Бессонница

Комната замерла в непроницаемой тишине. Лишь свет сочится на столешницу сквозь мутное стекло желтой лампочки. Сколько времени прошло с тех пор, как я вернулся к ней? День, два, неделя, месяц? Кажется, я совсем потерял счет. Но это неважно. Что важно, так это то, хорошее ли у нее настроение и получается ли у меня, как следует выполнять свои обязанности. Нервы напряжены. Окидываю взглядом стол и перепроверяю: блюда наполнены едой, приборы разложены в правильном порядке, розы в вазе подрезаны (лепестки каждой осмотрены несколько раз, чтобы удостовериться в отсутствии следов увядания), бутылка шампанского открыта, и бокалы наполнены золотистым напитком. Все на своих местах и соответствует ее критериям идеального романтического ужина. Но никакой романтики в нем, конечно, нет. Тихий лязг металла о металл царапает слух. Она методично разрезает приготовленный мной стейк, а я пусто смотрю в тарелку и даже не думаю приступать к еде. Мне нельзя отвлекаться. - Сяо. Моментально поднимаю голову и встречаюсь с равнодушным взглядом голубых глаз. - Налей мне воды. Встаю из-за стола и иду к плите, достаю чашку из верхнего шкафчика и тянусь к чайнику. Вес ее взгляда лежит между моих лопаток и, хотя она ничего не говорит, я знаю она наблюдает за каждым моим движением, высматривая недостатки. - Сяо. Оборачиваюсь, застыв с чашкой в руках. Она мерно болтает золотистый напиток в бокале. - Шампанское сухое? - Сухое. - Я просила полусухое. Ложь. Впрочем, это не имеет никакого значения. Если она говорит, что просила другое, значит, мне нужно подстроиться под ту реальность, в которую она верит. Сам я уже привык жить в паутине ее противоречивых суждений. Вернее, не жить, а путаться. - Ты оглох? Отрицательно мотаю головой и замечаю, как раздраженно дергается уголок ее рта. - Что сложного сделать, как я сказала? - ее тихий ровный голос напоминает утробное рычание зверя. Медлю, в страхе пытаясь подобрать слова, которые она хочет услышать. - Не смей меня игнорировать. Я не успеваю среагировать- тарелка, кинутая через весь стол, с оглушительным звоном разбивается у моих ног, оцарапав кожу. Запоздало отскакиваю в сторону, пока сердце бешено бьется в горле. - Молодец, - она саркастично цыкает языком. - Из-за тебя у нас на одну тарелку меньше. Купишь мне новую. Ее бесстрастный голос просачивается под кожу ледяным ужасом. Коротко киваю. Достаю пакет из-под раковины, наклоняюсь и начинаю собирать осколки. Блестящие, мелкие и крупные, острые и шершавые- подбираю их и складываю в пакет. В напряженной тишине их звон кажется оглушительно громким, и я стараюсь класть каждую стекляшку так, чтобы она опустилась на землю бесшумно. Она пристально наблюдает за мной. Я поглядываю на нее украдкой и всякий раз боюсь отвести взгляд. Нельзя упускать ее из поля зрения: новый удар может последовать в любую секунду. Тогда, когда я меньше всего его жду. Вспышки ее гнева случайны. Их нельзя просчитать. Как бы я ни старался, я не мог установить их закономерность. Поэтому боялся их больше всего. Звяк-звяк. Осколки в пакете перекатываются, когда я поднимаю его. От резкого звука внутри все сжимается, застывает, инстинктивно готовясь к удару. Но его не следует. Она просто ждет, пока я закончу и, проконтролировав, что осколки собраны, уходит, оставляя меня одного. Раньше я ненавидел одиночество, но теперь научился его ценить. В нем можно вздохнуть с облегчением. Наскоро убрав со стола, я погасил свет и отправился к себе в комнату. Захлопнул дверь и с болезненным наслаждением повернул ключ в замке, запирая свое крохотное пространство. Глупый маленький ритуал. Я проделывал его из раза в раз, хотя прекрасно знал, что все мои меры предосторожности ничего ровным счетом не значили, ведь у нее был ключ от каждой двери. Пускай. По крайней мере, если она решит зайти, щелчок замка сможет предупредить меня об опасности. Нужно было отвлечься. Я схватил со стола книгу и завалился на кровать. Подняв книгу над головой, я раскрыл ее на нужной странице, и на лицо упала вязаная закладка. Я поднял ее и покрутил в руках: аккуратные ряды петелек ручной работы. Вместе они образуют закат, тонущий в бирюзовой пене морского прилива; нитки, использованные для волн, едва различимо переливаются золотом. Подарок Бонанас, лучшей подруги. «Как давно я не общался с ребятами?» Бусинки, нанизанные на ленту закладки, холодно поблескивают в полутьме. «Может, написать ей? - я принялся катать их между пальцами, вспоминая лицо подруги, - она наверняка спросит, как у меня дела» Вопрос, от которого мне теперь становилось почти физически больно. «Как у тебя дела?»- спросил я себя, чтобы отрепетировать. «Да никак. Никак у меня дела»- ответил внутренний голос. Вздохнув, я отложил закладку и уставился в книгу. Больше всего мне хотелось погрузиться в историю, чтобы уйти от себя. Но, как бы я ни пытался, я не мог сконцентрироваться на тексте: постоянно прислушивался, не раздадутся ли тихие шаги за дверью, не щелкнет ли замок. Ощущение, что вот-вот произойдет что-то плохое не оставляло меня ни на секунду. А плохое, к слову, происходило теперь очень часто. Однажды я проснулся, потому что она трясла меня за плечо и что-то кричала. Не помню, чего она хотела, но помню свой испуг, который мгновенно разорвал остатки сна. В другой раз я сидел на диване и копался в телефоне, когда она, возникнув из ниоткуда, влепила мне затрещину. А ведь я даже не слышал, как она подошла. Иногда, она, если была не в духе, могла без причины ткнуть меня под ребра, проходя мимо. Реже кидалась какими-то предметами, как сегодня. Не то чтобы это было больно. Дело было вовсе не в боли, а во внезапности, с которой она следовала. Существование в постоянной неопределенности изводило меня. От воспоминаний о ее гневе внутренности стиснул ледяной страх. Буквы на страницах дрогнули и поплыли, слипаясь в бесформенную массу. Нет, читать у меня не получится. Я отложил книгу и уставился в потолок. Нащупал телефон рядом, вдавил кнопку и взглянул на экран блокировки. Ни одного нового уведомления. «Почему никто из ребят мне не пишет?» Открываю нужное приложение и по очереди пролистываю страницы друзей, разглядывая последние их обновления. Если листать достаточно долго, на каждой из них можно будет наткнуться на наши совместные фотографии. Воспоминания о теплых летних днях почти согревают. Почти. Все это, кажется, было уже очень давно. А сейчас… Открываю их последние фотографии и замечаю, что там все по-прежнему: вечеринки, концерты и прогулки по ночному городу. Вот только всё это уже без меня. Закрываю приложение, чтобы не расстраиваться ещё больше, и переворачиваюсь на другой бок. Бездумно прокручиваю меню телефона. «Наверное, они заняты просто. Да и я сам занят, и они об этом знают. Я ведь теперь живу далеко от них. Может, не зовут меня, потому что не хотят беспокоить» «Но что, если дело не в этом?» «Что, если…» Сердцебиение учащается. «Что, если она все-таки показала им фотографии?» Желудок сжимается в тугой комок. «Что, если они всё обо мне узнали и не пишут, потому что разочаровались? В таком случае мы с Бонанас больше никогда не увидимся» Я накрыл голову подушкой, пытаясь вымолить отдых у паранойи, которая мучила меня каждый вечер. Но сердце, пронизанное иглами тревоги, продолжало биться о ребра. Страх и ужас, страх и ужас: иногда мне казалось я не умею испытывать других чувств. Только страх или отсутствие страха, и мне больше ничего не хотелось, кроме этого второго состояния. Лежа на кровати, я сворачивался в клубок, накрывался с головой одеялом и сквозь крохотный зазор между тканью смотрел, как комната тонула в чернильной темноте. Смотрел до тех пор, пока глаза не начинали болеть от разноцветных пляшущих точек, а после закрывал их и проваливался в темноту еще более густую. Теперь она заменяла мне сновидения. Моя жизнь свелась к трем составляющим: работе, домашним обязанностям и ничтожному остатку свободного времени, который я посвящал выполнению заданий, которые присылал