Neon Generation

Следующие несколько часов прошли как в тумане. Иво и Лу нашли остальных и собрали их в кабинете Карен; пока Приор объяснял выводы, к которым они с Лу пришли, и рассказывал про дочь Ганса, девушка наблюдала за тем, как преисполняются потрясением, ужасом и злостью (у всех по-разному) лица Лары, Карен, Кея, Гектора, Робера, Фокси, Эстер и Марка. Никто из них, даже Робер, не остался спокойным, все просто застыли с искажёнными лицами, как статуи, и Лу на всех уровнях понимала и чувствовала каждого из них. Она даже не слышала, что конкретно говорит Иво — у неё в ушах шумело, и злобно шипел внутри собственный голос — ругань, оскорбления, бесцельные матерные слова. Если бы она могла, сказала бы всё вслух, но рядом находилось слишком много приличных людей с нежными ушами, поэтому всё, что ей оставалось — это стоять и смотреть на Кея, который выглядел так, будто его ударили по голове обухом. У него был такой потерянный, несчастный вид, он словно не верил словам Приора и смотрел только на неё. Лу не отрывала ответного взгляда, давая ему понять, что находится в не меньшем шоке. Приор закончил свою речь и умолк. Прошло несколько минут, прежде чем тишина была нарушена. — Получается, опасность всегда была ближе, чем мы думали, — изрекла Эстер. Карен взглянула на неё и язвительно усмехнулась: — Очень свежая и оригинальная мысль. А главное, она поможет нам в решении проблемы. — Женщина, успокойтесь, — внезапно устало огрызнулся Фокси. — Мы поняли, что вы здесь самая крутая и опасная, теперь можете перестать бросаться на всех по поводу и без? — Молодой человек, — резко и сурово предупредил его Робер. Карен не шелохнулась, но её глаза сузились, что наверняка означало, что жить хакеру осталось не то, что четыре дня — четыре минуты максимум. Фокси фыркнул и отвернулся. Эстер успокаивающе погладила его по плечу и сунула свою ладонь в его. Дождавшись, пока все успокоятся, Иво сообщил: — Я боюсь, при раскладе, что мы имеем сейчас, нам нужно действовать быстро. У меня есть мысли насчёт того, как нейтрализовать опасность в лице Гюлера, однако это предполагает… — его глаза пробежались по присутствующим, внимательно вглядываясь в каждого. — …Дальнюю и довольно опасную поездку. Поездку в дальнее безопасное место, куда можно будет отправить и Лорену, либо в два места: в одно отправится Лорена, в другое — мы, и туда же нужно заманить Гюлера… Но это пока только мысли. Гектор, Марк, мне нужно будет обсудить это с вами сегодня. Желательно сейчас. Неожиданно начальник охраны Приора кашлянул и спросил:  — Месье Приор, могу я кое-что сказать? — Конечно, Гектор, — Иво повёл рукой в воздухе приглашающим жестом. Баретти прокашлялся и заговорил: — Прежде, чем предпринимать какие-либо действия, нужно принять во внимание то, что у некоторых из членов нашей… гм… группы есть дети. Я боюсь, что они тоже могут быть в опасности, ибо психопат Гюлер может захотеть использовать их как рычаг давления на вас, например, через Франциска, или на мадемуазель и мадам Стоун через их сыновей. — он слегка повернул голову в сторону Кея и его сестёр. Лара смотрела на Гектора так, будто была готова запрыгнуть на него здесь и сейчас, Кей — с пониманием и, наверное, благодарностью, и даже взгляд Карен смягчился. — Детей нужно прежде всего увезти куда-нибудь, желательно прямо сейчас и не в аварийные точки, ибо это слишком далеко. Но куда-то, где их меньше всего подумают искать. Иво задумался. Лу тоже задумалась. Мысль Гектора оказалась более чем правильной, но если Франциска, сына главы Церкви Единства и дочери самого влиятельного церковника, крестницы самого Викария, точно можно было спрятать в любое место — наверняка найдётся куча родственников, готовых забрать малыша, то куда девать Рассела и Эдварда, сыновей Лары и Карен? К бабушке, Ребекке, их отправлять было слишком опасно. А было ли к кому ещё? С родителями они не общались. Насколько Лу помнила, их мать никак не пыталась восстановить контакт с детьми и внуками. Отец предпринимал попытки это сделать, но все они отклонялись по понятным причинам.  Кей, Карен и Лара переглянулись. Эмпатик обернулся и спросил: — Месье Мартен, насколько хорошо осведомлён Гюлер о том, в каких отношениях с семьёй находятся приближённые Приора? — Он проверял ваши данные и результаты психологических тестов при поступлении в Корпус, — Иво переглянулся с Марком и Гектором. — Так что он наверняка в курсе, что с родителями вы не держите близкого контакта.  Кей, Лара и Карен переглянулись. Их взгляды были одинаково тяжёлыми, они явно думали об одном и том же. Наконец Лара озвучила их общую мысль: — Насколько безопасно будет переправить детей на несколько дней к нашему отцу? У нас больше нет родственников в пределах округа и Нью-Пари, а Гюлер вряд ли догадается искать наших детей у нашего отца, с которым мы не общаемся много лет. Не в первую очередь, по крайней мере. Краем глаза Лу заметила, как Эстер послала Марку очень многозначительный взгляд, и тот скривился. Иво задумался на мгновение. — Пожалуй, это будет неплохое решение. Отправлять их куда-то под стражу в незнакомое место будет неудобно — Ганс, скорее всего, сможет отследить их местоположение, если они будут под укрытием Инквизиции. Так что вот как мы поступим: месье Стоун прямо сейчас поедет за мальчиками, заберёт их и отвезёт в нужное место. С ними мы пошлём охрану, чтобы, во-первых, проследила за вашим путём, а во-вторых, день и ночь находилась на территории дома вашего отца с целью охраны ваших детей. Думаю, это будет правильно. Все трое Стоунов выглядели напряжёнными, однако переглянулись и кивнули. Им явно не хотелось отсылать детей, но это необходимо было сделать. — Хорошо, — подытожил Иво. — Тогда, месье Стоун, возьмите служебную машину, но лучше не ту, на которой вы ездите обычно, а другую, вам месье Баретти покажет — это обычные машины без маркировки КС, чтобы в случае чего слиться с потоком на магистрали и пропасть из виду. За вами позже последует машина с охраной. Заберите мальчиков, предупредите мадам Стоун о предстоящей миссии и возвращайтесь сюда, чтобы дети могли повидаться с родителями. — он намеренно не сказал «попрощаться». Кей кивнул. Неожиданно даже для себя Лу вмешалась и спросила: — Месье Приор, могу ли я поехать с Кеем? Для пущей безопасности. Она умолчала о том, что это ещё и для того, чтобы быть рядом с мужчиной в тяжёлый момент, который ему лучше не переносить в одиночку. Судя по всему, Кей это понял, потому что посмотрел на неё с нежностью и благодарностью, сдерживая улыбку лишь для того, чтобы не прерывать Приора. Тот пожал плечами: — Да, конечно. Сопровождение лишним не будет.  