Бессонница

Бледные губы касаются пылающей кожи чужой руки. Вся его жизнь состояла сплошь из позора. Впрочем, он едва ли мог объяснить себе, что это такое- человеческая жизнь. Два пальца легко скользят в рот. Холодные тонкие губы обхватывают их, проходясь по подушечкам горячим языком. Лениво. Один, затем второй раз. Пропускают глубже, обильно смачивая слюной. Сказать по правде, человеком он давно не был. Лишь его выжженной тенью, распадающейся на части при дневном свете. Если душа- это пазл, состоящий из личностных качеств, стремлений и приобретённых привычек, то его, Сяо, головоломка никак не желала складываться в законченную картину- рассыпалась и походила на смазанное нечто. Бесформенное решето с выцветшими пятнами краски. Водопад каштановых волос струится по обнаженному телу расплавленным шоколадом. Длинные пряди опускаются на его покрытый испариной лоб и путаются с непослушными зелёными локонами. Есть что-то утешающее в том, чтобы чувствовать себя под чужим телом. Укрывающее, почти безопасное. Он всхлипывает и тянется за поцелуем, когда сразу два мокрых пальца толкаются внутрь, растягивая. Его держат свободной рукой, тесно прижимая к себе. Так, чтобы чужое тепло проникало под кожу. Он сдавленно хнычет, подаваясь вперед, то оставляя смазанные поцелуи на изящной ключице, то выгибаясь навстречу размеренным движениям. Сказать по правде, он давно перестал спрашивать себя, каких частей ему не хватало. Кто вырвал их? Как они выглядели? Это случилось много лет назад, и вспоминать... Нет, он заставил себя забыть. Запереть на ключ. Ключ похоронить на чёрном дне самого глубокого колодца задворков сознания.  Вспоминать- все равно, что изодрать в клочья свои остатки. В него входят одним сильным рывком, и он, сдавленно зашипев, оставляет ногтями красные полосы на чужой коже. Кровь приливает к лицу, заставляя щеки вспыхнуть алым. Не важно. Зачем горевать по тому, что не дано вернуть. И для жизни разбитым было лекарство. Его целуют, мягко, бережно, путаясь пальцами в волосах, чтобы притянуть ближе. Он сдавленно стонет в чужие губы и просит еще, потому что сколько бы ни давали, ему всегда было мало. Он забывал себя, стоило испить нежности из чужого сердца. Забывал те изодранные останки, которыми был. Будет ли иметь значение, сколько деталей было потеряно, если сам пазл перестанет существовать? Его тело бессильно лежит на чужом. Чужие руки бережно гладят его спину, волосы, губы, лицо. Под его пальцами- энергичные удары в чужой груди. Бьются, трепещут. Словно птица в руке. Слиться бы с этим сердцем, чтобы никогда больше не тосковать по тому, что было безвозвратно утрачено. Из остатка чего-то целого стать частью чего-то большего. Птица вырывается из рук и улетает прочь, рассыпаясь в пыль. Вой будильника бьёт по ушам. Перед расфокусированным взглядом плывёт привычный, плачущий трещинами потолок. Дальше все, как обычно. Промозглая серость, головная боль, кофейная горечь, суета, красные стрелки и черная сумка на одно плечо. Автобус. Хмурые лица. Взгляд в пол, в окно, в глаза ворчливой старухе. Случайно. Мгновением позже- стыдливо на черные ногти и экран телефона, где под трещинами улыбается дорогое лицо. В кофейне все так же душно. В комнате персонала стены по прежнему осыпаются штукатуркой, а его спина привычно ловит колючие взгляды коллег. "Нет, ну ты смотри. Опоздал, зато стрелки нарисовать не забыл"- до него долетают обрывки чужого разговора. Блеклое раздражение подступает к горлу. Да. Опоздал. На три минуты. Каждый раз он напоминал себе, что злиться на такие комментарии не было смысла. Колких упрёков и ядовитых сплетен здесь всем доставалось поровну. Сяо, быть может, чуть больше, чем остальным. Впрочем, в этом он был сам виноват. Команда у них небольшая, и у каждого своя зона