Сага о тенётнике и термите

      Небо от обилия бьющих цветных фонарей напоминало телеканал на профилактике. Нью-Пари в своих стихиях — свет и сталь, был в корне нечестным экспериментом в области неестественного отбора, охваченный идеями карательной теократии и нового перпетуум-мобиле. В его жилах в высоту неслись необъятные бетонные трубы — безвременные символы — с искрящимися лучами, неосвещёнными прорехами-клетками, и кручёными вывесками, висящими аляповато и безвкусно, как декали на новеньком гибриде.       Ночной Термитник корчился в неоновых конвульсиях. Он никогда не менялся, но всегда пребывал в том самом идейном движении. Стагнационном движении.       Сто километров в час на спидометре и служебные машины КС по бокам, которые, вроде, должны гарантировать безопасность, но в сущности только душат и бесят. К новым трудовым успехам. Ура!       Под мотошлемом сегодня было жарко. Призраком в чёрных шмотках, блестящих аккомпанементом цветастым уличным софитам — теперь ей нравилось производить впечатление — она кралась по сгнившим, холодным, прелым тенётам, дышащим куревом и водяным паром лабиринтам. Их сердце выло гулом ЛЭП, билось трепыхающимися в ловушках экранов обитателями, и пело навзрыд электрик блю. Место, что она знала, как свою пятерню, и ненавидела всей душой. Это место больше не её. Уже давно не её.       Из канализационных люков поднималась дымка, пахло сероводородом, сырым постельным бельём, мочой и жжёным пластиком. Лужи отражали пёстрые потёки — отсветы торговых автоматов и бетонных мегабашен. По ровной глади пошла рябь, потёки задребезжали. И только после раздался звук: хлюп-хлюп. Почему-то безобразно и отвратительно громкий.       Лу поняла — конспирация накрылась. Она молниеносно вскинула обе руки и схлопнула их вместе — два гигантских бака, до отвала заполненных мусором, влетели друг в друга с зычным БАХ! Но перегородить путь и задержать не вышло. Двое беглецов кинулись наутёк. Баки их даже не задели. Лу бросилась следом — и мусор теперь стал ей препятствием, через который пришлось перепрыгивать.       Пятки запылали от столкновения с асфальтом — тонкая подошва плохо амортизировала удар. Лу, не обращая на это внимание, погнала вдогонку за мигающими впереди спинами. Вынырнула из-за поворота, отталкиваясь от кирпичного угла, добавляя себе скорости. Прохожие (по крайней мере те, что в это время и в этом месте, были ни в одном глазу — ещё или уже) уворачивались с озадаченными охами и возмущённой бранью. Она побежала наперерез, чуть не впечатываясь в тележку с локмой, зарабатывая в свой адрес дополнительную пару ласковых слов на лингво-турецком.       Беглецы скрылись в тени между зданий, а через секунду оттуда послышался рёв двигателя. Выбежав на проезжую часть, ей удалось увидеть чёрный минивэн, соскочивший с бордюра, и силуэт водителя, что, выкручивая руль, втопил педаль газа.       Нещадно выматерившись, Лу, сбивая дыхание, рванула назад, где оставила мотоцикл и бойцов КС на машинах. Ей в спину снова посыпалась ругань.       Благо она знала, куда они свернут. Свернут, надеясь, что затеряются в потоке, и что псионичка и её прихвостни не рискнут действовать насильственным путём, когда вокруг мирные водители.       Они надеялись.       И они ошибались.       Беглецам крупно не повезло в эту ночь, и даже сам Нью-Пари своим сверкающе-гипнотическим неживым оком предвещал им смерть. Ведь Приор Иво Мартен впервые позволил ей командовать задержанием. И она вылезет из кожи вон, но не посмеет его подвести.       