал отпускные на неопределённый срок, и они с Кеем этим пользовались, понемногу перевозя в его квартиру все её вещи, посещая психотерапию и стараясь адаптироваться к новой жизни. С положением псиоников в обществе пока ничего не прояснилось, никаких комментариев Приор не дал, и в глубине души псионичка слегка злилась на него за это. Конечно, умом она понимала: Приор наверняка не ест и не спит в попытках привести в порядок наведённый Гюлером хаос. Но неконтролируемое раздражение, желание наконец объявить миру о том, что больше нет оснований считать псиоников лишними, не оставляли её. Впрочем, девушка сознавала, что наверняка и Лорена хочет быть услышанной и принятой, но нужно время, чтобы к этому подготовиться. И терпеливо ждала. Письмо от Баретти пришло с утра — их вызывали в здание Корпуса, прямо в кабинет Приора. Стояло холодное, морозное, но уже отдающее приближающейся весной утро. Кухня Кея — теперь их общая кухня — была вся залита неагрессивным бледным солнцем, проникающим сквозь плетёные занавески из ротанга и отсвечивающим от холодильника и висящих на нём блестящих магнитов. Лу готовила кофе. У Кея была самая настоящая турка, очень старая, заржавевшая, но в ней получался самый вкусный и ароматный кофе, который она пробовала за всю свою жизнь, и они взяли себе за привычку пить по стакану каждое утро. Такая себе привычка, но всё же лучше, чем курение, которое Лу бросила больше двух лет назад и к которому не хотела возвращаться. И вкусно. Кей жарил яичницу с беконом; она шкварчала и источала невероятно аппетитный аромат, заполнивший всю кухню. Из колонки лилась приятная мелодия группы, которую эмпатик нашёл недавно, разбирая вещи Лиама, переданные ему Нэйтаном — «Энигма». Было спокойно и уютно. Хорошо. Это было самое спокойное утро за последние полтора месяца. Две недели психотерапии, конечно, не решили и десятой скопившихся проблем, но непривычная к оказанию регулярной профессиональной помощи псионичка чувствовала себя неплохо. Кей тоже казался спокойным и весёлым; его уже меньше мучили кошмары, он стал улыбаться, выходить гулять и нормально есть. Сегодня утром они впервые за долгое время собрались нормально позавтракать, и атмосфера в квартире наконец перестала быть такой угнетающей, какой она была раньше. Вкусно пахло беконом и яичницей, светило солнце, звучала музыка, и Лу ощутила долгожданное подобие спокойствия. Ей этого не хватало. Когда она снимала первую порцию кофе с плиты и переливала в чашку, Кей оставил яичницу с беконом, подошёл к ней и обнял сзади. Тёплые сильные руки обхватили её за пояс и притянули к себе. От него привычно пахло сладковатым кедром и чистотой. Лу улыбнулась: — Твой кофе готов. — и подвинула ему чашку. — М-гм, — пробормотал Кей, крепче обнимая её и утыкаясь носом в затылок. — У тебя после нового шампуня волосы стали ещё мягче. — Хорошо, что они вообще остались, — хмыкнула девушка. На протяжение месяца у неё весьма активно выпадали волосы, и, если бы не их природная густота, она бы заметила это быстрее и сильно забеспокоилась. К счастью, выпадение скоро прекратилось, но Кей купил для неё шампунь, противостоящий выпадению волос. Помогало. Эмпатик заметил: — Волосы почти не поредели, не беспокойся. Скоро новые вырастут. — он убрал волосы с её шеи и чмокнул за ухом. Лу фыркнула: — Не облысела, не поседела — и ладно. — Кей оставил новый поцелуй на шее, и она улыбнулась. Прикосновение его губ посылало мурашки вниз по позвоночнику, и это ощущение, уже несколько забытое, оказалось до дрожи приятным. Девушка отставила турку, развернулась и поймала губы мужчины своими, обняв руками за шею и прижавшись всем телом. Кей улыбнулся в поцелуй и обнял её крепче, покачивая, и они замерли так, греясь в утреннем солнце и наслаждаясь умиротворением. Они могли бы простоять так, наверное, вечность, если бы внезапно сковородка с яичницей, беспечно оставленная Кеем на плите, не начала плеваться маслом и возмущённо шипеть. Кей отстранился от Лу и воскликнул: — Вот незадача! — и бросился спасать завтрак. К счастью, он ещё не сгорел, но был к этому близок. Лу рассмеялась: — «Незадача» звучит как-то слишком прилично. — Не хотел портить момент ругательствами, — хмыкнул эмпатик, выкладывая яичницу с беконом на тарелки. Девушка стала готовить вторую порцию кофе. Через несколько минут они сели завтракать. Кей сделал хрустящие тосты, достал клубничный джем и сливочное масло, Лу быстро нарезала свежие овощи, и они расположились за столом, впервые за долгое время действительно наслаждаясь законными минутами покоя. Кофе был качественный, пах костром и осенним лесом, бекон и овощи хрустели, сливочное масло таяло о тёплый золотистый хлеб. Было вкусно. Эта простая еда едва ли могла сравниться с деликатесами, но сейчас Лу не хотела другого. Она смотрела, как Кей наконец-то ест с аппетитом, и ей становилось весело и спокойно, и она сама с удовольствием уплетала всё, что было на столе. Когда они доели, она предложила: — Может, сходим погулять? Куда-нибудь в парк, или в Центр? Кей на мгновение задумался и утвердительно кивнул. — Хорошая идея. Мы так давно нигде не были. Я бы с радостью погулял с тобой по ярмарке или по парку. — он улыбнулся. — Знаешь, что я думаю? — Что? — На рубеже зимы-весны в горах открывается горнолыжный сезон. Давай съездим? Лу посмотрела на него снисходительно. — Ты же знаешь, мне такое не по карману. Взгляд Кея стал укоризненным, но беззлобным. — А кто сказал, что тебе нужно будет платить? Лу, ты правда думаешь, что я предложу тебе то, что тебе не по карману, заставлю тебя же за это платить и буду наслаждаться жизнью? — он прыснул. — Ты обо мне отвратительного мнения. — Кей, ты же знаешь, что мне неловко, когда ты за меня платишь. — это была правда. Лу было настолько неловко, что она отказалась переезжать к Кею, если он не даст ей оплачивать хоть какую-то стоимость аренды. Эмпатик до последнего отпирался, но в итоге они договорились, что она будет платить часть счетов и маленький процент аренды. На том и порешили. Получать от эмпатика подарки тоже было неловко. А уж позволять ему платить за себя в поездке… — Подарки я ещё понимаю. Но в поездке? Я буду чувствовать себя иждивенкой. — А ты не думаешь, что я предлагаю тебе это, воспринимая тебя как иждивенку или обузу? — возразил Кей. — Почему ты не допускаешь вероятности, что мне может быть приятно это делать? Лу затормозила. Она понимала, что Кей вряд ли вздыхает, охает и закатывает глаза от горя и раздражения, когда дарит ей подарки и платит большую часть аренды квартиры, но как-то не думала о том, что ему это может быть действительно приятно. Ей и самой было не жалко денег на близких и дорогих людей, но мысль о том, чтобы потратить большую сумму денег, в принципе не вызывала особого восторга. Она вздохнула. — Я не знаю. — и рассмеялась. — И вообще, я просто предложила погулять. — Я только за, — Кей поднял обе руки, как бы сдаваясь. — Но ты всё же подумай над моим предложением. — Я подумаю, — кивнула Лу. — Но, пожалуйста, не наседай на меня с этим, ладно? Я не привыкла к тому, чтобы мне предлагали столько вещей в короткий период времени — подарки, совместное