Neon Generation

Выезжали в два часа дня. Приор дал время на всё необходимое: выспаться, попрощаться с близкими, утром зайти в Корпус и получить своё оружие и набор полностью новой чёрной одежды (сам в это время был с Лореной, посвящая её в жуткую правду и проводя вместе последние часы перед разлукой); помимо обычной одежды в комплекте имелось что-то вроде кофты из очень плотного, но эластичного материала, такая же бандана, штаны, маска и странного вида тёмные очки. Оказалось, всё из пуленепробиваемых материалов. По мере приближения к аварийной точке нужно будет надеть кофту под толстовку, а если встречать Гюлера на улице, то бандану — под шапку, маску на лицо надвинуть под видом шарфа. Это не выглядело особенно подозрительно, поскольку последние дни декабря действительно оказались беспощадно холодными — немело лицо, кружили белые снежные мухи, изо рта валил пар, голубовато поблёскивали громадные, как клыки, сосульки. Приближался самый страшный и напряжённый Новый год в жизни Лу, если не считать первого Нового года после смерти отца.  Вышли на площадку, но не ту, откуда поднимались вертолёты, а другую. Все. Гюлера не было. Пасмурное иссера-голубое небо даже в два часа дня оставалось тёмным, а может, так казалось из-за общего траурного, поникшего настроения и исключительно чёрной одежды. Здесь Лу увидела всех, кого встретила на своём пути. Кея Стоуна, эмпатика, мужчину, которого она полюбила. Лару и Карен Стоун, женщин, ставших ей подругами, женщин, которые могли бы стать её сёстрами, если бы у них было немного больше времени. Иво Мартена, Приора Инквизиции, разрывающегося между непосильной ношей главы Церкви и любовью к жене и детям. Лорену Мартен, маленькую незлобивую женщину, которая тоже могла бы стать ей полноценной подругой, если бы они встретились при других обстоятельствах. Марка Жонсьера, «цепного пса Инквизиции», и Эстер Фишерман, его дочь, двух совершенно разных, почти чужих друг другу людей — жёсткого закалённого мужчину и умную эмпатичную девушку. Фокси, хакера из Термитника, наглого, одинокого и беспризорного, как уличный кот. Гектора Баретти, ворчливого и строгого, но заботливого и исполнительного. Робера Фримана, великого генетика, помогающего перевернуть весь мир с ног на голову. Лу подумала о том, сколько всего могло бы быть иначе, если бы не обстоятельства. Она могла бы поближе узнать Лару, Карен, их детей, познакомить Кея с социальной группой, пообщаться с Эстер и Лореной в менее формальных условиях, возможно, углубиться в изучение генетики, этой сложной, полной секретов науки… Если она вернётся, работать в Корпусе точно не останется. Ей хватило. Чем она тогда хотела бы заняться? Наверное, наукой. Такое внезапное, возникшее на ровном месте желание, которому, возможно, не суждено было сбыться, заставило девушку сделать глубокий вдох. Не хотелось впадать в депрессию и не хотелось тешить себя голубыми мечтами. Но сдерживать себя получалось плохо. Как со стороны, Лу наблюдала, как прощаются друг с другом все эти люди; Карен и Робер обнимали друг друга крепко и тихо, замерев, как статуи, не плача и ничего друг другу не говоря. Оба высокие, темноволосые, одетые в чёрное, они были похожи на два чёрных голых дерева в бескрайнем снежном поле, от одиночества переплётших вместе свои ветви и стволы. Казалось, они никуда не торопились и вообще не собирались двигаться с места, что-то шептали друг другу на ухо тревожно и неслышно. Лара, оттащив Гектора в сторонку, так отчаянно расцеловывала его, что на это было почти стыдно смотреть — как будто они не просто целовались, а делали что-то более откровенное. Возможно, потому что Гектор Баретти до недавнего времени казался Лу совершенно бесполым и асексуальным, а теперь он при всех обнимал женщину, о романе с которой мечтали многие инквизиторы и советники Нью-Пари. Лара не плакала, но её лицо было полотняно-белым и искажённым от страха и неверия в происходящее.   Лорена тоже не плакала, что было ей, пожалуй, не совсем свойственно. Она стояла прямо, укутанная в меха, как в кокон, простоволосая и изнурённая, с застывшим от горя лицом и руками, упорно сложенными на животе. Иво обнял её и качал, как ребёнка, а она словно отсутствовала, прислонившись щекой к его плечу и обводя присутствующих ничего не выражающим взглядом. Лу достаточно времени провела бок о бок с Кеем, чтобы научиться чувствовать людей, да и без этого было видно, что она находится в состоянии глубокого шока и не в состоянии ни кричать, ни плакать, ни пытаться остановить мужа. Наверняка её мысли разрывались между Иво, Франциском, находящимся далеко, беременностью, всеми остальными… И Гансом Гюлером. Видимо, после того как Иво рассказал ей, Лорена так и не смогла прийти в себя. Когда её белые глаза скользнули по лицу Лу, та хотела ободряюще улыбнуться, но не смогла: во взгляде Лорены отсутствовала осмысленность. Сейчас она стала похожа на Элифу — реальность осталась по другую сторону невидимой стены от жены Приора. Эстер была единственной, кто рыдал, не сдерживаясь. Сначала она вцепилась в Марка, будто они никогда не ссорились и никогда не были бесконечно далеки друг от друга. Эстер плакала навзрыд, так, что у неё потекла тушь, а Марк впервые за всё время, что Лу видела их вместе, смотрел на дочь с целым букетом эмоций в глазах: с любовью, сожалением, виной, страхом, пониманием… И без обыкновенной злости, без того малодушного гнева, который обыкновенно искажал лицо Жонсьера. Сейчас это были не инквизитор и его незаконнорожденный ребёнок, недопонятый и недолюбленный, а просто отец и дочь, мимо которых пронеслась вся жизнь и которые, возможно, виделись в последний раз. Никто из них не держал друг на друга зла. Никто не помнил прошлого. — Мне жаль, дочь, — тихо сказал Марк. — Прости меня за все эти годы. И за то, что попортил тебе столько крови. Я не заслуживаю называться твоим отцом. Видишь, какими глупыми бывают люди? Столько лет упускать возможность быть рядом, а теперь…  — Не говори так, — Эстер спазматически вздрогнула, вытирая потёки туши, но на их место моментально приходили новые, так что особой пользы в этом не было. — Не говори так, папа, пожалуйста. Я прощаю, всё прощаю, я не злюсь, только вернись живым, умоляю. Не настраивайся на плохое, пожалуйста, пожалуйста, только вернись живым… Она не договорила и разревелась с новой силой, обнимая Марка. У того по лицу пробежала судорога, он прижал её к себе и закрыл глаза.  