Выходя из кабинета, Кей едва коснулся руки Лу и шепнул: «Спасибо». Его не было около двух часов. Приор, Марк, Гектор, Карен и Робер какое-то время разговаривали о чём-то в кабинете, пока Лара, Лу, Эстер и Фокси сидели снаружи; просидев долгое время и заскучав, Лу встала и отправилась к палате, где находилась Лорена — ей захотелось увидеть её, поговорить с ней. Неиссякаемая доброта Лорены наверняка помогала ей самой и, может быть, могла помочь и Лу. Девушке хотелось просто немного побыть рядом с человеком, ещё не знающим все жуткие детали, просто посидеть рядом, держа маленькую Лоренину руку, успокоиться, подпитаться её особой, тёплой, беззлобной энергией. Своей незлобивостью Лорена напоминала девушке Энн, и часть тоски по матери невольно переносилась на неё. Лу подошла к палате Лорены. Медсестра узнала её и не стала просить жетон, но предупредила: — Мадам спит. Не нужно её будить. — А… — псионичка сникла. — Ладно.  Медсестра сочувствующе пожала плечами и ушла. Лу собиралась тоже уйти, но напоследок слегка приоткрыла дверь и заглянула внутрь палаты. Лорена лежала в постели, закрыв глаза и мерно дыша. Длинные белые волосы были похожи на сладкую вату. Её лицо сейчас не выражало ни тревоги, ни горечи, ни злости, она спала крепко и сладко, как младенец, под тихий писк аппарата, измеряющего показатели. На экране высвечивалась надпись, свидетельствующая о том, что показатели в пределах нормы и Лорена находится в сознании, но в состоянии сна. Лу осторожно прошла внутрь, прикрыла за собой дверь и подошла к кровати Лорены. Тонкая рука с кривой татуировкой пси и воткнутым в вену катетером лежала раскрытой ладонью вверх, и псионичка едва коснулась кончиками пальцев её татуировки, гладкой и ребристой на ощупь, как шрам. «Что, если я больше не увижу тебя? — внезапно подумала она и испугалась. — Или Гюлер доберётся до тебя?» Словно учуяв её резко взвившийся пружиной страх, Лорена завозилась, и Лу бесшумно выскользнула из комнаты, не желая быть пойманной или разбудит её — пусть отдыхает. Но ощущение страха, что она больше никогда не увидит эту маленькую женщину, слишком добрую для мира, в котором они жили, беспомощную и очаровательную в своей искренности, не одарённую гениальностью, но интересную и открытую к близости с любым человеком, даже тем, кто этого не заслуживал. Лу стало ещё горче от того, что, возможно, никого из тех, с кем она успела познакомиться, она скоро не увидит…  Впасть в очередной приступ истерики ей не дал звонок от Кея. Он приехал и просил спуститься через десять минут — дать Ларе, Карен и Роберу время попрощаться с детьми. Лу села в машину после того, как Карен и Робер едва не заобнимали до смерти Эдварда, своего слишком высокого для пятнадцати лет, худощавого сына, и после того, как Лара едва не зацеловала до смерти Рассела. Потом они все погрузились в машину: Кей — за рулём, Лу — рядом с ним, Эдвард и Рассел — сзади. Псионичка обернулась и улыбнулась племянникам эмпатика: — Привет. — Привет, — улыбнулся Эдвард, внимательно разглядывая её. Он был похож на отца, такой же красивый и изящный, но некоторая надменность манер явно передалась ему от матери. Он достал планшет, наушники и быстро отключился от внешнего мира, откинув голову назад и решив, видимо, поспать.  — Привет, Лу, — важно ответил Рассел и подмигнул Лу. Та усмехнулась. — Как дела? — Теперь, когда я увидел тебя, шикарно. — Так, — вмешался Кей, однако, улыбаясь. — Слышишь, пикапер? Придержи коней. — Ты просто мне завидуешь, — фыркнул Рассел. Кей закатил глаза: — Конечно, как тебе не завидовать. — он помахал Ларе, Карен и Роберу, и они тронулись. Издалека Лу увидела, как Робер обнимает Карен за плечи. Рассел закатил глаза, передразнивая дядю, и тоже надел наушники, а они двинулись в долгую и неприятную дорогу, сквозь снег и холод, навстречу прошлому Кея, к которому он никогда не хотел возвращаться. Ехали молча. Кей вёл машину, глядя прямо перед собой и сжимая руками руль до побелевших костяшек. Во всём его красивом, обычно мягком лице без эмпатии ощущалось напряжение; он не предлагал включить радио, не оглядывался на остальных пассажиров и нервно покачивал коленом. Лу понимала, что он переживает, во-первых, из-за сложившейся ситуации и безопасности племянников, во-вторых, из-за встречи с отцом. Она и сама ощущала себя несколько некомфортно, ибо знала, что за человек отец Кея и как он относился к своим детям. В какой-то момент она протянула руку и положила свою ладонь на его, успокаивающе поглаживая, как бы говоря: я с тобой. Эмпатик немного расслабился, посмотрел на неё, улыбнулся и, взяв её пальцы, нежно поцеловал их. Прикосновение его тёплых губ к коже, мимолётный взгляд друг другу в глаза — и уже стало самую малость спокойнее. Во всяком случае, они ввязались в это вместе. И никто не мог запретить им надеяться на лучшее и делать всё, чтобы это лучшее сбылось. Явный дискомфорт от предстоящих зимних каникул испытывали и племянники Кея, сидящие сзади: долговязый молчаливый Эдвард забылся сном, то и дело хмурясь, вздыхая, что-то бормоча во сне. Волнистые чёрные волосы липли ко лбу — в машине медленно становилось жарко из-за обогревателя. Обычно весёлый и болтливый Рассел мрачно пялился в окно, закрыв уши наушниками, и не отрывал своего взгляда ни на секунду, наблюдая за тем, как заснеженные поля сменяются то отдельными крошечными деревушками, то лесом. Глядя на него через зеркало машины, Лу неожиданно испытала прилив печальной нежности к этому ребёнку — пожалуй, первому в мире ребёнку, вызвавшему у неё такие тёплые чувства. Рассел был такой хороший, такой озорной мальчишка, отчасти напоминающий ей саму себя в возрасте десяти лет; внешне он так походил на Кея и был таким очаровательным озорным мальчишкой, что ей стало ещё тревожнее и тяжелее от того, что она видит его, может быть, в последний раз. В этот момент Рассел впервые за всю поездку оторвался от пейзажа за окном и посмотрел прямо ей в глаза через отражение. И улыбнулся — лукавой, чуть скошенной набок улыбкой. Лу улыбнулась ему в ответ, но её грудь сдавило тяжестью вины: ни Рассел, ни Эдвард не представляли, что может случиться в скором времени с их семьёй. И ни у кого не поворачивался язык сказать им правду. Рассел снова уставился в окно, а Лу почувствовала, как Кей сжал её ладонь, и ответила ему тем же.  — Сколько ещё ехать? — Минут двадцать, — Кей вздохнул. — Я не знаю, что я скажу ему при встрече. Он говорил об отце. Девушка сникла: она не знала, какие слова сейчас будут правильными. Но всё-таки несмело озвучила то очевидное, в чём эмпатик явно нуждался: — Тебе не нужно пускаться с ним в задушевные беседы, если ты этого не хочешь. Объяснишь ему, что мы отправляемся на… м-м… важное секретное расследование или типа того. Говорить правду тоже совершенно не обязательно. Скажешь, что несколько дней внуки побудут с ним, объяснишь условия, на которых они здесь находятся, и уточнишь, что положение аварийное, за ними нужно тщательно следить. Я не думаю, что твой отец захочет причинить им вред или допустить, чтобы он был причинён. — Надеюсь, — горько проговорил Кей. — Хочется верить, что история с собственными детьми его чему-то научила. Просто… — он запнулся. — Мне так противен этот человек. И кратно больнее от того, что это мой родной отец. Иногда очень хочется просто позвонить и сказать: «Привет, пап» или что-то подобное. — он помолчал. — Но я не могу. Я воспитан женщинами, бабушкой и сёстрами, и горжусь этим, и очень их люблю, но если мать мне заменили, то отца — нет. И мне страшно ехать к этому человеку, потому что я боюсь… не знаю, чего. Простить его, наверное. Потому что наши отношения с ним в любом случае обречены. От отца и сына тут одни слова. Я боюсь… его. Своего отца. Вот, наверное, оно как. Он замолчал. Лу тоже не сказала ни слова. Она понимала Кея только отчасти: она тоже не могла позвонить Альфреду и сказать: «Привет, пап». И с ощущением острой тоски подумала и о папе, и о маме, и ей захотелось бросить всё, вырвать из рук Кея руль и развернуться в сторону Ле Лож, к дому Энн. При мысли о маме стало только хуже. Мама ведь совсем одна. Есть брат, но он живёт на Юге, у него своя семья, дети, внуки… Муж давно умер. Дочь теперь на волоске от смерти, и, если родителей Кея совершенно не беспокоило благосостояние их троих детей (а изначально их вообще было четверо!), то Энн за Лу беспокоилась гораздо больше, чем за себя. Иво пообещал, что о маме позаботятся, в случае чего… А если не успеет передать приказ? А если сам не выживет? Что будет с Энн, если Лу погибнет, перенесёт ли мама потерю единственного ребёнка? Кей почувствовал её настроение, возможно, почти угадал мысли и погладил по руке. — Прости, лучик. Не хотел нагружать тебя этим. — Ничего, — еле слышно ответила псионичка. — Я просто боюсь за свою маму. Не знаю, как ей рассказать о том, что я могу просто не вернуться. Кей погладил её пальцы и осторожно сказал: — Я не знаю, моя родная, что тебе посоветовать… Но я бы всё равно поговорил с ней. Честно предупредил о рисках. Не думаю, что будет лучше, если она узнает об этом из новостей и не будет знать, что возможен печальный исход… К тому же, Лу, совершенно не факт, что мы погибнем. Мы настроены так, будто обязательно умрём. Нам нужно хотя бы немного верить в лучшее и предпринять всё необходимое, чтобы выжить.  Она кивнула и посмотрела на него с благодарностью. Они говорили тихо, чтобы ни Рассел, ни Эдвард не могли услышать их. — Не отчаивайся раньше времени, Лу, — Кей слабо улыбнулся ей. — Энн — замечательная, чудесная женщина, и я, и все мы сделаем всё, чтобы каждый из нас вернулся живым и здоровым к своей семье. Видишь, у всех у нас есть к кому возвращаться. И это хорошо. Лу кивнула. — Ты прав, — она протянула руку и погладила его по щеке. — Не бойся, Кей. Не бойся Нэйтана. Я буду с тобой всё это время. Ты ничего ему не должен. Кей сделал глубокий вдох и согласился: — Верно. — посмотрел на девушку быстро, но очень ласково. — Спасибо, лучик. Я тебя люблю. — Я тебя тоже люблю, — тихо ответила Лу и посмотрела назад: Эдвард по-прежнему дремал, Рассел всё так же смотрел в окно и покачивался в такт музыке в своих наушниках. Дом, где вырос Кей, располагался в западном районе в пригороде, где жила почти вся греческая диаспора — оттуда, собственно, Кей по отцу и происходил. Этот дом стоял в самом конце улицы. За металлической калиткой возвышался вполне уютный с виду, гармоничный современный коттедж больших размеров, весь выполненный в разных оттенках коричневого. Застеклённая веранда, открытый гараж с крышей, заснеженный сад — всё как у типичной состоявшейся семьи. Но от этого дома не исходило ощущения уюта, и Лу знала, почему. Здесь жил всего один человек, одинокий и покинутый всеми по своей вине. Человек, не состоявшийся как личность, как отец. И коттедж, несмотря на расчищенные от снега дорожки, включенный внутри свет и работающий огонёк видеонаблюдения, казался пустым, будто в нём долгое время не было хозяина. Но хозяин был. Когда они подъехали, у калитки уже стоял высокий худой человек, издалека показавшийся Лу глубоким стариком. Кей первым вылез из машины; тут же подъехал второй автомобиль с охранниками, которые пока оставались внутри, давая им время. Лу повернулась к завозившимся на заднем сиденье Расселу и Эдварду и сказала: — Вылезайте и берите свои вещи. И сама открыла дверь. Холод полоснул её по щекам, но Лу этого не замечала. Вместе с Кеем они подошли к калитке — медленным, размеренным шагом. Псионичке казалось, что каждый шаг даётся ей со всё большим трудом, по мере того как они приближались к Нэйтану Стоуну.  Наконец они остановились, и несколько секунд отец и сын молча смотрели друг другу в глаза. Лу видела Нэйтана на фотографии в семейном альбоме Стоунов, где ему было тридцать лет — вялый, худой и бледный мужчина с пышными тёмными волосами, носом горбинкой и неприветливым взглядом тёмных, почти чёрных глаз. Сейчас ему было, кажется, около шестидесяти, и он стал ещё более худым, вялым и бледным, поседел, сгорбился и казался гораздо старше своего возраста. Из-под кустистых серых бровей смотрели холодные грустные глаза; он глядел на Кея неотрывно и внимательно, и, не знай Лу всей истории, сочла бы его просто несчастным одиноким мужчиной. Но она знала, поэтому печальный взгляд пожилого мужчины не вызвал у неё сочувствия. Отец, поощряющий насилие над своими детьми, не заслуживает сочувствия. И во взгляде Кея никакого сочувствия тоже не было. Он смотрел холодно и прямо. Первым прервал молчание Нэйтан. Он поправил очки, прищурился и сказал: — Здравствуй, сын. Кей сглотнул и кивнул. — Здравствуй. — он оглянулся на Рассела и Эдварда, неловко стоящих у машины. Потом повернулся обратно и указал на Лу. — Лу Рид, моя напарница по работе. Привезла мальчиков со мной. — Добрый день, — поздоровалась Лу, показывая жетон. Нэйтан внимательно посмотрел на неё, тревожно нахмурился, но всё же ответил: — Добрый день, мадемуазель. — он заглянул Кею за плечо, увидев вторую машину. — Что происходит, Кей? Кей сделал глубокий вдох, собираясь с силами. — Пусть сначала Расти и Эд зайдут в дом и занесут вещи.  Нэйтан помедлил и кивнул.  — Хорошо. — он снова подозрительно скосился в сторону Лу. — Может, и вы тоже зайдёте? На улице холодно. — Зайдём. Нужно убедиться, что для мальчиков созданы приемлемые условия проживания, — эмпатик говорил сухо и холодно, протокольным, неживым тоном. — После объясним, в чём дело, и поедем. У нас с Лу дела. Эдвард и Рассел быстро прошмыгнули мимо деда в дом. Нэйтан, Кей и Лу — за ними. Глядя на узкие, сгорбленные плечи Нэйтана, Лу не могла поверить, что красивый, здоровый, добрый Кей — его сын.  Изнутри коттедж оказался, в общем-то, таким же, как и снаружи — выполненным во всех оттенках коричневого, благоустроенным и чистым, но неуютным, безликим и пустым. Чувствовался остывший след женской руки, знающей, как заставить дом обрести внешний лоск, но понятия не имеющей, как действительно сделать его тёплым и живым; видимо, остатки былой роскоши были делом рук Натали Стоун, которая здесь, слава Единому, больше не жила. Вспоминая рассказы об этой женщине, Лу безо всякого чувства стыда порадовалась, что ей не придётся пересекаться с этой женщиной, потому что она подходила под то же описание, что и Ганс Гюлер со своей психопатией. И если Нэйтан хотя бы выглядел смиренным и почти виноватым, то мать Кея вряд ли стала бы раскаиваться в чём-либо.  