ответственности. Хлипкая, несправедливая, но четко отстроенная система с пробитым дном подводных камней. Есть несколько вещей, о которых работодатели предпочитают умалчивать на собеседовании. Их обычно сообщает старший по смене, когда подписанный договор уже покоится глубоко в ящике старенького управленьческого бюро. Например, в обязанности баристы входило не только приготовление кофе, но и чистка оборудования (кофеварки и холодильника), мытье полов, посуды, разгрузка фургона и уйма других дел, для которых следовало бы выделить отдельную должность. Об этом мечтали все, но управляющий продолжал твердить об урезанном бюджете и высокой текучке кадров, поэтому спорить с ним никто не решался. Вот и получалось, что, если кто-то один не выходил на смену, для остальных работа становилась тяжелее в два раза. - Посмотри на мои руки, Стрелка,- белокурая девчонка, чьё имя он никак не мог запомнить, сунула ему под нос иссохшую ладонь, покрытую паутиной краснеющих ссадин,- две смены подряд в раковине, полной едкого мыла. Из-за тебя. Что ты на это скажешь? - Одела бы перчатки,- Сяо равнодушно парировал, прекрасно зная, что в занятый день времени надеть их попросту не было. Вина резанула стенки желудка, но ни извиняться, ни спорить сил он в себе не нашел. Девушка покраснела, презрительно скривив рот и начала говорить что-то про заживляющую мазь и дорогой лак для ногтей. Сяо же думал про свои руки, которые нещадно саднили, будто бы вторя ее словам и упрекая его еще сильнее. Будни в последнее время казались все серее, и позавчера, чтобы скрасить их, он решил приготовить свое любимое блюдо. Сделал все, как полагается. Тщательно подготовился: купил продукты, выделил время... Вот только никак не смог предугадать одного. У миндального тофу почему-то не было вкуса. Вовсе не из-за недостатка у него кулинарных способностей. Наоборот, пахло блюдо волшебно. Сладкий запах дразнил обоняние, язык же ощущал лишь пресную текстуру, от которой, вместо тягучей сладости, к горлу подступала вязкая тошнота. Тогда он впервые узнал, что изнуренный мозг может отказаться воспринимать вкус и что, оказывается, звенящее содержимое крохотной коробочки было не в силах это исправить. Впервые столкнулся и с апатией, что следовала за неудачной попыткой вернуть себе чувства. Весь вечер и следующий день пролежал на кровати, считая трещины на потолке, не способный шевельнуть пальцем. Столько телодвижений, а что в итоге? Ни тофу не поел, ни работу не выполнил. Глупо? Глупо. К тому же, стыдно. После белокурой девчонки высказался парень с впалыми глазами и вытянутым лицом. Он проработал у них всего две недели, поэтому его имя Сяо уже позабыл. Парень сказал примерно то же самое, только более нудно- был недоволен тем, что пришлось в одиночку разгружать фургон. Потом кто-то припомнил, что у Сяо в целом плохо получалось помогать с разгрузкой товара (руки будто жгли раскалённым железом), да и посуду он мыл медленнее всех (моющее средство хуже соли на рану), а однажды по рассеянности разбил чашку (за которую потом сразу же заплатил) и имел привычку засыпать на ходу (а кто бы ее не имел, потеряв способность спать по ночам?). Все это, конечно, было чистой правдой. Никто не говорил об этом вслух, но все вокруг хотели, чтобы он вел себя так, будто порезов не существовало вовсе. Он же в свою очередь отчаянно делал все, чтобы соответствовать их ожиданиям. Наверное, стоило бы принести извинения за то, что выходило паршиво, но слова почему-то встали поперёк горла. Так он и сидел, молча склонив голову, пока его забрасывали камнями. Последним говорил Прыщ. Старший по смене. Он был очень недурен собой:  россыпь красных точек на щеках была единственным недостатком его лица, которое имело утончённые черты и некую едва уловимую остроту. Его