Потом Эстер повернулась к стоящему рядом Фокси, и её лицо исполнилось ещё большей боли — такой сильной, что она почти ощущалась в воздухе. Тот посмотрел на неё необыкновенно грустно, так, будто ещё очень многого не успел ей сказать, без издёвки, без извечной дебильной ухмылки. Эстер со всей нежностью, на которую была способна, обхватила его лицо ладонями и попросила дрожащим от слёз голосом: — Пожалуйста, возвращайся живым тоже. Ты мне нужен. — и с новой силой разразилась рыданиями, судорожно цепляясь за него и вздрагивая, мёртвой хваткой пальцев впиваясь ему в ткань куртки. Фокси, слегка растерянный, очень бледный, неловко обхватил её обеими руками и пробормотал: — Эй, ну так-то не надо… Может, ещё вернусь, а ты уже хоронишь. Рано ещё. Но по его лицу было видно, как он истощён, напуган и беспомощно зол. Эстер плакала, надрываясь над надвигающимся на неё горем, не в силах принять расставание с отцом и любимым человеком, Фокси весь застыл, отказываясь верить в то, что происходит вокруг него. Он обнял Эстер, прижимаясь щекой к её затылку, растерянно покосился на Марка и прижался губами к её макушке, ничего больше не говоря. Глаза у него блестели. Они стояли у рельсов, и раздался гудок подходящего поезда, который должен был отвезти их в аварийную точку. И тут почти всех прорвало: стали раздаваться стенания, всхлипы, абсолютно у каждого человека заблестели глаза. Эстер охрипла от рыданий, Карен задрожала, пряча лицо на плече у мужа и обхватывая его за шею, разревелась Лара; Лорена, с мокрыми и красными глазами, попросила Иво: — Береги себя, Иво. Пожалуйста. Я буду ждать тебя назад, — она достала что-то из рукава мехового плаща и сунула Иво в карман. Он кивнул: — Я сделаю всё возможное. А ты береги себя и детей, Лорена, я прошу тебя, — он обхватил ладонями её голову и поцеловал в лоб, жмуря глаза. Он тоже плакал. Приор Инквизиции, высокий, одинокий человек, мрачный и жестокий с виду, плакал, обнимая свою маленькую жену, а она обнимала его в ответ и утешала, как ребёнка, оторванного от матери. Лу стояла и смотрела за всем этим. Грудь жгло постыдной радостью: они с Кеем едут вместе, ей не придётся ночами тревожиться и горевать о том, что его нет рядом. И в то же время это добавляло тяжести — по крайней мере, Лорена, Лара, Робер и Эстер останутся в больнице, в относительной безопасности, а Кей поедет с ней туда, в самое пекло… Кей стоял рядом и держал её руки, растирал, грел, чтобы они не замёрзли. Его глаза тоже блестели, он был бледен и молчалив, и, когда к нему подошла попрощаться Лара, не сказал ни слова и просто обнял её так крепко, что Лара улыбнулась сквозь слёзы и просипела: — Эй, задушишь! Так никакой мятежник не понадобится.  Пришла очередь Лу прощаться со всеми. Она обняла Лару, чувствуя под пальцами ткань её куртки. От неё пахло тёплой дымной вишней, она обнимала Лу так крепко, что у той спирало дыхание; когда они отстранились, сестра Кея сказала: — Я рада, что мы с тобой познакомились. И мне жаль, что у нас было так мало времени. Очень надеюсь, что, когда ты вернёшься, мы будем проводить время вместе. — Я тоже надеюсь, — ответила Лу совершенно искренне, игнорируя щипание в глазах. — Ты классная. — Ты тоже, — Лара улыбнулась, но её улыбка горчила и дрожала. — Я очень рада, что Кей выбрал именно тебя.  — Как вы его так воспитали, что он влюбился в девушку, которая его подстрелила? Они смеялись до слёз, пока не кончилось дыхание. Лара напоследок посильнее обняла её и пошла прощаться с Карен — новый поток слёз, сожалений об утраченном времени, обещаний… Подошла Лорена. Она посмотрела на девушку своим извечно беззлобным, лучистым взглядом, и у Лу в груди что-то оборвалось и согрелось, иначе не получалось объяснить это странно тёплое, но надрывное ощущение.  Молчали с десяток секунд. Потом Лорена просто сказала: — Я бы хотела быть твоей подругой. И знать о тебе больше. — она обернулась на приближающийся поезд. — Время истекло… Удачи, Лу. Береги себя. Я верю в вас всех, в то, что у вас получится. Ты молодец. Все мы наделали ошибок, но пока мы все живы и здоровы, есть шанс, что такими и выйдем из этой ситуации. Лу улыбнулась, но её улыбка, как и прежде у Лары, горчила и дрожала. — Я бы тоже хотела быть твоей подругой, — искренне ответила она. Лорена шагнула вперёд и обняла её; несмотря на большую разницу в росте и то, что макушка Лорены находилась на уровне её подбородка, обниматься с ней было удобно и приятно, как с плюшевой игрушкой или кошкой. От неё пахло ванилью, сахаром, пионами и тюльпанами, весной и солнцем, цветами вишни и маем. — Береги себя, Лорена. И постарайся сохранять спокойствие – ради себя и детей. С остальным мы разберёмся. Лорена благодарно улыбнулась ей и отошла. Последней подошла Эстер. Её лицо шло красными пятнами, тушь потекла, но она оставалась по-своему симпатичной и даже пыталась ободряюще улыбаться. Лу взяла её руку и неловко рассмеялась: — Не реви, а то обезвожишься. Эстер судорожно, прерывисто рассмеялась, и они обнялись на прощание. Дочь Марка, пахнущая морским парфюмом, жасмином и маской для волос, звеня многочисленными крошечными украшениями под одеждой и блестя зеленоватыми, как морская вода на картинках журналов, глазами, сжала руку Лу и проговорила: — Будь осторожна. Берегите друг друга. Пожалуйста. — Хорошо. А ты не впадай в истерику. Вернётся твой интернет-герой к тебе. И отец. И успеют ещё вытрепать все нервы. Эстер рассмеялась уже легче, но её глаза всё ещё оставались влажными и надрывно-грустными. — Хорошо, — она вытерла щёки. — И вы все возвращайтесь.  Потом Лу пожала руку Роберу Фриману, невозмутимому и гениальному человеку с тёплыми глазами, и они сели в поезд. Последнее, что увидела псионичка перед тем, как они тронулись — Лара изо всех сил махала им руками и посылала воздушные поцелуи, которые из-за метели, размытого от слёз зрения и набирающего обороты движения поезда казались знаками помощи.  Скоро они исчезли из виду. Снег пошёл интенсивнее. Поезд, идущий по секретному маршруту, состоял всего из трёх вагонов: первого — с обеденными столами и кухней, второго — с душевыми, третьего — со спальнями-купе. Внутри он был обставлен хорошо, дорого, но казался неуютным и тёмным из-за того, что всё было чёрное или тёмно-серое, а на окнах прозрачной чёрной плёнкой лежала тонировка.  Уселись за одним столом в первом купе. Лу сидела между Фокси и Карен; сухие кудрявые волосы последней щекотали ей лицо и пахли горьковатой вяжущей травой. Напротив них уселись Иво, Гектор, Кей и Марк. В купе было темно, несмотря на большие окна — мутный слабый свет позднедекабрьского дня отливал свинцом, холодом, полумраком пустого подвала. Несколько секунд царило молчание, после чего Гектор несмело предложил: — Месье Мартен, может, расскажете, куда мы едем? Молодые люди могут не знать о десяти аварийных точках. Им будет полезно послушать. — Культурное просвещение? — кривя губы, спросил Приор. Баретти пожал плечами. — Пожалуйста. Но сначала давайте обсудим то, что мы собираемся делать по приезде. Видите ли, к нашей аварийной точке есть два пути: один — этот. О нём мало кто знает, только те, кто непосредственно им когда-то пользовался, и второй, более открытый и, соответственно, более опасный. Я попросил Ганса поехать по тому пути, якобы для того, чтобы убедиться, что никто не поедет за ним, чтобы преследовать нас, и что никто не поджидает его на том пути. Конечно, я знаю, что никто нас там не поджидает, потому что опасность в нём самом, но едва ли мне нужно объяснять вам всем, для чего я ему солгал. Связи на пути у него не будет, следить за нами оттуда он не сможет, так что пока мы в безопасности. Но когда приедем — вам нужно будет надеть защитную одежду и держать при себе оружие. Каждому было выдано по пистолету. — он сглотнул. — Вряд ли Ганс нападёт с порога, но…  — Тут не предугадаешь, — мрачно возразила Карен. — От него можно ждать чего угодно. Никто не предполагал, что он окажется мятежником. — Тоже верно, — не стал спорить Иво. — Но пока есть основания полагать, что мы доедем до аварийной точки живыми. Там мы будем наготове. Никто — слышите? — никто не должен выдавать себя. Мы по-прежнему делаем вид, что