проживание, поездки… Кей понимающе кивнул, но его лицо стало серьёзнее. — Тебя это пугает? — он задумался. — Извини. — Нет, просто я не привыкла, — спокойно пояснила Лу. — И мне нужно время, чтобы адаптироваться ко всему новому, хорошо? — Конечно, — эмпатик улыбнулся. — Помни, что я тебя ни к чему не принуждаю. Не захочешь — не поедем. Не чувствуй себя виноватой за свой выбор, Лу. Я не обижусь и не захочу расстаться из-за этого, так что не бойся отказываться, если тебе не понравится моя идея. Лу улыбнулась в ответ, просто взяла руку Кея и переплела их пальцы. — Хорошо. Ей стало спокойно. Она была благодарна своему любимому человеку за то, что он не пытался ограничить её свободу выбора, и их разговор ещё больше поднял ей настроение. Они с удовольствием уплели весь свой завтрак, и Кей пошёл проверить компьютер — на его экране назойливо мигало оповещение о пришедшем на почту письме. Им написал Баретти: через два часа Приор звал их в свой кабинет, чтобы что-то обсудить. Ни Лу, ни Кей не особенно представляли себе, что именно он хочет обсуждать, поскольку они пока не определились, чем хотят заниматься дальше, и не подавали прошение об увольнении. Но раз приказали приехать — надо ехать. Кей задумчиво заметил: — Я надеюсь, ничего опасного. Но, полагаю, всё в порядке, иначе нас бы вызвали срочно. Думаю, у Приора есть для нас важные новости. Лу могла только предполагать, какие важные новости есть для них у Приора, и в её голову закралась догадка, но она решила не бежать вперёд паровоза и просто пошла одеваться. Погода стояла холодная, и она натянула термобельё и только поверх — тёплые расклешённые брюки и свитер с горлом (а в детстве смеялась, когда мама так делала!). Свитер ей собственноручно связала и отправила из Ле Лож Энн — из-за невозможности снять апартаменты и нежелания загружать маму кучей жутких подробностей и информацией о произошедшем, Лу попросила её повременить с приездом, тем более что она собиралась поговорить с Иво и узнать, есть ли недорогой способ надолго перевезти маму в Центр — денег было не так много, чтобы снимать апартаменты в Центре, а оставлять её в Ле Лож было просто нельзя. Но теперь девушка то и дело получала посылки и для себя, и для Кея: выпечка, обёрнутая несколькими слоями бумаги, чай, который Энн высушила сама, тёплые носки, варежки и свитера. Кей тоже надел свитер, связанный Энн, и, глядя на то, как он бережно обращается с ним, Лу ощутила лёгкую горечь: её мать посылает ему одежду и чай, а его собственная мать казнена, потому что занималась распространением наркотиков. Судьба зла. Иногда слишком. Заметив её нахмурившееся лицо, Кей безошибочно уловил причину и погладил её по спине. — Не думай ни о чём, Лу. Я ни о чём не думаю и не хочу. Нужно жить дальше. Она ничего не ответила, кивнула и стала наматывать тёплый шарф, подаренный Ирмой, вокруг шеи. Они прибыли за двадцать минут до положенного времени и поднялись в приёмную перед кабинетом Приора Инквизиции. К своему изумлению, выйдя из лифта, Лу увидела всех — буквально всех, с кем так или иначе познакомилась или сблизилась за всю историю с мятежами Гюлера. И не только их. В приёмной было неожиданно холодно, и все оставались в верхних одеждах. Здесь были Лара и Карен, и обе выглядели значительно лучше, чем раньше. Лара стояла рядом с Гектором, одетая в меховую жилетку шоколадного цвета, чёрные брюки и ярко-алые сапожки на шпильках — она не изменяла себе и могла пройтись по гололёду в вечерних туфлях. Накрашенная, надушенная своими дымными вишнёвыми духами, она выглядела вполне довольной жизнью. Лу с удивлением увидела рядом с ней клюющего носом Рассела. Карен была похожа на королеву или султаншу — тёмно-коричневая, почти чёрная шуба в пол придавала ей величественный и мрачноватый вид. Рядом с ней стоял Робер, тоже в каком-то подобии мантии с меховым воротником, красивый и спокойный; увидев его, девушка подумала, что сегодня у неё может выпасть шанс разузнать у него побольше по поводу генетики и решить, хочет ли она после увольнения двигаться в эту сферу и получать образование. За спиной Робера стоял их с Карен сын, Эдвард — красивый мальчик с изящными чертами лица, слегка надменным выражением и волнистыми чёрными волосами. Он явно скучал, но учтиво не дёргал родителей. Увидела она и Гектора в утеплённом зимнем пальто, слегка потрёпанного, но довольно бодрого; здесь же стоял Марк и выглядел очень неловко, поскольку с одной стороны от него находилась его жена Летиция, красивая чернокожая женщина с белыми волосами, которые, Лу подозревала, были ненастоящими, с другой — Джейн. Встретившись взглядом с Лу, она улыбнулась, и та улыбнулась в ответ — своей добротой та напоминала ей Энн. Напротив них расположилась Эстер, тоже в мехах, только в мраморно-белых, с серыми прожилками, а рядом с ней, прислонившись к стене, стоял Фокси — живой и здоровый. Ну, почти здоровый: лицо у него было настолько бледное и осунувшееся, что он казался призрачным, и стоять самостоятельно, ни на что не опираясь, ему явно было затруднительно. Всю процессию замыкали Айса ле Риз и Даниэль Вейсс, которых Лу не видела давно — они, кажется, были заняты сначала поиском безопасного места, потом наверняка были где-то рядом с Франциском. Малыш оказался тут же. Он стоял, держась за юбку Айсы, и молча смотрел на Лу и Кея чёрными, как у морского котика, глазами. Когда они вошли, все обернулись на них и пришли в оживление. Первым оживился Рассел, проорал что-то нечленораздельное и бросился Кею на шею. Потом оторвался от него и, прежде чем Лу успела что-либо сделать, крепко обнял её за пояс и прижался головой к плечу. Девушка рассмеялась и потрепала по лохматой голове, искренне радуясь встрече с этим несносным ребёнком. Рассел задрал голову, глядя ей в глаза, и оповестил: — Я по тебе скучал. — Я по тебе тоже, — хихикнула Лу, поправляя его чёлку. У Рассела сделался вид сытого кота, наевшегося сметаны. Кей уточнил беззлобно: — А по мне не скучал? — Скучал, но по Лу скучал больше, — ответил Рассел, совершенно не стесняясь и не отпуская Лу. — Она мне нравится больше, чем ты, без обид. Кей расхохотался. В это время стали подтягиваться остальные, и Лара, ловко оторвав сына от подруги, обняла сначала Кея, а потом её саму. Надушенная и сладкая, она снова была собой, как в первый день их встречи, и её немного пробило на ностальгию. Это случилось три с половиной месяца назад, казалось, будто прошло не менее трёх с половиной лет с тех пор, как Лара и Лу впервые увидели друг друга. — Как вы? — тепло спросила Лара, одной рукой похлопав по плечу брата, другой — его девушку. Кей ответил: — Вполне неплохо. Держимся, ходим к психотерапевтам. Всё это нелегко, но мы справляемся. Ты как? — Гораздо лучше, — Лара демонстративно распахнула глаза. — Честно. — она оглянулась на Гектора беглым взглядом и тут же повернулась обратно, улыбаясь. — Мы планируем в скором времени съезжаться. — Да? — Кей был абсолютно спокоен. — Ну, это хорошо. Я давно говорил, что тебе стоит переехать из того района. Он неплохой, но тебе нужно более безопасное и обжитое место. Куда будете переезжать? — Да недалеко, внутри