Целующие сердца

      Жёлтый свет фар прорезает вязкий мрак подворотен с нависающими на разной высоте надстройками домов, больше похожих на обветшалые бараки из неровных стен и покосившихся крыш. Главным богатством Сеула по праву можно считать вот такие разномастные места, скрытые от лишних глаз, хоть и у всех на виду, в развороте спускающихся улиц, бесконечности стыков зданий, лестниц и еле заметных дверей – скорее лазов для знающих, для тех, кто ищет намного больше, чем может предложить буйствующий огнями центр столицы. Тут пульсирует настоящая неприкрытая действительность из пороков и желаний, тут можно почувствовать себя большим, чем просто один из пятидесяти одного миллиона. И смерть здесь становится лаконичным итогом для того, кто любит играть в эту рулетку с жизнью.       Натяжка белой ленты по изогнутому квадрату местности уходящего влево проулка, напротив которого в десятке метров такая же ничем не примечательная, как и все прочие, постройка, о существовании жизни в которой сейчас может свидетельствовать красное свечение, разливающееся на ступеньках, ведущих ко входу в подвальное помещение. Ни вывески, ни обозначений здесь, конечно же, не представится, но то, что находится за ограждением белой будет намного красноречивее и обстоятельнее ярких баннеров.       Ступая по сырой от недавно прошедшего дождя земле, невысокий темноволосый мужчина поднимает ленту и, проходя под ней, с нескрываемой усталостью оглядывает лежащее в середине ограждённого участка тело и в который раз понимает, что привыкнуть к виду мёртвых людей невозможно даже спустя годы. Смиряя лишние эмоции, он подходит ближе и изучает место происшествия в несколько заученных и отработанных оценочных взглядов по ограждённому пространству и местности в целом, замкнутость которой вполне располагает к совершению преступлений. Обходя работающего напарника стороной, он всматривается через улицу в спуск к подпольному заведению, где сейчас работает группа, и которое он, вроде как, лично закрывал с полгода назад. Самое постоянное в ныне существующем уголовном кодексе – это его непостоянство. И это всё незначительность, на самом деле. Выдыхая и опуская взгляд вниз, капитан юстиции снимает кожаные перчатки с рук и, вкладывая их в карман чёрного пальто, надевает белые латексные. – Ну и что ты мне скажешь?       Сидящий на корточках перед жертвой на это лишь кривит губы, потирая нос рукавом куртки и вздрагивая от пробирающейся под кожу сырости. – Скажу, что всё это полная хуйня и что мы зря тратим на это время. – Кхм… Вторая попытка, Сан, в которой ты вспомнишь, что «всё это» – подотчётно.       Возводя глаза к тёмному ночному небу, старший лейтенант набирает в лёгкие воздух и, медленно выдыхая, мысленно отсчитывает до десяти. – Мужчина сорока-сорока пяти лет, на теле множество гематом: плечи, руки, особо сильные на вене правой руки, как будто ему что-то вкололи. Больше явных повреждений и ран нет. По предварительному заключению Уёна, мёртв он не более четырёх часов. Вероятная причина – асфиксия. Ни документов, ни денег, ни даже телефона при нём не обнаружено, и, если ты мне скажешь, что мы будем долбаться с этим всю оставшуюся ночь, я очень, очень сильно на тебя разозлюсь, Хонджун. – А так хорошо начинал, – разочаровано цыкая, он смиряет укоризной напарника. – Где тот, от кого поступил звонок? – Ты думаешь, нас кто-то ждал? – Сан усмехается, продолжая работу с трупом. – Мало кто оказывается в подобных районах случайно, и мало кто захочет потом объяснять, чем именно таким он тут занимался. А свидетеля и подозреваемого разделяет всего лишь отсутствие алиби. – Звонок нужно отследить, версий у нас тут будет не много, – он проходит взглядом по земле вокруг жертвы, отмечая грязевое месиво из следов группы. – Изначальный вид места зафиксировали?       