мне Венти. За последнее я ненавидел себя больше всего. Моему сообщению о том, что у нас с ней все хорошо, Венти, конечно же, не поверил. Друг сразу попытался узнать, что случилось на самом деле, но я ясно дал понять, что делать этого не стоит. Поэтому он лишь иногда спрашивал: «Ты там как? Может, я ещё чем-то помочь могу, кроме этих дурацких книжек?» На что я неизменно отвечал: «Все в порядке, правда. Ты и так очень мне помогаешь. Наверное, ты даже представить себе не можешь, насколько» «Сяо, если тебя что-то тревожит, мы всегда можем поговорить» «Спасибо, Венти, я знаю» Я знаю, что я ужасный друг. Ты столько для меня делаешь, а я даже не могу отблагодарить тебя правдой. Я не заслуживаю ни твоей дружбы, ни помощи. В такие моменты омерзение от себя накрывало с головой и, поддавшись ему, я писал: «Венти, слушай, если помощь мне причиняет тебе хоть каплю неудобств, не присылай мне ничего, ладно?» Озвучивая эту просьбу, я эгоистично надеялся, что он ответит «не причиняет», потому что его помощь- единственное, за что я держался. К тому же, каким бы плохим другом я себя ни считал, мне все же хотелось, чтобы Венти был рядом: кроме него у меня никого не было. От собственного лицемерия становилось так мерзко, что хотелось содрать с себя кожу. «Ну даешь, Сяо! Это ведь пару кнопок нажать: пять секунд и готово. Ещё скажи, что не заслуживаешь таких усилий» Я правда не заслуживал. «Спасибо тебе, Венти» Спасибо тебе… Поблагодарив его, я пролистывал чат и открывал приложенные к сообщению файлы: учебники по грамматике, вырезки из статей по языкознанию, списки необходимых слов, стихотворения для перевода и тому подобное. О поступлении я больше не мечтал. Учился по другой причине: это помогало отвлечься. К тому же, вскоре я понял, что мне было действительно интересно этим заниматься. Возможно, в этой информации не было никакого практического смысла, но неподдельный, живой интерес к ней- последнее, что у меня оставалось. И никто не мог его у меня отнять. Примерно тогда же я завел себе привычку записывать абсолютно все, что со мной происходило, в дневник. Полагаться на свою память я больше не мог, потому что мне приходилось постоянно подстраиваться под ту реальность, которую она хотела видеть и, принимая чужую извращенную правду, я и сам потихоньку начинал в нее верить. Например, если бы я не записал ее просьбу купить сухое шампанское, я бы тут же засомневался в своей правоте: подумал бы, что она и правда просила полусухое, а я глупый напутал. Значит, сам виноват в том, что ее спровоцировал. Записи в дневниках оказались куда надежнее моего собственного восприятия, ведь их нельзя было обмануть. Тогда я ещё не знал, что впоследствии закрою эти страницы листом белой бумаги, чтобы случайно не прочесть их и не вспомнить события, от которых все внутри выворачивалось от отвращения. А один случай… Один случай я не стал записывать, потому что хотел забыть. Но, как ни пытался, не смог. До сих пор помню, как мы с ней сидели на диване в гостиной. Как она положила голову мне на плечо и спросила: - Хочешь на выходных в кино сходить? Только честно! Я напрягся. Ответить честно? Это то, чего она хочет? Если совру, она меня на этом поймает? Если отвечу честно, она не будет злиться? - Если честно, не особо, - сказал я осторожно. - Я за неделю устал очень, мне бы хотелось провести эти выходные дома. Я книгу новую нашел… - Ой, да ладно тебе, - отмахнулась она. - От сидения дома только больше устанешь. Давай-давай, тебе надо развеяться. Сразу лучше себя почувствуешь. Пойдём! Я тебе попкорн куплю. «Зачем ты спрашиваешь, если все равно стоишь на своем?»- очередной вопрос, который я никогда не смогу ей озвучить. Вариант действий у меня теперь только один: пожать плечами и согласиться. Так я и сделал. В кино мы пошли с ее другом, чье имя я даже не попытался запомнить. Какая разница? Ее знакомые исчезали из моей жизни так же быстро, как появлялись. Когда мы встретились, она быстро представила нас друг другу. Парень, который с виду был немного старше меня, пожал мне руку и сказал: - Приятно познакомится, Сяо, наслышан о тебе, - мне показалось, что уголок его рта насмешливо дернулся. Я застыл, крепко сжимая его ладонь. «Наслышан? Они говорили обо мне? Как много он обо мне знает? Он видел фотографии?»- мысли пулей пронеслись в голове, и меня уколол страх. - Вставайте пока в очередь, а я билеты возьму, - она указала в сторону кассы. - Забронировала нам лучшие места. Мы кивнули и сделали, как она сказала. Очередь, к слову, была немаленькой. Мы встали в самый конец, и я потупил взгляд, неловко переминаясь с ноги на ногу. Молчать рядом с новым «приятелем» было неловко. Поговорить с ним что ли? - А что ты имел в виду, когда говорил, что наслышан обо мне? - спросил я первое, что пришло в голову. - Да ничего особенного, - он пожал плечами. - Она что-то обо мне говорила? - я напрягся, готовясь услышать ответ. Парень почесал затылок. - Ну так… Не особо. Сказала ты хреново готовишь. Ох, слава богу! Значит, дело все-таки не в фотографиях. Я выдохнул и потерял интерес к дальнейшей беседе. Вокруг висели пестрые афиши: на одной из них я заметил название нашего фильма. От вида знакомых героев внутри встрепенулось нечто, похожее на радость. Я любил эту серию фильмов и, если подумать, я уже очень давно не смотрел ничего из того, что мне нравилось. Может, и хорошо, что меня из дома вытащили. Все мои друзья наверняка тоже уже этот фильм посмотрели. Вот и появится тема для разговора. Напишу им сегодня вечером, чтобы обсудить. А там, может, и о встрече договоримся. Черт, как же я по ним соскучился. - А вот и билеты, - ее бойкий голос раздался у меня за спиной. Вернувшись, она отдала своему другу билет. Я тоже протянул руку, но тут же столкнулся с ледяным взглядом. - Ты чего это? - она вопросительно подняла бровь. - Ты же сказал, что в кино не хочешь. «Что?» - Ты не взяла на меня билет? - глупо переспросил я. - Нет. С чего бы? Ты же сам сказал, что не хочешь. Ну так посиди почитай, - она перевела взгляд на своего приятеля и улыбнулась ему. - Видишь, с чем мне приходится иметь дело? Мальчик иногда элементарных вещей не понимает. - Да уж, - рассмеялся тот, - и правда тяжелый случай. В груди болезненно укололо. Посмеяться, значит, надо мной хочет. - Ладно, пойду сам билет куплю, - я поразился тому, как ровно прозвучал мой голос. - Только сидеть буду не с вами. - Ну попробуй, - улыбнулась она. - Зал-то полный уже, билеты ещё вчера кончились. Я посмотрел на табло, отображающее свободные места, и понял, что она говорила правду. «Вот, значит, как. Все это с самого начала было лишь шуткой» Мне снова показалось, будто под кожу вогнали десяток игл. Очередь подвинулась, и мы оказались у самого входа. Девушка в форме персонала улыбнулась нам, протянув терминал, и все кроме меня приложили свои билеты. - Не скучай, - она махнула мне рукой, и они скрылись в темноте зала. Я остался один. Впрочем, она сдержала свое слово: в руках у меня был пакет сладкого попкорна. Его она мне все-же купила. Изо рта вырвался короткий нервный смешок. «Моя жизнь - это череда абсурдного и бессмысленного позора. И я сам в этом виноват» Я выкинул угощение в ближайшую урну и отправился сидеть на диван в холле, где мне предстояло провести ближайшие три часа. Запоздало подумал, что зря сказал ей, чего хочу на самом деле. Лучше впредь держать язык за зубами- так безопаснее. Опустившись на диван, я достал телефон и открыл книгу, которую хотел прочитать. Кругом были люди, и звуки обычной жизни успокаивали, позволяя сконцентрироваться на чтении. Вообще-то мне даже понравилось: я так увлекся, что на время забыл о том, где нахожусь и что только что случилось. Прекрасное это чувство, когда получается отстраниться от самого себя и сделать вид, будто не имеешь ничего общего с собственной жизнью. Но, как и все хорошее, оно никогда не длится достаточно долго. Через несколько часов меня окликнул ее голос: - Сяо, ну где ты там? Догоняй. Они стояли у самого выхода