Центра, в район с частными домами. А вы пока на том же месте? — Ага, — Лу пожала плечами. — Теперь, когда Кей пустил меня в свою квартиру, он ещё долго никуда отсюда не сдвинется. Эмпатик рассмеялся. Потом подошли поздороваться Карен и Робер, обнять Кея и её; их сын очень вежливо, бережно пожал руку Лу и с интересом спросил: — Как вы себя чувствуете? Лучше? — Лучше, спасибо, — ответила девушка, удивляясь такой учтивости от мальчика-подростка. Видимо, дело было в том, что он хорошо воспитан, потому что Йонас и Том в его возрасте напоминали умственно отсталых. — Как ты? Хорошо провёл время с дедушкой? Вопрос вышел дурацкий, но Лу не знала Эдварда так близко, как Рассела, и не знала, что у него можно спросить. Тот скривился: — Сносно. Но я бы предпочёл быть у бабушки или у Вирджинии, нашей кузины. — Понятно, — протянула Лу, и мальчик исчез; на его месте возникла Эстер и тоже обняла Лу. У неё было мокрое лицо, встрёпанные волосы со слегка отросшими тёмно-рыжими корнями и очень красные, слегка впалые от стресса щёки. Ей не шло. Здоровая полнота, делающая её похожей на старую фарфоровую куклу, одну из тех, что продают в особых лавках с завышенными ценами, ей подходила больше. Подошёл Фокси и неловко встряхнул её ладонь. Эстер спросила: — Как твои глаза? — В порядке, — Лу улыбнулась. — Вы оба как? Здоровы? — Ну, я не сплю без обезболивающих, мне нельзя совершать резких движений, у меня на животе швы, — хмыкнул Фокси. — А так терпимо. Жив — и ладно. — Страшно, наверное, было всё это. — Страшно, — пожал плечами хакер. — Я думал, что умираю. А потом темнота — и уже проснулся, присоединённый к этой жуткой херовине. Двигаться больно, есть больно, реабилитация полгода минимум. Но хорошо, что жив. Эстер сочувствующе погладила его по плечу. — Я тоже жутко нервничала, две недели ничего не ела, кроме дурацкой лапши, которую в воде разводят, — поделилась она. — От нервов только это в горло и лезло. Не знаю, из каких собачьих консервов её делали, обычно я бы даже не притронулась. Но пока он был в коме, ни на что другое даже смотреть без рвотных позывов не могла. — Не такая уж она и мерзкая, — цыкнул Фокси. Эстер закатила глаза: — Абсолютная мерзость. — Я мог бы сказать то же самое про тофу, банановое молоко и прочие извращения, которые ты так любишь. Эстер посмотрела на него, опасно прищурив глаза. Фокси сдался и поднял руки. — Ладно, ладно, я ничего не говорю. Они распрощались и отошли. Лу перекинулась парой слов с Джейн, пожала руку Марку и поздоровалась с его красавицей-женой; та отвечала на всё слегка высокомерно, но была в меру доброжелательна и неагрессивно настроена против своей падчерицы и её матери. Она как раз собиралась поговорить снова с Кеем, но тут в тишине коридора раздался знакомый предупреждающий стук. Приор появился из-за угла сгорбленной, перекошенной тёмной фигурой — всё из-за того, что он хромал. Его трость отбивала каждый удар о мраморные плиты пола безжалостно и ритмично, напоминая бой часов на стене центрального храма. Его лицо было бледным, волосы стянуты в неопрятный хвост, их тронула преждевременная седина; он выглядел измождённым и морщился при каждом шаге — невооружённым взглядом было видно, что он борется за свою способность двигаться. Удивительно, но врождённое величие, сквозящее в его фигуре, осанке, всём облике, не исчезло. Он выглядел не как человек, а как герой с травмой, наверное. Он вызывал жалость, но жалость уважительную, а не уничижительную. За ним мелким семенящим шагом вышла Лорена. Лу не видела её полтора месяца, и она сильно изменилась. Жена Приора несколько располнела, её живот стал настолько заметным, что его уже нельзя было спрятать ни под каким платьем. Она вся округлилась, стала более румяной и здоровой, её волосы блестели, следы измора постепенно исчезали с неё, словно пятна грязи, которые кто-то бережно стирал намыленной губкой. Лорена была одета в платье из тёмно-синего кашемира, с горловиной и широкими рукавами. Она шла за своим мужем и несколько осторожно поглядывала на него, будто готовилась поймать, если он упадёт. Но Иво не упал. Он прошёл прямо в расступившуюся толпу и сообщил: — Пройдите в кабинет. Мадам Фишерман, мадам Жонсьер, юные месье — вам лучше остаться, вы не принимали в событиях непосредственного участия. Можете зайти, конечно, но вам там делать нечего. Джейн пожала плечами. Летиция пробормотала что-то не слишком любезное, однако осталась. Эдвард и Рассел попытались роптать, но Карен кинула на них предупреждающий взгляд, и они умолкли. Айса подхватила на руки Франциска и что-то шепнула Даниэль. Приор прошёл, толкнул дверь своего кабинета и исчез внутри. За ним за дверь нырнула Лорена, и понемногу потянулись остальные. В кабинете, удивительно, стояла камера и микрофон на приорском столе. Даниэль тут же прошла к микрофону, проверила его, покрутила кнопки, потом подошла к камере, включила её — вспыхнул яркий голубой огонёк и осветил кресло и стол Приора, и молча вышла. Все присутствующие расположились за камерой; Лорена и Фокси, беременная и тяжело раненый, опустились на разные края диванчика, остальные встали кто где. — Вы нужны будете мне совсем немного, — Приор качнул головой. — Но вам в любом случае лучше слышать всё лично. Я сейчас буду давать комментарии и хочу, чтобы вы непосредственно слышали и видели всё, что я говорю. Он, неохотно приняв помощь Гектора, опёрся на его руку и опустился в кресло. Снова проверил микрофон. Мигнул голубой огонёк камеры, направленный на его лицо, и пошла запись. Он прокашлялся и заговорил: — Добрый день. — он словно ни к кому не обращался, смотрел мимо камеры. — Это срочное объявление. Прошу вас сохранять спокойствие и слушать меня внимательно, так как сообщённая мною информация имеет огромные масштабы и жизненно важна для всего нашего общества. Как вам известно, несколько столетий подряд мы с вами привыкли думать, что наше общество делится на три генетические касты: чистые, нестабильные и псионики. И, что самое главное, мы привыкли верить в превосходство чистых. Пси воспринимались нами как поломка в геноме, породившая опасных, бесполезных и нуждающихся в укрощении людей. Их называли «тупиковой ветвью человечества», гнали, убивали и ущемляли их права. Псионики считались генетическими уродами, над ними ставили опыты, на преступниках такая практика существует и по сей день. Клеймо «пси» годами отрезало людям путь к образованию, профессии, получению медицинской помощи, создавало почву для убийств и разжигания ненависти. Мы боялись псиоников, потому что не знали, какова их природа, и считали их опасностью, которую необходимо истребить, чтобы наше общество снова стало счастливым и здоровым. Этот миф с нами уже два века, и, к счастью многих и к сожалению же многих, пришла пора его разрушить. Он сделал паузу. В комнате стояла гробовая тишина, и Лу слышала стук собственного сердца. Все смотрели на Приора, а он сам не смотрел ни на кого. — В результате долгих и тщательных исследований, проведённых командой учёных во главе с профессором Робером Фриманом, выяснилось несколько особенностей пси-гена. Во-первых, этот ген существовал достаточно