имя Сяо не хотел вспоминать. От него ему всегда доставалось больше всех. - Ну-ну, не набрасывайтесь вы так на парня. Он и так всем своим видом кричит, что ему несладко,- Прыщ всегда говорил в этом снисходительно-заботливом тоне, как будто знал какую-то тайную истину, сокрытую от непосвященных,- свое он и так получит, можете в этом не сомневаться, коллеги. С того дня с ним не разговаривали, и догадаться, кому пришла в голову эта идея было нетрудно. Сяо будто стал для всех призраком. Жаль только, что ненастоящим. О них не сплетничали. Он был уверен, что так продолжалось бы и дальше, если бы однажды в кафе не объявилась женщина в шубе, чей взгляд зацепился за его руки. Он тогда успел дважды попрощаться с этой работой. Первый- за стойкой, с ненавистью впиваясь ногтями в ладони, обещая себе, что уйдёт. Второй- нервно кусая губы в кабинете управляющего, куда его после инцидента за шиворот приволок Прыщ. За этим последовал вынимающий душу разговор. Управляющий, маленький человек с улыбкой, стянутой маской приличия, что-то долго рассказывал ему об этике компании, постоянно, впрочем, повторяя, что его, Сяо, руки, были только его, Сяо, делом. Чем дольше он говорил, тем сильнее внутри нарастала волна тошноты. Когда же он наконец закончил бессмысленный монолог и настоял на том, чтобы "проблема с рукавами все-таки была решена", комната смазано поплыла перед глазами, погружаясь в плотный туман. Цирк да и только. Раны на чужом теле действительно не были делом управляющего, но были проблемой, от которой он хотел, как можно скорее избавиться. Желательно так, чтобы не пришлось тратить силы на собеседование новых кадров. Они оба это понимали. Незачем было тратить время на обсуждение какой-то там деловой этики. Самым оптимальным решением проблемы "с рукавами" в тот момент казалось броситься в пролёт, размозжив голову о камень. Оно привлекало своей простотой и эффективностью. И все же, на следующий день он исправно появился на рабочем месте в зеленой кофте, имеющую правильную длину рукавов. Новая вещь стала своеобразным памятником этим событиям, которые оживали в голове тошнотворным водоворотом, стоило бросить на нее взгляд. Впрочем, лучше так, чем как раньше в футболке. Сегодня день был особенным. Праздничным. Пёстрая толпа текла бесконечной смеющейся массой, которая угрожала навалиться, проглотить, прожевать и выплюнуть, перемолов все кости. То кричали, то плакали дети. Всегда одинаково громко. Их вою вторили причитания родителей, которые торопили налить кофе "как можно быстрее". Взрослых же локтями расталкивали снующие туда-сюда подростки, одетые в яркие тряпки, а ближе к вечеру начали появляться подвыпившие, которые смеялись и ревели еще громче детей. Но хуже всего были они. Молодые парочки, заказывающие зеленый чай, держась за руки. Было в этом что-то вызывающее тупую тоску, которая медленно окислялась на дне желудка, превращаясь в бессильную злобу. Чжун Ли и та белокурая девушка наверняка тоже сейчас наслаждаются праздником. Возможно, даже пьют пряный имбирный чай, от которого тепло разливается по телу до самых кончиков пальцев. Думать об этом совсем не хотелось, поэтому Сяо решил сконцентрироваться на высматривании очередной жертвы. Когда вы приходите в кинотеатр, кофейню или кафе, вас обманывают. Обманывают абсолютно все и с разной степенью наглости. Честный сотрудник план по продаже салфеток и газированных напитков не выполнит. Это Сяо понял довольно быстро. Сейчас перед ним стоял улыбающийся паренёк. Его спутница, милая брюнетка в бежевом свитере, ждала за соседним столом и кидала быстрые взгляды на часы, нервно выбивая секунды на столешнице длинным розовым ногтем. - Маленькие чипсы, пожалуйста, - голос у парня был энергичный и добродушный. - Маленькие?