Осенний ветер

Цинсюань тихо смылась из гостинной еще ранним утром. Выскользнула на улицу, затерялась в толпе бредущих по делам людей. Пешком по прохладным улицам, вдоль цветочных магазинчиков, ларьков с газетами и сигаретами, школ с роящимися в них унылыми детьми, канавам без привычно орущих летом лягушек, куч сухих листьев на газонах, серых серьезных зданий с то забегающими, то выбегающими серыми серьезными людьми. Дамы на каблуках с дипломатами-папками, дядьки с укладочками. Грязные уточки в пруду, живо сжирающие куски булки. Она откусывала от этой же булки чуть медленнее и неохотнее их, запивая яблочно-персиковым соком из коробочки. На коробочке почему-то было написано, что сок детский. Цинсюань это огорчало, потому что ребенком она не была. Человек себе до человек, имеющий право пить сок из коробочки. Потом она долго-долго шагала вдоль шоссе к своему дому. Можно было бы срезать через дворы и переулки спального района… Но она все равно шагала, надеясь вымотать себя так, чтобы не чувствовать тревогу. Не получилось, не смотря на все усилия. Хотелось расплакаться и сбежать. Она нервничала, слишком сильно нервничала. Не зря. Стоило сунуться в квартиру, разуться в коридоре и едва дыша заглянуть в кухню — напоролась на ледяной взгляд своего дорогого брата. Замерла, вслушиваясь в его долгий и тяжелый вздох. Едва не словила инсульт жопы на тяжело упавшем, как каменная глыба на душу: — Цинсюань. — Чего? — Что это такое? — Где? — она нервно усмехнулась, закусывая пересохшую губу. — Я была у Се Ляня, предупреждала же. — Я знаю. Его я каждый день вижу, — рявкнул Ши Уду. — В отличии от тебя. — Ну гэ-э, уже не маленькая, где хочу, там и хожу. Брат окончательно разозлился. Взгляд зацепил слишком часто вздымающуюся дыханием грудь и напряженный подбородок. Холодом продрало вдоль позвоночника. — Не маленькая. Но все равно способная наделать глупостей. Это только в интересах тебя и твоей безопасности. — Но я не нуждаюсь в том, чтобы оберегать меня от всего мира и самой себя… — Цинсюань, не передергивай. Ты не… — Да, — она закинула голову, чтоб быстрее слез хлынувшие сопли не стекали так бурно. — Да, да, да… Делай, что хочешь. Мое мнение — это какая-то шутка, естественно. Она захлопнула дверь в комнату и рухнула на кровать как заправская героиня американских сериалов после ссоры с родителями. Разница лишь в том, что в сериалах героиням четырнадцать-шестнадцать, а ей двадцатый год идет. Все еще как малолетка, и правда. Позорище. Пока нормальные люди развивались, что она делала? Вроде глупостей не делала, соглашалась с братом, а в итоге все равно жалеет. Какая-то закралась в ее жизнь ошибка. Где-то ошибка. Как-то нужно ее исправлять… — Хэ-сюн? — Цинсюань с трудом давила дрожь в голосе. — Забери меня отсюда. — Что-то серьезное случилось? — казалось, привычно спокойный голос будто надломился тревогой. — Нет. Да. Нет, я… потом, ладно? — Окей. Цинсюань продолжила разглядывала потемневший экран. Сил совсем не было, всю душу затопило свинцовым океаном меланхолии. На кухне послышался приглушенный звон. Она будто вырвалась из оцепенения, вскочила на подкашивающихся ногах. Вытащила из шкафа сумку и начала хаотично сметать в нее все, что попадалось на глаза. Потом отвесила себе мысленную затрещину, напомнила, что нужно оставаться в трезвом уме, и вытряхнула вещи обратно. Запихала вместо них гитару, шерстяные носки и пачку маршмеллоу. Накрасила губы насыщенно-бордовой помадой, пахнущей грейпфрутами, и почему-то это подействовало успокаивающе. Расхохоталась. Послышался