и махали мне руками. Тяжело вздохнув, я поднялся с дивана и пошел следом. Они шли, обсуждая фильм, а я плелся позади и старался не слушать, потому что надеялся все-таки его посмотреть, когда он появится в сети в нормальном качестве. Ну или на следующих выходных один в кино сходить. По обе руки переливались стеклянные витрины магазинчиков, а в центре аллеи торгового центра располагались лавочки и маленькие киоски, которые продавали разные мелочи: сладости, кошельки, аксессуары для телефонов. Вдруг она схватила меня за руку и остановилась перед одним из киосков, над которым парила стайка фигурных воздушных шариков. - Сяо, смотри, это же ты, - она указала на шарик в виде лягушки. Ее друг залился хохотом. - Точно-точно. С этими зелеными волосами сходство сто процентов, - сказал он, вытирая непроизвольные слезы. - Да даже глаза похожи. Как у дохлой рыбы. «Это у меня-то глаза, как у дохлой рыбы? - я раздраженно сложил руки на груди. - Ничего ты не понимаешь, дурак. Даже она говорила, что глаза у меня красивые: бледные, как половинки луны» - Чего-чего? - она презрительно прищурилась, и парень съежился под ее взглядом. «Да, в чем я действительно уверен, так это в том, она любит мои глаза. Сейчас она ему возразит» От ее реакции стало приятно: я уже и забыл, что она может встать на мою сторону. - Ох, прости. Это я зря ляпнул, - парень виновато почесал затылок и осекся. «Это уж точно. Неплохо было бы ещё извиниться» - Да нет, ты прав, - она беспечно пожала плечами. - Глаза у него действительно, как у дохлой рыбы в последнее время. Мне показалось, что мир пошатнулся. «Ты говорила, что любишь их. Ты клялась, что… Ты даже здесь врала мне?» Мне до боли захотелось разозлиться. На секунду показалось, что внутри вот-вот вспыхнет злоба: желанный огонь, который даст мне силу обличить в слова все, что вертелось на языке. Я уже приготовился дать ему волю, но, вместо живой злости, почувствовал лишь бессильную усталость. Как будто чиркнули зажигалкой, но вылетевшей искры не хватило, чтобы разжечь пламя, и она угасла так же быстро, как появилась. Отлично. Я теперь и разозлиться не могу, когда об меня вытирают ноги. Вот уж действительно половая тряпка. Просто убейте меня. - А что? Раньше он по-другому выглядел? - ухмылка вернулась на лицо парня. - Да. Я ведь за глаза его и полюбила. Он раньше таким хорошеньким был, а теперь вот: мешки под глазами, кожа серая, волосы растрепанные. И все, потому что недосыпает. Я ему уже давно говорю бросить его глупую работу. На кой черт она ему сдалась, если я все устрою? «Именно поэтому и сдалась. Чтобы от тебя, змеи, не зависеть. Почему ты вообще обсуждаешь детали моей жизни с посторонним человеком?» - Можешь быть с ним построже. Пусть следит за собой. А то несправедливо, что ты так стараешься, подбирая свой гардероб, а он в застиранной толстовке ходит. «Я люблю эту толстовку. Мне ее Венти подарил» Они оба расхохотались. «Может, если я перестану ей нравиться, она позволит мне уйти? - от этой мысли внутри шевельнулось нечто, напоминающее надежду. - Может, специально новую одежду не покупать…» - Эй, Сяо, ты чего притих? - ее рука больно стиснула мое запястье. - Ты же любишь воздушные шарики. Любишь ведь? - Люблю, - произношу одними губами, потому что понимаю, что произойдет дальше. «Знаешь ведь, как сделать мне больно. Знаешь, ты точно знаешь. Я сам рассказал тебе об этом. Открылся, доверился. Зачем? Зачем я вообще поверил тебе?» Ее губы растягиваются в кривой ухмылке. - Хочешь куплю его тебе, раз уж такое сходство? Хочешь, м? Скажи, что хочешь. Я с отвращением взглянул на нелепую лягушку, парящую над стендом, и к горлу подступил тугой ком тошноты. Права ответить «нет» у меня не было. *** Вскоре я настолько привык себя подавлять, что стал делать это неосознанно. Казалось, теперь мне было трудно разглядеть даже самые простые свои желания. Холодный свет растекается по рядам разноцветных упаковок на прилавке супермаркета. От пестрых этикеток рябит в глазах, я ещё раз окидываю их взглядом, не находя ничего примечательного. Торчу в отделе десертов уже пять минут. В руках у меня два пирожных, и я глупо пялюсь на них, не зная, какое выбрать. «Неужели во мне что-то сломалось?» Раньше, стоило взять в руки новую вещь, внутри что-то подавало сигнал о том, нравилась мне она или нет. Но теперь ничего не отзывалось. Либо этот внутренний сигнал куда-то пропал, либо я разучился его распознавать. Как бы то ни было, оба десерта были мне безразличны. Да и не только десерты. Мы обошли весь магазин, а я так и не нашел ничего, что мне бы понравилось. Или чего бы хоть немного захотелось. И дело было не только в еде: вчера я открыл список купленных игр и понял, что не хочу играть ни в одну из них, а в среду зашел в магазин обуви и не захотел ни одни кроссовки (чего со мной раньше никогда не случалось). Обувь, которая неразрывно ассоциировалась с дуновением теплого ветра, запахом молодой листвы, скошенной травы и другой магией, что приходила с наступлением лета, вдруг показалась мне не более, чем тряпкой на твердой подошве. Я снова вернулся к разглядыванию пирожных. Может, если я сам не могу определить, чего хочу, мне поможет кто-то, кто хорошо меня знает? Я обернулся увидел, как она доставала торт с соседней полки. Позвал ее по имени и спросил: - Как думаешь, какое пирожное лучше взять: с малиной или с лимоном? - С малиной, - ее губы растянулись в хищной улыбке. - С малиной, - пусто повторил я. С малиной, значит, с малиной. Я кинул пирожное в тележку и поплелся следом, чтобы продолжить покупки. Вернее, покупала она, а я просто катил тележку. Смотрел по сторонам, разглядывая прилавки, и мечтал о всякой ерунде. Например, о том, что прямо сейчас брошу все и уйду. В рюкзаке у меня лежали все необходимые документы, банковские карты и зарядка от телефона. Денег мне хватит, чтобы сесть на ближайший рейсовый автобус и доехать до города на севере страны, где я всегда хотел побывать. Там никто не будет знать ни меня, ни моего позорного прошлого. Как только приеду, сменю сим-карту и удалю все контакты, оборвав контакты с друзьями (и пусть думают обо мне что захотят, когда увидят снимки), а потом сниму комнату и устроюсь на работу. Куда-нибудь в ресторан со средней загруженностью или в магазин комиксов, где будет время порисовать, пока посетителей нет. Но самое главное: не буду больше ни с кем общаться, чтобы не повторять прошлых ошибок. А что? Проживу жизнь в хорошо изученном, безопасном одиночестве и постараюсь стать счастливым настолько, насколько смогу. Мечты разбиваются о писк кассового аппарата. И я, запретив себе к ним возвращаться, помогаю выкладывать продукты на ленту. Затем отсутствующе распихиваю их по пакетам и тащу к машине. - Умница, Сяо, - холод ее поцелуя блестит на щеке. - Видишь, как быстро справляемся, когда ты делаешь, как я говорю. Я захлопнул багажник и отдал ей ключи. - Если я здесь больше не нужен, я пойду… - смотреть ей в глаза нет сил. - Иди-иди, - она хлопает меня по плечу. - Буду ждать тебя к ужину. Я кивнул, ощутив безысходность. Сунул руки в карманы и, ссутулившись, побрел к метро. Мы с Венти договорились встретиться после того, как помогу ей с покупками. Как ни странно, она не возражала против моих встреч с друзьями: судя по всему, не считала их угрозой своему авторитету. В конце концов они никак не могли повлиять на ситуацию, ведь я сам этого не хотел. Самый надежный способ лишить человека посторонней помощи- заставить его самого от нее отказаться. Теперь я это хорошо понимал. Часы показывают: 15:30. Венти должен скоро прийти. Жду его у входа в метро, переминаясь с ноги на ногу. Прохлада липнет к щекам, и я ежусь, подставляя спину потокам теплого воздуха, рвущимся из распахнутых дверей подземки. Смотрю вдаль и слушаю, как крыши плачут весенней моросью: редкие мутные капли ползут по металлическим желобам и с приглушенным звоном падают на землю. Туда, где по влажной траве змеится туман. Вскоре в молочной дымке мне удается разглядеть