- изобразив обеспокоенность, Сяо достал крошечный пакетик из ящика под кассой,- а вы уверены, что вам этого на двоих хватит? Пакетик, хоть и выглядел жалко, на самом деле крошечным вовсе не был. Если его раскрыть, он станет в три раза объемнее. Они специально складывали и подвязывали его резинкой так, чтобы он своим видом красноречиво убеждал посетителей переплатить за порцию побольше. Способ работал безотказно, и следующие пятнадцать минут Сяо внимательно наблюдал, как юноша и его подруга пытались прикончить среднюю упаковку, рассчитаную на небольшую компанию. Половина так и осталась нетронутой. Ничего не поделать. План есть план. Каждое утро им раздавали список вещей, которые нужно было продать. Не выполнил- штраф. Обычно он скармливал совести эту мысль, и она нехотя, но проглатывала ее. Но сейчас... Стоило содрать с паренька немного больше, чем следовало, и въедливая злость, кусающая его весь день, почему-то слегка поутихла. На ее месте остался лишь липкий след в виде вязкого отвращения к себе. Почувствовал бы он себя лучше, если бы на их месте были Чжун Ли и светловолосая девушка? Ответ приводил Сяо в ужас. Тоненький голосок внутри тихо посмеивался: "такая мелочность! Настолько никчёмный, что не можешь справиться с собственной завистью. И как у тебя после такого хватает наглости смотреть ему в глаза?" Возразить ему было нечего. Близился вечер, среди посетителей становилось все больше гуляк, которые забегали в помещение, чтобы отогреть закоченевшие пальцы. Их лица сливались в одно массивное подвижное пятно. Кофеварка дышала паром. С тихим жужжанием в чашку лился душистый напиток. Стоило быть честным хотя бы перед самим собой. Он завидовал. Тихо, затравленно, безнадёжно. Железка, тихо позвякивая, ударялась о стенки стакана с горячим молоком. На самом верху начинала клубиться воздушная пенка. Но было ли это стыдно- испытывать злость по отношению к тому, кто служил живым напоминанием о том, что мечты, в которых Сяо находил последнее утешение, были несбыточны? Белоснежная пенка аккуратно ложится на тёмную гладь основного напитка. Сверху Сяо рисует простую, но изящную ветку с узорными листьями. Он всегда добавлял эти крохотные картинки, хотя этого от него никто не требовал. Эй, ты там оглох? - резкий голос над головой. Сяо вздрагивает, чашка выпадает из рук и разбивается вдребезги. Над ним возвышался грузный мужчина. От него разило спиртом и дешёвым одеколоном, одежда была смята, волосы прилипли к блестящему потом лбу. Похожий на обезьяну верзила. Он кричал что-то, размахивая руками: про уважение, время, кривые руки и деньги. Сказать точно было сложно. Звуки сливались в единый поток, становились далёкими, как будто достигали ушей через толстый слой ваты. Знакомое чувство, которое после стольких раз уже едва ли вызывало панику. Так, лёгкое покалывание на кончиках пальцев. Мозг, видимо, решил отключиться от внешнего мира. Оно и понятно. Защитная реакция, чтобы лишний раз не трепать себе нервы. От них и так остались одни ошметки. Но что теперь? Начать собирать осколки? Извиниться? Накричать в ответ? Позвать старшего? Молча развернуться и уйти? В голове возникали все новые варианты, и ни за один из них он не мог ухватиться. Все казались одинаково неправильными. А крик все гремел и гремел, и вскоре вся кофейня остановилась и замерла, уставившись на них. Наверняка Сяо сказать не мог- глаза будто прилипли к полу. Он вдруг заметил, что кафель был сплошь покрыт трещинами. Некоторые из них убегали и прятались под осколками того, что минуту назад было чашкой. Осколков тоже было немало: один, два, три, четыре... Вдруг он чувствует, как чья-то рука ложится ему на плечо, затем бережно обхватывает чуть выше запястья и тянет его за собой. Он не сопротивляется, но еще какое-то время по инерции продолжает