Лу, выбегая из переулка навстречу силовикам, исторгнула из себя безостановочный возглас, не успевая вдохнуть:       — Чёрный минивэн, налево после перекрёстка, съезжайте на А86, за ними!       Она вскочила на байк, забыв про шлем. Забыв и забив. Прозвучал командный мужской бас, топот тяжёлых армейских сапог и хлопки дверей. Но Лу уже не слушала; ночной стылый воздух разорвал накатывающий рокот её мотоцикла, а в ушах засвистел воздух.       Лу вывернула на автостраду, свободно петляя меж автомобилями. Рассудительные водители, сразу учуяв запах погони, и наверняка уловив далёкие визги сирен, не желали препятствовать ей, потому притормаживали, давая объехать. Мало что в такие моменты по-настоящему могло бы препятствовать ей. А кто решился бы — в перспективе оказался пропащим.       Чёрный минивэн она заметила без труда. Но для воздействия далековато. Из окна со стороны пассажирского сидения высунулась ладонь. Один из беглецов встряхнул ею, словно выбрасывая что-то, и с его пальцев сорвались мелкие язычки пламени. Которые тут же задул мечущийся по автостраде ветер. Он же хлестнул Лу по лицу, отчего её глаза вмиг намокли, но, предчувствуя удачную охоту, она только злобно рассмеялась в ответ на жалкие потуги пирокинетика помешать ей.       Пси-активатор действовал, и она ощущала это каждой клеточкой организма. Тело работало на импульсах — но не обычных, человеческих импульсах — а усовершенствованных, новых, правильных. Как у биоробота, как у апгрейднутого ИИ. Будто она репетировала погоню десятки раз. Лу знала что, когда и как, предугадывая свою правоту. Каждый грёбаный раз переживание было незабываемым, и каждый раз как первый. Сыворотка кипела в жилах, пронизывая псевдоэлектрическими выбросами нервные волокна, побуждая её мозг, силу её мысли работать в стократ сильнее, быстрее. Эта сила всегда была в ней, покоилась, дремала, и, спровоцированная активатором, сорвалась с поводка, вырывая стоп-кран.       Этот ресурс был бесконечен, эти импульсы — бесконечны, и её мощь — бесконечна.       До цели осталось не более восьми метров. Не переставая смеяться сквозь режущий глаза ветер, Лу выбросила руку в сторону, повела вперёд и вверх, словно сгребая и поднимая волну, и невидимая телекинетическая энергия опрокинула чёрный минивэн на полной скорости. Металл заскрежетал по асфальту, высекая искры. Авто взлетело в воздух, перевернулось раз, другой, встало на задние колёса и плюхнулось с металлическим грохотом на землю. Пламя вспыхнуло стихийным зверем, объяло днище и капот. Лу проехала чуть дальше, огибая машину по дуге, и затормозила.       Визг сирен постепенно усиливался.       Из разбитой двери, полувисящей на петлях, с пассажирского сидения вывалился пирокинетик — на вид молодой парень, с испачканным кровью лицом, что текла из раны на лбу, и грязным серым худи. Он рухнул плашмя на асфальт, и Лу, слезая с мотоцикла, заметила, что его правая нога была выгнута под странным углом, и выглядела значительно короче, чем левая. «Крепкий» — подумала она.       Пирокинетик с трудом оторвал взгляд от асфальта и приподнял голову. Его мучительница шла к нему, гордо задрав подбородок. Лязг цепей на сапогах, слышимый так отчётливо в оглушительном треске родного сердцу огня, как стрелки на доштормовых часах, отсчитывали ему последние минуты. Латексные вставки по бокам и на груди её узкого кожаного костюма отражали отблески пожара, и возникало ощущение, будто она сама горит, неся пламя с собой. Обхватывающий рельефные мышцы рукав на левой руке был укорочен, а на сгибе локтя проглядывалась обмотанная бинтом оранжевая игла-бабочка.       