Снежная эклектика

      У Райнера никогда не стоял выбор между пресловутым: бей или беги. Он всегда предпочитал первое. Лишь однажды личный компас Брауна указал ему неверное направление и заставил свернуть с выбранного пути, наградив одновременно и свободой, и отчаянием, в которое он старался не погружаться. Но прошлое рано или поздно настигает каждого. Райнера оно догоняло всякий раз, когда приходилось сталкиваться с компанией школьных приятелей, с которой его, по большому счету, связывали лишь данные когда-то клятвы. Он был верен своим привязанностям, долгу, сознательности. Даже если эта вера погружала его в размышления о том, что он когда-то упустил.       Своим главным положительным качеством он считал умение приспосабливаться к любой ситуации. Новые жизненные обстоятельства, новые люди, новая работа — каждый поворот на этом пути сопровождался лишь выдержкой и умением держать лицо. Он подстраивался под события, как хамелеон, зная, что так добиться своих собственных целей будет намного проще. Браун привык полагаться в жизни только на самого себя, не надеясь получить помощь от кого-либо, тем более что помощи ни в чем он никогда и не просил.       Но сильный и несгибаемый внешне Райнер обладал поистине романтичной натурой. Он любил красивые вещи, сохранял для себя только лучшие воспоминания, облачал в высокие эпитеты лирическую сторону жизни, порой забывая о практичности. И это в очередной раз сыграло с ним злую шутку. Это играло против его установок всякий раз, когда в четко выверенном плане появлялась какая-то брешь, независящая от него самого.       Он познакомился со своим бывшим уже мужчиной в шумном Париже на одной из тех встреч, где меценаты отчаянно соревновались за право выступить главным благотворителем для организации, занимающейся вовлечением молодежи в развитие современной живописи. Браун — журналист, освещающий в прессе историю становления искусств в обществе со всеми вытекающими последствиями. Он много путешествовал, много чего повидал на своем недолгом еще веку, но неизменно возвращался домой к истокам своего существования, потому что без романтики тихой сельской жизни, окрашенной невероятными пейзажами, не мог представить своего существования в той степени, к которой всегда стремился.       Очаровательный юноша завладел вниманием сразу. Утонченный, хрупкий, нежный. Он привлекал к себе взгляды большинства людей, окружающих их в тот вечер, и Райнер не стал исключением. Он двигался за парнем высокой и мощной тенью, все глубже погружая себя в его плен, совершенно не надеясь на какую-то отдачу. И тем сильнее стало удивление, когда объект его влечения сам сделал первый шаг к нему навстречу и предложил продолжить так и не состоявшееся по всем правилам знакомство в более уединенной атмосфере.       Браун был сражен. Напором, откровенностью, открытостью. Уже через несколько месяцев страстных редких встреч, звонков и переписок, юноша оказался на пороге его дома, скрытого в тени одной из гор, с намерением остаться здесь навсегда. Но у любой сказки есть финал, и далеко не всегда счастливый. Райнеру казалось, что он переживает это тяжело и болезненно, но сейчас, глядя на присыпанные снежной пудрой горы, ему кажется, что во всем случившемся был особенный смысл.       Друзья уже разбрелись по своим комнатам, но Браун не спешит присоединиться к своему соседу. Он знает, что Эрвину нужно немного побыть наедине с самим собой, и не планирует ему мешать. Прекратившийся снегопад распахивает перед Райнером небо: черное, испещренное линиями созвездий, яркими отдельно повисшими точками, манящими, как маячки. Омут горизонта, затерявшегося за острой линией гор, притягивает к себе взгляд, вынуждая вновь упасть в мысли о несправедливости и нерациональности жизни, которую он сам когда-то для себя выбрал, но, вроде как, бесконечно любил.       