давно — ещё до Генетического Шторма, просто находился в спящем состоянии и не проявлял себя в обычных ситуациях, а только в самых крайних. Например, в эпидемиях. Множество страшных болезней, способных умертвить всех живых существ до единого и оставить Землю пустой и выжженной, как бескрайняя пустыня, было побеждено человечеством не благодаря чуду, а благодаря пси-гену, проснувшемуся в те поры впервые и позволившему людям не погибнуть от чумы, туберкулёза, холеры, тифа и других страшных заболеваний. Именно псионики, тогда ещё всего лишь люди с исключительным здоровьем, пережили эпидемии и дали потомство, которое осталось в веках. Это потомство — это я. Это вы. Это наше общество. Каждый человек, стоящий здесь, сейчас жив и может похвастаться тем, что родился, находится здесь исключительно благодаря пси-гену. Нравится вам это или нет, но пси-ген всегда был, есть и будет, и попытки истребить псиоников и вывести «чистую» генетику — не более чем современный вариант евгеники, живущий в наших головах. Это обман, которым прикрывалась тайна нашего с вами происхождения, завесу которой наконец-то получилось приоткрыть. Соответственно, во время Генетического Шторма, самого разрушительного события для человечества, пси-ген вышел из спящего состояния и стал активным, в результате чего и появились псионики. Как и любое новое, не поддающееся объяснению явление, они стали гонимы и подвергались травле и истреблению. Однако их высокий уровень иммунитета и высокая природная выживаемость, а также появление большого количества людей с пси свидетельствуют в их пользу. Учитывая всё сказанное ранее, я делаю вывод, подкреплённый научным исследованием: пси-ген передаётся по наследству. Он может не проявляться и всю жизнь оставаться незамеченным, и только недавно мы наконец смогли найти его в человеческом организме. Однако он есть. И, следовательно, никак не мешает фертильности. — Иво сглотнул, его губы побелели, он напрягся. То ли ему было больно, то ли он страшился наступившего момента истины. — Псионики могут рожать. Он помолчал, словно выжидал, когда аудитория по ту сторону экрана переварит новость, и продолжил: — Вы всё верно поняли. Псионики — такие же люди, как и чистые и нестабильные, во всех смыслах. В том числе и в смысле продолжения человеческого рода. Псионики действительно не могли рожать долгое время — организм после Шторма, разбудившего пси-ген, находился в глубочайшем стрессе, как во время эпидемии и войны, и не производил потомство. Зарегистрированных случаев не было, реальных было обнаружено всего два. Однако время идёт, и мы знаем уже несколько случаев, когда в наше время псионики рожали здоровых детей и даже передавали им свои способности. Мы проводили множество исследований и выяснили, что со временем, когда псионики адаптируются окончательно, они будут способны рожать детей так же часто, как и чистые. А если пси передаётся не через поколения, а непосредственно от родителя к ребёнку, его пси априори сильнее. Исследования о нестабильных пока что в процессе, но они точно так же могут иметь детей с псиониками и чистыми, и мы будем работать над их генетическим устройством и над устранением «партнёрского контроля». Также с сегодняшнего дня под запретом убийства по причине непрохождения генетических тестов. Его речь стала более путаной. Лара, стоящая рядом с Лу, дёрнулась при упоминании генетических тестов и горестно-зло процедила: — Если бы это ещё вернуло моему сыну отца, а мне — лучшего друга, было бы замечательно. — У нас имеются примеры фертильных псиоников, — продолжал Иво напряжённо. Лорена смотрела на него не отрываясь, огромными прозрачными глазами. Эстер тоже глядела на него, и её взгляд выражал напряжение. — Моя жена, Лорена, криокинетичка. Это обнаружилось достаточно поздно. Узнавший об этом Ганс Гюлер, о нападении которого писали и говорили в новостных каналах, пытался свергнуть меня и остановить мои попытки защитить права псиоников именно потому, что узнал о том, что я женат на псионичке, родившей мне сына. Моя жена сейчас в положении снова. И её случай — нормальный. Мне стоило обнародовать это раньше, но тогда у меня не было научных доказательств, а теперь они есть. У нас с женой скоро будет трое детей. И все они — дети псионички. Внебрачная дочь моего друга и инквизитора, Марка Жонсьера, тоже родилась от псионички ещё при предыдущем Приоре Инквизиции. Она жива и здорова, унаследовала пси от своей матери. Подробности вы можете прочитать в научном трактате профессора Фримана. Он сделал ещё одну паузу. В комнате по-прежнему стояла гробовая тишина. — Ганс Гюлер восстал против псиоников. Он восстал против человеческого равенства, придерживаясь евгенических взглядов и считая, что обществу необходима селекция. Он взял на себя роль судьи рода человеческого и поплатился за это, поскольку не имел ни малейшего представления о реальном положении дел нашего генофонда и руководствовался лишь желанием крови, боли, власти и смерти. Но он погиб. Позорной смертью. Забрал с собой невинные жизни, но не выиграл, поскольку не смог ни узурпировать власть, ни замедлить процесс становления псиоников полноценной частью общества. Его целью было захватить власть, выставить меня жестоким насильником, насильно держащим при себе псиоников как рабов и желающим превратить их в бесплатную силу — ни одного обоснования нет, однако он готов был перекрутить каждый известный ему факт. Планы Гюлера ожидаемо провалились, однако они заставили меня задуматься о том, какой я глава Церкви Единства, если позволил такому случиться. И задуматься о своих ценностях. Иво вздохнул. Он, кажется, готовился сказать что-то ещё очень важное. — Я Приор Инквизиции. Однако я и человек тоже. В определённый момент путь Приора и путь человека расходятся в противоположные стороны. Приор всегда должен выбирать общество. Семья, любовь, дружба, любые другие общечеловеческие ценности перекрываются бременем власти, которое опускается на плечи Приора. И он должен быть в любой момент готов отдать всё ради благополучия общества. Я ошибся. Я выбрал свою семью. Свою жену, своих детей и друзей. И я понял, что, несмотря на то что сделал правильный выбор, я не могу больше разрываться между тем, кто я есть, и тем, кем меня видят в обществе — Приором. Поэтому через несколько месяцев, как только закончу основные дела, я покидаю пост Приора Инквизиции и передаю его своему преемнику. Я по-прежнему буду влиять на происходящие дела, поскольку мой преемник очень молод, хоть и умён, однако официальный пост я покидаю. Тишина стала не просто гробовой — она стала оглушительной. Этого не ожидал никто. Точнее, Кей как-то предполагал, что это случится, но слова Иво всё равно казались нереальными. Иво Мартен покидает пост Приора? И передаёт его какому-то молодому преемнику. Лу понятия не имела, кто этот преемник, и, оглядев остальных, поняла, что и они в шоке. Одна Лорена была спокойна. Она смотрела на своего мужа с едва различимой в глазах нежностью. — Я благодарю всех, кто помогал и поддерживал меня, всех, кто принял участие в моём становлении как Приора Инквизиции. Всех, кто защищал меня и мою