знакомый силуэт. - Привет, - Венти подходит ближе, поднимает руку в знак приветствия и широко улыбается. - Привет, - повторяю за ним, приподнимая уголки рта в попытке подражать его улыбке. На Венти потертые синие джинсы, вечная мятная ветровка и вязаный берет, небрежно съехавший набок. Отросшие волосы заплетены в привычные тонкие косички. Выглядит ровно так же, как и в тот день. В памяти оживают воспоминания, от которых становится больно. - Ты как? - изумрудные глаза друга весело блестят, отражая солнце. «Я хочу умереть» - Нормально. А ты? - разглядываю носки своих ботинок. - Да тоже в порядке, - он кивает в сторону кофейни. - Пойдем скушаем чего-нибудь? Я хочу какао выпить! - Я тоже хочу, - вру. Ничего я на самом деле не хочу. Просто возьму то же, что и он. Какао, кофе, чай, морс, газировка - мне все равно. В кафе не так много людей, поэтому мы зависаем перед терминалом с меню: Венти лениво просматривает позиции, а я слежу за его пальцами и залипаю. - Купил кроссовки? - Не, что-то ничего не приглянулось. В другой раз куплю. - Тебе-то и ни одна пара обуви не понравилась? Что вы сделали с нашим Сяо? - удивился Венти, но, заметив мое беспокойство, быстро сменил тему: - Мы, кстати, с Бонанас и остальными вчера отель выбирали. - Вы с ребятами на отдых собираетесь? - вспомнил я. - Ага! А ты точно с нами не хочешь? «Хочу. Безумно хочу. Но она меня не отпустит» Проглатываю болезненный ком в горле. - Работы много, - голос хрипит, - может, в следующий раз. - Ох, жалко. «Мне тоже жалко» - Ну ты не переживай. Мы летом ещё раз съездим. «Как будто к лету что-то изменится» На табло рядом с кассой высвечивается наш номер, и мы идём забирать заказ. Венти берет поднос, а я стаканы с напитками. Садимся за крайний столик друг напротив друга. - Чего вчера делал? - Венти подцепляет дольку печеного картофеля и отправляет ее в рот. - Учился, - бездумно мешаю молочную спираль в стакане. «Учился, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей причинить себе вред» - Клево как! Я твоему упорству завидую. - Здесь нечему завидовать. - Да не скромничай! Он по-дружески пихает меня локтем, и я морщусь, потому под курткой цветут свежие синяки: метки, которые она оставила на моем теле. «Если ты узнаешь, что я позволяю с собой делать, ты разочаруешься во мне» - Ты видел, какую игру вчера анонсировали? - Угу, я за ней давно наблюдаю, - стараюсь вести себя естественно. Лучше не заставлять Венти волноваться, иначе он начнет задавать вопросы, и я буду вынужден врать. - Там такой саундтрек! Я отрывки по кругу слушаю. - Я тоже! Мне ещё гибкая система боя понравилась: можно будет билдов понаделать для персонажей. «Как же я хочу поиграть. Надеюсь, смогу, когда ее не будет дома» - Давай вместе поиграем? - Венти подался вперед, и его глаза вспыхнули азартными искрами. - В выходные на весь день ворвемся. Это ведь наша традиция, помнишь? Первый день патча, куча контента. Давай, Сяо, пора пиксельный мир спасать! Я нервно закусил губу. «В выходные она будет дома, и для меня обязательно найдется работа. Но, если я все сделаю заранее, ко мне нельзя будет придраться… Нет. Я не могу предугадать ее реакцию. Если она будет не в духе…» Я поежился, накрыв ладонью синяки под одеждой. - Давай попробуем, - ответил я осторожно. - Но на всякий случай ничего не обещаю. - Ура! - просиял Венти. - За кого играть будешь? - Думаю, копье возьму. У меня всегда неплохо получалось на быстрых персонажах играть, - отвечаю на автомате. Сам думаю о другом: как просчитать ее реакцию? Что нужно сделать, чтобы поднять ее настроение? Как свести риски к минимуму? - А я лучника возьму! - Венти весело листает фотографии в телефоне. - Во, смотри, какие у них там костюмы! - Красивые, - стоит позвать ее на прогулку, а потом приготовить ужин. Что она больше всего любит? Стейки, красную рыбу, рис басмати, соевый соус… Чай с тапиокой? Нет, в прошлый раз за тапиоку она оттаскала меня за волосы. Тогда, может, тофу? Ох, у меня нет права на ошибку. - А сюжет ты видел? - Да, видел! У него огромный потенциал для развития. «Геймплей, сюжет, графика… Боже, это совсем не то, о чем я хочу говорить. Мне нужна помощь. Мне так нужна помощь. Все, чего я сейчас хочу - попросить кого-то о помощи» - Там уже столько теорий появилось насчёт того, в какой последовательности локации будут выходить, - Венти вернулся к копанию в телефоне. - Сейчас- сейчас я тебе все покажу. «Венти, слушай, есть одни фотографии, на которых я…»- я представил, как произношу эту фразу, и тело содрогнулось от волны неконтролируемого ужаса. Меня затошнило, я отставил стаканчик с недопитым какао в сторону. - Ох, к черту. Не могу найти. Ну я тебе потом видос скину, а ты посмотри. О’кей? - О’кей, - повторяю одними губами. - Приду домой и посмотрю. Разглядываю неровные царапины на столешнице. «Приду домой и попаду в ад» И мы продолжаем говорить о компьютерных играх, новом ситкоме, альбоме нашего любимого исполнителя и других вещах, на погружение в которые мне не хватает ни сил, ни времени. - Ну, давай обратно топать, а? Тебе вроде к девяти дома надо быть, - Венти говорит это, не глядя мне в глаза. «Уже?» Кидаю взгляд на экран блокировки и понимаю, что мы провели в кафе целых три часа. - Ага, - выдавливаю из себя и поднимаюсь из-за стола. Должно быть, моё восприятие времени изменилось: стоит немного задуматься и провалиться в себя, один час пролетает, как пара минут. Я стал замечать, что такое стало случаться со мной все чаще… - По домам? - Венти улыбается мне одной из своих самых теплых улыбок. Поднимаю голову и понимаю, что мы уже дошли до входа в метро. «И все? Мы сейчас просто так разойдемся?» - Венти, можно… - не совсем понимаю, чего прошу. Просто вытягиваю вперед руку и замечаю, что кончики пальцев слегка подрагивают. К счастью, мне не нужно заканчивать предложение. Друг понимает меня гораздо лучше меня самого: хватает за предплечье и тянет на себя, заключая в объятия. От него пахнет стиральным порошком и чем-то неуловимым, чем пахнут друзья. Все ровно так, как тогда. Прерывисто вдыхаю эти запахи полной грудью, и на мгновение в исколотом жестокостью сердце распространяется терпкое тепло. В который раз думаю, что мне следовало бы открыться ему и покончить с этим. Но мне по-прежнему не хватает смелости. Поэтому, когда он отстраняется, я только рвано втягиваю в себя холодный воздух и отвожу взгляд. - Давай, до встречи, - он игриво отдает мне честь двумя пальцами. - До встречи, - язык немеет. - Эй, - он касается моего плеча, - пиши если что, ладно? - Ладно. Мы оба притворяемся, что верим в эту ложь. И вот он уходит, так и не услышав моего откровения. И я повторяю себе, что так правильно. И все же, когда Венти, отойдя на несколько шагов, оборачивается и машет мне рукой на прощание, что-то внутри меня рвется и кричит: «Пожалуйста не уходи. Не уходи, Венти! Я не хочу домой. Мне так страшно» И все же, я растягиваю губы в немой улыбке, копирую его движение и машу рукой на прощание тоже. «Не уходи, помоги мне! Помоги мне, пожалуйста!» «Уходи. Я не хочу, чтобы ты испачкался в моей грязи. Так будет лучше» Эти противоречия убивают. Его силуэт растворяется в молочной дымке, и мне хочется плакать. Невыносимо хочется плакать. Но нельзя. Иначе я потеряю остатки уважения к себе. Засовываю руки в карманы и шагаю к метро- в противоположную сторону. Спускаюсь по ступеням, по эскалатору и сажусь в самый дальний угол вагона, напротив большого окна- прямоугольника. Механический голос диспетчера объявляет следующую станцию, и поезд трогается, лязгая тормозами. Провода подземки бегут за стеклом черными змеями. Отсутствующе смотрю на них, прислонившись к стене. Вокруг меня люди. Вот ребенок, который держит в руках мороженое, вот мать, которая заботливо вытирает его лицо; вот группа друзей в школьной форме: смеется, тыкает в телефоны и обсуждает тот злополучный фильм, который я не смог посмотреть; вот юноша, обнимающий девушку, вот девушка, бережно положившая голову ему на плечо. А