верим Гюлеру. Оружие держите при себе, так, чтобы при случае можно было его вытащить быстро. Ночью за нами сюда подъедет отряд — по тому самому, более открытому пути. Нам нужно несколько часов продержаться, но, думаю, Ганс рассчитывает на то, что мы прибудем всем составом, поэтому вряд ли предпримет что-либо до этого момента. — И что мы будем делать потом, когда приедет отряд? — спросил Кей. — Где он будет прятаться? И ведь Гюлер наверняка тоже кого-то вызвал и приедет не один. Что тогда? — Отряд будет стоять по всему периметру точки. Если хоть кто-нибудь сделает лишнее движение — сразу заметят. — Иво задумался. — Дом сделан из прочнейших материалов. Единственное, что может навредить его целостности — сильный взрыв. Бомба, например. На такой случай есть бункер, но после того, как Гюлер приедет, нам всё равно придётся быть крайне осторожными. Лучше не собираться всем в одном месте, не подходить слишком близко к окнам и не забираться на третий этаж — он ближе всех к крыше, соответственно, одна из наиболее опасных зон. Защитные комплекты снимать не советую — понимаю, что неудобно, но мы боремся не на жизнь, а на смерть, поэтому придётся потерпеть.  Никто не стал возражать. Приор заключил: — Пока план таков. С остальным будем разбираться на месте. У меня не было времени, чтобы всё продумать — действовать надо максимально быстро. Обезвредить Ганса и выпытать у него, откуда он узнал некоторую информацию, какой у него мотив и есть ли кто-то ещё из знакомых нам лиц, кто представляет опасность, и насколько масштабен урон, который он способен нам нанести. А потом его нужно убить. И покончить со всем остальным. Гектор тяжело вздохнул. Иво искоса глянул на него и хмыкнул: — Поверь, Гектор, я бы тоже с большим удовольствием сейчас ничем подобным не занимался и оставался со своей беременной женой и маленьким сыном. Но нам нужно это сделать. Сейчас или никогда. Лу нашла род столом руку сидящего напротив Кея и сжала её. — Что касается аварийных точек… — Иво кашлянул. — Всего их десять. Их основали около сотни лет назад, ещё при первом Викарии. Он происходил из греческой диаспоры и назвал места именами женщин из греческой мифологии — Кассандра, Ариадна, Пенелопа, Елена, Ифигения, Кассиопея, Андромеда, Пандора, Евадна и Идея; мы сейчас едем в «Ифигению». И не только именами женщин из мифологии — существует легенда о том, что так звали десять дочерей Викария от его любовниц-псионичек. — Иво горько усмехнулся. — Впрочем, это так, слух. Существование его дочерей доказано не было. Были они, не было их — никто не знает. Быть может, он всего лишь любил мифологию и хотел отдать дань своему происхождению. Первый Викарий слыл любвеобильным мужчиной и стал первым, кто предпринял попытку уравнять положение псиоников с чистыми и нестабильными. Как вы понимаете, и сейчас с этим всё сложно, а уж сто лет назад… Никто не понял и не принял этого. Зная о том, что общество будет роптать, Викарий создал десять аварийных мест, о местоположении которых знают только высокопоставленные лица и их приближённые, и во время Большого восстания против его реформ он бежал в одно из этих мест. Куда — неизвестно. Предположительно, в «Пандору», ибо именно там нашли записи, оставленные им, где были названы местоположения остальных аварийных точек. С тех пор они так и существуют, и, насколько я знаю, туда регулярно направлялись некоторые предшествующие Приоры, архиепископы, епископы и прочие церковники. Совет до аварийных точек не допущен — у первого Викария с ним случился серьёзный конфликт, который во многом и породил Большое восстание. И не только из-за псиоников — из-за того, что Викарий узнал о «подземных городах», существование которых покрывал в корыстных целях Совет.  Лу заметила, как сидящий рядом Фокси напрягся. Карен удивлённо выгнула брови. — Совет покрывал «подземные города»?  Иво кивнул. — Да. Туда бежали многие жертвы советников — например, женщины, которых они насиловали, и те сбегали в «подземные города», боясь за себя и в некоторых случаях за своих незаконнорожденных детей. Совету удобно было покрывать эти места, поскольку пока они существуют, их жертвы будут сидеть там, вязнуть в грязи и молчать. Поэтому, когда первый Викарий собрался взять в оборот это дело, светская власть взбунтовалась. И до сих пор бунтует, кстати — далеко не все «подземные города» удалось накрыть и зачистить. — Тогда всё сходится, — неожиданно тихо проговорил Фокси, глядя в окно. Все дружно обернулись на него. — Что сходится? — спросила Лу. Хакер помолчал несколько секунд, а затем заговорил — с трудом, так, будто ему в горло забились колючие плоды репейника: — Над моей матерью, пятнадцатилетней сиротой из русской диаспоры, надругался советник. Я не знаю его имени, да и она сама не знает, наверное. Он преследовал её после этого, чтобы она никому не рассказала об изнасиловании, а ей не к кому было обратиться — она росла в приюте, у неё из родственников была только младшая сестра, моя тётка. Потом она нашла своего троюродного брата, который жил в «подземном городе», и сбежала к нему. Ну и… и жили они дальше вместе. Детей рожали. Это частая ситуация в подполье — инцест.  Все притихли. Лу почувствовала себя неудобно и неприятно, так, будто испачкалась в чём-то мерзком или засунула руку в чужие внутренности. Она знала, что «дети подземелья» часто являются результатом инцеста, а их родители — людьми с настолько страшной судьбой, что об этом даже говорить жутко. Но она не представляла, что прямо рядом с ней сидит человек, всё это переживший на себе. Кей осторожно спросил: — Но ведь это влечёт проблемы со здоровьем? — Конечно, — Фокси продолжил смотреть в окно. — Слабая иммунная система, физическая недоразвитость, часто умственная. У меня в возрасте четырнадцати лет заподозрили аутизм. Старший брат затаскал меня по врачам, пока наконец не выяснилось, что у меня какая-то другая нервная болезнь, которая после сильной травмы начинается. Не помню. Что-то там посттравма… А, не важно. До сих пор помню день, когда узнали, что у меня с головой всё в порядке. Нас тогда медсестра обслуживала. Брат на ней женился через два года. От радости, наверное.  Пронеслись неловкие смешки. Лу тоже усмехнулась, и даже сам Фокси дёрнул губами, словно отвлекая сидящих людей от своей печальной судьбы. Больше он ничего не сказал, и на несколько мгновений купе погрузилось в молчание. Потом Иво внезапно произнёс с горькой иронией: — Да-а… Совет по-прежнему покрывает подобные вещи, потому что им это выгодно. Хотя и среди советников найдутся хорошие люди — Лайонел Джордах, Салех Норьега, Шарлотта Сарду. Хорошие — то есть трезвомыслящие. Насчёт их личных качеств судить не могу. Джордах и Сарду оказывали мне тайную помощь с самого начала, но, увы, единственное, что они смогли сделать, так это выяснить, что мятежник не принадлежит к числу советников. Ну что ж, и это в нашей ситуации было неплохо…  — Меня удивляет, что Гюлер, как сказал месье Приор, пришёл к нему в один день и сообщил, что Элифа выдала ему тайну Лорены, — проговорила Лу задумчиво. — Получается, это было после второго покушения, того, что случилось на базе отдыха. Элифу поймали, Ганс допросил её, и она выболтала ему тайну Лорены. Ну, хорошо, допустим. Но ведь и до этого случилось покушение, то, что было в резиденции де