семью. Всех, кто просто был здесь. Иво поднял руку, растопырив пальцы, и соединил большой и мизинец, так, чтобы три пальца оставались вертикальными. Это было похоже на знак «пси». Вдруг голубое свечение камеры осветило всю комнату, все их лица, и Лу увидела, как Лорена поднимает руку в таком же жесте. За ней сложила дрожащие пальцы Эстер. Потом Марк, Кей, Карен, Робер, Лара, Гектор, даже Фокси. И сама Лу. До неё наконец дошло, что они больше не изгои. Не тупиковая ветвь человечества. Они такие же люди и больше могут не скрываться. Им больше не будут отрезать путь к образованию, работе, медицине, свободе и жизни. К горлу её подкатил ком, и она подняла пальцы, чувствуя небывалое облегчение, которого она не чувствовала до сегодняшнего дня никогда в жизни. Ей слишком повезло застать этот момент. Сколько псиоников умерли, так и не испытав этого окрыляющего чувства свободы? Сколько людей всю жизнь жили с ложным ощущением собственной неправильности, неполноценности, с ощущением стены, отделявшей их от «нормального» мира? Камера запечатлела их, держащих сцепленные пальцы, а затем снова переключилась на Иво. Он сказал: — На остальные вопросы я отвечу в завтрашнем интервью. Наша дальнейшая цель — работа с нестабильными, работа с процедурами ЭКО для всех типов генофонда, установка равенства в обществе и принятие разнообразия нашего генофонда. Благодарю за прослушивание. Камера выключилась, голубой огонёк погас; Иво с трудом встал из-за стола, и по комнате пронёсся вздох. Все очнулись, пришли в оживление. Лорена в порыве нежных чувств бросилась целовать своего мужа, Лара и Карен крепко обнялись, Эстер, видимо, не выдержав напряжения, закрыла лицо ладонями и расплакалась. Фокси и Марк одновременно принялись неловко её успокаивать. Лу повернулась к Кею и промолвила почти неслышно: — Охренеть. Просто охренеть. Эмпатик кивнул. Он выглядел потрясённым. — Точно. Больше сказать было нечего. Лу оглядела остальных и увидела в их глазах то же самое выражение, великолепно переданное одним простым словом — охренеть. Они все, включая оставленных в коридоре родственников, высыпали на улицу, подальше от душной тёмной комнаты, под чистое голубое небо, на искрящийся морозный воздух. Кей внезапно наклонился к Лу и спросил: — Ты же хочешь генетикой заниматься, да? — Ну да, — Лу удивлённо посмотрела на него. — А что? — Робер сейчас здесь. Пойди поговори с ним. Девушка посмотрела на него с сомнением. — Да ладно. Сейчас неподходящий момент. Да и не то, чтобы мне есть о чём с ним говорить. — Почему? — удивился тот. — Узнаешь, что тебе необходимо для поступления. Если правда этого хочешь. Отвлечёшься, поговоришь о чём-то более лёгком. С Робером лично нечасто и мало кому удаётся поговорить. Знаешь, сколько полезного этот человек может сказать и посоветовать? Тем более что его ждут очень занятые дни потом. Всего несколько минут. Подумай, что хочешь спросить, поговори с ним. Он может тебя проконсультировать. Лу задумалась. Поговорить о генетике ей действительно было не с кем, а если был шанс спросить всё, что её интересовало, у учёного, выведшего такую масштабную теорию, как ту, о которой они рассказали вместе с Иво, то его нужно было использовать. К тому же её действительно беспокоило несколько вещей, и, хотя она могла легко найти их в интернете, ей показалось, что поговорить непосредственно с Робером — идея получше. Если он не захочет — откажет. Девушка пожала плечами и сказала: — Ладно. Кей ободряюще улыбнулся. — Вот увидишь, это будет полезно. Она улыбнулась ему в ответ и стала искать глазами мужа Карен. Робер вышел последним, о чём-то разговаривая со своей женой; та почти сразу отошла к своей сестре и приорской жене, о чём-то болтающим. Лу направилась к нему, слегка поражаясь тому, какой этот мужчина высокий и статный, похожий не то на короля, не то на султана. — Профессор Фриман! — окликнула она его как раз тогда, когда Робер остановился у выхода. Он обернулся на неё и приветливо улыбнулся. Что-то в его облике неумолимо напоминало Лу Альфреда, хотя ни внешне, ни по роду занятий этот человек не походил на её отца. Но в нём было что-то сильное, спокойное и доброжелательное, то, что в людях встречалось крайне редко и не поддавалось простым словам. Лу немного нервничала перед тем, как заговорить с ним, но его почти непринуждённая улыбка заставила её почувствовать себя увереннее. — Мадемуазель Рид, — он поправил меховой воротник. — Чем могу быть полезен? — Извините, если я вам помешала, — Лу выдохнула комок белёсого пара и махнула рукой, отгоняя его от своего лица. — Я хотела бы… эм-м… посоветоваться с вами по одному вопросу. Если у вас есть время и возможность. Робер взглянул на неё с лёгким удивлением. Они не общались друг с другом и достаточно редко пересекались, и её обращение к нему казалось несколько необычным. Однако он утвердительно кивнул: — Разумеется. Я никуда не тороплюсь. У вас всё в порядке? — Да, всё хорошо. Я просто… — Лу замялась, подбирая слова. Робер смотрел на неё внимательно, почти немигающими глазами, а если и мигал, то медленнее, чем это делает обычный человек. — Я собираюсь уходить из Корпуса Содействия и подумала о том, что мне интересна наука и особенно область генетики. Но я этим раньше никогда не занималась. У меня нет высшего образования. Я отучилась в академии среднего класса и вообще мало что знаю, и мне хотелось бы, наверное, спросить у вас, есть ли у меня шансы, не поздно ли мне получать образование, могу ли я… ну… попробовать. Она замолчала, чувствуя себя неловко. Зачем вообще подошла? Может, через месяц ей уже не захочется этим заниматься. Лу не могла сформулировать своё беспокойство, объяснить, что она никогда не делала таких больших шагов (разве что кроме поступления в КС) и совершенно не знает, что нужно для того, чтобы поступить в хороший университет и удержаться там. И сможет ли она вообще? До этого Лу училась для того, чтобы было куда пристроиться, и не уделяла своему образованию много внимания. Да и нечему там было его уделять. А теперь, когда она собиралась покинуть Корпус, ей хотелось двигаться дальше и не только оставаться в стабильном финансовом достатке, но и развиваться, быть умнее. В глубине души её восхищали Лара и Карен, талантливые знатоки своего дела — дипломат-переводчица и хирург-травматолог. Самый верный, прямой и ненасильственный путь для достижения этой цели — получение высшего образования. И одновременно это было, наверное, даже несколько страшно. Робер задумался, услышав её слова. С минуту он молчал. Лу не выдавала своей неловкости и оставалась настолько спокойна, насколько это возможно, когда он наконец заговорил: — Смотрите, мадемуазель Рид — я могу обращаться к вам по имени? — Да. — Отлично. И вы тоже обращайтесь ко мне по имени. Смотрите, Лу, ничего невозможного нет. Генетика только выглядит страшно, и, конечно, является серьёзной наукой, но на самом деле при должном уровне трудолюбия и заинтересованности вы сможете её понять, полюбить и научиться работать с ней без лишних сложностей. Я не говорю о природном таланте — это всё же не творчество, тут он играет гораздо менее весомую роль, так