я… Моя реальность не имеет ничего общего с этим. Мне одиноко. Мне так одиноко… Почему иногда это чувство лишь обостряется после встречи с самыми близкими? Запястья чешутся и, хотя я не трогал их уже больше месяца, боль под кожей царапает так, будто я только что резал себя. «Неужели я буду жить с этой женщиной вечно? Вечно готовить, убираться и развлекать за свой счет. Для чего это нужно? Для чего вообще нужна моя жизнь?» В такие дни меня мучила бессонница. Я подолгу лежал на кровати, рассматривая потолок. Привычный потолок. Мой потолок. Ненавистный потолок. Тик-так. Тик-так. Часы в гостиной отбивают секунды. Чтобы уснуть считаю узоры на плафоне вместо овец. Один, два, три, четыре… К черту. Бросаю это дело и переворачиваюсь на другой бок. Беру телефон. Вдавливаю боковую кнопку и проверяю время: 03:40. Ни одного нового сообщения. Экран гаснет, превращаясь в чёрное зеркало. Из зеркала на меня смотрит бледное испуганное нечто. Оно моргает, когда моргаю я. Красивым это существо вряд ли можно назвать. Может, глаза у меня и правда… Как у дохлой рыбы. Нервно кусаю губы и обхватываю себя руками в защитном жесте. Тишина пухнет в черепной коробке мерным стуком часовых стрелок. Наверное, если бы Венти увидел, что я так расклеился, он бы сказал: «Дружище, не слушай их. С тобой все в порядке. Не грусти!» Но мне не грустно. Мне просто никак. Поворачиваю голову в сторону окна и вижу рваный лоскут омытого луной неба. Смотрю на него и думаю: «Я так устал ломать себя, чтобы приспособиться к новой жизни. Я очень, очень одинок. Есть здесь кто-нибудь? Пожалуйста, помогите мне. Помогите мне!» Ответа ожидаемо не следует. Луна равнодушно сочится призрачным светом. Ветви за окном бросают длинные тени на мое тело, сковывая по рукам и ногам. Неосязаемые прутья моей темницы. Поднимаю руку, сжимаю кулак, пытаясь за них ухватиться, но узловатая тень скользит по нему, как ни в чем не бывало. Точно такова и чужая власть надо мной. Такая же неуловимая, как эта тень. Я могу гулять, где хочу; могу встречаться с друзьями; могу ходить на работу; могу есть, что вздумается; могу иметь хобби или строить планы о поступлении; могу ложиться, когда захочу или не спать вовсе. Но, куда бы я ни шел, я буду обязан вернуться под эту крышу, с кем бы ни говорил, не смогу рассказать о том, что со мной здесь происходит. Таковы границы моей свободы. Хватаю одеяло и накрываюсь им с головой, чтобы оторвать узловатые тени ветвей от своих рук. Хочу домой. Домой-домой-домой-домой. Хочу домой. Хочу в тепло. Если бы я только мог… В голове появляется мысль. Смутная, неоформленная. Стоит мне ее разглядеть, и ненависть к себе обжигает. Идея настолько мне омерзительна, что лишь от того, что она находится у меня в голове, я чувствую себя грязным. Не хочу делать то, о чем думаю. Но знаю, что опущусь до этого. Просто не могу по-другому. По спине бежит холодок, когда я стягиваю с себя одеяло и сажусь на кровати. Легко отталкиваюсь от матраса, бесшумно выскальзываю из своей комнаты и иду вглубь квартиры. Туда, где находится ее спальня. Свет под ее дверью не горит, и слух улавливает размеренное глубокое дыхание по ту сторону. Здоровый сон- привилегия тех, кто не страдает от тревожности. Она никогда не мучилась бессонницей. Аккуратно нажимаю на ручку и приоткрываю дверь. Хотя мы уже давно спали в разных комнатах, она никогда не прогоняла меня, если я приходил к ней за лаской. Бесшумно подхожу к ее кровати и опускаюсь на самый край, сцепив руки в замок. Шуршит одеяло. Она поворачивается ко мне и лениво приоткрывает глаза. - Сяо, это ты? - в ее сонном голосе звучит нежность, по которой я изголодался. - Ты чего? - Не спится. Тоскливо чего-то, - отвечаю полушепотом. - Иди ко мне, - она приподнимает край одеяла. - Бедный, совсем режим сбил. Коротко киваю и ложусь рядом. Нос сразу же заполняет ее запах. Такой теплый и мягкий, как у летнего цветка. Она обнимает меня своими тонкими руками и прижимает к себе. Ее подбородок на моей макушке. Ее ладонь на моей щеке. Ее запах на моей коже. И, хотя я помню, как эти пальцы рвали на мне волосы, я позволяю им ласково коснуться себя. И, хотя синяки на теле все ещё ноют, я кладу голову на ее плечо и позволяю себя обнять. И, хотя я знаю, что она не любит меня, я заставляю себя забыть. Потому что только так я могу на мгновение почувствовать себя дома. И ничего, кроме этого, мне не нужно. *** Конец рабочего дня. В голове бардак. Я больше не уверен в собственных чувствах. Металл мерно стучит о металл. «Скажи мне, как люди понимают, где боль, а где любовь?» В прямоугольном окошке мелькает прерывистая полоса многоэтажных панелек. Серый на сером, серый на сером. Только лучи заката пробивают тучный свинец. В вагоне тесно. Люди толпятся: зажатые, угрюмые, выцветшие. Как селедки в консервной банке. Вжимаюсь в поручень у самого края и провожаю линии- провода в окне. «Ты и я, вместе мы навсегда. Ты и я..» Катаюсь по кольцевой ветке, заглушая мысли песней в наушниках. Металл мерно стучит о металл. Вот ещё одна остановка. Двери-створки распахиваются, как разжатая пасть, и люди- рыбешки выплывают в синие сумерки. Лязгают тормоза. Поезд трогается. Зажигаются фонари: их свет бежит по полу желтой зеброй. «Скажи мне, как люди понимают, где боль, а где любовь?» Стук колес выбивает ритм песни на рельсах. Вагон пустеет. Интервал между станциями - пятнадцать минут. Впереди жилые районы: через час я останусь один. «Ты и я, вместе мы навсегда. Ты и я…» Нажимаю «реплей». Катаюсь по кольцевой, пытаясь утопить тоску в песне железа. Ночь затопила траву за окном. От рядов пустых кресел рябит в глазах, и мерно качаются поручни. «Ты и я, вместе мы навсегда» Катаюсь, по кольцевой, пока диспетчер не объявляет о закрытии ветки в конце рабочего дня. Выключаю музыку, снимаю наушники. Хватаю сумку и выхожу в ночную прохладу. Поднимаю голову и вглядываюсь в чернильную бездну, усыпанную жемчужинами холодных звезд. Сияют, как блестящие сколы в черном стекле. Мысленно соединяю их в причудливые рисунки: Лира, Орион, Телец, Лебедь… «Скажи мне, как люди понимают, где боль, а где любовь?» Мои мысли продолжают бежать, описывая очередной круг. *** Передо мной учебники и тетради. От прописных букв рябит в глазах. Поднимаю голову от стола, тру переносицу и выглядываю в открытое окно, чтобы дать зрению отдохнуть. С улицы пахнет весной: запах скошенной травы смешивается с тонким ароматом сирени, чьи ветви практически достают до моего подоконника. Теплый ветер подхватывает их свежесть и несет прямо в мою каморку-комнату, роняя на бумагу мягкие фиолетовые лепестки. Подбираю их и кручу перед носом: легкие, нежные, живые, пахнущие весенним ветром. Втягиваю в себя воздух, чтобы почувствовать запах свободы. Откуда-то издалека доносится детский смех: «догоняй-догоняй, не поймаешь!». Поджимаю губы. Вспоминаю, что мы с Венти тоже так в детстве играли. Я тогда еще не знал, что плохо живу. Не знал, что буду жить еще хуже. Я тогда просто радовался тому, что удалось товарища по игре осалить. Хорошо было. А теперь… Для чего нужна моя жизнь? Где мое место? Может быть, я был рожден просто для того, чтобы играть в догонялки. На секунду мне приходит мысль встать из-за стола и выйти во двор, но взгляд падает на тетрадь с незаконченным заданием. Напоминаю себе, что скоро экзамены и что возможности отлынивать нет. И все равно думаю: «Нужно отдохнуть. Я устал» «Устал. И что? А кто не устал? Садись и делай работу, как следует», - пытаюсь уговорить себя сделать правильный выбор. «Какой в этом смысл? Я так устал, что не понимаю, что написано на страницах», - пытаюсь взвесить все «за» и «против». «Бедненький-несчастненький, мне тебя пожалеть?», - злюсь на себя. Подождите. Что это такое я себе говорю? «Бедненький несчастненький» Это ведь даже не мои слова. Боже, почему я говорю с собой ее формулировками? «Потому что она права, - ответ приходит на ум сам собой, - она знает, как заставить тебя работать. Почему бы не использовать ее методы?» Да нет же. Это не