Останавливаясь, старший лейтенант раздражённо поднимает взгляд на стоящего и звучно закрывает кейс с инструментами. – Я похож на идиота? – Я всего лишь спросил. Меня интересует наличие следов здесь до вот этого хаоса. – Их не было. Дождь начался после того, как мы приехали, и всё выглядело значительно лучше. Следов от шин, обуви или чего-то другого не обнаружено – полная опись места в документах. Специально для тебя. – Вот это и нужно было ответить, – с горькой полуулыбкой Хонджун опускает голову и с отсутствующей на то необходимостью поправляет на руке латекс перчатки. – Ты обращаешься к старшему по званию, – подначивая специально. Предугадывая реакцию и выжидая. – Если ты, морда выслужливая, получил звание раньше и вместо меня, подлизывая где нужно, это не значит, что теперь ты тут царь и бог, – с недобрым прищуром Сан оглядывает освещенного белым светом прожектора снизу-вверх и пальцем указывает за его спину на злачное заведение на другой стороне улицы. – Хочешь разбираться с трупом – пожалуйста: по левую сторону от тебя первое место, с которого можем начать до того, как экспертиза покажет нам что-то новое. Остальное на данном этапе – в описи. У меня нет пункта на выслуге, Хонджун, ты знаешь. Расшаркиваться перед тобой я не собираюсь.       С полуулыбкой внимая придирчивым и эмоциональным недовольствам, Хонджун оглядывает жертву ещё раз и чуть склоняет голову к плечу, дожидаясь окончания гневной тирады. – Как много лестного, Сан… А если о жертве – серьёзно думаешь, что он мог просто поплатиться за ставку? – Нет. Но для других версий у нас пока нет улик. – Могу сказать, что их у нас и для этой нет, – он оглядывается на находящуюся в двадцати метрах постройку и с сарказмом выгибает брови. – Обычно подобных жертв мы находим с ножевыми, черепно-мозговыми и совершенно не красавчиками, а самое главное – на периферии города, сброшенными на свалку и ещё чёрт знает где, но уж точно не так близко к месту, которое будет ответом на все вопросы. Это очень характерно, оставлять труп чуть ли ни у входа? – Нет, – качая головой, Сан выпрямляется и отходит от жертвы, – но земля сырая, грязи много – следов же от транспорта, на котором его могли привезти нет. – Следы могли скрыть. – И как это влияет на то, что улик нет? – спрашивает риторически и флегматично поднимает от блокнота взгляд на Кима. – Возможно, пока нет. А возможно, их отсутствие – это сам характер преступления. Его могли убить за проигрыш, да. Но даже так сделали это странно. – Ага, продолжай в том же духе, кэп очевидность. Это прям очень нам помогает выстроить другую версию.       Закатывая глаза, Хонджун обходит Сана и останавливается возле тела, после опускаясь на корточки. Он наклоняется и, поддевая рукав куртки, проходит по внутреннему шву вещи до груди. Сжимает светло-зелёную материю у плеча и хмурится, возвращаясь вниманием к лицу вероятно убитого. На лице того ни одного искажения, как будто смерть застала его во сне или абсолютно безболезненно. Будто он этого не мог ожидать. Задумавшись, Ким ведёт рукой в перчатке по плащёвке дальше и, достигая края, откидывает его в сторону, открывая белую рубашку. – Мне кажется, что это не его вещи…       Реагируя на слова, Сан оборачивается и с непониманием смотрит на склонившегося над телом Кима. – В смысле? – Во всяком случае, не все, – он поднимается, продолжая смотреть на убитого, оглядывая фигуры целиком. – Куртка мала в плечах и рукав немного короткий. В целом это незначительно, но на нём классические рубашка и брюки. А ещё обувь, – привлекая внимание Сана, Хонджун указывает на чёрные туфли жертвы, – очень странно, что стоимость разнится в полмиллиона вон.       Частично осматривая тело за указанным, Сан хмыкает и с насмешкой обращается к Киму. – А ты у нас и в обуви разбираешься? – бросает взгляд на его ботинки и ухмыляется. – Не похоже, что наша зарплата располагает к знанию дорогих брендов, а, капитан Ким? Одёргивая полы пальто, Хонджун сводит губы в линию и возвращает уничижительный взгляд напарнику. – Смотри, чтобы я не начал сопоставлять стоимость твоих вещей с зарплатой. – Жду не дождусь.       