Морно, — она нахмурилась. — Получается, Ганс заранее знал о том, что Лорена — псионичка, но вам сказал, что якобы узнал это после второго покушения от Элифы? А на самом деле она уже была давно им натаскана, они были знакомы до этого, и, когда случилось первое покушение, он уже всё знал… Но соврал, чтобы отвести от себя подозрения, конечно же. Иво кивнул. — Да, Лу, всё так и есть — я думал об этом сегодня. Ганс, разумеется, солгал о том, что узнал информацию о Лорене только после поимки Элифы и её допроса. Он всё знал заранее и был уже хорошо знаком с Элифой. Вопросы, откуда он её узнал, как смог на постоянной основе приходить к ней в больницу за Периметром, чтобы обработать её психологически, остаются открытыми. — Ещё мне интересно, откуда он узнал об Эстер и Джейн, — заметил Марк. — Про Лорену ему выболтала сама Элифа, это ясно — она от него получала указания, что делать, а он от неё — много интересного. Но, прости, Иво, одно дело — жена Приора, женщина известная, родовитая, у всех на виду. А моя дочь и её мать всю жизнь жили далеко и уединённо, имели ложный генетический статус и, по сути, содержались в изоляции. Могу лишь предположить, что Ганс заинтересовался тем, откуда у меня вдруг взялась взрослая дочь, но это довольно странно, ибо многие инквизиторы и советники растят внебрачных детей, содержат их, но до поры до времени миру не показывают по разным причинам. Почему вдруг его так заинтересовала именно моя дочь — не знаю. — Возможно, потому что вы самый близкий человек к Приору, — предположил Кей. — Он мог каким-либо образом узнать о Джейн и Эстер через твою жену? — спросил Иво. Марк качнул головой: — Нет. Летиция не в курсе о геноме Джейн, лично они никогда не пересекались. С Гансом Летиция тоже никогда не общалась лично, даже близко — она посещает в основном очень культурные вечера, его там замечено не было. На приёмах внутри Инквизиции она всегда при мне. Эстер вряд ли что-то говорила ей о своей матери. Летиция знает, что у Эстер есть пси, поскольку весьма сложно год жить в одном доме и не заметить этого. Первое время мы оба молчали, Эстер носила на руке браслет, но жена подумала, что она режется, переполошилась, и пришлось рассказать. Но насчёт Джейн мы оба молчим, так что не знаю, с какого перепугу этот ублюдок мог заинтересоваться мной и моим ребёнком. — Возможен личный интерес. — жестоко вставила Карен. — Если вы понимаете, что я имею в виду под «личным». Лицо Марка ожесточилось. Фокси тоже отвернулся от окна и посмотрел на Карен неприязненно и горько.  — Думайте, что говорите, доктор Стоун, — внезапно резко сказал Жонсьер. — Полагаю, вы считаете, что вам можно абсолютно всё, но иногда не мешает следить за словами. — Я всего лишь высказала предположение, — огрызнулась Карен. — Гюлер вполне может оказаться и сексуализированным извращенцем, и тогда, не поверите, вашу дочь в любой момент мог домогаться или изнасиловать ваш сослуживец. И пока он жив, вероятность этого не может свестись к нулю. — Вам легко говорить, — Марк становился всё более бледным и злым. Фокси наблюдал за их перепалкой с очень затравленным видом. — У вас нет дочери. Не говорите лишний раз о таких вещах. — Марк, — предупреждающе качнул головой Кей. — У меня есть младшая сестра, — возразила Карен. — И сама я женщина, так что не вам, мужчине, рассказывать мне о том, говорить мне о таких вещах или нет. И я говорю о вероятности сексуализированного насилия не потому, что мне очень хочется вызвать месье Жонсьера на эмоции, а потому что такая вероятность действительно есть, и, пока Гюлер жив, целости и сохранности не только Эстер, но и Лу, например, и Лары, и даже Лорены он угрожает. Жонсьер опустил голову, признавая своё поражение. — И вашей в том числе, — заметил он понуро. Карен кивнула: — Чисто теоретически — да. Марк подумал и сказал: — Простите. Вы правы. Одна мысль о том, что с Эстер может случиться нечто подобное, приводит меня в ужас. Лу была удивлена, услышав извинения Марка Жонсьера, но поняла, что, во-первых, он действительно был неправ, а во-вторых, зная, что их дни могут быть сочтены, никто не стеснялся никого и ничего. Иво рассказал о Совете, Фокси — о своей семье… Она снова нашла ладонь Кея под столом. Он ответил ей, сжав её пальцы.  — Насчёт личного интереса… — псионичка глубоко вздохнула. — Ещё до того, как всё это началось, и даже до того, как меня взяли в охрану Приора, Гюлер предлагал мне повышение. Через постель. Вот. Теперь на неё изумлённо уставились сразу четыре пары глаз: Иво, Марка, Гектора и Карен. Фокси продолжал смотреть в окно. Кей взял её ладонь обеими руками. — Почему никому не сказала? — неожиданно резко спросил Приор. Лу пожала плечами. — Испугалась, наверное. Что мне не поверят. Да и ничего страшного он со мной не сделал… Поэтому решила забить. А потом он стал вести дело, и я решила подождать до того момента, когда всё это закончится, чтобы с чистой душой выложить всё, что было. Ну а потом… Не успела. Иво покачал головой. — Не нужно было молчать. Лу пожала плечами. — Ну, теперь уже ничего не изменишь. Поймаем его — можно будет наказать за всё сразу. Иво помрачнел. Его лицо затвердело, стало холодным и безжизненным, как одна из тех глиняных масок, которые Лу видела в музее Шторма.  — Да, — изрёк он. — Его нужно будет наказать. Готовьтесь. Ганса Гюлера нужно обезвредить, и я не планирую после этого оставлять его в живых. По своим купе разошлись к вечеру. Лу и Кею заказали отдельные, но они сразу переместились в одно — этого всё равно никто не видел, да и никому до этого не было дела. Лу отвернулась к окну, за которым мелькали очаровательно пушистые заснеженные ветки деревьев, и стащила чёрную толстовку, оставаясь в майке, обычной, тканевой, не защитной. Во всём поезде стояла духота, и, пока Гюлер находился далеко и не мог получить доступ к видеонаблюдению, можно было позволить себе не надевать защитный комплект из пуленепробиваемой ткани. Оставшись в одной майке, Лу потянулась, чувствуя и почти слыша, как недовольным стоном отвечает тело, измученное стрессом и всплесками нерегулярных изнуряющих тренировок — интенсивностью занятий она восполняла их частые пропуски. Заныли мышцы, но псионичка продолжала упорно растягивать их. Они казались твёрдыми, как застывшая жвачка, и обманчиво болели, словно собирались порваться.  Неожиданно большие тёплые ладони Кея обхватили её сзади за пояс. Мягко, бережно погладили; Лу замерла и расслабилась, когда он крепко прижался к ней сзади, зарылся носом в её длинные светлые волосы. В окне она увидела их полупрозрачные фигуры на фоне зимнего леса, высокие и сильные; разворот, несколько быстрых, но плавных движений, щелчок дверного замка купе — эмпатик крепко обнял её. Его руки окольцевали её плотно, надёжно, ненадолго вышибая из её головы гудящий рой мыслей, бухнущих на тревоге, как бухнут в жарком солнечном августе плоды граната на деревьях, как взбухает на дрожжах тесто для пирога. Никто ни о чём не думал, никто не говорил более о завтрашнем дне и уж тем более о том, что будет дальше — не было смысла. Им предстояло жить здесь и сейчас, с чистым листом вместо перспектив на будущее. На пороге смерти. На краю пропасти, падение в которую могло привести как к пробуждению от кошмарного сна в тёплой постели, так и к смерти.  