стук в дверь. Она мгновенно замолкла, тенью выметнулась из комнаты. Черновод в темноте казался ее же жутким порождением с жестко очерченными линиями скул и бровей, замученный и напряженный. — Тихо. Сейчас, — прошептала Цинсюань. У нее сердце билось в самой глотке и все плыло перед глазами. Нужно быстрее, просто быстрее отсюда… Вспыхнул свет в коридоре. Прямо перед ней стоял брат со скрещенными на груди руками. Привычно суровый и непоколебимый, но с таким холодом во взгляде… Цинсюань показалось, она сейчас задохнется. — Добрый вечер, — ненавязчиво оттеснил ее плечом Черновод. — Ши Уду? Очень наслышан. —Хм. А ты…? Не слушая дальше, Цинсюань боком прокралась по стенке в комнату, схватила сумку, рванула обратно. — Гэ, мы уходим. Она хотела проскользнуть обратно тем же путем, но была цепко схвачена за рукав. Брат выглядел злым настолько, что готов избить любого, кто воспротивится его словам. — Ты остаешься. — Я ухожу, — пости прошептала Цинсюань, вырывая рукав. Ее накрывал ужас огромными волнами ужас. Что она делает, что она делает? Всеми силами заставляет ноги слушаться и нести ее к двери. Чуть-чуть… Порог позади, дверь захлопывается с таким оглушительным грохотом, будто ворота в Ад. Под руку подхватывает Черновод, забирает сумку. Сердце сейчас остановится? Нет, еще стучит. Какой кошмар. — Цинсюань? — вырывает в реальность голос. Она поднимает глаза: — Хм? — Ты чего молчишь и трясешься как припадочная. Не пугай меня. — Прости… Он встревоженно хмурится, все так же держа ее за локоть, чтоб не свалилась на землю. — Едем к Хуа Чену? Она помотала головой. Даже если там ее всегда примут без вопросов, в таком состоянии на глаза кому-то попадаться не хотелось. — А куда хочешь? — Никуда не хочу. — Ну как хочешь. Хэ Сюань закинул сумку на плечо, подхватил ее на руки и куда-то целеустремленно направился. Цинсюань впервые оглянулась по сторонам: низкая оградка парка, подсыхающая корка грязи между узким тротуаром и жухлым газоном, вкопанные рядом с лысыми кустами в землю шины. Обшарпанная лавочка с облупившейся краской, на которую ее сгрузили и накинули ветровку на плечи. — Так нормально? — М-м… — Цинсюань откинула голову ему на плечо и наконец почувствовала себя чуть спокойнее. — Спасибо. Прости. Я совсем расклеилась, устроила непонятно что… — Все хорошо, — вздохнул Черновод над самым ухом. Его длинная челка развевалась на ветру. Серая хмарь, когда-то называвшаяся небом, клубилась на фоне. — Ахуеть, я сбежала из дома. — неверяще простонала Цинсюань. — Гэ прав, я разнесу по кирпичикам всю свою жизнь. Что от нее вообще останется, интересно? Прозвучало жалко. Как скулеж бездомного потерянного щенка, куснувшего кормившую его руку и сбежавшего в страхе. Рано или поздно все равно пришлось бы выбираться из-под заботливо гиперопекающего крылышка… Но получилось слишком грустно и глупо. Она столько проблем всем устроила. Челка колыхнулась: — Я предпочту остаться. — Спасибо. Цинсюань зажмурилась. Из уголка глаза к подбородку противно-щекотно покатилась слеза. — А можно, пожалуйста, — голос звучал ровно, но все-таки сорвался под конец фразы. — На море? — Поедем. Цинсюань глубоко судорожно вдохнула, закусила губу… И разрыдалась в голос. Руки Хэ Сюаня сомкнулись крепче, прижимая ближе. Привычно, костляво и тепло. Она чуть развернулась корпусом, утыкаясь лбом ему в шею и вытирая рукавом сопли. Она столько уже глупостей сделала… Можно же еще немного побыть уязвимой и жалкой собой? Чуто-чуть. Она обязательно соберется и разберется, но не сейчас, не сейчас…