Возвращая язвительность и пренебрежительность в тон голоса, Сан отходит к ограждению и пролезает под белой летной. Подходя к машине, он снимает латексные перчатки с рук и делает записи в блокноте. – Так что, есть новая версия, исходя из таких важных размышлений об обуви? – Нет.       Ким игнорирует колкость и, вновь склоняясь над телом, касается ужасно измятой белой рубашки, у самого края воротника ближе к плечу замечая небольшие тёмно-синие разводы. С прищуром он загибает пальцем участок с пигментом и наблюдает за тем, как он блестит на свету. В таком положении до него доносится чёткий запах сигарет, сильных, едких, и, сгибаясь ещё чуть сильнее, Хонджун вдыхает рядом с плечом жертвы, понимая, что этот запах остался на вещах. – А там уже всех допросили? – выпрямляясь и поднимая взгляд на Сана, он кивает на другую сторону улицы. – Было бы кого допрашивать, – с усмешкой он качает головой и продолжает заполнять бланк. – Посетители испарились, как только увидели наши машины. Собственно, как и почти весь персонал, который мы не успели задержать. – Всё До Чвон? – Он самый, даже страха в глазах нет – вот это я понимаю – уровень безнаказанности. Очень красочно и долго сокрушался, что он человек честный, а ты его опять не за что закроешь. – Закрою, – выходя из ограждения, Ким в раздражении с силой снимает перчатки и подходит к дверце машины. – Я бы его самого ещё закрыл, так, чтобы наверняка и надолго, а лучше… – Я понимаю, личные счёты. Но ты же знаешь, что он всё равно всплывёт.       На сарказм Хонджун поджимает губы. Подхватывает с сиденья удостоверение и надевает его на шею, ероша чёрные волосы. – Может и нет.       Длинные подвальные помещения с низкими потолками и бетонными стенами, грубо выкрашенными чёрной краской поверх. Перегородки, красное стекло, отражающееся мутными пятнами на полу, рассеянный свет по периметру залов и яркие неоновые лампы над большими столами, которые, без сомнений и, что плохо, без доказательств отыгрывают тут роль игровых зон. Стойкий запах сигарет, и, через белёсость задымления, горящие розовым семёрки с подмигивающим кроликом. – Ну что же, апгрейднулись вы хорошо. Мне нравится.       Останавливаясь чуть дальше от входа, Хонджун обводит взглядом зал с легко читаемым злорадством. Закрывай он такой шабашник полгода назад, шансов у владельца на отращивание второй головы гидры было бы намного меньше. А так была лишь медвежья услуга – отделавшись штрафом за нелегалку да приобщившись к новым кругам своей игровой преисподней, До Чвон явно не оставил стратегий на расширение, и привилегии свои культивирует, по всей видимости, долгой и методичной работой сверхурочно. Деньги – это самое надёжное в существующем ныне уголовном кодексе, и, на деле, Хонджун даже рад, что труп был найден именно здесь. – Старший лейтенант Ким! Сколько лет, сколько зим…       Сбитый и довольно хорошо уплотнённый в комплектации Чвон с растянутой пышущей благолепием улыбкой появляется, следуя хорошему качеству чёрта из табакерки. А внешностью и манерой поведения соответствуя, скорее, именно рогатому. Он радушно раскрывает свои огромные ручища и вперевалочку приближается к абсолютно антагонистичному его настроению Хонджуну, который едино что в слух не озвучивает все направления, через какие точки на карте и судебные процессы, куда именно и как конкретно До Чвону стоит незамедлительно пойти. – Капитан.       Отрезает безэмоционально чопорно. Утяжеляясь во взгляде троекратно, когда на лице напротив незамедлительно появляется смесь удивления, а за ней лестности. – Ооо, мои поздравления! Так и до майора совсем близко, а там и… – он многозначительно-заговорчески играет взглядом, прикладывая Кима своей тяжёлой ладонью по плечу и усмехаясь на ряд голливудски-белых зубов. А Хонджуна неожиданно начинает подташнивать. – У вас там труп почти у коврика, – осаждая тоном и убирая со своего плеча чужую руку. – Объяснять, что это значит?       Мужчина тут же округляет глаза в искреннем до наигранности незнании и пожимает плечами, невиновно разводя руки в стороны от себя. – Так, а мы тут при чём? Труп то не на территории нашей собственности, да и коврика, как вы, господин Ким, выразились, у нас нет.       