Нэйтан посмотрел на Эдварда, потом на Рассела. Ему, очевидно, было неловко, но никто из присутствующих не спешил помочь ему и разрядить обстановку, поэтому он сам обратился к внукам: — Спальные комнаты на втором этаже. Они все открыты, кроме комнаты Лиама. Вы можете занять любые из них. Есть ещё гостевая спальня, но там довольно неуютно. Лучше занять комнату Кея или те, где жили ваши мамы. Эдвард молча кивнул, избегая смотреть деду в глаза, и потащил чемодан вверх по лестнице. Рассел прищурился, заглядывая Нэйтану за спину в сторону гостиной, и спросил: — У тебя нет новогодней ёлки?  Нэйтан обернулся, словно и сам не помнил, что находится у него в гостиной, но прежде, чем он успел ответить, Кей турнул Рассела, и тот побежал за двоюродным братом, что-то пробубнив себе под нос. Напоследок он обернулся и улыбнулся Лу; она послала ему ответную улыбку. — Пройдём на кухню, — предложил Нэйтан, снова поправляя очки. — Думаю, ни к чему стоять в коридоре. Кей качнул головой. — Нет, спасибо, — он обвёл взглядом коридор и посмотрел на Лу: — Только если ты не хочешь присесть. — Нет, я в порядке, — заверила его Лу. — Нам всё равно скоро уезжать. Они помолчали. Наконец Нэйтан спросил: — Как Лара и Карен? — В порядке, — сухо ответил Кей, всем своим видом показывая, что не намерен рассказывать больше. Тогда Нэйтан задал вопрос: — Что происходит, Кей? Спустя много лет молчания ты вдруг привозишь мне моих внуков. С напарницей по работе. С охраной. Что-то случилось с Карен или Ларой? Почему необходимо оставлять детей одних? Что-то случилось? — Мы отправляемся в деловую поездку с Приором, — пояснил Кей. Насчёт «деловой» он приврал, но Лу не видела смысла вмешиваться и говорить его отцу правду. — Она займёт несколько дней, и вернёмся мы уже, скорее всего, после Нового года. Охрана нужна на всякий случай — потому что Расти и Эд являются детьми женщин, близко сотрудничающих с Приором Инквизиции. Это может повлечь за собой недоброжелателей, а их всегда полно. Плюс ты наверняка слышал о волнениях в Нью-Пари сейчас, а здесь тихий, далёкий от Центра район, где они вполне могут побыть несколько дней. Но безопасности нет предела, поэтому охрана будет дежурить. Это необходимая мера.  Нэйтан нахмурился. — Мне не нравится, что около моего дома будут ходить чужие люди с оружием. Кей безрадостно усмехнулся. — Во-первых, если тебе это не нравится, я могу прямо сейчас забрать Эда и Расти и отвезти их в другое место. А во-вторых, чужой человек с пистолетом прямо сейчас в твоём доме. Перед тобой. Стоит и ведёт с тобой диалог.   — Это не смешно, Кей, — резко сказал Нэйтан. Тот невозмутимо ответил: — Я не смеюсь. Я привёз сюда детей не потому, что мне не хватает отца, а мальчишкам — дедушки, а потому что так надо. Для их безопасности. Но, опять же, если тебя не устраивает такой расклад и наличие охраны, я заберу их и отвезу в другое место. Их матери тоже не сильно рады перспективе оставлять их тебе. — Зачем тогда оставили? — холодно спросил Нэйтан, видимо, начиная выходить из себя, и тут в разговор вступила Лу.  Приятно улыбаясь, она посмотрела отцу Кея прямо в глаза и пропела сладким, полным плохо скрытой приторной ненависти голосом: — Видите ли, Лара и Карен — замечательные матери. Просто отличные. Любящие и самоотверженные. Они никогда не позволят своим детям страдать и готовы на всё, чтобы те были в безопасности, счастливы и любимы. И никогда не сделают своим сыновьям больно. Поэтому они решили, что безопасность мальчиков в приоритете, и что лучше отправить их туда, где их с наименьшей вероятностью будут искать те, с кем им лучше не пересекаться. Последний гвоздь в крышку гроба был забит. Кей не шелохнулся, но его губы довольно дрогнули; Нэйтан посмотрел на Лу с отторжением, будто она была грязной, и процедил: — Рад слышать, что мои дочери преуспели в воспитании своих детей. — Конечно, — Кей подарил отцу ледяную улыбку. — У них перед глазами был отличный пример того, как не надо этого делать. На это Нэйтану Стоуну ответить было нечего. Он устало вздохнул, прикрывая глаза, и снова открыл их, но в них уже не было ни презрения, ни грусти, ни злости — вообще ничего. Эмпатик спросил: — Ну что, я забираю мальчиков? Или они всё-таки могут побыть с тобой несколько дней? Нэйтан кивнул. Его голос звучал надтреснуто, говорил он с трудом. — Конечно. Пусть остаются. Я позабочусь о них. — он снова посмотрел на Кея. — Какие-то рекомендации по поводу питания? Они чем-то болеют?  — Нет. Рассела обязательно выпускать на прогулку хотя бы раз в день, иначе он перевернёт весь дом, — Кей посмотрел на часы. — У Эдварда аллергия на арахис. Не нужно будить их в семь утра и заставлять ложиться в восемь вечера. Если есть какие-то старые вещи, оставшиеся от нас четверых, в которых они могут порыться, будет хорошо. Наверное, всё. — он задумался. — Натали сюда не приедет?  Нэйтан передёрнул плечами и ответил: — Нет. Ни в коем случае. — он помолчал и добавил: — Даже если она решит сюда прийти, я не допущу её до внуков. — Отрадно знать, — на эмпатика, видимо, слова отца не произвели никакого впечатления. — Что ж, думаю, ты всё понял. Если с Расти или Эдом что-то случится — ты за это ответишь. И я позабочусь о том, чтобы это обязательно произошло. Поэтому прежде, чем кричать на них, поднимать руку или к чему-то принуждать, подумай дважды, Нэйтан. Тебе это может обойтись очень дорого. — Это мои внуки. — Нэйтан поджал губы. — Я не причинил бы им вреда. — Когда ты бил своего старшего сына и пытался сплавить младшую дочь одному из кандидатов по «партнёрскому контролю», тебя не волновало, что это твои дети и им тоже не нравится, когда им причиняют боль, не говоря уже об остальных твоих проступках, — резко заметил эмпатик. — Так что прибереги свои оправдания и громкие слова. Я не хочу их слышать. Отец Кея посмотрел на сына полным безысходности взглядом и согласно кивнул. — Хорошо. Тогда мы отдадим распоряжения охране и уедем, — он развернулся и обратился к Лу: — Пойдём, дорогая.  — Кей, — неожиданно окликнул его Нэйтан. Тот обернулся. — Да? — Я недавно разбирал коробки с вещами, — мужчина замялся. — Нашёл некоторые вещи Лиама, девочек и твои, которые ты, может быть, захочешь забрать и передать сёстрам. Кей замер. Лу увидела скользнувшую по его лицу боль, которую вряд ли заметил Нэйтан. Он кивнул. — Хорошо. — Минуту, — Нэйтан развернулся и стал подниматься вверх по лестнице. Он шёл тяжело, сгибаясь, хотя его собственное тело не отличалось тяжестью или мышечной массой. Лу тихо спросила: — Ты уверен, что хочешь забрать вещи? — Да, — ответил Кей твёрдо. — Если бы я мог, я бы вывез из этого дома все вещи брата и сестёр. Но такой возможности нет, поэтому заберу то, что он предложил. Нэйтан скоро вернулся с большой коробкой, в которой Лу успела углядеть красивую инкрустированную камнями шкатулку, что-то похожее на свитер, расшитое непонятным узором; помимо этого там были несколько других вещей. Передавая Кею коробку, он пояснил: — Там шкатулка Карен, которую ей подарила Ребекка на совершеннолетие, свитер, который тебе связали твои сёстры, несколько пластинок с классической музыкой Лиама, доштормовые кассеты, старые украшения Лары… Возможно, она захочет подарить их Вирджинии. И много чего ещё. — Рад, что ты помнишь о своей внучке, от которой вы с Натали отказались восемнадцать лет назад, — изрёк Кей сухо и взял коробку, избегая касаться отца. — Спасибо. Мы поедем. — он улыбнулся Лу, и они вышли из дома. Нэйтан пошёл проводить их. У калитки Лу ловко перехватила у Кея коробку и пошла положить её в багажник. Закрывая его, она краем глаза увидела, как Нэйтан шагнул вперёд, протянув сыну обе руки, но тот отшатнулся и сказал: — Используй время, отведённое тебе на общение с внуками, с умом. Как отец ты не удался, и вряд ли ты увидишь Расти или Эда снова, не говоря уж о Джинни. Поэтому постарайся за эти несколько дней сделать для своих внуков всё, чего никогда не делал для своих дочерей и сыновей. Любить, уважать и беречь их, проводить с ними время. Если, конечно, они сами этого захотят. Эдвард, например, уже достаточно взрослый и прекрасно знает, какие чудесные у него бабушка и дедушка.  Нэйтан ничего не ответил и кивнул. Кей посмотрел на него, вздохнул и стал спускаться к машине. — Прощай, сын, — донеслось ему вслед. Эмпатик не обернулся. Подошёл, крепко обнял Лу и поцеловал её в лоб, после чего они помахали рукой глядящим на них из окна второго этажа Расселу и Эдварду, и на глазах у Нэйтана Стоуна и выстроившихся вдоль забора охранников сели в машину и уехали. Говорить о произошедшем не осталось сил, но всю дорогу они держались за руки и улыбались. Стало немного спокойнее — Кей пережил встречу с отцом, убедился в том, что с племянниками ничего не случится, и вдобавок ко всему дал ему понять, что не одинок, поцеловав Лу на его глазах. Прикосновение губ мужчины к своему лбу до сих пор приятно жгло кожу Лу, и она с теплом думала о том, что была рада помочь Кею взглянуть в лицо одному из самых своих больших и сильных страхов. Вернулись, когда уже начало темнеть. Их встретила бледная от тревоги Эстер и, оглядываясь, поманила за собой в кабинет, где сидели Иво, Фокси и Марк. Кей и Лу переглянулись и пошли за ней, предчувствуя нехорошее — от дочери Жонсьера прямо-таки волнами исходило что-то тёмное. Приор, инквизитор и хакер тоже не выглядели сильно радостными. Фокси сидел у компьютера и устало пялился в экран, Марк с полностью зажившим носом (видимо, хилеры постарались) и черногубый бледный Иво стояли за его спиной и поглядывали то на монитор, то друг на друга, и их взгляды не предвещали ничего хорошего. Лу, впрочем, совершенно этому не удивилась; она бы скорее удивилась, если бы они выглядели обрадованными. Их плотным кольцом окружали проблемы, и решать их нужно было незамедлительно и, вероятно, с жертвами. Порадуешься тут… Лу посмотрела наверх: камеры не горели. Наблюдение было отключено. — Вы вовремя, — тихо сказала Эстер. — Они сидели тут всё время с тех пор, как вы уехали. Почти пять часов. Кое-что накопали. — Что такое? — Лу посмотрела на Иво. Он приветственно кивнул. — Кей, Лу. Детей успешно сдали? Проблем никаких нет? — Всё хорошо, — подтвердил Кей. — Месье Приор, что вы нашли? Несколько секунд все молчали. Фокси не отрывал глаз от экрана и изредка потирал их, Марк скосил глаза на Приора, видимо, предоставляя ему возможность сообщить нужную информацию. Иво сцепил пальцы в замок и проговорил: — Нашли кое-какую информацию по дочери Гюлера. Он соврал. Лу и Кей не произнесли ни слова. Иво продолжил: — Насчёт дочери как факт — не соврал. Есть девочка. Адель Пирас, десяти лет. Мать — Карла Пирас, этническая итальянка, тридцати лет, живёт на Юге. Почти всё сходится, кроме самого важного. Генома. Ада, или Адель — не псионичка. Чистая. Но те документы на дочь, которые показывал мне Ганс, были на девочку-псионичку. Однако всё сходится. Полное имя Ады — Адель. Дата рождения. Имя, возраст и происхождение матери. Единственное, что разнится, так это геном. Причём те документы, которые мы сейчас нашли, оказались в базе данных под шифровкой. Это нормально, документы многих детей инквизиторов оказываются под шифровкой — Франциска, например, или мадемуазель Фишерман. Поэтому я этому не удивился. Но сейчас, когда нам пришлось четыре часа возиться и открывать нелегально шифровку документов, оказалось, что под шифровку документы были занесены недавно, буквально за день до того, как Ганс пришёл ко мне. Скорее всего, он не хотел, чтобы я просто так залез в его документы и узнал, что он лжёт. — Да вы и не сильно старались, видимо, — хмуро вставил Фокси. — Вон, не удостоверились даже, что он правду говорит и дочь действительно с пси. — Помолчи, пожалуйста, — попросила его Эстер слабо. — Нет смысла кого-либо винить. Гюлер надавил на самое больное место, зная, что так ему с наибольшей вероятностью всё сойдёт с рук. Даже документы показал. У меня бы вряд ли возникли подозрения, особенно учитывая то, что за ним не было замечено промахов или обманов в прошлом.  — А то, что он до этого о дочери не упоминал, тебя не смутило? — Фокси скептично выгнул бровь. Эстер фыркнула: — Я о том, что у тебя есть два брата, узнала спустя месяц после того, как мы начали встречаться.  — Ну а всё же можно было проверить то, что она псионичка. Неужели такой мысли не возникло? — У тебя же не возникло мысли сомневаться в том, что я чистая, пока ты не узнал, что это не так, — возразила Эстер. — Тебя не смутил, например, браслет, который я всё время носила, чтобы скрыть татуировку пси. Ты мог бы заставить меня снять его и проверить, чистая я или нет, узнать, что я эмпатик. Но ты этого ни разу не сделал. Почему? — Потому что… — Фокси прищурился и сдался: — Ладно, резонно. Но у меня бы возникла в таком случае, как с Гюлером, мысль проверить слова человека, который узнал мою самую страшную тайну.  — Ну… может быть, да, — тоже согласилась Эстер. — Я бы тоже додумалась. Но до этого скорее додумается человек с нездоровой тревожностью. Фокси хмыкнул. — А мы кто? Эстер поморщилась. — Параноики.  Они едва заметно улыбнулись друг другу.  — Месье Приор, вас до недавнего времени едва ли можно было назвать тревожным человеком. Иво молча кивнул. Он не улыбался. — Ладно, — вмешался Кей. — Нам сейчас нужно подумать о том, что делать дальше. Значит, по поводу дочери Гюлер солгал, однако это хотя бы значит, что ей вряд ли угрожает опасность, и мы можем сосредоточиться на нас самих. Дети в безопасности, нам нужно думать над тем, как предотвратить действия Гюлера. Месье Мартен, что там с безопасным местом, куда можно в случае чего отослать Лорену? — Вы вовремя вспомнили об этом, месье Стоун. Даниэль Вейсс и мадемуазель ле Риз нашли несколько точек эвакуации, куда можно будет отправить не только Лорену, но и других, если возникнет такая необходимость. Но у меня возникла мысль, что Гюлер напряжётся, если она исчезнет из виду, и не только она — мадемуазель Стоун, например, совершенно точно отправится с ней, ибо она не врач и не силовик, так что первой необходимости в её присутствии рядом с Гюлером нет. Поэтому, — он запнулся, — я думаю, что мы поступим так: назовём Гюлеру ложную безопасную точку, в которую якобы поедем все мы, включая Лорену. Причина: моей жене нужно безопасное место, нам нужно побыть там какое-то время и убедиться, что оно действительно подходит для временного проживания, так что мы проведём праздники там. Лорену, Лару и остальных, кому не следует прямо участвовать в нашей миссии, отправляем в совершенно другое место, а сами с тайным подкреплением едем в названную нами ложную точку, Гюлера берём с собой как возглавляющего расследование. Уже на месте его нужно будет обезвредить. Само собой, с нами будет охрана, явная и тайная — за нами будут следить каждую секунду. — он вздохнул. — Всё это звучит сумбурно, но это и есть сумбур, учитывая то, что весь этот план должен свершиться в течение буквально нескольких дней. Гюлера нужно убирать. Срочно. С его пособниками разобраться возможно, ибо без предводителя они останутся никем, и часть выдаст сама себя наверняка. С остальными решим. Нужно срочно собираться и ехать. — И как мы собираемся убирать Гюлера? — спросил Кей. — И не легче ли организовать его убийство здесь и сразу? — спросила Лу. — И выдать его смерть за несчастный случай, так же как он сделал с Роланом Жено. — Убить Гюлера нужно, это факт, — согласился Иво. — Но делать это в городе чревато лишними жертвами. Аварийные точки пустуют, там будем только мы, Ганс и наше подкрепление. Возможно, он кому-то даст знать, куда направляется, и кто-то из его людей тоже приедет, но для этого нам и нужна будет многочисленная охрана, которую мы возьмём с собой без уведомления Гюлера об этом. Там мы его убьём. А потом… — он задумался. — Займёмся поисками пособников, чтобы казнить их. — Что-то мне подсказывает, что всё не будет так просто, — нахмурился Марк. — Гюлер может что-то заподозрить. Да и я готов поспорить, что он не поедет туда один. Ехать в глушь, на аварийную точку, с Приором и его телохранителями, не имея никакого подкрепления? Ох, Иво, вряд ли. Ганс Гюлер не дурак, как мы выяснили. Он умело водил нас вокруг пальца два месяца и водил бы дальше, если бы не потерял осторожность. Да и то, что он её потерял, могло и не вскрыться. Так что я бы не рассчитывал, что он поедет один. И если он поедет с нами, то неплохо было бы придумать причину, почему мадам Мартен, например, с нами нет.  — Ну, это несложно, — вмешалась Эстер. — Лорена восстанавливается после кровотечения. Если мы собираемся ехать завтра или послезавтра, то логично, что её с нами не будет — ей нужно восстановиться. Она приедет через несколько дней.  — Вопрос в том, почему Приор вдруг оставил жену, которую оберегает, и детей, которых она носит под сердцем, — нахмурился Кей. — Это вызовет подозрения. Всех в безопасное место взял — а Лорену не взял? И не только Лорену. Он же сразу обнаружит, что Лорены, Лары и кого-либо ещё с нами нет. Можно, конечно, оправдаться тем, что они приедут позже, но это сработает максимум на день. А что дальше? Марк и Иво переглянулись. Фокси оторвался от компьютера и обвёл всех заинтересованным взглядом. Эстер несмело уточнила: — Значит, кто-то из нас поедет в одну аварийную точку, а кто-то отправится в другую вместе с мадам Мартен? Как мы поделимся? Приор посмотрел на Жонсьера. Тот вздохнул так тяжко, словно на его плечах лежала вся тяжесть мира, и объяснил дочери необыкновенно терпеливо: — Видишь ли, я полагаю, в ложную аварийную точку, где будет Гюлер, отправится сам Приор, я, Гектор Баретти как начальник охраны, Стоун и Рид, как телохранители, доктор Стоун вместе с помощником-хилером и наш программист, чтобы отслеживать систему безопасности и связь с внешним миром. Остальные должны ехать вместе с мадам Мартен. Эстер изменилась в лице. — То есть Лара, Лорена… и я отправимся отдельно от вас? Марк кивнул. Его лицо выразило неподдельное сочувствие, когда Эстер слегка побледнела и прошептала: — Но я хотела поехать с вами. Марк едва сдержался, чтобы не сорваться на неё, и молвил уже менее терпеливо: — Эстер, то, чего ты хочешь, к сожалению, сейчас не является ничьим приоритетом. Приоритет — всеобщая безопасность, твоя в том числе. Ты не принадлежишь ни к силовым структурам, ни даже к самому расследованию прямым образом, не являешься врачом или хилером. Всё, что ты можешь сделать — это перетянуть чужие эмоции и после этого плеваться кровью, что в такой ответственный момент только повлечёт за собой проблемы. От тебя будет гораздо больше пользы рядом с мадам Мартен. — Это правда, Эстер, — печально подтвердил Иво. — Я понимаю ваше беспокойство и ваши чувства. Вам, как эмпатику, тяжело будет оставаться вдали от происходящего и не знать, как помочь. Но это не ради того, чтобы вас мучить, а ради вашей безопасности. Эстер ничего не ответила и кинула взывающий, полный мольбы взгляд на Фокси, словно говоря ему: «Возрази им! Скажи, чтобы пустили меня с тобой!». Но тот посмотрел на неё грустно, без привычной издёвки в глазах, и, положив свою ладонь на её, ответил вполголоса: — Прости. Тебе правда лучше остаться в по-настоящему безопасном месте. Эстер не выглядела ни злой, ни обиженной — просто до боли разбитой и уязвимой. На её миловидном, почти кукольном лице проступили тревожные морщины, губы поджались, брови надломились, словно она готовилась заплакать, но не сделала этого; девушка отвернулась, ничего не сказав, и уставилась в компьютер, бесцельно буравя глазами экран; у Фокси и Марка сделался одинаково виноватый вид, по которому было предельно ясно, что они не хотели её расстраивать, но не могли этого избежать. Иво вздохнул и подытожил: — Ладно, я думаю, пока всё. Вам лучше пойти известить своих близких о том, что вы уезжаете, и отправиться домой, чтобы собрать необходимые вещи. Мы выезжаем завтра либо послезавтра.  Ответом ему послужило несколько тяжёлых взглядов, и все стали понемногу расходиться, не глядя друг на друга. Лу с Кеем вышли из здания Корпуса и обнаружили, что уже совсем стемнело. Лары и Карен с Робером уже не было — они уехали раньше. Кей, морщась от холода, сказал: — Если тебе нужно кому-либо позвонить, лучше сделай это через городской телефон, — он махнул в сторону телефонной будки, стоящей в нескольких метрах от них. — По телефону такие вещи говорить небезопасно в принципе, но шанс, что звонок отследят отсюда, минимален.  