Пирокинетик зарычал, чувствуя, как в горле булькает.       — А-аргх, вот-ж маньячка ёбаная… — он сплюнул кровь, — церковная кр-рыса.       Отчаянно вытянув предплечье и приподнимая пальцы на несчастный сантиметр над асфальтом, сотрясаясь всем телом, он старался извлечь из себя хоть немного силы, заставить бушующую вокруг стихию подчиниться.       Лу невозмутимо подошла ближе и наступила на его ладонь подошвой сапога. Придавила. Пирокинетик взвыл.       — Я бы могла выбить тебе мозг через уши.       Она наклонилась, прогнулась в спине, качнув головой вбок, и он увидел, что в центре на её ошейнике отливает холодной сталью крест в кругу в квадрате.       Эта эмблема была нашивкой на форме сотрудников КС, на форме Инквизиторов, но никто и никогда не носил её на аксессуаре подобного двусмысленного рода.       Эмблема, что ассоциировалась с фанатичной принадлежностью на атрибуте, что ассоциировался с всецелым подчинением.       — Пошла-а ты, ах-х, — пирокинетик припал щекой к асфальту, больше не в силах держать голову на весу. — Пошла на хуй, подстилка приоровская!       Сирены пронзительно завизжали почти над ухом. Из автомобилей выскочили бойцы Корпуса Содействия. Прямо за ними, побросав машины, столпились зеваки, подсвечивая и без того яркую сцену телефонами, пытаясь из-за чёрных спин силовиков заснять хоть что-то.       Лу, презрительно усмехнувшись, сшагнула с руки псионика. Тот больше не шевелился, но было видно, как серое худи, пропитанное кровью, медленно вздымается.       Она указала большим пальцем на горящий минивэн.       — Они все ваши.       Бойцы оттащили обморочного водителя, который, как выяснилось, тоже смог выбраться и сползти на землю со своей стороны. Командир взвода, что по приказу Приора частично делегировал Лу свои обязанности, откинул забрало, и она подметила, что его глаза довольно прищурились.       — Учитывая обстоятельства… безупречная работа, мадемуазель Рид. Мы б их живыми не вытащили.       Она ограничилась сухим кивком. Чужое одобрение ей было не нужно. А главная похвала ждала впереди.       На месте происшествия ей больше нечего делать, разве что завлекать народ к своей персоне, что было как раз таки лишним.       Лу достала шлем из кофра и завела мотоцикл. Совершив резкий вираж, она двинулась по полупустой трассе. Пожар исчез из виду, рассеялся в туманной дымке. Чёрную фигуру поглотил ночной Термитник, впуская своё освободившееся чадо назад в бурные неоновые объятия.

***

      — Что узнали?       — Всё отрицают, месье Приор. Признали, что поддерживают движение Сопротивления, но стрельба в Сен-Марсьяль не их рук дело.       Стены в камере исполнения приговоров были зеркальными. Как и в допросных, зеркало на одной из стен было полупрозрачным, позволяя снаружи видеть то, что происходит внутри.       Лу наблюдала. Ждала, когда позовут. О чём говорили Приор и Гектор Баретти не слышала, динамик был отключён.       По их спинам тоже сложно было что-либо понять, так как лицами они стояли к двум анархо-лаицистам — едва подлатанным штатным хилером после аварии, чтобы не умерли сразу, и пристёгнутым к стульям.       По бокам бесформенными каменными изваяниями стояли ещё несколько охранников. В руках у них было нечто эллипсоидной формы.       — Вот, значит, какая у нас нынче «Армия теней», — Иво надменно хмыкнул. И тут же брезгливо поморщился, когда увидел, что у одного из приговорённых потекла кровавая сопля из носа, как у несмышлёного младенца.       — Убожество.       Гектор пропустил язвительное замечание начальства мимо ушей и продолжил:       — Утверждают, в то утро были на западе Термитника и готовили оборудование на перехват нашего транспортёра, а про стрельбу узнали только после сообщений в новостях.       — Доказательств, как я полагаю, нет?       — Говорят, можем сами к ним в убежище наведаться. Перехват не состоялся, потому как мы в последний момент изменили маршрут, когда пассажирский состав застрял на путях. И все их приблуды так и не использовались. Адрес записан. Какие будут указания?       — Лучше, чем ничего. Собери отряд, Баретти. Пусть приедут, посмотрят. Поищут остальных. — Иво сделал гнетущую для всех присутствующих паузу, а потом добавил: — И сожгут там всё.       — Принято. А с ними что делать?       — Тебе? Ничего. Ты уже всё сделал.       Приор бросил короткий взгляд на охранников, что держали в руках две металлические маски с продолговатыми прорезями на уровне глаз, и изнутри набитые мелкими зубчиками.       — Пригласи Рид. Свободен.       Гектор Баретти повернулся к полупрозрачному зеркалу, махнув Лу, после чего просто ушёл. Он никогда не посмел бы ослушаться Приора, но при подобных мероприятиях не имел жгучего желания присутствовать. Прошлого раза хватило.       Пока Лу шла, Иво обратился к приговорённым — пирокинетику и нестабильному. Парни, оба юные, не больше двадцати трёх, молчали, усмирённые болью и страхом. Крепкие, стойкие, но беспомощные на фоне выспренной фигуры, облачённой в чёрную инквизиторскую тунику. Беззащитные перед бледной и холодной личиной города, перед восседающим в его чугунном мозжечке искусным тенётником, его гипсовой маской, глушащей неон, его карательным орудием, железной руке, сжатой в кулак. Их стеклянные глаза смотрели сквозь Приора, словно они не до конца понимали, где находятся. Даже невзирая на то, что пирокинетику вкололи только пси-блокатор, а обезболивающими их не накачивали вовсе, дабы могли связно говорить.       — Для справки, я верю вам обоим. Пусть это вас успокоит. — На лице Иво отобразилась гримаса, которая у всех, кто видел её в первый раз, вызывала непроизвольный тремор коленей. Только в первый, потому что во второй раз эту гримасу никому не суждено было увидеть. — Но правосудие свершится.       Их взгляды вдруг всколыхнулись, забегали по затемнённым зеркальным стенам, по потолку, будто ожидая, что оттуда вылезут шипы или опустится маятник с лезвиями, как ловушки в старых аркадах. Но ожили они лишь на мгновение, чтобы в них навсегда застыло отчаяние.       — Воззовите к Единому, пока можете. Возможно, сегодня вам дадут ответы.       В камеру для исполнения приговоров вошла Лу. Вместе с хлёстким звуком её сапога, топнувшего по бетонном полу, охранники, что бесформенными каменными изваяниями стояли по бокам, двинулись вперёд. Разжав горловины, они нацепили на пирокинетика и нестабильного металлические маски. Из-под нетипичных для этого века орудий казни, созданных исключительно по прихоти главы Инквизиции, послышались приглушённые всхлипы.       — Лу... — Иво, приветствуя возлюбленную, прижал ладонь к её щеке, — прошу.       Она любила, когда он произносил это имя. Только от него оно могло звучать как самый строгий приказ, и как самая роскошная похвала. И ей нравилось видеть, как на гласной, тягучей «у», его губы складывались в трубочку, словно для поцелуя.       Грудь преисполнилась гордостью от одного взгляда.       Как много она была готова отдать за то, чтобы он был ею доволен.       