Натягивая тонкую и совершенно не доброжелательную улыбку, Хонджун одаривает кристально-бесстыдные от природы глаза коротким взглядом и, обходя До Чвона стороной, проходит вглубь помещения, кивая парню из своего отдела и принимая из его рук изъятый планшет с записями. Исходя из формы таблицы, перед Хонджуном история посещений, в которой повторяющиеся имена с номерами, как можно судить, комнат, и она становится для него интересным дополнением. Он проходит по списку и, изучив колонку со временем, разнящееся примерно по часу-полтора, поднимает голову к уже стоящему в нескольких от него шагах владельцу. – И как же зарегистрирована ваша собственность? – Клуб, – До Чвон ухмыляется, становясь совсем похожим на свой табакерный прообраз. – Клуб досуга, как я понимаю, – находя свои плюсы в недальновидности Чвона и всё же не оставляя надежды прикрыть его больше, чем на полгода, Хонджун чисто навскидку, не особо задумываясь, отнимает вероятное время смерти убитого от времени на наручных часах и находит лишь одно совпадение с четвёртой комнатой. – Приватные комнаты нужны для создания особой атмосферы? – Ну, Господин Ким… неужели вам незнакомо одиночество? Когда после долгого рабочего дня, полного непонимания, стресса и людей, которым на вас совершенно всё равно, у вас остаётся лишь одно единственное желание – быть услышанным хоть кем-то, быть понятым, выговорить всё, что наболело, – он театрально замолкает, выдерживая драматическую паузу, а играя на добрую троечку даже с прикладыванием руки к сердцу, и смотрит в глаза понуро оглядывающего его Хонджуна. – Неужели закон карает за то, что мы помогаем одиноким людям почувствовать себя нужными? – Ну что вы, предоставление сексуальных услуг и сутенёрство достойно награды. – Никакого секса! – оскорбляясь до глубины глубин и даже пристукивая широким кулаком о змеиную столешницу барной стойки. – Только общение, только… – Разговоры по душам.       Принимая сарказм и закрывая тёмную папку планшета. Хонджун разворачивается к вытянутому за металлическим проходом коридору, кивком указывая сержанту идти за ним. Двери по стенам насчитывают семь, и каждый номер флуоресцентной краской отсвечивает под скудным красным светом трубчатых ламп. Четвёртая комната оказывается крайней, в самом конце этой газовой вытяжки пространства, которое располагает к себе вязкими объятиями чьих-то умелых рук. Даже так медленно приподнимая с плеч тяжесть и говоря этим, что может быть легче. Хонджун по ряду причин не должен о таком знать, но дежавю и знакомое уже жжение в грудной клетке говорит об обратном. Каждый склонен желать вести себя как чья-то любовь, ведь так может быть намного проще. И никому неизвестно, насколько это можно считать постыдным.       Немного расшатанная ручка поддаётся движению вниз с трудом, тонким скрежетом металла опуская замок и сопровождая дребезжанием открытие двери. Она ударяется об счёсанную тёмную стену небольшого прохода в комнату и даёт единственный звук на несколько долгих секунд. Пока Хонджун успевает боковым заметить чуть дальше от подошедшего сержанта грузную фигуру До Чвона, и пока он успевает проанализировать пространство, открывающееся в сизом и отдающим всё тем же ощущением задымлённости, полумраке комнаты. Крайне скудная обстановка: занавешенное шторой окно, прослойка татами, высокий и широкий футон с подушками у стены. И тот самый запах сигарет, который здесь восполняет пустоту пространства и затрудняет для Кима возможность подмечать больше деталей. Вернее, делая это иначе. Посредством того, кто лежит на футоне головой к двери и смотрит перевёрнуто безошибочно прямо, поднося к губам горящую в полумраке ярче огней сигарету. Паразитируя на своих же движениях: медленных, верных, цепляющих. Въедливых по памяти разных ситуаций, хоть и с другим человеком. Работает это всегда одинаково. Хонджун сжимает челюсть и сводит взгляд по фигуре обратно к коридорному освещению и к стоящим за его спиной. Но даже в накрывающем красном свете всё равно замечает доступную открытость чужой кожи. – Интимненько тут у вас, – обращаясь к уже понимающему весь расклад ситуации владельцу. – Для самых задушевных бесед. – Расстраиваешь ты меня, капитан Ким, расстраиваешь… – Ну почему же, – Хонджун пальцами цепляет на груди своё удостоверение и, демонстрируя его согласно установленному порядку действий, с самодовольством тянет широкую улыбку для следующих слов, – просто закрываю в ходе расследования. Буду благодарен, если в дальнейшем окажете помощь для продвижения следствия.       