Лу нужно было позвонить сначала маме, потом Йонасу. Она вздохнула, пытаясь унять нервозную тошноту, разбушевавшуюся под рёбрами, пошла в телефонную будку и набрала номер мамы. Послышались гудки. Затем раздался родной голос, от которого захотелось плакать. — Энн Рид. — Мама, это я, Лу. Звоню с городского. — Доченька! — голос мамы тут же смягчился, стал тёплым и домашним, в него захотелось завернуться, как в одеяло. — Здравствуй, милая. Я очень рада снова тебя услышать. Как ты, моя хорошая? Как у тебя дела? Приедешь на Новый год? Лу злилась на себя за то, что стала такой плаксивой и потеряла выносливость. За то, что постоянно чувствует себя уставшей и нервной, за то, что не может, как раньше, взять себя в руки и сделать вид, что всё хорошо. Но один мамин тон, такой нежный и понимающий, заставил её глаза увлажниться, и она ничего, ровным счётом ничего не могла с собой поделать. — Мамочка, мне нужно тебе кое-что сказать, — пробормотала она. — Это важно. Я даже звоню с городского, чтобы звонок никто не смог отследить.  Энн мгновенно затихла и громко сглотнула. — Конечно, родная, — неуверенно проговорила она. — Что-то серьёзное, да? — Более чем. Мама, прошу, не паникуй раньше времени, ладно? Но мне нужно тебя известить. «Как будто все вы сами не сходите с ума от паники», — усмехнулась она про себя, но вслух ничего не сказала — успокоить маму было важнее. Энн ответила с готовностью: — Конечно, Лу. Я слушаю. Девушка рассказала всё, что могла — что они все отправляются на «важную секретную миссию», что она не сможет приехать на Новый год и что миссия может оказаться опасной и даже смертельной. Слова давались ей с трудом, она выталкивала их, как комки слизи, морщилась и в попытках не заплакать больно щипала ногтями кожу. Их разговор до боли напоминал прошлый, когда Лу позвонила и в истерике призналась матери в двойном убийстве, а та молча выслушала, успокоила и поддержала. И сейчас, когда псионичка объясняла всё, что могла объяснить, избегая ненужных, страшных и особенно секретных подробностей, Энн тоже молчала, только слышалось в трубке её тихое дыхание. Лу говорила, борясь с чувством вины за то, что сообщает матери такие новости, ещё и под Новый год, и, договорив, умолкла. В трубке повисла неловкая тишина. Наконец Энн заговорила. — Моя милая, храбрая девочка, моё солнышко, — сказала она. — Я верю, что ты выберешься и вернёшься ко мне, и жду тебя назад. Но если случится так, что это наш последний разговор, то я хочу сказать тебе: я безмерно люблю тебя и безмерно тобой горжусь. Ты самая лучшая дочь, и я никогда не пожелала бы себе другой. Мне жаль, что я не сразу поняла, как мне повезло с тобой. Я не хочу, чтобы ты была более женственной, или более мягкой, или более красивой, или какой-нибудь ещё. Ты прекрасная и сильная, и я хочу лишь выразить свои любовь и восхищение. Если вдруг ты не вернёшься, не сомневайся: я не забуду тебя. Буду продолжать жить хотя бы ради того, чтобы хранить о тебе память. Но знаешь, Лу… Материнское сердце редко ошибается. Моё говорит мне, что мы с тобой увидимся. Скоро. И будем счастливы. Лу опустила мокрые ресницы и всхлипнула. — Я сделаю всё возможное, чтобы вернуться, мамочка, — пообещала она. — Клянусь всем, чем угодно. Я тоже люблю тебя, мам. И ради тебя приложу все усилия, чтобы выжить. Я невероятно благодарна тебе за твою поддержку… — у девушки сел голос, и она смолкла, снова набираясь сил договорить. — И за твою любовь. Они помогают мне верить в то, что всё получится. Мама, когда я вернусь, я хочу забрать тебя из Ле Лож. Но если вдруг этого не случится… — Лу… — Нет, мама, прошу, дослушай. Если вдруг мне не суждено будет вернуться, и я погибну, тебе придут выплаты — моя жизнь застрахована как личной телохранительницы Приора. Используй эти деньги, чтобы выбраться из Ле Лож. Не в Центр, так в округ, тебе хватит, чтобы купить приличное жильё и прожить какое-то время, потом, наверное, придётся искать работу. — Страшно, что нам приходится планировать даже такой исход, — горько вздохнула Энн. — Но я услышала тебя, Лу. Хорошо. В случае чего, я свяжусь с Пьером, твоим дядей. Мы, конечно, не так близки, как, например, твой молодой человек со своими сёстрами, но я думаю, что к нему можно будет обратиться. Впрочем, надеюсь и верю, что обойдётся без всего этого.  — Да… — тихо откликнулась Лу. — Я тоже. Прошло несколько секунд, и в трубке раздались сдавленные всхлипы — Энн зарыдала. Услышав мамин плач, Лу не сдержалась и тоже разрыдалась, и минут десять они просто плакали друг другу в трубку, понимая, что это, может быть, последний их разговор; невыносимо больно было слышать голос матери и не знать, что сделать, чтобы точно избежать гибели и спасти остальных. Она не хотела умирать. По-детски боялась. Хотелось зажать уши руками и кричать: «Не хочу! Не хочу! Не хочу!». Топать ногами, кататься по полу, орать… Бросить эту миссию и бежать к маме. Но она не могла. Понимала, что подведёт тогда и саму себя, и Кея, и Иво, и остальных… Не было пути назад. И мамины рыдания, понемногу стихающие, но всё ещё рвущие Лу изнутри морально и физически, напоминали об этом. Немного успокоившись, Энн гнусаво пробормотала: — Что-то мы совсем расклеились с тобой… — в её голосе послышалась слабая улыбка. — Нужно верить в лучшее. Рано ещё сдаваться, слышишь, Лу? — Слышу, — ответила псионичка. — Ты права, мама. Абсолютно права. — Ну вот и всё, — нежно проворковала Энн. — Всё будет хорошо, моя Лу, моя любимая девочка. Пусть моя любовь защитит тебя от всяких невзгод. Я очень тобой горжусь. И папа бы тоже гордился тобой. Лу улыбнулась. — И я люблю тебя, мам. Вас обоих. Я обещаю, что вернусь. Конечно, она не могла на самом деле этого обещать, они обе это прекрасно понимали. Но сейчас эти слова оказались такими нужными и правильными, что никто не стал заострять внимание на их несоответствии реальности; мама сказала: — Удачи, родная. Пиши мне. Я люблю тебя. Я буду ждать. — Я тоже люблю тебя. Я вернусь. — пообещала Лу и, не прощаясь, повесила трубку. Напоследок она услышала, как Энн пропела: «Жди меня, и я вернусь, только очень жди…». Она вышла из телефонной будки, написала сообщение Йонасу, подошла к Кею и, обняв его, притихла. Эмпатик обхватил её обеими руками, и злой зимний ветер перестал долетать до неё и драть кожу — его объятия были лучшей защитой от любой напасти. Даже той, что была во много раз опаснее простой метели. Хотя и метели, как они выяснили, бывают не совсем простыми. Йонас подошёл к зданию Корпуса сам. Увидев его, Кей коснулся губами лба Лу и сказал: — Я вас оставлю. Если что — пиши. Далеко не ухожу. Лу улыбнулась ему и легонько мазнула пальцем по носу в ответ. Йонас приблизился и остановился. Вглядываясь в его узкое востроносое лицо, Лу ощутила острую горечь от того, что так мало времени уделяла своим друзьям. Ведь они были и остались её семьёй, её братьями и сёстрами, её самыми близкими друзьями. Работа, любовь, новые знакомства отвлекли её от них, и она знала, что социальная группа относится к её редеющим