Лу встала напротив приговорённых. Когда-то давно, уже в другой жизни, она так же стояла в тестовом зале и сминала кубы, пирамидки и октаэдры. Изменилось с тех пор по делу много и по сути ничего. Теперь её тренажёры не были полыми, под ними — кости и мясо. Живое. А её работа сделать так, чтобы оно таковым не было.       — Мы облегчили тебе задачу. Внутри есть зубчики, которые, по большей части, сделают всё сами. От тебя требуется лишь немного... усидчивости.       Приглушённые всхлипы из-под масок превратились в нечленораздельные рыдания, но, если прислушаться, там можно было услышать слова похожие на «пожалуйста» и «не надо». Но Лу не прислушивалась.       Активатор ещё активировал. Рождаемая внутри неё форсированная телекинетическая энергия захватила маску первого — пирокинетика, судя по вывернутой ноге. Металл тут же начал проминаться под воздействием. Несчастный завыл не своим голосом — утробным и диким, задёргался, как пришибленный током, но стул был прибит к полу, а кандалы держали крепко. Неистовые рывки в инстинктивных нервных всплесках только расшевеливали травмы после аварии, нога выгнулась почти под прямым углом, принося ему лишь больше боли.       Мелкие зубчики впивались в кожу лица, вдавливали и разрывали её.       Лу сжала ладонь, воздействовала упорнее. Крупной вмятиной пошла лобная часть.       — М-м-хм… — напрягаясь, промычала. — Сопротивляется.       Иво иногда нравилось ей помогать. А скорее — вдохновлять, ведь мужчина всегда должен уметь вдохновлять свою женщину на великие дела. Как сейчас. Он подошёл вплотную со спины. Его повелительные руки стиснули талию, изящные длинные пальцы провели по молнии на кожаном костюме и нашли маленькую застёжку. Чуть потянув её вниз, Иво раскрыл и без того нескромный вырез на груди ещё шире. Но недостаточно, чтобы бесстыдно стало видно то, что предназначалось его глазам. Сунул пальцы в ложбинку. Лу сглотнула. Тихий, низкий голос опустился к уху, щекоча затылок.       — Плохо стараешься, значит.       Горячий шёпот на контрасте с холодным, жёстким тоном подействовали, как удар плетью. И она сама хлестнула силой по злополучному металлу. Маска вогнулась по линии челюсти. Пирокинетик замотал головой, безуспешно пытаясь сбросить её с себя. Его крик застревал в сознании, рвал перепонки. В отличие от вывода, устройство ввода было включено — за зеркалом на панели записи звука скакали туда-сюда волны на эквалайзере, долбились в верхний предел, светясь красным.       Лу закусила губу, прошептала Иво в ответ:       — Больно.       — Потерпи. Скоро будет хорошо.       И она терпела. Ведь он сказал, что будет хорошо, а значит — будет. Терпела, пока пирокинетик и нестабильный не были элиминированы. Пока оба не затихли, как шумная эйфория в Термитнике к утру понедельника, не выгорели, как светодиодные лампочки и не завалились набок, будто выведенные из строя роботы. Его пальцы всё ещё сжимали ей грудь. Сквозь плотные металлические горловины просачивалась кровь из раздавленных и выковырянных зубчиками лиц. В тонких продолговатых прорезях не было ничего, кроме темноты.       У Лу перед глазами закружилось. теланастульяхохранникикакбесформенныекаменныеизваяниязеркальныестеныпотолоквыспреннаяфигураоблачённаявчёрнуюинквизиторскуютунику       Всё смешалось в пятно, слилось в серовато-синее полотно, словно художник-перфомансист сблевал краской.       Она упала.       Грубая сила не позволила столкнуться с полом. Её подхватили. Где-то на кромке сознания, она знала, что это был Иво.