метод: нельзя так про себя думать, от этого только хуже. Нужно быть с собой мягче… «А ты заслужил?», - фразы продолжают возникать в голове сами собой, как что-то инородное, живущее своей жизнью. «Я должен убрать эти мысли. Уж их-то я могу контролировать. Мне нужно отдыхать от ее голоса хотя бы в своей голове. Я очень устал», - напоминаю себе. «Бедненький-несчастненький, мне тебя пожалеть?» «Не думать. Не думать. Не думать. В самоунижении нет никакого смысла. Не думать. Ты хозяин своих мыслей. Ты можешь это контролировать» «Жалкий. Почему ты вообще позволяешь себе жить?» На бумагу под руками падают темные капли. Касаюсь уголка глаз и понимаю, что плачу. «Ну ещё разревись мне тут плаксой. Прекрати этот спектакль. Ты мальчик или кто?» «Я теряю себя», - понимаю с ужасом. «Как же ты меня достал. Хватит ныть. Работа сама себя не сделает» Кусаю губы, смахиваю влагу с глаз и возвращаюсь к заданию. *** Я должен признаться: я совершил то, чего не могу простить себе до сих пор. Это случилось в воскресенье, в гостиной. Я только что пообедал, воткнул в уши наушники и завалился на диван, уткнувшись в телефон. Венти прислал мне картинку с двумя помятыми голубями (перья растрепаны, взгляд пустой, жмутся друг к другу в надежде выжить в каменных джунглях) и подписью: «Мы?» Тихо смеюсь и отвечаю: «Мыыыы. Я голубь слева. У него солома к крыльям прилипла. Буквально мои волосы утром» «Я голубь справа. Он просто упоротый» «С каких это пор ты стал упоротым?» «С тех пор, как решил сдавать литературу. У меня скоро мозги вытекут от всех этих синих занавесок и их символических значений» «Сто процентов понимания. Ноль процентов осуждения» В ответ приходит россыпь смеющихся стикеров и вопрос: «Чего, ты там как?» Поджимаю губы и пишу привычное, но не имеющее ничего общего с реальностью: «Да нормально» «Нормально в смысле «ничего плохого сегодня не произошло» или в смысле «пока не умер, так что беспокоиться не о чем»?» «Второе» «Не, так не пойдет! Что на выходных делаешь? Только не говори мне, что скоро экзамены. С твоими результатами промежуточных тестов ты точно можешь позволить себе три часа отдыха раз в неделю» Стыдливо поджимаю губы, чувствуя, как внутри скребется что-то нехорошее. «Ну, допустим, могу» «Ты ходил на тот последний фильм из серии про супер-героев?» Как же… Ходил. Просидел три часа перед залом, где он шел, но сам фильм так и не увидел. От воспоминаний стало дурно. «Нет, на фильм я не ход…», - не успеваю закончить - Сяо, что ты делаешь? - ее голос раздается прямо над моей головой. Вздрагиваю, поднимаю голову и снимаю наушники. - Ничего. - Отлично. Я тебя уже пять минут зову, думаю, почему ты меня игнорируешь, а ты тут оказывается ничего не делаешь, - уголок ее рта дергается в кривой улыбке, - давай тогда вместе ничего не делать. Она садится рядом со мной, сложа руки на груди. - Ну, что смотришь? Продолжай. - Что ты хотела? - внутри холодеет. - Уже ничего. Делай, как я сказала. Поднимаю телефон негнущимися пальцами. На дисплее строка мигает на середине фразы: «На фильм я не ходи…» Она заглядывает в экран через мое плечо. - Сяо, почему ты врешь своему другу? Ты ведь ходил на этот фильм. - Я не видел его, - страх сжимает горло. - Но ты на него ходил. Пожалуйста, только не впутывай в это Венти. - Не нравится мне твоя привычка врать, - она задумчиво касается подбородка. - Знаешь, я ведь еще не забыла твою выходку с телефоном. Это тот самый друг, с которым ты погулять удрал? - Да, - если совру будет хуже. - Если он стоит того, чтобы ради него убегать, ему нельзя врать. Нет-нет-нет. Это явно важный для тебя человек. Пиши ему правду: «я ходил на этот фильм». Негнущимися пальцами выбиваю текст: «Да, я ходил на этот фильм», - отправляю. Венти отвечает моментально, и я почти представляю его улыбку, когда он набирает: «О, вообще круто! Как тебе смерть главного героя? Слушай, в зале вообще никто не ожидал, что его убьют. Когда это произошло, я слышал, как люди плакали…» - Ой, кажется, он проспойлерил тебе конец фильма, - она заливается хохотом. - И это ты называешь лучшим другом? Я пусто смотрю в экран. Сердце бешено бьется о ребра. Мне плевать на то, как закончился этот фильм. Я боюсь только того, что она на этом не остановится и продолжит искать способы меня наказать. «Сяо, у тебя там все нормально?», - видимо, Венти заметил, что тон моих сообщений изменился. - Сяо, у нас ведь все нормально? - я чувствую ее дыхание на мочке своего уха. «Да, - пишу, - все нормально. Венти, не переживай» Палец зависает над кнопкой отправки. Не могу заставить себя нажать. - «Да, не переживай» и все? - она наигранно изображает удивление, - Ну-ка напиши, как тебе понравилось с нами. Расскажи, какой шарик здоровский мы тебе нашли. У меня даже фотография осталась. Хочешь скину ее тебе? Покажешь другу. Ну, чего застыл. Пиши! - Нет, - я не узнаю собственный голос. - Нет? Не хочешь фото с шариком показывать? Давай тогда другое покажем. Она достает свой телефон и разблокирует его. Я не успеваю среагировать: на моем экране прямо поверх диалога с Венти высвечивается новое уведомление о сообщении от нее. В нем лишь одно вложение: фотография, где я на полу, и мои руки... - Пиши, - слышу ее мягкий голос у самого уха. - Считаю до трех: один… И я пишу. Пишу о том, что замечательно провел с ней время; что мы вместе смеялись во время фильма, а потом долго обсуждали его конец; что по дороге домой она заметила воздушный шарик, который мне очень понравился и, когда я ее об этом попросил, купила его мне. Отправляю сообщение и чувствую, что меня тошнит. Ответ Венти приходит незамедлительно: «Я так рад за тебя, дружище! Если честно, когда ты сказал, что вы помирились, я сначала не поверил. Но, если она наконец-то тебя услышала, я безумно за тебя рад. Никогда не забывай: ты заслуживаешь только самого лучшего!» Перечитываю последнее предложение и понимаю, что хочу умереть. «Теперь даже Венти не будет догадываться, что тут со мной происходит, - ледяной ужас хватает за горло, - я сам его в этом убедил» Помогите мне. Я хочу умереть. Убейте меня. - Молодец, - она гладит меня по голове. - Видишь, даже твой друг говорит, что я для тебя самое лучшее. Поэтому у нас всё хорошо, когда ты меня слушаешься. Ты ведь такой у меня на самом деле хороший. Хороший и только мой. Она достает телефон из моих онемевших пальцев, кладет его рядом экраном вниз и обнимает меня. А я… Я чувствую себя грязным. Она что-то говорит мне, но я не слушаю и, когда она уходит, лишь пусто смотрю на свои руки, как будто могу разглядеть эту грязь. Что это вообще такое - чувствовать себя грязным? Я чувствую это каждый раз, когда подчиняюсь и делаю что-то против своей воли. Как будто меня насильно заставляют проглотить пригоршню пиявок, которая начинает шевелиться в желудке живым комком, и я никак не могу его выплюнуть. Ощущать что-то инородное в своем личном пространстве - вот что такое чувствовать себя грязным. Мерзко-мерзко-мерзко-мерзко. Невыносимо. Еще мгновение, и я сойду с ума. Заставляю себя подняться и плетусь в ванную. Мне нужно вырезать из себя эту грязь. *** - Это ты так манипулировать пытаешься? Она зашла в комнату, когда я переодевался в домашнюю одежду. - Ты о чем? - я быстрее натянул рукава толстовки на предплечья и расправил ткань. - О твоих руках. Это ты так пытаешься заставить меня чувствовать себя виноватой? - Нет. Не нравится- не смотри. Как можно манипулировать тем, чего не видно? Если бы она не вошла в комнату без стука, она бы и не узнала, что я снова себя режу. Футболки я теперь не носил даже дома. - Сяо, - она подошла ближе и коснулась моего плеча. - Давай поговорим. В ее голосе прозвучала мягкость. Она использовала этот тон, когда была расположена к беседе. Я уже и забыл, когда слышал его в последний раз. - О чем? - О тебе. Это из-за меня? - ее ладонь аккуратно накрыла мое предплечье. - Пожалуйста, не закрывайся от меня. Поговори со мной. Я хочу понять, что с тобой происходит. Это из-за меня? В горле пересохло. «Я хочу