появлениям в их жизни с пониманием, но теперь страшно жалела об этом: кто знал, что такое случится? Что она, быть может, отправляется в своё последнее путешествие? Йонас слишком хорошо её знал, поэтому, не сказав ни слова, шагнул вперёд и сграбастал в объятия. Лу ткнулась носом ему в плечо и обняла за пояс, чувствуя запах медикаментов и сигарет. — Ну ты и дура, — просто сказал Йонас, похлопав её по спине. Она ещё не рассказала ему, в чём причина столь внезапного сообщения, но всё чувствовал. Лу шмыгнула замёрзшим носом. — Я ещё ничего не сказала. — Ты поступила в Корпус Содействия, несколько раз чуть не погибла и сейчас стоишь передо мной с таким видом, будто завтра поедешь на казнь. И до сих пор не уволилась. Значит, попала в неприятности, из которых просто так не выберешься. Вывод напрашивается сам собой — ну ты и дура. — Хватит, — буркнула Лу. — Я уже наревелась. Не хочу снова. Хилер посерьёзнел, оторвал её от себя и посмотрел в глаза. Сурово, хмуро. — Лу, что случилось? Вряд ли ты такая из-за того, что тебя Кей обидел, хотя если это так, то пусть он прячется. Я его так разукрашу — мама с папой не узнают и из дома выгонят.  Лу рассмеялась. Жестокий юмор Йонаса мог поднять ей настроение даже в самую тяжёлую минуту. — Конечно, нет. Это не он. — Тогда кто? Или что? — Йонас снова стал серьёзным. — Что случилось, Лу? Она сделала вдох и на одном дыхании выговорила: — К Новому году мы отправляемся на миссию — я, Кей, Приор, ещё несколько человек. — она сглотнула, чувствуя, как её тошнит от необходимости снова проговаривать всё это. — Это будет очень опасно. Я боюсь, что могу не вернуться. Лицо Йонаса закаменело, и Лу содрогнулась под его вмиг потяжелевшим взглядом. И она объяснила и ему, как до этого объясняла Энн, куда и зачем отправляется, избегая ненужных подробностей и глядя другу в глаза. Объяснила риски и необходимость этой поездки. Слова давались ей с ещё большим трудом, снова вставали поперёк горла комками слизи, царапали его изнутри. С Энн говорить было легче — тихая и мягкая, она находилась далеко и в любом случае никак не смогла бы остановить Лу. А Йонас, сильный, высокий и исполненный сурового холода, стоял прямо перед ней, и сейчас она почти боялась его, своего самого близкого друга, своего брата. Точнее, не его, а его реакции на её слова. Потому что ничего хорошего от Йонаса по этому поводу ждать не стоило, Лу это понимала и понимала хилера, но всё равно боялась. И тем не менее продолжала говорить. На подлое утаивание информации она не была способна. Когда она закончила, друг достал из кармана куртки пачку сигарет. Закурил. В воздухе поплыл дым, пахнущий мятой и полынью. Йонас стоял с сигаретой в зубах несколько секунд, потом посмотрел на Лу и сказал: — А я, мать его, знал, что так будет. Лу ничего не ответила. Да и что она могла ответить? Йонас продолжил: — Я говорил, что твоя работа — говно. И что с тобой обязательно случится какая-то хрень. Иначе просто не бывает, особенно в таких местах, как Корпус Содействия. А теперь ты едешь на какую-то сраную миссию, с которой, может быть, не вернёшься. А ты подумала о нас, Лу? О своей маме?  — Подумала, — ответила Лу спокойно, хотя каждое слово Йонаса рвало её изнутри. Она сознавала его правоту и понимала, что он говорит так от страха и невозможности защитить её. Йонас, Йонас. Самый близкий друг, брат. Ей было больно так огорчать его. — Но это моя работа, и даже если бы я хотела, я бы не смогла отказаться от её выполнения — всё зашло слишком далеко. Я не могу объяснить тебе всего, сам понимаешь. Но даже если я не поеду, ситуация не изменится, а может и стать намного хуже. Так что мне в любом случае лучше ехать. Вероятность того, что я не вернусь, есть, но она не стопроцентная. Но назад ничего не вернуть. Я должна ехать. И чувствую, что не имею права скрывать это от тебя, да и от остальных тоже, но у меня нет времени встретиться со всеми — мы завтра, скорее всего, отбываем. Если ты передашь им, я буду благодарна. И сама напишу. Несколько секунд Йонас молчал. — Мне тебя никак не отговорить? Она грустно улыбнулась. — Нет. — И с тобой я поехать не могу? Такого вопроса Лу не ожидала. Она моргнула, глядя, как снежинки садятся Йонасу на лицо и волосы. — Что? — Ну, там же наверняка нужен хилер, — пожал плечами Йонас. — Я мог бы поехать с тобой. Лу сглотнула. Она не могла бы пожелать себе лучшего друга, чем этот ворчливый хилер, который был готов ради неё на всё. И она была готова на всё ради него. Поэтому, собравшись с силами, решительно ответила: — Нет, Йонас, ни за что. Я не позволю тебе рисковать собой. Я не могу запретить Кею ехать, хотя я люблю его и хочу, чтобы он тоже держался подальше от всего этого, но он имеет непосредственное отношение к миссии, и не в моих силах держать его на безопасном расстоянии от происходящего. А вот не вовлекать в это тебя я могу. И не буду вовлекать, слышишь? Ты мой лучший друг, ты мне как брат. Я не позволю тебе так рисковать. Оставайся здесь и сходи вон, в храме за меня помолись.  Внезапно Йонас шагнул к ней и снова обнял — так крепко, что её лёгкие сжались, мгновенно выпустив весь воздух. Она обняла Йонаса в ответ, и слёзы снова хлынули из глаз, хотя она уже откровенно злилась на себя за постоянный плач. Объятия друга были как объятия старшего брата и отца, которых ей всегда не хватало, всю жизнь, и сейчас, крепко обхватывая его одной рукой за пояс, другой — за шею, девушка вкладывала в эти объятия все эмоции, которые не получалось сказать, но которые она ощущала, все чувства, всю благодарность и всё желание вернуться и снова увидеть недовольное лицо друга. Сейчас ей как никогда его не хватало. Он был таким близким, таким родным; не любимым мужчиной, как Кей, но любимым братом и другом, и Лу мечтала об одном: выжить, спасти других и вернуться к нормальной жизни. К жизни, где будут они с Кеем, Йонас, остальная социальная группа, мама, Лара и Карен, Лорена и её дети, псионики как равная часть общества… Ради этого стоило стараться выжить. Утыкаясь лицом в плечо хилера, девушка прошептала: — Йонас, пообещай мне одну вещь. — М-м? — Если вдруг меня не станет, позаботься о моей маме. — Не смей так говорить, — резко сказал Йонас, отстраняя её от себя. Но пообещал: — Хорошо. Мы не бросим Энн. Но ты возвращайся, Лу, слышишь, крэп? Чтобы вернулась обязательно. — Слышу, крэп, — улыбнулась Лу. — Я сделаю всё возможное, чтобы вернуться, Йонас. Он кивнул. — Ловлю тебя на слове. Береги себя, дурёха. И они попрощались. Йонас ушёл, не оборачиваясь, а Лу вернулась к Кею и долго-долго плакала, в последний раз перед тем, как отправиться в опасную поездку; до самого дома Кея и почти весь вечер она беспрерывно рыдала, выплакивая последние слёзы, и изнутри её душа наливалась решительной яростью и желанием выжить хотя бы из мести ублюдку Гюлеру, посмевшему портить всем им жизнь. Ну уж нет, ушмарок, подумала Лу перед сном. Ты не добьёшься своего.  Ни-ко-гда.