что об этом тоже не беспокойтесь. По поводу того, что вам может быть поздно поступать, — поверьте мне, ничуть не поздно. — он улыбнулся. — Если хотите знать, я и сам поступил на генетика в двадцать четыре года. До этого я несколько лет учился на экономиста. Лу удивлённо вскинула брови. В её представлении Робер с юности ходил с зелёной лентой на плече, символизирующей принадлежность к сфере учёных людей. Она понятия не имела о том, что он когда-то занимался чем-то кроме генетики. Экономика и генетика — совершенно разные области. И тут она вспомнила, что уже слышала об этом от Кея, но совершенно забыла — это знание было последним из тех, в чём она нуждалась последние недели. — Кей как-то упоминал об этом. Значит, вы были экономистом. — Да, и был вполне уверен, что буду заниматься этим всю оставшуюся жизнь. А потом я начитался научных трактатов — интересных и разнообразных, но не отвечающих на главный вопрос человечества — и решил, что это интересно мне в большей степени. В двадцать три я закончил экономический факультет, в двадцать четыре поступил на химико-биологический. Моей сестре сорок лет, и она сейчас учится на стоматолога. Так что не беспокойтесь на этот счёт — учиться никогда не поздно. Особенно если вам это нравится. Лу благодарно кивнула и улыбнулась. — Спасибо. — она призадумалась. — А вы можете дать какие-нибудь советы, что почитать, у кого готовиться, как готовиться к поступлению в университет? Преподаёте ли вы сами сейчас или готовите студентов? Робер сочувствующе поджал губы и качнул головой. — Увы, я сам студентов не готовлю и никогда не готовил, мой максимум — чтение курса лекций в университете, и то меня туда приглашают, преподавателем я нигде не числюсь, поэтому быть вашим репетитором при всём желании не смогу. Единственный человек, которому я лично существенно помог — это моя жена, — он мягко рассмеялся. — Но могу дать вам несколько советов, контактов и книг, которые помогут при поступлении. — Да, пожалуйста. Он задумался на несколько секунд. — Самый главный совет: не готовьтесь поступать этой осенью. Нужен минимум год интенсивной подготовки, и то это если у вас есть мозги и желание работать и углубляться в эту тему максимально быстро и ёмко. К тому же вы только что пережили сущий кошмар, вам, пожалуй, не стоит торопиться нагружать себя обучением. Генетика — это не та наука, где можно расслабиться и отвлечься, поэтому возьмите время, чтобы отдохнуть, восстановиться и подготовиться, а уже потом поступайте. Насчёт литературы, которая поможет при поступлении — почитайте доктора Грегори Хауса. Он сейчас уже очень пожилой и ничего не пишет, но ещё вполне в своём уме и поддерживает псиоников и идею их равенства. Его «Пси: История изменения генов» — отличное пособие, очень смелое, оно на протяжении почти двадцати лет было запрещено, но при предыдущем Приоре его восстановили и снова стали печатать. Доктор Хаус — очень мудрый человек, я в своё время у него обучался и могу поручиться за то, что его материал будет вам полезен. Также посмотрите статьи Мэри О’Брайен — она очень неплохо разбирается в теме нестабильных, о них тоже сейчас будет выходить много теорий и трактатов. Без лишней скромности предлагаю вам взглянуть и на свои работы, учебники в частности. Часть из них были признаны «безосновательно смелыми» при предыдущем Приоре, когда на него слишком надавила светская власть, и некоторые так и не увидели свет, но они сохранились у меня; впрочем, может случиться так, что вам хватит и тех, что есть в открытом доступе. Категорически не советую вам брать работы Клариссы Мольер — это коммерческая книга, написанная по указке Совета, и я в принципе не совсем понимаю, зачем и что это вообще было. Книги Шарля Друэ тоже не будут вам полезны, хотя они были популярны лет десять назад. По поводу подготовки… Если собираетесь поступать здесь, в Центре, возьмите курсы подготовки от университета — они обычно очень информативны. Читайте сами. Если вам нужен репетитор, я могу поговорить с коллегами, которые занимаются преподаванием. — Я была бы очень благодарна, — призналась Лу. При обучении она обычно справлялась сама, но и оценки её не были особенно впечатляющими, а для профессии генетика едва ли хватит аттестата со средним баллом три с половиной по пятибалльной шкале. — Извините за вопрос, но насколько дорого они берут за занятия? Робер вздохнул. — Недёшево, скажу вам честно. Но цена обговаривается. Я могу поспрашивать насчёт ценового диапазона, но, увы, не могу по этому поводу ничего обещать. — Спасибо большое, — Лу выпустила изо рта клубок пара и прищурилась — прямо ей в глаза отсветило от окна здания солнце. — Я вам очень благодарна, правда. — Ну что вы, не стоит, — заверил её Робер. — Я могу оставить вам свой номер, если у вас возникнут ещё вопросы. К тому же вы можете обращаться ко мне по мере вашего обучения. Отвечаю я не сразу, прошу прощения заранее — следующие несколько месяцев будут очень занятыми, да и на работе завал. К тому же мой сын решил поступать в консерваторию, поэтому, сами понимаете, дел с мальчиком-подростком будет много. Но по каким-то вопросам я могу проконсультировать. Они обменялись номерами. Робер извинился: — Прошу прощения, но нам пора идти. — он поискал глазами Карен и Эдварда, стоящих поодаль. — Берегите себя, Лу. И ничего не бойтесь. — Спасибо большое, — улыбнулась девушка. Ей стало во много раз спокойнее. Робер развернулся и направился к жене и сыну, и они втроём отправились на парковку. Лу обернулась и увидела улыбающегося Кея. Он подошёл и спросил: — Ну как? — Порядок. — она вкратце пересказала ему диалог с Робером. Эмпатик кивнул: — Я же говорил. У этого человека нет проблем. — Ага. — Лу поправила шарф, чувствуя нарастающее желание попасть домой и напиться горячего чая. — А ты что будешь делать? Тоже в следующем году поступать? — Ну да. Я возьму много разных книг у бабушки, подготовлюсь сам, поступлю. — Кей мечтательно улыбнулся и посмотрел в чистое, холодное ярко-голубое небо. — Представляешь, Лу, жизнь только начинается. Это так приятно осознавать. Лу посмотрела на эмпатика и тоже улыбнулась. Он был прав. Она смотрела в его лицо, в который раз обводя родные, привычные черты, и представляла себе ту жизнь, которую они наконец-то смогут себе позволить. Кей, опустив глаза, поймал её взгляд, наклонился и нежно поцеловал её. Лу ответила на поцелуй без неуместного пыла, слегка прикусила его нижнюю губу, чувствуя, как ей становится спокойно и легко. Она любила Кея так сильно, как не любила ни одного мужчину в своей жизни, и была счастлива, что теперь они смогут жить вместе, быть вместе. Девушка не думала о таких глобальных вещах, как свадьба и семья; она думала о том, чтобы просто быть рядом с Кеем. Строить планы вместе, путешествовать. Наконец-то съездить к морю — Лу всю жизнь мечтала увидеть его и искупаться в нём, но пока у неё не было такого шанса. Теперь это можно будет сделать, как только финансовое положение устаканится. И можно будет наслаждаться их с Кеем любовью, не оглядываясь назад и не думая о том, что их за это накажут или будут ненавидеть. Хорошее чувство — любовь, подумала