понять, что с тобой происходит», - да как она смеет задавать такие вопросы после всего, что сделала? Делаю глубокий вдох. Если попытаюсь ещё раз до нее достучаться, хуже не станет. Хуже уже просто некуда. - Да, - голос хрипит. - Да, это из-за тебя. - Думаешь, я слишком много от тебя требую? - она положила голову мне на плечо и заключила в объятия. - Да. Я просто физически не могу выполнить все, что ты хочешь. - Переживаешь, когда я кричу? - я чувствую ее дыхание на своей шее. - Да. Это выматывает мне нервы. - Или если я, - ее ладонь скользнула на мою талию, где цвели свежие синяки, - делаю тебе больно? - Да. Это невыносимо. Это унизительно. Это хуже всего. - Милый, но что мне ещё остается, если ты не понимаешь по-другому? Невозможно описать бессилие, которое я испытал, услышав эти слова. - Ты меня не слышишь, - глухо констатирую сам для себя. - И никогда не слышала. - Глупенький, ну конечно я тебя слышу. Переодевайся быстрее поможешь мне со стола убрать. - У меня нет сил. Не могу больше. Отпусти меня. Позволь мне уйти. - Ох, снова ты за своё. Не драматизируй. Ты знаешь, я этого не люблю, - она отстранилась, и спину обдало холодом. Спорить с ней бесполезно. Вместо ответа я пусто уставился на свои руки. На большом пальце виднелась свежая ссадина, и я зачем-то натянул рукава до середины ладоней. Согреться это не помогло. Бессмысленно. Все это бессмысленно. *** Я плохо помню то время. Эти воспоминания, будто заклеены белой лентой- корректором. Я знаю, что могу отодрать ее и воспроизвести произошедшее во всех деталях: для этого достаточно открыть один из моих дневников. Но я не хочу. Не хочу вспоминать время, когда был ужасно болен. В то время во мне не осталось ничего, кроме страха и ненависти: страха перед ней и ненависти к себе. Меня раздирали противоречия, и я метался из крайности в крайность. Иногда просыпался посреди ночи полный решимости уйти, бросал вещи в рюкзак, наспех одевался и бесшумно уходил из дома. Но, стоило отойти на несколько метров и позволить холодному ветру ощупать заспанное лицо, вся уверенность испарялась, уступая место страху. Стоя один посреди пустынной улицы, я вспоминал ее угрозы, и каждый шаг прочь от ее дома придавал им веса, делал реальнее и тяжелее. В конце концов я неизменно и возвращался обратно. Так, чтобы она и не знала, что я уходил. В иные дни я специально вел себя плохо и делал все, чтобы ее разозлить. Надеялся, что надоем ей, и она выгонит меня. Но этого не происходило. Она просто придумывала новый способ меня наказать. А в те редкие случаи, когда она была действительно близка к тому, чтобы от меня избавиться, мне становилось неописуемо страшно. Я вспоминал, что больше не могу самостоятельно решить, какая одежда мне нравится, какой фильм я бы хотел посмотреть, что съесть на ужин, какая у меня внешность, что я вообще себя из себя представлял. И понимал, что я больше не знал себя без ее помощи. Потому и думал, что вряд ли смогу существовать без нее. Она разбила меня, отняла мои части и заменила их собой. Использовала мою приобретению неполноценность, как цепь, чтобы меня контролировать. Самую надежную и прочную цепь из возможных, ведь она была выкована у меня в голове. Тогда я пытался доломать себя сам. Готовил ужин для двоих, но к своей порции не притрагивался: дождался, пока поест она, и просто убирал тарелку в холодильник. То же проделывал с завтраком и обедом. Заталкивая в себя сухой бутерброд после работы, я думал: «Если я не буду есть, и моя кожа станет болезненно бледной, я разонравлюсь тебе?» «Если я буду носить бесформенную одежду, ты не тронешь меня?» «Если я перестану носить длинные рукава, тебе станет достаточно противно, чтобы ты прогнала меня и пожелала забыть?» Я сделаю, что угодно, чтобы избавить себя от этой жизни. По ночам я пересчитывал доступные мне варианты самоубийства: разбиться на машине, прыгнуть с крыши, наглотаться таблеток… Но обычно список заканчивался другим. Я мечтал о том, чтобы меня убила она. Нежно. Так, чтобы я этого не почувствовал. Накрывшись одеялом и обхватив себя руками, я вспоминал о тепле ее объятий и ее мягком запахе на своей коже. А еще о том, что, если закрыть глаза и сконцентрироваться только на них, можно было на пару коротких мгновений ощутить себя дома. Так бы я и хотел умереть: дома. Впрочем, она явно не собиралась меня убивать. Чего нельзя было сказать о причинении боли. - Мне тебя не жаль, - сказала она мне однажды. - И никогда не было жаль. - Как будто мне нужна твоя жалость, - потираю пылающую от удара щеку. - Знаешь, почему я никому до сих пор не показывала твои фотографии? Да только, потому что мне за тебя стыдно. Я не хочу, чтобы кто-то узнал, что я держу рядом с собой такое ничтожество. - Почему же мы тогда не расстанемся? Найди себе лучше. - Заткнись. И тогда я наконец понял, почему она выбрала меня: неловкого, нескладного, вчерашнего ребенка. Ей не нужен был равный. Она не любила людей. Она любила свою власть над ними. Ей льстило, что я скорее убью себя, чем найду силы уйти от нее. Вот и всё. Под ногами мощеный камень. Иду по мосту и стараюсь не наступать на трещины. Тихо. Не слышно ни автомобильных гудков, ни шагов прохожих. Первый час ночи. В последнее время я начал гулять допоздна, и, конечно, она снова устроит истерику. Скажет: «И где тебя носило, урод?» А я отвечу: «Пошла к черту. Достала» Я больше не боялся ей дерзить, потому что со временем понял: она тоже от меня в каком-то смысле зависела. Кто будет готовить ей ужин, если меня не будет? Кому она будет пересказывать сплетни, если меня не будет? На ком ей срываться, если меня не будет? Вряд-ли ей хотелось тратить еще несколько лет на поиски нового человека. А мои фотографии? Как она и сказала, пока я с ней, она их никому не покажет. К тому же, если она пустит их в ход, меня точно ничего не будет держать. Нет, пока я с ней, она не может этого сделать. Она нуждалась во мне так же, как падальщик нуждается в разлагающейся плоти, голодная дворняга - в пищевых отбросах, пиявка - в крови. Так мы и застряли в этой мертвой точке. Перегибаюсь через перила и смотрю вниз- на черную воду. Лунный свет блестит на гребнях крохотных волн, слух различает приглушенные всплески. От воды идет почти осязаемый холод, я вдыхаю зябкую влагу и ёжусь. Неужели я правда способен покончить с собой? Неужели это все, что мне остается? Сажусь на асфальт, прислонившись спиной к железным перилам. Достаю телефон и открываю список диалогов. В полусознательном состоянии пролистываю до строк с именами друзей и замечаю, что последние сообщения были отправлены полгода назад. Изо рта вырвался нервный смешок. Только сейчас я кое-что понял. Мы с ребятами уже давно не общаемся: у меня то сил нет, то паранойя мучает, то стыдно им написать. Я ведь так не хотел друзей терять. Какой же это абсурд. Что ни делай, какие решения ни принимай: исход будет один. Я вдруг не выдержал и рассмеялся. А ведь так не только с друзьями. Но и с тем, что я в любом случае буду хотеть себя убить. Уйду от нее - захочу умереть из-за ее наказания; останусь - захочу умереть, потому что жить с ней невыносимо. Все, что я делал до сих пор, было для того, чтобы не сталкиваться с желанием себя убить. И вот я все равно здесь, на грани. Получается, все худшее уже случилось. Как же это глупо. Как глупо. Почему я оказался в такой ситуации? Почему я? Почему из всех людей на земле - я? Смех перешел в прерывистый кашель, и на глазах выступили слезы. К черту. К черту- к черту - к черту - к черту. Пускай делает со мной, что хочет. Я ухожу. Какая разница: убью я себя из-за позорных снимков или из-за жизни с ней. Может, в первом случае мне все-таки не хватит смелости себя довести, зато она через пару лет доведет меня наверняка. Тогда, сидя на холодном камне, я еще не знал, что мне действительно хватит решимости уйти. Я не знал, что, вернувшись глубокой ночью домой и обнаружив, что она уже спит, я на самом деле тихо проскользну в свою комнату-клетку, схвачу рюкзак с самыми