считать осколки. Кажется, его ведут к выходу. Почему-то к запасному. Крики гремят где-то вдалеке и вскоре стихают вовсе, стоит им переступить порог и захлопнуть дверь. Его усаживают на ступеньки, молча суют в руку сигарету и с тихим щелчком поджигают. Воздух наполняется едким табачным дымом. - Забей на этого урода, ребята с ним разберутся, - бойкий голос раздаётся над самым ухом, перед носом маячит копна рыжих волос. - Ты что сегодня снова не спал? Сяо узнает эти интонации, и тугой комок внутри слегка ослабевает. Чайльд был единственным, о ком не говорили плохо. Сложно язвить человеку, который тебе искренне улыбается и рвётся помочь, отработав двойную смену. Даже Прыщ никогда с ним не спорил, не пытался и уколоть. Это при том, что Чайльд не стал поддерживать его и притворяться, будто Сяо не существует. Более того, иногда Тарталья даже интересовался, как у него дела. - Спал, - Сяо поражается хрипоте собственного голоса,- ну, не то чтобы много, я просто... - Все по ней убиваешься?- Чайльд опускается рядом, щёлкает зажигалкой и глубоко затягивается, глядя куда-то вдаль. Иногда он был чересчур прямолинеен, зачастую не мог найти правильных слов, чтобы поддержать, и все же, с ним почему-то хотелось делиться. - Не убиваюсь я... По ней. Но есть вещи, которые до сих пор не дают мне покоя, - Сяо закрывает глаза и выпускает изо рта облачко сизого дыма. Сигарета приятно потрескивает в руке. Никотин проникает в кровь, успокаивая нервы. Вернее, то, что от них осталось. Дышать становится легче, и мир постепенно начинает обретать форму. - Еще бы. Вернуться домой и обнаружить, что она сменила замки. Ни один ключ не подошел, да? Стерва,- Чайльд кривит губы, - и это при том, что ты ей ничего не сделал, да еще и извинился. За ничего. Тут у любого бы нервный срыв случился. - Да нет, было за что,- Сяо машинально тянется к шее, потому что чувствует, как на ней смыкаются невидимые ледяные пальцы. Рукав кофты задирается, обнажая уродливую паутину шрамов вперемешку с относительно свежими ранами. Наступает неловкая пауза, и какое-то время они сидят молча. Солнце клонится к закату, подкрашивая серый бетон окружающих домов голубыми сумерками. Осенний воздух свежий, морозный, но почему-то тяжёлый. Видимо, будет дождь. Сяо покрутил в руках сигарету, которая успела дотлеть почти до фильтра. В голове было пусто. Приятно пусто. Тихо. Хорошо все-таки иметь кого-то, с кем можно вот так посидеть. Даже если это какие-то жалкие пятнадцать минут. - Ты, это, правда молодец, что ушел, не сомневайся в этом. И давай все-таки прекращай,- Чайльд вдруг кивает на его руку,- эта ведьма не стоит ни секунды твоих мыслей. Найдёшь себе в сто раз лучше. Сяо лишь грустно усмехнулся в ответ. Дело было вовсе не в том, что он не смог бы найти кого-то "в сто раз лучше". Долго бы искать все равно не пришлось. Взять хотя бы Прыща, уже было бы лучше раз в пять. Нет, проблема была в другом, и она была куда серьёзнее болезненных воспоминаний или неуверенности в себе. Где бы он ни был, куда бы ни бежал. Она стояла за его спиной. Шептала в ухо ядом, оставляя на мочке поцелуй, похожий на ледяной укус гадюки, гладила спутанные волосы по ночам, запуская длинные тонкие пальцы в мозг, путая мысли плотным туманом, ходила по пятам и нараспев напоминала о том, что он не стоил того, чтобы жалеть себя. Да, для него она уже давно была мертва, но ее останки, эти крохотные осколки ненависти, впились в душу и медленно разлагались, отравляя все, что их окружало. Ее не существовало, и все же, она откусывала от него по кусочку и проглатывала каждый из них по очереди, медленно, на его глазах. Так, чтобы он мог видеть ее ухмылку. - Она бы тебя убила, - Чайльд задумчиво стукнул по сигарете пальцем, стряхивая пепел, - честное слово убила бы. Причем твоими