Он обходит по кругу дом, забивая дымом от сигарет не только свои легкие, но и тяжелый морозный воздух вокруг, окутывая себя паровой завесой, за которой не видно будет заслезившихся от холода глаз. Принято считать, что зимой природа благородно принимает временную смерть, чтобы возродиться вновь, когда лучи солнца под воздействием установленных сводок правил станут более ласковыми и дарящими настоящее тепло. Но Райнер, как человек, регулярно соприкасающийся с искусством, считал зиму с ее строгостью и серостью одним из самых красивых явлений.       Ощущения стянутости и заледенения кожи вынуждают его вернуться в дом. Он идет на веранду, чтобы потратить еще несколько минут на созерцание разлившихся рядом с особняком видов, и неловко вздыхает в дверном проеме. В одном из кресел в самом дальнем углу сидит хозяин дома.       Порко в одно мгновение лишился всей своей статности. Обнимающий его плечи плед делает молодого человека мягче, расслабленное лицо, лишенное напускных эмоций, превращает его в синоним слова «домашний». Теплый свет одинокой горящей на столе свечи делает черты его лица более плавными, тени, отбрасываемые на него, не кажутся темными и опасными. Он сидит, подобрав под себя ноги, полностью скрытый под пушистой клетчатой тканью, и читает книгу, настолько погрузившись в сюжет, что нарушение своего уединения даже не замечает.       Райнер подходит ближе, скрипя заснеженными ботинками по деревянному полу. Он как мотылек тянется на свет, зная, что может погибнуть. Его всегда манила строгость и величественность античной красоты, представителем которой и является Галлиард. Браун заметил это еще в столовой, но старался сдерживать себя, чтобы не продемонстрировать свою заинтересованность, хоть и понимал, что отстраненный и суровый Порко вряд ли его заметит. Что он вряд ли обратит внимание на что-то, не касающееся правил поведения в его доме, о которых так сознательно, но бесцветно, рассказывал.       Браун останавливается рядом со столом, но Порко даже не поднимает на него взгляд. Проходит, кажется, целый век, пока он молча наблюдает за парнем. Шелестят страницы, слышится треск деревянного фитиля свечи, шум поднявшегося за стенами дома ветра, даже звук легкого дыхания Галлиарда, которое так и не сбилось. Райнер, как загипнотизированный, разглядывает упавшие на лицо волосы, лишенные уже укладки, линии шеи, уходящие в широкий ворот свитера, траекторию движения длинных пушистых ресниц, отбрасывающих дополнительные тени на щеки. Браун жалеет, что сам не является живописцем, ведь Порко — именно тот образ, который смог бы стать настоящим произведением искусства. Его нужно писать. О нем нужно писать. Картины, стихи, прозу, заметки, дневники. Высеченный из мрамора, ошкуренный с особым усердием и трудом, выверенный, выдержанный, высчитанный.       Райнера манит все: плавные движения изящных кистей с тонкими длинными пальцами, узкие запястья с выпирающими косточками, шелковистость молочно-бледной кожи, гармонирующей с желтизной страниц, которые переворачивают эти руки. Контраст велюра светлых волос на макушке с колючим темным ежиком остриженного затылка. Бархатистая кожа, овал лица, едва различимые впадинки усталости под глазами. Вечность — именно так Браун описывает время, которое хотел бы провести на этом месте, созерцая творение, которое никто не создавал искусственно. Это не портрет, не стихотворная строчка, не социальная реклама. Это живой человек, осязаемый и теплый, дышащий одним с ним воздухом. Печальный и молчаливый, дьявольски притягательный и загадочный. Райнер собирается с мыслями и делает короткий вдох, прежде чем начать разговор, но Порко его опережает.       — Если вы хотите спросить у меня, что такой, как я, забыл на вершине горы, то лучше сразу разворачивайтесь и уходите. Разговор ни к чему хорошему не приведет.       Браун удивлен, но не сломлен дерзким и лишенным даже намека на вежливость ответом. Порко смотрит на него с вызовом, во взгляде лишь провокация и сталь. Райнер мог бы догадаться, сколько раз за всю жизнь Галлиард сталкивался с неудобными вопросами в свою сторону, но ведь сам он не планировал ставить хозяина особняка в неловкое положение.       — Вообще-то я хотел спросить, какую книгу вы читаете.       Порко поднимает обложку так, чтобы Райнеру было видно называние. Браун хмыкает и без разрешения падает на соседнее кресло, ожидая, что разговор с Галлиардом выйдет занятным.       — Любите постмодернизм?       — Нет, мне нравится главный герой. У него интересные представления о жизни.       — Вы тоже маньяк, который любит держать людей в подвале?       Райнер усмехается собственной шутке, но взгляд Порко, приправленный перцем, вынуждает его осесть и смутиться.       — Нет. Я просто понимаю его.       Браун, учившийся литературе, безусловно, с творчеством Фаулза был знаком. Великолепно написанная книга, заставляющая задуматься о смысле существования, была сродни наркотикам для увлеченного читателя, коим Райнер и являлся, но мрачность и циничность романа побуждали его во время чтения лишь к возмущению и подавленности, а не к восторгу. То, что Галлиард проводит параллели между собой и главным героем, вводит Брауна в состояние легкого транса.       — Понимаете его?       — Да. Мы похожи.       — В чем?       Порко вздыхает и откладывает книгу на стол. Кутается в плед, как будто ища в нем защиту. По-птичьи склоняет голову, щурится, разглядывая Райнера. Во всем его образе появляется какая-то детсткость, от напряженного хищника остается лишь тонкий намек, но Браун уже понял, что с этим парнем расслабляться опасно. Сила, тянущая его к Галлиарду, несомненно, разрушительна, но без уничтожения чего-то невозможно создание нового. Любой новый фундамент обязательно заливается на погосте фундамента старого. Об этой истине Райнер никогда не забывал.       — Он не любит людей, потому что считает, что они его не понимают. Не разделяют его стремления и жизнь, которой он живет.       — Но ведь Клегг ничего собой не представляет. Окружающие скорее не замечают его, чем придают его поведению какое-то особое значение.       — Окружающие унижают Клегга за его естество. За то, каким его создала природа. Ну, конечно, ведь каждый из них считает себя умнее и образованнее. А еще каждый якобы знает, как другие должны жить.       — Он в своих оценках тоже не особо сдержанный…       Порко снова берет книгу в руки и аккуратно гладит корешок. Задумчивость на лице делает его еще более соблазнительным в глазах Райнера, ведь Галлиард на самом деле совсем не похож на главного героя романа и совершенно не понятно, зачем он себя с ним отождествляет.       — Как тебя зовут?       — Райнер.       — Так вот скажи мне, Райнер… ты когда-нибудь сталкивался с тем, что люди не понимают тебя просто потому, что ничего о тебе не знают? Просто из-за того, что не хотят разглядеть в тебе что-то, что смогло бы изменить твой образ в их глазах. Когда мы сталкиваемся с новыми людьми, нас привлекает или отталкивает лишь картинка. Но в любом человеке есть что-то еще.       — Хочешь сказать, что в Клегге есть что-то, что в нем просто не разглядели? Кроме садизма и желания доминировать над беззащитными людьми.       — Ты вообще читал это произведение? Или только прикидываешься высокоинтеллектуальным снобом?!       Вспышка агрессии в глазах Порко одновременно и восхищает Брауна, и пугает. Перед ним неизвестная субстанция, содержащая в себе такое количество противоречий, что нетрудно в их анализе затеряться. Стремительно сменяющие друг друга эмоции на лице собеседника вынуждают Райнера думать о том, что он и сам-то в людях особо не разбирается, хотя его профессия обязывает анализировать личности всех, о чьих произведениях он когда-либо писал сам. Браун — поэт, облачающий в словесную форму то, что сделано человеческими руками. За каждой скульптурой, зданием, картиной или предметом интерьера стоит человек со всеми его личными особенностями. Невозможно создать что-то, не вложив в творение часть себя и того, чем ты живешь. Слова Галлиарда не лишены смысла. И, возможно, Райнер только сейчас понимает, насколько он сам поверхностен.       — Читал, конечно. Я изучал литературу в университете.       — Остаточные знания в голове у тебя, по всей видимости, присутствуют, вот только понимания нет.       — Если я не принимаю героя, который единственным выходом из сложившейся ситуации видел похитить девушку и запереть ее в подвале, чтобы она якобы его полюбила, то и не страшно, что какого-то понимания у меня нет.       — Страшно, что ты тащишь эту невежественность в массы. Роман не об этом.       Райнер протягивает руку. Порко практически швыряет томик в его ладонь и фыркает. Браун осторожно перебирает страницы, совершенно не осознавая, что именно ищет, потому что сказать ему абсолютно нечего. Он уже сломлен и раздавлен экспрессивностью Галлиарда, захвачен его негативными эмоциями и не может дать оценку их разговору, который выглядит теперь пустым, хоть и содержит невероятно глубокий подтекст.       — Ты на стороне Миранды, я правильно понимаю?       — Нет, я на стороне справедливости.       — Справедливости не существует в природе, как термина, Райнер. На школьника ты не похож, а все еще веришь в светлое и чистое?       — Верю, что из любой ситуации есть выход.       — Когда сталкиваются две величины, ни одна из которых не может похвастаться какими-то преимуществами, выход может быть только один — саморазрушение.       — Ты о книге, или о чем-то другом?       Порко кривится. Его утонченные черты искажаются, делая его визуально старше, но не истребляют в нем красоту. Браун ловит себя на мысли, что любое выражение этого миловидного лица вызывает в нем поток чувств, которым можно дать вполне себе понятное определение. Он снова ступил на путь, такой же скользкий, как гладь озера, покрытая толстым слоем замерзшей воды, который не приведет его ни к чему хорошему. История циклична, все движется по спирали. Но есть в Галлиарде что-то, что разительно отличает его бывшего партнера Брауна. Что-то тонкое, дымчатое, постоянно ускользающее. Что-то, что невозможно рассмотреть, за что нельзя сразу зацепиться.       Райнер отчаянно хватается за каждую ниточку, понимая, насколько это глупо. Незнакомец, четко уловивший, что вся его привлекательность в глазах Брауна обусловлена лишь красивой иллюстрацией внешности, в скором времени останется лишь очередной насечкой на дереве жизни. Возможно, они больше никогда не увидятся. Что останется Райнеру после этого разговора? Только мысли о том, что он мог бы сделать, но не сделал. Только мечты, что он сможет все изменить.       Он как герой романа Фаулза: коллекционирует. Воспоминания, заметки о посещенных странах и музеях, формулы правильных взаимоотношений с друзьями, подаренные когда-то ему вещи. Вся его жизнь — музей, содержащий в себе только старье, на которое не хочется опираться. Будущее, о котором Браун когда-то грезил, в одночасье похоронилось вместе с уходом любимого человека. А была ли на самом деле любовь?       Райнер, одержимый искусством, умеющий отделить ширпотреб от настоящего алмаза, понимает, что все его существование — это гонка за привлекательными вещами. За образами, которые смогут наполнить его обыденность красотой, которую он пытается рассмотреть в любой попадающейся на пути форме. Порко не похож на простой шуршащий фантик от конфеты. У него есть начинка, которую хочется попробовать. И это совершенно не похоже на то, с чем Брауну уже удалось столкнуться. В этот момент желание обладать отходит на последний план, выдвигая вперед стремление копнуть глубже, исследовать, огладить руками все грани, присутствующие в Галлиарде, неважно, внутренние они, или внешние.       — Обо всем. Но если мы говорим о книге, то восхваляемая тобой Миранда — существо гораздо более приземленное и отвратительное. Психически нестабильная и порочная женщина, уничижительно отзывающаяся о качествах человека, которые в ней же самой утрированы настолько, что тошнит. Совершенно не та бабочка, которая должна быть в коллекции.       — Поэтому Клегг так быстро утратил к ней интерес и без проблем нашел себе другой объект. Это доказывает только то, что во всех его мнимых возвышенных мыслях нет ничего. Он — пустышка.       — Если бы хотя бы один человек из его окружения дал ему шанс доказать, что он гораздо интереснее, чем кажется, ничего из описываемых событий не произошло бы.       — Он глуп и необразован. Он…       — Он глуп, но, если бы ты внимательно читал главы, которые написаны от его лица, то понял бы, что в его глупости скрыто слишком много всего. Он лишен истерики и наделен хладнокровием, о котором многие могут только мечтать.       — Это не делает его положительным персонажем, Порко.       — В этой истории положительных персонажей нет.       — Значит, ты тоже персонаж отрицательный? Раз проводишь параллель между собой и Клеггом?       — Достаточно! Верни мне книгу. Уже поздно, я вынужден оставить тебя.       Воинственный вид растерявшего мягкость и теплоту Галлиарда сбивает Райнера с толку. То, как при этом аккуратно и бережно Порко складывает плед, еще больше погружают Брауна в размышления о том, что за нестабильностью поведения молодого человека стоит что-то слишком серьезное. Ему необходимо проанализировать все, о чем они только что говорили, ведь, если не сделать этого, то может не быть шанса понять, что на самом деле представляет из себя похожий на греческую статую Галлиард. Статуи лишены чувств. Они прекрасны и правильны, но статичны.       Райнер возвращает книгу возвышающемуся над ним мужчине. Глаза Порко искрятся гневом и недоверием, и Браун совершенно не понимает, как настолько короткий разговор смог довести до такого. Почему его внезапный порыв сблизиться и разгадать тайну очевидно одинокого хозяина особняка привел лишь к большему недопониманию. Они видятся второй раз, они друг другу — чужаки. Райнер всего лишь гость на этой территории, где помимо дозволения делать все, что разрешено, есть еще и правила, запрещающие вмешиваться в личную жизнь человека, приютившего их компанию здесь на время.       Порко разворачивается, чтобы уйти. В момент, когда адреналин вжимает педаль газа в пол, конструктивные действия совершать сложно. Райнер хватается за последнюю возможность удержать на себе внимание Галлиарда и, кажется, совершает ошибку.       — Что ты коллекционируешь, Порко? Разве на этой вершине есть что-то, что отличается разнообразием? Если ты так не любишь людей, которые не удосуживаются узнать тебя, чтобы понять твою сущность, то зачем тебе дом, в который ты так часто приглашаешь посторонних? Зачем ты запер себя здесь?       Перед тем, как с треском захлопнуть дверь, Галлиард бросает на Райнера полный неприкрытой ненависти взгляд. Браун остается на веранде в приглушенном свете догорающих свечей, окутанный ароматом благовоний, исходящим от них, и ужаса, который оставил в пространстве вырванный у Порко прощальный взгляд. Он разрушил то, что еще даже не успело родиться. Он сам погрузил себя в болото, где навсегда останутся лишь сожаления.       Райнер — оптимист. Он всегда вселял и в себя, и в близких веру в успех во всех начинаниях. Но ожидания положительного результата во всех сферах деятельности нередко приводили его к разочарованиям. Он лишен особого дара предчувствия жизненных потрясений и драматических событий, потому что сам лишен драматизма. Лишен подверженности стремглав бросаться в любые изменяющиеся условия. Он приспосабливается ко всему, но не быстро. Он подстраивается под кого-то, но с верой только в себя, и далеко не сразу. Но еще он не любит ждать, поэтому иногда действует слишком импульсивно.       И нынешний импульс больно сдавливает грудную клетку. Этот вечер очередным воспоминанием опустится на подготовленное заранее место в сердце, но не принесет желанного удовлетворения. Если оставить все, как есть, то до душевного равновесия невозможно уже будет дотянуться.       Бей или беги. Что ты предпочтешь сейчас, Райнер?