необходимыми вещами и напишу короткую записку: «Я ухожу. Завтра заберу остаток вещей. Это не обсуждается». И уйду. По-настоящему уйду. А когда на следующий день вместе с Венти вернусь за вещами, обнаружу что она сменила замок в квартире. - Ничего, возьми пока мою одежду, я тебе одолжу, - скажет Венти, по-дружески похлопав меня по плечу. И я кивну, хотя никакую одежду у него брать, конечно, не стану. Этой же ночью я заблокирую ее номер, удалю все совместные фотографии, выкину белые кеды, в которых ушел, а утром соберусь и пойду в магазин, чтобы купить себе новые: черные. А через пару дней узнаю, что поступил. И с тех пор я больше никогда ее не увижу. Эта история закончится без какого-либо внятного конца, прощания или объяснения. Какое-то время буду чувствовать облегчение, думая, что этим все кончится. Но окажусь неправ. По ночам меня будет мучить бессонница: я буду сожалеть о том, что не ушел раньше, ведь, если бы мне хватило сил сделать это после нашего с Венти разговора, ничего бы по большому счету не изменилось. Нет, изменилось бы. Уйди я раньше, мое состояние не было бы таким запущенным. Я еще очень долго буду ненавидеть себя за то, что позволил себя контролировать. Буду думать, что сам виноват в том, что позволил так себя довести. Я не смогу спать, потому что буду гадать, отправила ли она мои фотографии Венти. Я знал, что отправила, но не знал, как отреагировал друг. Почему он ничего не сказал мне? Изменилось ли его мнение обо мне? Считает ли он меня ничтожеством, потому что я позволил так с собой обращаться? Иногда меня будет мучить желание отыскать ее номер и написать ей, чтобы доказать что она ошибалась на мой счет: рассказать, что у меня появились новые друзья, что я теперь учусь и сам снимаю квартиру, и у нее больше нет возможности меня контролировать. В другие дни я буду спрашивать себя: «Что она подумала, когда поняла, что я ухожу?» «Испытала ли она хоть каплю грусти?» «Вспоминает ли она меня?» «Будет ли она мстить?» «Что если она узнает о том, где я учусь и с кем общаюсь…» Меня будет изводить паранойя. И вскоре я пойму, что все еще не освободился от этих отношений. Вернее, от их разрушительных последствий. Я не видел эту женщину уже много лет, но ее голос всегда звучит в моей голове. Говорит, что я жалкий, говорит, что я слабый, говорит, что я разочарование, что меня недостаточно. И я не стану по-настоящему свободным, пока не вытравлю из своей головы эту гниль. Тогда, лежа в кровати и рассматривая списки зачисленных в университет, я еще не знал, что эти разрушительные мысли о собственной неполноценности доведут меня до настоящей попытки покончить с собой. Так это и произошло: я пытался покончить с собой, потому что потерял веру в то, что могу измениться. Я думаю об этом до сих пор: Способны ли люди вообще меняться? Возможно ли избавиться от сожалений о прошлом? Можно ли заново собрать себя по кусочкам, если некоторые из них кажутся безвозвратно утерянными? Я не знаю. Но… Чжун Ли, когда ты взял мою руку и закружил меня в танце, я почувствовал себя свободным. *** Когда он закончил говорить, в комнате воцарилась непроницаемая тишина. Чжун Ли сидел, сцепив руки в замок. Сяо не торопил его: вряд ли здесь можно было сказать что-то, кроме стандартного «мне жаль» или «ты молодец, что ушел», «здорово, что ты не опускаешь руки и продолжаешь решать свои проблемы». Подобранные слова могут быть разными, но смысл останется тем же. И все же, Чжун Ли ответил другое: - Никогда. Никогда не вини себя в том, что с тобой произошло. Сяо поднял голову и встретился с пронзительным взглядом золотых глаз. «А кого еще? Кого мне винить, если не себя? Я сам решил переехать к ней, я сам выбрал остаться после всего, что она со мной сделала» - Я сам принимал эти решения. Я… - Ты едва ли был совершеннолетним. Нет, ты не был, когда вы встретились. Юноша поджал губы и замолчал. «И что с того, что не был? Я ведь отдавал себе отчет, в том, что происходило… С определенного момента» - О чем ты думаешь? - Чжун Ли мягко коснулся его плеча. - О том, что себя ненавижу, - голос юноши дрогнул. - Я понимаю: в твоих словах есть смысл, но, когда я вспоминаю обо всем этом… Чжун Ли, я просто себя ненавижу. - Иди ко мне, - Чжун Ли притянул его к себе и заключил в объятия. - У тебя не было жизненного опыта, чтобы предвидеть ее намерения. На это она и рассчитывала. Не вини себя за то, что другие воспользовались твоей уязвимостью Глаза обожгло, и ткань под щекой стала мокрой. В горле встал тугой ком. - Тише, - теплая ладонь легла на подрагивающую спину в защитном жесте. - Тише… - Прости, что со мной столько мороки, - в хриплом голосе прозвучала плохо скрытая дрожь. - Тебе не за что извиняться, - Чжун Ли зарылся носом в его волосы. - Сяо, ты невероятный, ты знаешь это? Я хочу, чтобы ты назвал несколько вещей, в которых ты хорош. Прямо сейчас. - Я… - он сглотнул, - не знаю. Я неплохо кофе умею делать. Наверное. Не знаю. Я не знаю. - Хорошо, тогда послушай меня, - мягкий шепот касается уха. - Твои работы отбирают, как образцовые. Проект, в котором ты принимал участие, выиграл грант. Ты за три месяца освоил программу, рассчитанную на шесть, ты отлично рисуешь, и да, мастерски готовишь кофе. У тебя гибкий аналитический ум. Ты друг Венти, Нахиды, Беннета, Ху Тао, Гань Юй, Мико и Эи. Ты - моя семья. Ты тот, кого я полюбил. Сможешь поверить мне? Дыхание перехватило, и сердце забилось быстрее. - Смогу,- выдохнул юноша. - Буду практиковаться каждый день, пока не получится. - Хороший настрой. Сяо отстранился, прижав тыльную сторону ладони к лицу. - Черт, ну вот опять я… - он смахнул влагу с глаз. - Я так совсем в плаксу превращусь. - Слезы это нормально. - Не, все в порядке, - он шмыгнул носом и улыбнулся. -Я просто так отвык сильные эмоции переживать, что каждый раз удивляюсь, если меня накрывает. Как будто живой. - Почему как будто? - улыбнулся Чжун Ли. - Сяо, знаешь что? Принеси-ка сюда свой дневник. - Это зачем? Двойку мне поставишь? - Ого, уже отшучиваешься. Ну точно живой. - Живой-живой. Благодаря тебе живой. Вообще во всех смыслах. - Ну, иди сюда! - Чжун Ли притянул его к себе и взлохматил его волосы. - Ай, да за что драконят! - За всё хорошее! - Ладно, ладно. Сейчас принесу, - сказал юноша повеселевшим тоном. Он вышел из комнаты и вернулся с дневником - пухлой книгой в твердой обложке. Ее плотные страницы изогнулись от клея, на котором держались многочисленные фотографии, и влаги акварельных зарисовок, украшающих записи. - И что дальше? - Сяо открыл книгу на случайной странице. - О чем тут? - Чжун Ли указал на фотографию утки. - Да ничего особенного. Мы с Венти птиц в парке кормили, и он решил, что сможет погладить одну из них. Вот эта утка его за палец цапнула, когда он к ней подошел. Жутко злющая попалась. Мы ее за это сфотографировали и на фотографии рожки нарисовали. Теперь это демон-утка. - А это? - Чжун Ли указал на рисунок подвески рядом. - А это мы с Венти изобрели амулет от демон-утки. Вернее, изобрел Венти, а я нарисовал. Надо будет вырезать и ему подарить. Обожаю, когда мы с ним что-то такое выдумываем. Сяо перевернул страницу. - О, смотри, а тут фотка наших следов в снегу. Отличный был день все-таки. Вот бы повторить. Я, кстати, тот парк без снега еще не видел. - Можем хоть завтра сходить, - пожал плечами Чжун Ли. Юноша улыбнулся и снова перевернул страницу. - А это я нарисовал печенье, которое недавно попробовал, когда в новую булочную рядом с вузом зашел. Оно нереально вкусное, я даже умудрился уговорить их кондитера мне рецепт дать. Я тебе приготовлю обязательно. Но только не сейчас. Сейчас я уже спать хочу. Там уже солнце встало, а мы ещё не ложились. Эй, почему ты улыбаешься? - Ты меняешься, Сяо, - Чжун Ли притянул его к себе и обнял, зарывшись носом в его волосы. - Еще полгода назад ты едва ли притрагивался к еде. А сейчас с ходу назвал несколько вещей, которые доставляют тебе удовольствие. Ты меняешься. И поверь мне: у тебя все будет хорошо. У нас все будет хорошо.