же руками. Так, чтобы ты и сам не понял, что это была она. Сяо открыл было рот, чтобы ответить, но не успел. Дверь распахнулась, и белокурая девчонка объявила о том, что перерыв был окончен. Вернее, объявила она это Чайльду. Сяо для нее по прежнему оставался призраком. Стоит вернуться на рабочее место и провести там первые пять минут, перерыв начинает казаться далёким, принадлежащим другой жизни, потому что усталость накатывает с новой силой. Конец смены оставляет его с болью и неподъемной тяжестью в ногах, плотным туманом в голове и двумя штрафами: за разбитую чашку и за то, что недостаточно улыбался. Второй он получал регулярно. То ли потому что это доставляло Прыщу особое удовольствие, то ли потому что улыбаться он попросту не умел. Вечерний, свежий после дождя воздух приятно обжигает лёгкие. После целого дня в душном помещении промозглая прохлада сумерек кажется запахом свободы, и у Сяо почти получается ему порадоваться. Почти, потому что есть моменты, в которые ощутить радость было бы настолько естественно, что, когда притока серотонина не происходит, понимание приходит не сразу. Все равно, что пытаться завести машину, которая, зарычав и вздрогнув, сразу же глохнет. Звуки вокруг кажутся искусственными. Как будто звучат из динамика старого радио или граммофона. Шелест колёс по усеянному лужами асфальту, говор толпы, что бежит мимо, укрывшись кляксами чёрных зонтов, короткий автомобильный гудок, женский смешок, детский крик, шаркающие шаги по лужам- все это кажется не настоящим. Сяо будто спал и видел запоздалый сон, который не успел добраться до него ночью. Плохо. Пальцы на автомате достают телефон и выбивают знакомый номер. Трубку поднимают не сразу. - Привет- привет!- звонкий голос на другом конце провода звучит почти чужим. - Привет, Венти. Я тут...- слова застревают в горле, как будто кто-то с силой заталкивает их обратно. - Эй, ты в порядке? Ты сейчас где?- Венти почти кричит в трубку, перебивая играющую на заднем плане музыку. Должно быть, он уже отмечает. "Пожалуйста, помоги мне, я в ужасе" - Мне приехать? - в его голосе искренняя обеспокоенность. Праздники для Венти всегда были глотком свежего воздуха. Он больше всех ждал их приближения и тщательно готовился, украшая квартиру и рассылая бесчисленным знакомым длинные приглашения. Стоил ли Сяо испорченного вечера? - Да нет, все в порядке. Не бери в голову. Просто тяжелый день,- плохо скрытая ложь, у него каждый день был непростым, но он никогда не звонил. - Я... Это, поздравить тебя хотел. - Ах, спасибо! -голос на другом конце провода расслабляется. -И тебя с праздником, дружище!- Сяо представляет, как Венти расплывается в этой своей тёплой, заразительной улыбке и почему-то думает, что за такую не выписывают штрафы. Внутри становится гадко. Настолько, что хочется все органы выкрутить, вытащить и выжать, чтобы избавиться от жгучей, подступающей к горлу желчи. Он возненавидит себя за это позже. - Спасибо. Разговор обрывается короткими гудками. Какое-то время Сяо глупо стоит, слушая их, прижав телефон к уху. Дома его ждали бардак, холодный ужин и десятки осуждающих клочков бумаги, молчаливо глядящих с каждой стены.  Возвращаться туда не хотелось, да и заканчивать праздничный день опостылевшей рутиной казалось неправильным. Впрочем, и пойти ему было некуда, поэтому он медленно брел вдоль дороги, рассеянно провожая взглядом проносящиеся мимо смазанные линии алых фар. В бархатной синеве сумерек они выглядели почти инфернально. Ветер кусал пальцы холодом. Улица гудела далекими моторами автомобилей. Вокруг торопились куда-то люди, а Сяо все неспешно плыл вперед, подобно грозовой туче, наблюдая, как мир вокруг бежал в режиме ускоренной съемки. Угнаться за ним юноша давно не пытался и, чтобы не видеть мельтешащих