***

      Не прошло и четырёх месяцев с последней волны облав в Нью-Пари, как Лу вновь пришлось бегать по всем возможным инстанциям со своим жалким жетоном и горящей пятой точкой в попытках вытащить Йонаса. Но в этот раз масштаб неприятностей её искренне поразил — его собирались казнить. Дело вышло громким, тошнотворно громким и прозаичным, как бегущая строка новостей: полиция накрыла группу, как выражались обычно в официальных сводках, асоциальных элементов без специального медицинского образования, но уже промышляющих подпольным врачеванием других асоциальных элементов по ночам. Дело вскоре через скрип в зубах Совет передал Инквизиции. Лу больше всего боялась, что Йонас как-то замешан в истории, но его имя нигде не мелькало. Ровно до того момента, как стали выяснять откуда те добывали препараты. Тут-то и всплыл незадачливый хилер.       Всё бы ничего, но у неё не получалось. Нисколько. Ни хрена. Ноль шансов вытащить друга из задницы такого размера. И в какой-то момент она просто поняла, что у неё не осталось выхода.       Приор сидел в кресле у себя в кабинете, и смотрел на неё, как сова смотрит на мышь, мышь смотрит на червя, а червь на... ещё что-то. Когда в интернате рассказывали про пищевые цепочки, Лу обычно спала.       Она начала с главного, не юля, сказав, чего хочет. Врать не смела, зная, что он это сразу почует, и верёвка на шее Йонаса только туже затянется.       — Я не стану оправдывать его перед вами, месье Приор. Да, он… проебался. Крупно. — Иво смерил её каким-то понятным лишь ему взглядом, но не перебивал. — Связался не с теми людьми. Я понимаю, что не в том положении, чтобы просить, но у меня нет другого выхода. Никто, кроме вас, помочь не может. А я могу пообещать, что Церкви он будет куда полезнее живым, чем мёртвым.       — Йонас Бэр… хм-м.       Иво коснулся пальцем синего голографического диска на столе.       — Если память мне не изменяет, то это не первый его, как вы выразились, про… — он снова сверкнул на Лу чёрными глазами, — мах.       — Да. Он попал под облавы несколько месяцев назад. Донос с работы. Я поговорила с сотрудником Корпуса и его отпустили.       — Любопытно, — Приор, неожиданно для Лу, позволил себе откинуться на спинку кресла. Обычно он этого никогда не делал и всегда сидел с ровной спиной. — Что же, получается, после случившегося ваш друг не усвоил никаких уроков? А вы хотите продолжать пользоваться своим не самым стойким служебным положением ради такого человека?       Лу, еле унимая дрожащие пальцы, поправила серый форменный пиджак и выдавила из себя самую милую и обаятельную улыбку, на которую была способна.       — Месье Приор, как вы хорошо заметили — друг. Он из моей социальной группы, мы росли вместе. Понимаю, сам накосячил — должен получить. И я бы не впрягалась за него, не будь всё так кардинально.       Иво замолчал. Надолго. Настолько надолго, что Лу почудилось, что она слышит мысли, медленно ворочающиеся в его голове. Ну, или от волнения у неё уже начались слуховые галлюцинации. Одно из двух. Но она видела, что Иво не просто тянул время, он правда размышлял. И ей показалось, что его размышления зашли как-то далековато от первоначальной темы.       Она не выдержала. Тихо кашлянула.       — И… ваш ответ?       — Нет.       — Нет?       У Лу нешуточно задрожали колени. Она чувствовала, как к тонкой ниточке её надежды подкрались беспощадные ножницы, которые держал в руках не кто иной, как сам Приор, и лезвия почти сошлись. Как будто последний шанс спасти друга ускользал от неё. Хотя почему «как будто». Так и было.       Она старалась сохранять самообладание, но дрожь в голосе скрывать было всё сложнее.       — Месье Приор, послушайте…       — Это вы послушайте, мадемуазель Рид, — Иво поднялся и приблизился к ней, желая, видимо, сделать не такой очевидно-типичной обстановку "подчинённая-начальник", когда Лу стояла перед ним, потупив взор, а он пренебрежительно развалился в кресле. — Вам выпал шанс один на сотню, если не на несколько. Не спорю, удача тоже во многом вам способствовала, но не только ей одной прокладывают дорогу в перспективное будущее. Вы честно трудились, и ваш труд был вознаграждён. Или я не прав?       — Правы, но причём здесь…       Иво остановил её, отрезав дальнейшие слова взмахом руки.       — Вы попали в общество, к которому не принадлежите. Не должны были принадлежать по праву рождения. Но, в конце концов, очутились среди людей во многом выше вас, получив возможность держаться с ними на равных. Получив возможность не думать о завтрашнем дне. Не думать что завтра есть и чем платить за жильё. Не за просто так, разумеется, но ничего просто так не бывает в принципе. Обмен всегда был основой общества. И вы хотите этого шанса, этой возможности так бездумно лишиться, прося о… ком? Мошеннике, отступнике, противнике Церкви. Церкви, что эту возможность вам дала…       С каждым произнесённым словом сердце зажимало в тиски. Лезвия злобно щёлкнули.       — Я не стану менять приговор, мадемуазель Рид. Может быть, ваше обаяние сработало на сотруднике Корпуса, но не на мне. Сожалею.       Лу ошарашено отступила. Потёрла лицо руками, не веря, что действительно это слышит. Она ведь была так уверена в своём успехе. Так уверена в Приоре.       Вспомнила, что сказал ей когда-то бывший напарник. Бывший и покойный. «Красивая, молодая. Кто-нибудь вполне может захотеть видеть тебя в своей постели. Иногда». Сознанию тут же вторило иное, сказанное Иво. «Обмен всегда был основой общества».       Обмен. А она просит об услуге. И не предлагает ничего...       Точки в голове соединились.       — Чего вы хотите?       Иво удивился резко похолодевшему тону телохранительницы.       — Прошу прощения?       — Чего вы хотите, месье Приор? Говорите, не стесняйтесь, — Лу зло усмехнулась. — У вас в кабинете стены толстые, никто не услышит.       — Мадемуазель Рид, вы перенервничали. Сядьте на диван, выдохните. Стены здесь толстые, вы правы, значит, никакой посторонний шум не помешает. А я… — обогнув её, он размеренными шагами пошёл к выходу, — уйду. Уйду, пока вы не сказали то, о чём потом будете жалеть.       Верхняя губа её дёрнулась. Под языком скопилась тёплая жёлчь, стремящаяся выйти наружу. «Сука, ты ещё благородного решил из себя строить?»       Его показательно-порядочный жест только сильнее вывел Лу из себя. Совсем забыв, кто перед ней, она беззастенчиво закричала ему в спину. Ведь стены же толстые.       — Обмен — основа общества, да?! Так поделитесь, что хотите в обмен, месье Мартен! Бедной псионичке, которая живёт зарплатой от вас же, нечего предложить. Кроме самой себя.       Безграничный гнев, безысходность и отчаяние смешались в жгучую смесь, которую встряхнули и поднесли к зажигалке. Никакой внешней реакции от Иво не последовало — он действительно хотел уйти и дать ей остыть, но она не позволила, завопив ещё громче, срывая голос.       — Хотите, раздвину перед вами ноги, а?! Хотите, вам отдамся?!       Лу не успела заметить, как Иво, мгновение назад стоящий около двери, оказался напротив неё. Лу не успела заметить, как его рука в чёрном форменном рукаве, как хлыст, замахнулась. Лу не успела заметить ничего, но очень явственно ощутила его ладонь звонко ударившую по щеке. Рука с такими длинными и изящными пальцами, что по виду не держала ничего, что весило бы больше папки с документацией. Рука, как чёрный хлыст, оказалась невообразимо тяжёлой.       Лу отшатнулась не столько от силы пощёчины, сколько от шока. Ноги подкосились, еле найдя опору в краешке стола. Почему-то обе её щеки воспылали, хотя удар пришёлся только на правую. Воспылали от боли, от возмущения и... стыда? На глаза непрошено навернулись слёзы, и желание разрыдаться сдавило грудь, но Лу до скрежета сжала зубы, лишь бы он этого не увидел.       Иво наклонился к её лицу и всмотрелся в него так, как человек всматривался бы в террариум, наводнённый склизкими ползучими гадами. И казалось, что вырос он, минимум, ещё на метр. Она чувствовала себя крохой, которую раздавит эта железная рука города и не заметит даже.       — Кто ты такая, что осмеливаешься говорить мне такие вещи? Кто ты такая, что осмеливаешься оскорблять меня, порочить моё имя?       Его голос был обесцвечен. Лицо, лишённое каких либо эмоций, всего лишь гипсовая маска. И слова, что он произнёс в тот миг, проникли в самую душу, растерзав, освежевав до капли, до последнего куска её некогда свободолюбивой и строптивой природы.       Но это был лишь первый шаг. Первый из сотен на пути к той, какой Лу себя знает теперь.       В тот день в ней что-то сломалось.       — О, не отвечай, я знаю, кто ты такая, Лу Рид. Бестактная, наглая, неблагодарная соплячка. Просто образцовая представительница Термитника — сборища оголтелых, самовлюблённых и легкомысленных дикарей, которые ничего этому миру не подарили, а первыми лезут на подмостки вещать о несправедливости. Тебя можно нарядить в платье, посвятить в элитарную культуру и научить манерам, но эту примитивную, невежественную суть из тебя не выбить. Поэтому, шагая по мою левую руку и пользуясь церковными привилегиями, ты так лицемерно держишься за своих друзей, за свой клятый Термитник, и тебе, достойному его отродью, я не позволю поливать меня грязью.       Чёрные глаза-бусины, безжизненные и холодные, сузились, и Лу за месяцы службы впервые по-настоящему поняла, насколько опасным был человек, стоящий перед ней. Точнее, насколько у неё на самом деле связаны руки — она уже не имела почти ничего без него. Самым досадным было осознавать, что она согласилась на это добровольно. Что бы у неё осталось, выбрось он её прямо так на улицу? Квартиры не было. Про регулярную финансовую помощь матери можно было бы забыть, а путь в люди и в перспективное будущее для неё был бы навсегда закрыт. Её ждала бы тяжёлая работа в карьерах, на рудниках или в шахте, где когда-то работал отец. Увольнение с должности охраны самого Приора стало бы самой действенной негативной характеристикой в её резюме и самым мощным отпугивающим фактором. И, судя по виду самого Иво, он бы этому только поспособствовал.       Лу снова пришлось бы плыть, барахтаться, как собачонка, перебирая лапами, глотая солёную воду, еле удерживаясь на поверхности беспощадного течения. И что-то ей подсказывало, что в этот раз бы утонула.       Она не смогла бы сделать ему ничего, рассматривала бы такой вариант со всей серьёзностью. Место на виселице рядом с Йонасом ей было бы забронировано. А подыхать, корчась в петле, даже за хорошую компанию, в её планы совсем не входило.       — Молись Единому, Лу Рид. Молись, чтобы из-за твоей выходки я ещё и не лишил тебя работы.       Иво развернулся, чтобы наконец-таки покинуть кабинет, но вновь не смог уйти. Его остановил голос Лу. Но в этот раз не беспечный крик, а шёпот. Тихий и робкий, как зашелестевший ветерок в знойный день. А расслышал он его только потому, что она сказала то, чего он меньше всего ожидал.       — Простите…       Тёмные брови на мгновение скакнули от изумления. Что-то внутри него заволновалось, заклокотало, вспенилось от того, как она это произнесла. Он был искренне поражён.       Глаза её высохли, но щёки горели от самых ушей.       — Простите меня. Я наговорила отвратительных вещей и подумала о вас низко.       Лу подняла на Иво несмелый взгляд, и что-то внутри него заволновалось ещё сильнее. Он не был уверен, что когда-либо хотел овладеть кем-то так яростно. И это чувство было настолько постыдным, что разъедало его. От него зудело и ныло в паху. От самого себя было так мерзко, что хорошо.       — Простите меня, месье Приор… и забудьте обо всём, что здесь было, если сможете.       Иво вернулся к ней. Холодные пальцы коснулись пострадавшей щеки. Лу прикрыла веки, поддаваясь прикосновению — неправильному, прихотливому, промозглому до основания, но сейчас ей отчего-то необходимому. Он запустил руку ей в волосы на затылке и прижал румяное, дрожащее лицо к своей груди. Обнял.       — Простил и забыл, Лу.