Получая в ответ от До Чвона лишь разочарованное покачивание головы и его долгожданное самоудаление из коридора, Ким удовлетворённо вдыхает и разворачивается к сержанту. – Пойди обрадуй Сана и притащи его ленивую задницу сюда. – Мы будем их задерживать? – Их? – удивлённо вскидывая брови, он с непониманием смотрит на парня и кивает в сторону открытой комнаты. – Таких пташек ещё много? – Ещё четверо.       Со страдальческим видом Хонджун хмурится и потирает переносицу. – Открою тебе страшный секрет… Это нужно было делать сразу, не дожидаясь меня… – Так я же… я ведь только… как я мог без приказа? – Понял-понял. Тащи скорее сюда Сана. – Есть, капитан Ким! – Боже…       Шёпотом выдыхая и смотря вслед резво убежавшему, он опирается спиной на дверной наличник и с трудом верит, что он тоже был когда-то таким же и даже хуже. Тугодоходящим, наивно слушающим каждое слово и постоянно пропускающим самое главное – двадцатитрёхлетнее зелёное чудо на радость всему отделу. Мир тогда казался значительно ярче, сил было больше, и мало кто виноват, кроме него самого, что теперь всё иначе. Тридцать восемь лет с багажом бессмысленных попыток что-то исправить. А если посмотреть на опыт того, как работает эта система, с почти исчезнувшей амбициозностью, что это вообще возможно. И смог бы кто-то его упрекнуть? Выгорание – это тоже форма горения. – Да, капитан Ким, видок у тебя потрёпанный.       Хриплая басящая насмешливость прямо из комнаты со стойким полумраком, прорезаемом оранжевым чирканьем спички и поджиганием новой сигареты в соединении обеих рук. Ухмылка на тех самых губах с выдохом дыма, предоставленное перевёрнутое представление о возможной внешности, а парень запрокидывает голову чуть сильнее, почти съезжая макушкой с края футона и заглядывая на стоящего в проходе Кима, стараясь захватить его целиком. Сменяясь эмоцией. Улыбаясь как-то сразу слишком. – Хотя всё равно красивый, – слишком. – Знаешь, такой строгий, сдержанный. Опытный, – он подтягивает голову к плечу для другого угла рассматривания, смотрит прищуром из-под упавших следом нескольких светлых прядей и нарочито медленно подносит сигарету ко рту, – очень возбуждающий, если честно. – Ты обдолбанный?       С этой предвзятой и демонстративно пренебрежительной аллегории на «завали ебало» парень лишь улыбается ярче и делает последующую затяжку. – Ты всё понял, капитан.       После контакта взглядов он возвращает голову на горизонтальную поверхность, теряя, по всей видимости, тот самый особый интерес или переключая его в силу того, что он всё же действительно под наркотой. Смотря вверх и выдыхая раз за разом дым в серые щели потрескавшегося потолка, для Хонджуна он выглядит, прямо скажем, совершенно не убедительно. Скорее увеличивая каждым действием свои шансы на перспективное времяпровождение в кутузке. – Нет, Хонджун, я отказываюсь! – А у тебя, Сан, не так много выбора, – отвлекаясь от беззаботно возлегающего на футоне, Ким с улыбкой разворачивается к продвигающемуся по коридору злому напарнику и впитывает самые прекрасные для себя эмоции, когда тот останавливается почти впритык к нему и тычет пальцем в грудь. С некоторых пор после повышения, у Хонджуна появилось рвение портить отношения с Саном ещё сильнее. Глупо, но почему-то именно так он начинает себя чувствовать правильно. Усугубляя уже испорченное. – Мало того, что ты выдернул меня в мой единственный выходной, так ты ещё хочешь, чтобы, помимо работы с трупом, я разбирал этот притон до утра? В отделе нет других людей? – О, а ты справишься так быстро?       