Лу. Особенное. Любовь как к мужчине, так и к матери, ребёнку, другу или подруге, животным — всё это хорошо. Лу представила, как расскажет социальной группе обо всём, представила их восторг; подумала снова о себе, о Кее, о том, как они будут жить дальше. Все эти мысли отличались лёгкостью, на них не было брошено ни одной мрачной тени. Сейчас, когда Кей целовал её, и когда всё наконец было так хорошо, как никогда не было раньше, у Лу не получалось думать ни о чём плохом. Она позволила себе просто витать в облаках от радости и мечтать о том, сколько всего ждёт её впереди. Они неохотно разорвали поцелуй, и Кей обнял её за плечи, притягивая к себе. Лу положила голову ему на плечо и неожиданно легонько шлёпнула его по попе, едва дотянувшись. Кей возмущённо охнул и легонько шлёпнул её по попе в ответ. — Ай! — Лу рассмеялась. — Хорошие парни так себя не ведут, — сказала она, вспомнив их первый поцелуй. Кей приворно-сердито ответил: — Ты первая меня ударила. — Прямо ударила? — Ага. Избила и искалечила. — он засмеялся и поцеловал её в висок. Лу крепче сжала его замёрзшие пальцы. Её переполняла нежность к этому мужчине, смешивая в один флакон любовь, желание, игривость, некую приятную застенчивость. Он был ей так нужен. Ей с ним так повезло. Вдруг у Кея зазвонил телефон, и, достав его, он сообщил: — Бабушка. Наверное, уже посмотрела трансляцию. Я отойду ненадолго, ладно? — Нет, я тебе запрещаю, — фыркнула псионичка. Кей покорно поднял руки, взял трубку и отошёл. Девушка осталась одна и наблюдала за остальными, впрочем, совсем недолго. Иво возник перед ней довольно внезапно — подковылял из-за спины. Увидев его, девушка вздрогнула от неожиданности, но не подала виду и улыбнулась, хотя смотреть на него было больно. Он казался откровенно нездоровым и двигался с большим трудом, отвоёвывая право на каждый сделанный шаг, и при взгляде на него хотелось мгновенно подать ему руку. Но Лу, разумеется, ничего такого не сделала. Иво явно был из тех людей, кому жалость кажется плевком в лицо. Она уничтожает и раздавливает их. Поэтому псионичка просто поздоровалась: — Иво. — Лу. — Приор изобразил подобие улыбки. — Не помешал? — Нет, что вы. Я жду Кея, но мы никуда не торопимся. — Отлично. Как себя чувствуешь? Глаза в порядке? — Да, да, — она покивала. — Вижу отлично, болей никаких нет. Спасибо за хилера. — Это была целиком и полностью идея Лорены, — скромно заметил Иво. — Я не мог быть инициатором хотя бы потому, что в это время валялся в бессознательном состоянии. Он сухо рассмеялся, и его смех горчил на кончике языка. Лу пожала плечами. — Как сам? — Жив, и ладно, — хмыкнул тот. — Но, конечно, последствия той ночи и последних месяцев оказали и на меня, и на мою супругу разрушительное влияние. Как и на всех нас, полагаю. — Конечно, — Лу поджала губы. — Посттравматический стрессовый синдром как минимум. Последние недели выдались тяжёлыми. — Сходите к психотерапевту, Лу, — посоветовал Иво. — Это правда помогает. Если тебе или Кею нужны на это деньги — я готов покрыть траты. После того, что произошло, я думаю, что обязан предоставить вам компенсацию за моральный и физический ущерб. — он отвёл глаза и тихо добавил: — Деньгами вину не искупишь, но я хватаюсь за любой способ, чтобы хоть немного облегчить её тяжесть. Лу посмотрела на Приора с жалостью. Молодой мужчина — а уже такой уставший, согнувшийся от тяжести вины, которую взял на себя сам полностью, хотя если и был в чём виноват, то только частично и точно не он один; хромой, грустный, подбитый. Она неловко протянула руку и положила ему на плечо, чувствуя, как покалывает пальцы ткань грубого чёрного пальто. Иво удивлённо посмотрел на неё. — Спасибо, Иво, это разумный совет. Мы уже ходим. Но тебе бы и самому сходить. Ты слишком много на себя берёшь. Не думаю, что ты виноват в том, что Ганс восстал против псиоников. — Я мог лучше защитить свою семью и быть расторопнее. — он возражал вяло, кажется, из последних сил. — Всё произошло за два месяца, — возразила Лу. — Ты за это время очень много успел. И по итогу твоя семья в порядке, — она мягко, но настойчиво добавила: — Сходи и сам к психотерапевту. Тебе это нужно. — Я хожу, — кивнул тот. — И индивидуально, и на семейную терапию с Лореной. После всего произошедшего не изменилось то, что мы любим друг друга и хотим продолжать быть вместе, но мы оба пострадали и устали, а я чувствую, что мог бы сделать больше, чтобы защитить её. Поэтому мы над этим работаем. — мужчина сглотнул. — Извини, Лу. Я не жалуюсь и не пытаюсь нагрузить тебя проблемами своей семейной жизни. Просто делюсь, что тоже пользуюсь данными услугами. Так что по поводу денег, что-то нужно? — Нет, нет, — возразила псионичка. — Не надо, спасибо. — она задумалась. — Могу я кое-что попросить вместо этого? Иво утвердительно кивнул. — Конечно. Всё, что угодно. В разумных пределах, я полагаю. Лу не совсем представляла себе, что конкретно обозначают для него разумные пределы, но лучшего шанса осуществить свою цель у неё пока не было. Она набрала в грудь морозного свежего воздуха и проговорила быстро, так, чтобы Иво не успел её перебить: — Моя мама живёт в Ле Лож. Это очень маленький город, он совершенно заброшен, буквально разлагается. Там грязно, беда с инфраструктурой, возможности обучиться в нормальной школе и получить нормальную профессию нет вообще, перспектив никаких… Дыра, в общем. Я бы очень хотела её оттуда забрать, чтобы она жила здесь. Но я не могу поселить её у себя в Термитнике — это слишком опасно. Нет ли каких-нибудь апартаментов в безопасном районе, которые стоят не очень дорого, где она сможет жить? И как вообще можно разрулить эту ситуацию? Мартен несколько секунд молчал, думая. Пару раз по его лицу пробежала явная судорога боли, он крепче опёрся на свою трость и подогнул раненую ногу. Холодный ветер, предвестник недалёкой весны, трепал его чёрные волосы, бросал их ему на лицо неряшливо и насмешливо, но тот не убирал их и, казалось, вообще не замечал. Наконец он проговорил: — Недалеко отсюда есть общежитие для родственников людей из территорий за пределами Центра, которые выслужились или заработали большое поощрение по службе, либо пострадали по вине начальства. Это общежитие очень качественное, как отель. Оно небольшое, поэтому может позволить себе содержать каждого жильца минимум год. Я могу дать вам номер владелицы, свяжетесь с ней и поселите туда свою мать. Вы собираетесь увольняться? Она кивнула. — Да. — Значит, тебе не помешает бесплатное жильё для родственницы, — кивнул Иво. — А если ты не собираешься сразу искать работу… — Я хотела образование получить. Но подработка будет. — Вместе с премией должно хватить на жизнь, — ответил уже-не-Приор. Его лицо снова исказилось гримасой боли. Лу ничего не ответила, только кивнула — она видела, что силы оставляли его, да и сама уже чувствовала себя слегка изнурённой. В последнее время она быстро уставала. Иво сказал: — Я пришлю вам контакты по почте. Они ещё немного помолчали, прежде чем подошла Лорена и сказала, что им пора ехать — у Иво были назначены реабилитационные процедуры через полтора часа. Лу осторожно