кругом пятен, опустил взгляд. Темный асфальт переливался глянцем и, рассматривая клочки неба в бесчисленных водяных зеркалах под ногами, Сяо не заметил, как вышел к знакомому дому. Какое-то время он стоял, не решаясь войти. Сверху, поигрывая дождевыми слезинками золотых букв, на него выжидающе смотрела пестрая табличка: "чайная Ваншу". Он ведь просто зайдёт отогреть руки, верно? Душистый цветочный запах заключает его в свои объятия, девушка на входе приветливо улыбается, и он, не думая, просит один стакан имбирного чая, неловко протискивается дальше и занимает знакомое место на диванчике у окна. Вокруг сновали люди: поздравляли друг друга, обнимались с короткими поцелуями в замерзшие щеки, вручали памятные сувениры и то тихо, то громко смеялись. Сяо смотрел то на дверь, то в окно и будто ждал чего-то. Он знал: жизнь не волшебная сказка. Но, если праздники когда-то были кем-то придуманы, значит, в эти дни что-то особенное все-таки произошло? Ведь если их до сих пор отмечают, значит, в этом есть какой-то особенный смысл? Может, он зайдёт сегодня. С ней или без- все равно. Лишь бы увидеть милое сердцу лицо. На один взгляд, на один миг- большего было не нужно. Руки тянутся к держателю с салфетками. Изъеденные мылом пальцы неуклюже сгибают бумагу пополам, разворачивают, отгибают верхний левый угол, затем правый. Получившийся квадрат складывают лодочкой. Продавливают так, чтобы получился крохотный клюв. Журавлик выходит неловким и клюёт носом, стоит поставить его на ладонь. В нем нет ни тепла, ни изящества. Просто бумажка, сложная несколько раз. Вздохнув, Сяо кладёт его рядом с собой. И для жизни разбитым было лекарство. В хорошие дни- глоток нежности из чужого сердца. В иные дни- согревающие воспоминания о нем. Перед ним с тихим стуком опускают бумажный стаканчик, девушка коротко улыбается и уходит. У самого дна крохотными бабочками кружатся в танце чаинки. В тонкой струйке витиеватого пара- пикантная острота имбиря и сладковатые нотки мелиссы. Закрыв глаза, он подносит стакан к дрожащим губам и с замиранием сердца вдруг понимает, что ощущает на языке простой кипяток. Глоток за глотком- ничего. Лишь тупая боль от ожогов. Глупо. Так глупо и пусто, и невыносимо хочется плакать навзрыд, а слезы лишь бьются и воют где-то в груди, запечатанные месяцами смертельной усталости. Он бессильно прислонился к окну, обжигая щеку о ледяное стекло. Стал пристально вглядываться в смазанные следы фар, напрягая зрение, чтобы убедиться, что среди них не было следов поменьше, которые могли бы принадлежать той самой машине. Провожать фигуры людей, исчезающих в золотых проемах дверей уютных домов, где их ждали семья и праздничный ужин. Спрашивать себя, нет ли среди них силуэта более высокого и стройного, одетого в строгий костюм, с длинным хвостом тёмных волос. Казалось, он мог появиться в любую секунду. И Сяо продолжал неподвижно сидеть, наблюдая, как толпа постепенно рядела, как одна за другой, словно лопнувшие воздушные шарики, коротко звякнув и мелькнув, гасли неоновые вывески. Улица постепенно погружалась сон, кутаясь в темный бархат ночного покрова. Руки едва заметно подрагивали, лежа на плотной бумаге стакана, чьё содержимое давно успело остыть. Иногда он отрывался от окна и кидал короткие взгляды на дверь и, ни на что не надеясь, все ждал кого-то. И только когда последняя вывеска угасла, когда стих оживлённый говор вокруг, и умолкла музыка, когда исчезли последние силуэты запоздалых гуляк, когда накрывшись темной вуалью улица погрузилась в сон, а железобетонные высотки начали постепенно закрывать десятки золотых глаз, обитых оконными рамами, и парень в зелёной футболке с побелевшим от усталости лицом звякнул ключами от входной двери и кивнул на часы, Сяо вдруг понял. Никто не придет.