Не оценив сарказм, Сан сужается во взгляде и раздражённо выдыхает, раздувая ноздри. Вызывая тем самым у Кима лишь большее желание использовать свою красную тряпку. – Или, быть может, мне стоит напомнить вам ваши прямые обязанности, старший лейтенант Чхве?       Потом, возможно, он обязательно пожалеет и будет чувствовать стыд за то, что не сдержался. Потом будет в который раз ненавидеть себя за свой характер. Но это потом и лишь может быть, ведь сейчас реакция Сана разливается долгожданным удовлетворением его натуры с неумением выносить чужие претензии и отвратительной суперспособностью разочаровываться в людях. Были друзьями – получилось чёрт знает что. И жаль, что брошенная в угоду чужих выводов тряпка заглушает внутри смятение лишь кратковременно. – Сам разгребай свой вшивый бордель. – А он не мой, – поднимая руку с планшетом и прижимая его к груди напарника и, вполне очевидно, уже бывшего друга. – Это тебе предстоит установить реального владельца собственности, разобраться с регистрацией, налогами и всеми сотрудниками. И, не поверишь, примерно такими действиями я и получил повышение – работой. – Ну да, – с кривоватой ухмылкой. – Когда буду составлять протокол на одну из шлюх, обязательно уточню подробности таких действий и работы, – отводя руку от протянутого планшета. – Прекрасно, можешь прямо с этого и начинать, – Хонджун кивает в открытую комнату на всё так же лежащего парня и делает шаг в сторону. – Хей, господа блюстители закона, – неожиданно подающий признаки возвращающегося интереса медленно и с заминкой на явно вращающееся перед глазами пространство не очень удачно переводит себя в сидячее положение, сразу же урывая для себя минутку жестом поднятой руки и прикрывая глаза. – О, да ладно? Он ещё и обдолбанный?       Раздражаясь ещё одним предположением, в котором также можно читать посыл на пренебрежение, светловолосый одаривает Сана тяжёлым взглядом и встаёт с футона даже без пошатывания. Чёрные верёвки с концов сплетений кофты перекатываются на бёдрах в кожаных штанах с каждым уверенным шагом к двери, и, останавливаясь в проходе, парень вальяжно прислоняется к наличнику плечом. Оглядывает двоих должным соотношением стервозности с интересом и, чуть переводя вес на одну ногу, складывает руки на груди. – Раз уж спетлять от вас, милые, мне уже не удастся, я хочу по крайней мере выбрать своего бойца. Есть ли у меня такое право?       Он выгибает одну бровь, сводя теперь свой эмоциональный посыл к брезгливости, а Хонджун цепляется вниманием за тёмный тинт на его губах. На его пухлых и хорошо очерченных губах, мягкость которых можно представить так, что сразу есть с десяток вариантов их применения. В красных оттенках света и полумраке комнат все мысли заводят куда-то совсем не туда. Поднимая взгляд выше, Хонджун сохраняет контроль на грани допустимого, но сталкиваясь с глазами оттенка жжёной умбры, которые так же пытливо сканируют именно его, он уже понимает примерную степень своего проёба. – Капитан, – понимая это не менее чётко, – мы ведь уже начали разговор. Почему бы нам его не продолжить?       И если парень видит в его взгляде примерно то же самое, что и у любого среднестатистического клиента, Ким не будет удивлён ни на грамм оставшейся совести. Ему куда интереснее будет то совпадение времени и этот въедливый запах сигарет, у которого есть явное отличие от обычного и хорошая схожесть с тем, который остался на вещах жертвы. Возможно, первую версию стоит проверить хотя бы потому, что мужчина мог быть здесь перед тем, как его, вероятно, убили. – Только в отделении, звёздочка. Там, где ты скажешь мне своё настоящее имя и всю интересующую меня информацию, – кивая на планшет в руках Сана, он подмигивает и, когда лицо светловолосого омрачается недовольством, приподнимает уголки губ в подобии улыбки. Ещё раз бросает взгляд за спину парня на номер комнаты и, обходя напарника стороной, направляется к выходу из коридора. – Можешь паковать их, старший лейтенант Чхве.