поинтересовалась: — Есть ли шанс когда-нибудь полностью встать на ноги? Мартен покачал головой. — Увы, нет. Рана была нанесена крайне глубоко и изворотливо, а помощь не оказана сразу. Их можно понять — мало кто захочет остаться без ноги. Если бы не частичная помощь хилеров, её бы ампутировали к чёртовой матери, — последние слова прозвучали неожиданно грубо, и вкупе с розовым не то от боли, не то от холодного ветра лицом это делало Иво удивительно живым. Стоящая рядом Лорена волнами излучала сочувствие. — Но должно быть лучше, чем сейчас. Уйдёт боль, немного срастутся мышцы, и я буду вполне себе бодро хромать с тростью. Всё не так плохо. — он хмыкнул. — Твои глаза точно в порядке? — В полном, — ответила Лу. Иво с нежностью взглянул на жену, лицо которой приобрело тяжёлое, виноватое выражение. Она заметила: — Мне было неприятно видеть того человека. Но Лу больше заслужила зрение, чем он. — Всё верно, — ласково ответил бывший Приор и обратился к псионичке: — Спасибо, Лу. За то, что спасла всех тогда, пожертвовав зрением. И за то, что была с нами всё это время. Вы все — герои. И все мы можем похвастаться тем, что пережили этот ужас. Теперь мы можем быть свободны, а путём излечения будем ещё и счастливы. Хорошо звучит, правда? — Отлично. — улыбнулась Лу. — И вам обоим спасибо. Что вы планируете делать дальше? Иво и Лорена переглянулись. Лорена пожала плечами: — До моих родов будем здесь. Когда близнецы родятся, уедем в горы — Иво будет лечиться, а я восстанавливаться после рождения детей. Пока будем жить очень тихо, поскольку, боюсь, новости в обществе будут восприняты неоднозначно, и гарантировать безопасность нам никто не может. А дальше планируем жить на Востоке или Юге, где-нибудь в тихом уединённом месте, путешествовать, наслаждаться жизнью. — она мечтательно вздохнула. — Правда, будет нелегко. Трое маленьких детей младше двух лет — это катастрофа. — Ну, если они будут такие же тихие и спокойные, как Франциск, я думаю, это будет вполне приятно, — заметил Иво. Лорена обречённо ответила: — Судя по тому, как эти двое пинают меня изнутри уже сейчас, никакого спокойствия нас не ждёт. Тут Лу кое о чём вспомнила и нахмурилась. — Не очень приятный вопрос, наверное, но что с дочерью Гюлера? У него же есть ребёнок. Иво поморщился — ему явно было неприятно вспоминать о мятежнике. — А, это… Да. Мы пробили его по генетической базе и обнаружили, что, слава Единому, больше детей у него нет. Адель — единственная дочь. Я побеседовал лично с её матерью, Карлой, и с самой Адель — совершенно адекватные люди, как мне показалось, но психологические тесты они всё же сдали. Девочка крайне мало помнит своего отца и отзывается о нём без тепла — видимо, никакой крепкой связи там не было, но учитывая личность отца, это скорее хорошо. Ребёнок тихий, вежливый, хорошо воспитан, неулыбчивая девочка, но в целом здоровая и нормальная. Будем надеяться, она не вздумает пойти по стопам отца. — Это хорошо, — согласилась девушка и уже было успокоилась, когда её голову пронзила ещё одна мысль. — Вы уезжаете. Значит ли это, что мы больше не увидимся? — Вовсе нет! — резво возразила Лорена. — Я рассчитываю, что вы все будете навещать меня и до, и после родов. У меня наконец появились подруги, и я не планирую никуда вас отпускать. Пришло время прощаться. Лу пожала руку Иво и обняла Лорену, маленькую, округлившуюся и пахнущую зефиром и тюльпанами. Перед тем, как покинуть площадку перед храмом, Лорена сказала: — Береги себя, Лу. — И ты тоже, — искренне ответила девушка, и жена бывшего Приора впервые применила пси, вольным движением руки создав в воздухе крошечное искрящееся сердце, созданное из снежной пыли; оно тут же распалось, но Лу успела увидеть его, и это выглядело волшебно. Иво и Лорена развернулись и пошли, и, провожая укутанную в длинные меха фигуру Лорены Мартен, Лу заметила, как из-под поды её платья тянется тонкая, едва заметная паутинка льда. Проявление её пси оказалось таким странным и чарующим, что она смотрела до последнего, как солнце переливается в мелких осколках льда, и не могла оторваться от него, пока не заслезились глаза. Лу стояла, не чувствуя ни холода, ни усталости, ни времени. В её голове потоком холодного зимнего воздуха текла одна мысль: всё кончилось. Она свободна. Они свободны. Больше никакой «тупиковой ветви человечества». Больше никакого разжигания ненависти, вивисекций, убийств псиоников, покрываемых законом. Конечно, не всё сразу, пройдёт много времени, прежде чем нововведения станут частью общественной нормы. Им всем придётся какое-то время жить тихо и не высовываться, ибо наверняка найдутся противники новых порядков, не желающие принимать генетическое равенство. Много, много ещё всего придётся пережить, но самый огромный первый шаг, без которого никогда не была бы открыта эта дорога, сделан. И она, и не только она, приняла в этом непосредственное участие. Хотя Лу и понимала, что едва ли сыграла здесь центральную роль, она могла гордиться собой хотя бы потому, что выжила и не сломалась. А ещё потому, что благодаря ей Ганс Гюлер был парализован, а оставшиеся его пособники убиты. И потому, что в «Реакторе» она не позволила застрелить себя, Кея, Эстер и Фокси. И потому, что спасла остальных на туристической базе. И даже потому, что они с Кеем нашли в себе силы признаться Иво и не действовать против его воли и совершить ещё больше ошибок. В сущности, ей было чем гордиться. И теперь она могла двигаться дальше, сбросив с себя оковы ограничений и почувствовав наконец ту свободу, которой ей так не хватало всю жизнь. Лу подняла глаза к небу, и они заслезились. Она посмотрела на здание КС, потом на стоящих вокруг людей, и её грудь неожиданно переполнило ощущение странного трепета, будто лёгкие раздулись и стали вмещать в себя непомерно много воздуха. Небо над головой было ярко-голубое, и псионичка внезапно очень отчётливо ощутила, что оно такое голубое для неё. Это чувство не поддавалось никакому больше описанию. Просто теперь весь этот мир был настолько же для неё, насколько он был для любого другого человека, будь то супруга главы Церкви, великий учёный-генетик или инквизитор. Красивый, чистый небесный цвет успокаивал глаз. Сейчас всё казалось таким красивым, живым и радостным, что Лу едва сдержалась, чтобы не засмеяться в голос, и прикрыла глаза. Загудел в кармане телефон. Она достала его и увидела кучу сообщений от социальной группы, по-видимому, посмотревшей трансляцию Приора, и теперь писавшей в их общий чат миллион сообщений. Девушка написала в чат всего одно сообщение: «Увидимся сегодня у кого-нибудь из нас» и отключила телефон, решив, что поговорит с ними лично. Потом написала сообщение маме с предложением созвониться вечером и обсудить её переезд и всё происходящее. Она оглянулась и увидела, как голограмма на самой высокой башне Нью-Пари приняла форму знака пси и поблёскивала зеленоватой морской голубизной над ожившим, ярким, шумным городом, полным кипящей жизни, частью которой они наконец смогли стать. Кей был абсолютно прав, когда сказал, что жизнь только начинается. Жизнь началась. И осознавать это было фантастически приятно.