Здесь и сейчас. Губы Лу быстро нашли губы Кея, и они сплелись в объятиях ещё более тесных, чем до этого, интимных и до дрожи сильных, жарких. Мгновение — и он мягко прижал её к двери купе. Девушка обвила его шею руками, подалась вперёд, провела пальцами по шее; ощутила бешено бьющийся пульс, короткие жёсткие волосы на затылке, основание позвоночника… Возбуждение накатило резко, сильно и почти болезненно, так, что она расслабилась, цепляясь за него и позволяя тёплому дыханию щекотать шею и ухо, а ладоням нетерпеливо сжимать кожу на бёдрах. Хватка ощущалась даже через плотную ткань зимних штанов. Хорошая ткань — тёплая, плотная, эластичная, кожа под ней не потеет, снаружи не скользит. Эта дурацкая, до жалкого бытовая мысль была последним, о чём подумала Лу, прежде чем её голова опустела, а тело окончательно обмякло, отдаваясь сильному, спокойному и серьёзному Кею. В этот раз не было ни долгой прелюдии, ни удобных поз, ни ласкового шёпота, ни эмпатии — ничего. Немного отчаянный, приятно грубоватый секс. Псионичка закрыла глаза. Мужчина слегка приспустил её штаны вместе с бельём, так, чтобы оно оставалось на ягодицах и не приходилось прижиматься голой кожей к грязной холодной двери, щёлкнул ремнём на своих брюках и быстро мазнул пальцами по клитору. Мокро. Лу не поняла, в какой момент её возбуждение стало таким сильным, но теперь всё это стало совсем не важно: думать не хотелось. Кей обхватил её одной рукой, закинул ногу себе на бедро и вошёл — осторожно, но резко, до упора. Лу охнула и прикрыла глаза, ощущая сладкую дрожь, прокатывающуюся по мышцам.  Мерный стук колёс, в такт ему — резкие, сильные толчки, тихие вздохи, задушенные, не смеющие вылиться в полноценные стоны. Стало жарко. Их лбы столкнулись, и Лу не отрывала глаз от глаз Кея, разглядывая каждую его ресницу, каждую прожилку в тёмных глазах, похожих на горячий горький шоколад; их губы иногда соприкасались и тут же размыкались, когда он готовился совершить новое движение. Напряжение в самом низу живота сладостно тянуло, раздражённый клитор пульсировал, хотелось жёстче, больнее, сильнее; презервативов с собой не было, и без них вернулась прежняя острота ощущений, которой с ними сильно не хватало. Тело её не слушалось, льнуло к Кею, открывалось ему полностью, как в последний раз, за окном мелькал равнодушный белый пейзаж, сизое небо и пустые поля, было тихо, так тихо, что она слышала только стук колёс и дыхание, дыхание, дыхание… Оно смешалось в воздухе, одно на двоих. Сильные мускулистые руки сжимали её так крепко, что можно было полностью расслабиться, не боясь скатиться вниз, губы Кея то и дело искали её, и она отвечала, но лишь на мгновение, потом хватая воздух ртом и собирая губами судороги, рассекающие его лицо. Нога слегка затекла, но он её придерживал, и Лу ничего не говорила. Просто получала первобытное грубое удовольствие от секса в купе поезда в одежде, в не слишком удобной позе и совершенно не подходящей для этого ситуации. Ближе к концу толчки становились всё более резкими, глубокими, размашистыми; стоны вязли в горле Лу, она царапала спину Кея сквозь ткань чёрной футболки, даже прикусила его плечо — так странно и хорошо сейчас ей было. Здесь и сейчас. Одним днём. Майка на спине стала влажной, конечности затекали, хотелось поскорее получить разрядку и ощутить, как тяжёлый узел внизу распускается, позволяет почувствовать расслабление и отпустить напряжение, из-за которого тело звенит, как натянутая струна.  Оргазм настиг её резко до неожиданности, до сдавленного свистящего выдоха — Лу крепко зажмурилась и кончила первой. Кей сделал ещё несколько движений и тоже кончил, прижавшись щекой к её виску и согревая дыханием ухо. Последний раз, откликаясь сладкой прощальной дрожью, прокатилась по телу острая эйфория и оставила её, размягчая тело до состояния жвачки. Она закрыла глаза и прислонилась затылком к двери; Кей тем временем отпустил её, застегнул штаны, оправил её одежду, и она почувствовала его дыхание на своём лице. Не шевельнулась — в голове всё ещё было пусто, веки слипались. Двигаться было лень. Поэтому, когда эмпатик обнял её спину, подхватил под коленями и поднял, Лу не стала сопротивляться, лишь обхватила его руками за шею и прильнула головой к плечу. Всё ещё удерживая её на руках, Кей опустился на постель и стал покачивать её под мерный стук колёс. Его тело было тёплым и родным.  Лу стала засыпать.  Так ничего и не сказали. В «Ифигению» приехали глубокой ночью, когда начался сильный ветер вперемешку со снегопадом. Лу и Кей успели поспать три часа, поскольку понимали, что им, как телохранителям, скорее всего, сон не положен, и теперь были готовы (во всяком случае, так казалось со стороны) выполнять свою работу.  Сойдя с поезда, Лу оглянулась и замерла. В её воображении аварийная точка рисовалась как серое, квадратное, тюремного типа здание с крошечными окнами или вообще без окон, обнесённое глухим высоким забором, невероятно мрачное, наполовину впечатанное в гору и не оставляющее никакой надежды на возможность покинуть это место живой и здоровой. Она представляла себе заледеневшие дороги, решётки на окнах (опять же, если окна вообще имели место быть), абсолютное отсутствие природы, кроме крутых гор и каменистых овражков, нагромождение бесцветной, однообразной, угловатой массы, жуткой и неприглядной, похожей на завод химикатов или крематорий.  Однако то, что она увидела, её приятно удивило. За стеной снегопада проглядывало красивое здание, вовсе не походящее ни на тюрьму, ни на завод, ни на крематорий. «Ифигения» скорее была похожа на шале, красивый каменно-деревянный дом, расположенный на просторном выступе заснеженной горы. Он был обнесён забором, но не глухим, а из настоящих елей — зелёных и голубых, с раскидистыми и разлапистыми ветвями, покрытыми снежной шапкой. Ели плотно окольцовывали выступ, оставляя внутри себя немного места для заснеженной равнины, в центе которой и стояла «Ифигения», неожиданно простая, уютная, но крепкая. Было хорошо видно, что это здание простояло здесь уже добрую сотню лет и не собиралось рушиться или даже приобретать обветшалый, одинокий вид. Каждый камень, каждая толстая, прочная деревянная балка лежали идеально друг к другу; дерево не прогнило, не раскрошилось и не вымокло, камни не обросли мхом, стёкла блистали чистотой и целостностью. Если бы Лу не знала, куда приехала, она бы подумала, что это просто дача какого-нибудь высокопоставленного лица. Или курортный домик, чтобы приехать сюда со своей второй половинкой и провести чудесные выходные, наслаждаясь теплом от настоящего камина, видом на еловый лес, горы и снегопад из панорамных окон, запахом смолы и мороза, лыжами и сноубордом. Здесь совсем не хочется надевать под одежду защитный комплект. Здесь хочется вдыхать запах деревянных досок, пить горячий шоколад и ходить по дому в вязаных носках. Ифигения — женское имя. Безопасное место. Оно раскрывало им свои объятия, как красивая, добрая, тёплая женщина. Лу сделала глубокий вдох, и холодный воздух, лёгкий, струящийся, туманный, пахнущий морозно-смолисто-свежо, заполнил её лёгкие доверху. Стало немного спокойнее. Не на неё одну «Ифигения» произвела впечатление. Фокси, спрыгнув с подножки поезда, присвистнул; Карен рассматривала дом с неподдельным интересом. Кей заметил: — Судя по розовато-жёлтому цвету древесины, это берёза Шмидта. — Кого? — удивилась Лу, глядя на напарника. Его красивое, румяное на морозе лицо и припухшие розовые губы сейчас казались ей особенно привлекательными — на них словно остался шлейф недавних поцелуев. Кей пояснил: — «Берёза Шмидта», или, как её ещё называют, железная — это самое прочное дерево в мире. Я видел его в городском дендрариуме позапрошлым летом, водил туда племянников. Это дерево прочнее чугуна и сварочного железа, его даже пули не пробьют. А камень похож на гранит — самый прочный материал в мире. Неудивительно, что здание кажется нетронутым и новым даже спустя сотню лет. Оно сделано из прочнейших материалов.  — Всё так, месье Стоун, — одобрительно кивнул Приор, пока Марк и Гектор вытаскивали из купе какие-то сумки. Насколько Лу поняла, там было оружие, еда и всё необходимое для оказания экстренной медицинской помощи. Плюс несколько сумок с их личными вещами. — Поэтому «Ифигения» в прекрасном состоянии, практически идеальном, даже спустя сотню лет. Её не тронуло ни Большое восстание, ни пребывание здесь нескольких лиц, ищущих убежища. Сюда же когда-то пытался бежать мой отец, бывший архиепископ Хаган Мартен. — Приор посмотрел наверх, где грозные вершины гор белели, покрытые снегом. — Он пытался оправдать мужчину, убившего двух псиоников на почве генетической ненависти. Его сместили с должности архиепископа и решили посадить в тюрьму, однако он предпринял попытку бежать в «Ифигению». Не вышло. — Иво помолчал и закончил без всякого сожаления: — Он умер в тюрьме. Ах, если бы он узнал мать своих внуков лично! — на этом моменте он вдруг резко, нервно рассмеялся и двинулся к дому. Лу обменялась с Кеем недоумевающими взглядами; потом оглянулась назад и увидела стоящего рядом Фокси, у которого на лице было написано не меньшее изумление. Она пожала плечами, и все двинулись к дому. Чтобы открыть дверь, понадобилось какое-то время, но наконец они оказались внутри. «Ифигению» явно держали в чистоте и обеспечили теплом и электричеством — включился свет, и Лу увидела красивый дом, уютно обставленный, без излишеств, пахнущий древесиной и смолой внутри. Ничего общего с тем, что она рисовала себе в своём воображении. Почему-то она подумала о том, что Лорене бы здесь понравилось — она ведь вернулась с горного курорта, и наверняка жила в похожем месте, если вообще не здесь или в одной из других аварийных точек. Если, конечно, они выглядят так же уютно. Всем раздали оружие, по несколько коробок с едой — так, чтобы хватило на несколько дней, и приказали переодеться в защитный комплект и занимать комнаты на втором этаже, те, что ближе к лестнице. В коробках оказался одинаковый набор для каждого: бутылка воды, банка томатного супа, запечённый картофель, шницель из курицы, нарезанные овощи и шоколадное пирожное. Фокси сразу забрал еду, взял телефон и ушёл наверх, видимо, набирая Эстер; все остальные распаковали ужин и молча ели. Кухня была большая, современная, с островком и панорамным окном. Напряжение становилось всё более густым и дискомфортным. Еда была горячая и вкусная, из натуральных продуктов, но Лу жевала, не чувствуя вкуса, не соображая, что происходит. После еды Иво известил всех: — Гюлер будет здесь через два часа. Из сумки возьмите перцовые баллончики — на всякий случай. Наш отряд уже здесь. Звоните, пишите кому хотите — местоположение «Ифигении» через телефон отследить достаточно сложно, никто лишний вас не вычислит. И не засыпайте: после его приезда мы убедимся, что снаружи нет лишнего движения, запрёмся в комнатах, а там, может быть, сможете поспать. Пока Лорена якобы не приедет, он не должен ничего сделать — во всяком случае, я так думаю. — Я на всякий случай взяла препараты от гиперсомнии, — добавила Карен. — Но этой ночью нам, наверное, ещё удастся выспаться. Если, конечно, рядом с убийцей за стеной удастся уснуть. А вот на следующую ночь, скорее всего, препараты в небольшом количестве придётся принять. И сделать укол с обезболивающим средством — тоже на всякий случай. Ну, это если вдруг вас ранит, чтобы никто не отключился на месте от боли. Я бы советовала особо нервным принять успокоительное, но большое количество лекарств может быть опасным и замедлить реакцию, так что лучше ограничиться препаратом от гиперсомнии и обезболивающим. Обезболивающее лучше пить завтра, потому что много его нельзя, а прямо сейчас оно вам не пригодится. А вот бодрящую таблетку лучше выпить сразу после ужина и душа. Не сомневаюсь, что всех потянет спать, но вы слышали месье Мартена. Она достала коробку с лекарствами и выложила на стол, дожидаясь, пока все возьмут свою порцию. Осталась одна — для Фокси. Марк мрачно сказал: — Я отнесу. Заодно побеседую с ним. — Главное, чтобы ваша беседа не закончилась разбитыми носами, сломанными костями и сотрясением, — хмыкнул Гектор. Марк качнул головой: — Не закончится. Но кое о чём поговорить надо. Потом Гектор выдал каждому по перцовому баллончику, и Иво изрёк: — На этом всё. Будьте готовы. Лу и Кей заняли комнату на втором этаже, в самом углу просторного деревянного коридора, рядом с лестницей — милую спальню с панорамным окном, выходящим на склон горы и сосновый бор внизу. Кружила метель. В комнате пахло свежим и тёплым деревом. Они уселись на широкой кровати и какое-то время просто смотрели друг на друга, ничего не говоря. Лу рассматривала лицо мужчины напротив: мягкие скулы, красиво очерченные губы, милый нос-пуговица, тёмные глаза в окаймлении густых ресниц, широкие брови, чистый лоб… Лицо самого дорого ей мужчины в мире. Они как будто отдалились друг от друга в последние дни, хоть и оставались рядом и даже занимались сексом, и ей хотелось вернуть это дорогое, хрупкое ощущение близости. Она несмело протянула ему руку, и эмпатик с улыбкой взял её ладонь. Всего одна улыбка — и вот уже на душе спокойнее. Они не отдалились, нет, просто устали, смертельно устали, боялись — за себя и за других. Но сейчас, в этой тёплой комнате, пахнущей древесиной, с большим окном и красивым видом, где они остались один на один, Лу снова почувствовала, как ей хорошо рядом с Кеем. Несмотря даже на внешние обстоятельства. Ничего не нужно было говорить. Он и так всё понял. Притянул её к себе, обнял. Одна рука мужчины скользнула в её волосы, массируя затылок. Лу ткнулась носом в изгиб его шеи, слегка водя им по коже.  — О чём ты мечтаешь? — внезапно спросил эмпатик. Девушка отстранилась, посмотрела на него с лёгким удивлением, но улыбнулась. — М-м? — О чём ты мечтаешь? — повторил свой вопрос Кей. — Представь, что всё хорошо и мы вернулись. Гюлера нет, опасности нет. Что бы ты хотела сделать тогда? Какие были бы твои цели? Чего ты хочешь от себя и от жизни, Лу? При упоминании имени мятежника девушка вздрогнула, но невольно задумалась. Мечты, мечты… Их было много. Слишком много. Она могла бы даже застесняться такого количества и размера своих мечтаний. Однако перед ней сидел Кей, её любовь, её душа, её опора и надежда, и она могла не боясь рассказать ему обо всех своих даже самых постыдных желаниях. Да и помечтать перед самым тяжёлым моментом в жизни, решающим моментом, хотелось, хотелось сбросить напряжение, уплыть ненадолго в голубую безоблачную грёзу… — Ну, я о многом мечтаю, — улыбнулась Лу. — Например, о покрышках на байк. Или сразу новый байк. Кей улыбнулся. — Уже неплохо. — Мне нужно называть какие-то более глобальные и высокие цели? — Нет, нет. Любые. Даже не цели, а мечты и желания. — Кроме покрышек… — Лу серьёзно задумалась. В голову приходили новые и новые мысли. — Я хочу выучить какой-нибудь новый язык. Завидую Ларе, если честно — так круто говорить на чём-то кроме лингвы… Я немного знаю французский и турецкий, а хотелось бы лучше. И английский, вот. Очень хочется выучить английский. Что ещё? Выехать из Термитника. Забрать маму из Ле Лож и перевезти сюда. Прочитать «Убить пересмешника» и «Щегла». Посмотреть фильмы Даррена Аронофски — Доган по ним фанатеет, советовал… Хочу побывать на свадьбе Ирмы и Томы. Покататься на сноуборде и горных лыжах. Съездить на горячие источники. И куда-нибудь на юг. А ещё, знаешь… — она запнулась. — Я думаю, мне было бы интересно заняться генетикой. Узнать о прошлом псиоников и нестабильных, об их природе. Может, узнать, были ли в моём роду псионики уже после Шторма. Я ведь так мало знаю о своей семье, ни прабабушек, ни прадедушек, да даже бабушек и дедушек не знаю лично. Ни о каком семейном древе даже речи нет. А хочется знать, кто был в семье, с каким генетическим статусом… Вдруг я, как Лорена или Джейн Фишерман — прямой потомок псионика? И ты тоже? — Лу посмотрела на Кея и не встретила в его глазах ни капли насмешки. Он очень внимательно слушал её, и она ощутила прилив благодарности к нему. — Вот… Я-то ведь отучилась в обычном таком заведении… В такие большинство псиоников идут. А если бы не вот это всё, могла бы и высшее образование получить. Только псиоников часто не берут. — Это правда, — вздохнул Кей.  — А ещё я мечтаю попробовать снежного краба, — призналась Лу и рассмеялась. — И всякие восточные сладости. И знаешь, я очень хочу увидеть своими глазами море. Я знаю, что оно где-то далеко-далеко, но мне так хотелось бы на самом деле увидеть море. И искупаться. А ещё больше времени проводить со своей социальной группой. — она вздохнула. — Вот. Представляешь, сколько всего мне в жизни хочется? Кей улыбнулся ещё шире. — Как и любому нормальному человеку. И твои мечты вполне осуществимы. И нормальны. — Даже с занятием наукой и образованием? — Почему нет? Когда с Гюлером будет покончено, Приор наверняка возьмётся за реформы — медленные, но верные. Мы уже поняли, что скрывать фертильных псиоников не получится, да и это бесполезно, поскольку теперь мы знаем, что это норма. Через год или два сможешь поступить в университет. — И буду старой студенткой? — А почему нет? — пожал плечами эмпатик. — Если бы я пошёл получать образование, был бы ещё старше — до тридцати-то не так далеко, — он улыбнулся. Лу прыснула: — Не утрируй. — Но всё же это так. Четыре года — и я уже буду тридцатилетним мужчиной. И даже если поступлю в наступающем году, то к тридцати только закончу, условно. Ну, к двадцати девяти. Но сомневаюсь, что это случится следующей осенью, так что не думаю, что тебе есть чего стесняться. Если хочешь знать, Робер Фриман, величайший генетик своего времени, поступил в университет в двадцать четыре года. Лу изумлённо выгнула брови. — Реально? А что он делал шесть лет до этого? — Учился на экономиста. Представляешь? Когда Карен нас познакомила, я был ещё маленький, а он уже тогда был достаточно известен в сфере науки, и мне казалось, что он родился с этой своей зелёной лентой на плече. Оказалось, нет. Как он сам мне потом рассказал, в двадцать три он вдруг понял, что ему интересна наука, а не экономика. Это привело к разводу с первой женой и получению второго образования. Вот. Теперь он считается лучшим учёным-генетиком своего времени. Так что тебе нечего бояться, Лу.  Лу задумалась. А может, и правда?.. — А ты о чём мечтаешь, Кей? Какое-то время он молчал. — Тоже о многих вещах. Получить образование. Я, знаешь… Я бы хотел быть учителем. — Кей посмотрел на Лу очень прямо.  — Учителем?  — Да. Школьным учителем истории. — эмпатик закусил губу. — Я люблю историю. Всегда любил. Мне было с детства интересно читать об империях, о королях и королевах, о победах и поражениях, о реформах и великих людях. История — единственное хорошее, что я получил от отца. У нас дома была целая библиотека, и иногда, когда у Нэйтана было хорошее настроение, он приходил ко мне перед сном и читал что-нибудь из исторических книг на ночь. Иногда даже приходила Натали, стояла в дверном проёме и смотрела на нас, и это были единственные моменты в жизни, когда я не боялся и не ненавидел родителей. Мы были просто папой, мамой и сыном, он читал мне книгу, а она подходила, поправляла одеяло и желала мне спокойной ночи. Никто из них не целовал меня на ночь, но, пожалуй, оно и к лучшему — мне, как эмпатику, в любом случае это не понравилось бы. А так у меня на несколько минут создавалась иллюзия, что мы нормальная, любящая семья. Поэтому история вызывает у меня такие тёплые ассоциации. Лу живо представила себе эту картину: маленький Кей, розовый и круглый, как наливной персик, лежит в своей кровати и благоговейно слушает, как Нэйтан, ещё не такой вялый, достаточно молодой и совсем слегка седой, читает ему книгу спокойным, неагрессивным голосом; в дверях стоит Натали, обычная женщина с тёмными блестящими волосами и повязанным фартуком, не рыщущая по комнате холодными хищными глазами, а невозмутимая и даже нормальная. Её захлестнула горечь. Родители Кея не заслужили его. И Нэйтан Стоун своим робким печальным взглядом не мог вызвать её жалость. — И ещё потому, что я люблю детей, — эмпатик посмотрел в окно, за которым уже совсем отчаянно неслась метель. — Эмпатики все такие. Ну или почти все. Мы любим детей. — Да, Эстер рассказывала. — Не врала. Я действительно люблю детей. — Кей улыбнулся. — Племянников своих обожаю. Да и вообще дети — милые создания. Порой противные, порой трудные. Но все мы были такими. И, честно говоря, я ещё с молодости мечтал о семье, о том, что когда-то тоже буду отцом, хоть и понимал, что мне такого счастья не светит. А учить детей… мне кажется, это действительно будет мне нравиться. Приятно думать о том, что я смогу дать этим маленьким людям что-то полезное и интересное, возможно, привести кого-то из них к истории как к любви своей жизни.  — Понимаю, — Лу потрогала «око тайфуна» на шее — она так и не сняла его с тех пор, как надела. — Наверное, по такой же логике и я бы хотела заниматься генетикой. Ты можешь дать людям что-то ценное из прошлого. Из их прошлого в том числе. Когда человек знает, какие у него гены, он знает — кто он. А я, Кей, хочу знать, кто я. Мне это нужно. И я хочу развиваться. — она сделала глубокий вдох и призналась: — Если мы вернёмся, я думаю о том, чтобы уйти из Корпуса. Это… слишком. Слишком тяжело, слишком страшно. Я понимаю, что многого добилась, вышла в люди, заслужила даже какой-то особенный статус и уважение, но мне кажется, что это не то, чего я хочу. Мне хочется развиваться, двигаться дальше. Постоянно наряжаться в неудобную одежду, контактировать с неприятными мне людьми, рисковать жизнью… А если передо мной встанет выбор — ты или Приор? Я ведь, скорее всего, выберу тебя, Кей. А значит, не справлюсь со своей работой. Но я не смогу разрываться между долгом и тобой. И так всю жизнь? Нет. Я не хочу. — И я не хочу, — признался Кей. — Эта работа никогда не была лёгкой. Но теперь я как никогда понимаю, что, наверное, это не моё. Хочется чего-то для души. Безопасного. Интересного. — он вздохнул. — Но нам нужно закрыть это дело с Гюлером. А потом мы уйдём. У меня есть подозрение, что и Приор после этого на своей должности не задержится. Девушка не стала скрывать удивления. — Ты так думаешь? — Да. Он больше не станет подвергать опасности жизнь Лорены и их детей. Скорее всего, завершит все необходимые дела и покинет пост. — А кто займёт его место? Ведь у каждого Приора должен быть преемник. Кей покачал головой. В его глазах промелькнула грусть. — Не знаю, Лу. Правда не знаю. Но я сомневаюсь, что после произошедшего месье Мартен продолжит разрываться между властью и семьёй. Очевидно, жена и дети ему важнее. Его нельзя за это осуждать, но Приором он быть больше явно не сможет. За четыре года его правления вряд ли успели найти достойного преемника… Но, я полагаю, этот вопрос решится без нашего участия. Лу грустно рассмеялась. — Все мы не справляемся. — Да, — признал Кей. — Это так. Но все мы — люди. Не справимся мы — справится кто-то другой. Не справимся с этой работой — справимся с другой. Не казни себя, Лу. — Да я не казню. Просто… Я много сделала, чтобы сюда попасть. А теперь понимаю, что это не моё, — псионичка вздохнула. — Ну, или я сейчас так думаю, потому что ситуация отчаянная, но всё равно… Мужчина ласково улыбнулся. — Это жизнь. Она состоит из ошибок, перемен, взлётов и падений, Лу. К тому же тебе двадцать три. Ты очень молода. В любом возрасте можно изменить свою жизнь. Моя бабушка развелась в тридцать четыре года, в сорок два снова вышла замуж. До пенсии работала медиком, а сейчас занимается переводами — представляешь, какие разные сферы? Ей семьдесят девять лет. И она ничего не боится. И это нормально. А уж тебе в двадцать три точно не стоит бояться менять свою жизнь. — Технически, мне всё ещё двадцать два, — хмыкнула Лу. Её день рождения выпадал на десятое января. — Осталось пару недель. — Тем более, — Кей задорно улыбнулся и по-кошачьи потёрся лбом о её плечо. Лу посмотрела в его лицо, в его близкие глаза и неожиданно серьёзно даже для самой себя сказала: — Я люблю тебя, Кей. Он не перестал улыбаться, но улыбка стала другой — более интимной, нежной, глубокой. — Я тоже тебя люблю, Лу. — он перехватил её поудобнее и прижал к себе. — Не настраивайся на плохое. Мы ещё вернёмся и всем покажем, чего мы стоим. — он повернул голову так, что их губы оказались на одном уровне, и девушка ощутила внезапный всплеск сильного желания — снова. — Ты хочешь снова? — Хочу, — Лу облизнула губы. — В поезде не то было. Кей лукаво улыбнулся и уложил её на спину, наклоняясь следом и целуя. Дотянулся до кнопки и нажал — шторы задвинулись, оставляя их вдвоём, в комнате, пахнущей древесиной и теплом. Им всё равно нельзя было засыпать. Парой часов позже они лежали под одеялом, обнимаясь, и смотрели на потрескивающий электронный камин — такой имелся в каждой комнате. Было тепло, сонно и нежно. Даже почти спокойно. Лу водила пальцами по коже Кея, слушала его размеренное дыхание и представляла, что никакой опасности нет. Что они просто приехали на горнолыжный курорт — отдыхать, пить шампанское и есть морепродукты, кататься на сноуборде, купаться в горячей ванной на открытом воздухе, дышать прозрачным горным воздухом и заниматься любовью на хрустящих белых простынях. Как бы ей хотелось, чтобы всё это было правдой — закрыть глаза и проснуться без оружия, защитного комплекта и ожидания худшего!  Кей, поглаживая её по обнажённой спине, внезапно спросил: — Знаешь, о чём я ещё мечтаю?  Лу лениво оторвала голову от его плеча и вопросительно посмотрела на него. — М-м? — О семье, — Кей закинул одну руку за голову, другой по-прежнему поглаживая её по спине. Его взгляд был устремлён в потолок. — О своей семье. Если быть честным до конца, я мечтаю о том, чтобы жениться. И, может быть, даже в один момент стать отцом. Воцарилось молчание. Лу не знала, что ответить. Она не думала о свадьбе с Кеем, но отчётливо понимала, что слова о женитьбе были предназначены ей. Быть может, Кей говорил это потому, что не имел возможности смотреть в завтрашний день и хотел выложить всё, о чём думал и чего желал, но она всё равно смутилась. Она не представляла себя женой. Даже не потому, что не подходила на эту роль из-за нелюбви к исполнению «традиционного женского предназначения» — ясно, что Кей не верит в это дерьмо и не заставит её проходить через нечто подобное. Просто как будто бы Лу никогда не думала, что заслуживает такого. Стать женой — это пройти несколько этапов отношений, построить целый новый мир с другим человеком, научиться вместе существовать… И как будто бы при всей её любви к Кею, им рано. Рано. А ребёнок? О детях Лу не задумывалась тем более. Во-первых, потому что до недавнего времени была уверена, что не сможет иметь детей (да и сейчас не была уверена, что сможет), а во-вторых — потому что не испытывала особой любви к детям и не думала, что станет хорошей матерью. Неожиданно её это напугало: она не знает, хочет ли замуж, не пылает любовью к детям. А Кей хочет жениться и стать отцом. К чему это приведёт? Смогут ли они построить свою дальнейшую жизнь, если в одном из главных её аспектов их цели и взгляды так разнятся? Почувствовав её смятение, Кей погладил её и улыбнулся: — Тише, лучик. Я прямо чувствую, как ты вся сжалась. Не волнуйся. Я не говорю ни о браке, ни тем более о детях сейчас — пока ещё слишком рано. К тому же я никогда не стал бы заставлять тебя. Слышишь, моя милая? — он приподнял голову и посмотрел Лу в глаза. — Я никогда не стану тебя к чему-либо принуждать. Если, скажем, я сделаю тебе предложение, и ты захочешь отказаться, я это приму. Если ты не захочешь детей — я тоже это приму. Не нужно бояться. Я никогда не стану идти против твоих желаний и границ. Лу слабо улыбнулась — напряжение отпустило. Конечно, до всего этого ещё оставалось идти и идти. И, конечно же, Кей никогда не стал бы насиловать её свободу. Она кивнула: — Я знаю. Прости. Нервничаю из-за всего подряд. Эмпатик понимающе погладил её по щеке, и Лу коснулась губами его пальцев. Кей с сожалением сказал: — Надо одеться. Мы тут голые как первобытные люди. Если к нам постучатся Приор или Карен, будет неловко. Лу рассмеялась, и они стали одеваться. Как раз когда защитный комплект и верхняя одежда были надеты, к ним постучали. Лу спросила через дверь: — Кто? — Это я, — раздался голос Фокси. Лу приоткрыла дверь, оставляя только щель, и подозрительно взглянула на него: — Чего тебе? — К вам можно? — хмуро спросил хакер. — Нельзя, мы уже закончили, — ответила Лу. — В следующий раз просись третьим заранее. Фокси цыкнул. — Очень смешно. — Так чего тебе? — Да стрёмно одному. Ну так можно? Лу обернулась на Кея, и тот кивнул. Она отворила дверь, впуская Фокси внутрь, и весело поддразнила его: — Ай-яй-яй: такой большой мальчик, а боится один в комнате сидеть. — Да в жопу вы мне оба нужны, — буркнул Фокси. — И тебе привет, — поздоровался Кей. Внимательно посмотрел на хакера, ссутулившегося и оставшегося у двери, и неожиданно серьёзно спросил: — Что-то случилось? Тот помедлил и нерешительно кивнул. — Из моего окна выходит вид на дорогу. Там приехали. Походу этот ваш… как его… мятежник приехал. Ганс Гюлер. Он здесь. На месте.