8:1—13

Умирающих было столько, что врачи не успевали прерывать мучительную агонию больных. Да, это шло вразрез с клятвой Гиппократа, с принципом «не навреди»… да и много с чем еще. Но именно в этот день, под аккомпанемент криков боли, звериного воя больных и плача страдающих детей, Рицко и поняла, что именно так и выглядит ад. Не котлы с грешниками, не огонь, не сера – вот что страшно. Жестокость, гибель всего, что тебе привычно и дорого – и твое собственное бессилие, нарастающее подобно гневу, час за часом. В этот день впервые сверху полился расплав. Тонкая золотистая струя с какими-то бурыми и черными комьями рухнула в воды озера Геофронта, отравив и заразив радионуклидами последний открытый источник пресной воды, в котором брали воду все выжившие. Не до всех это дошло мгновенно – радиация убивает небыстро, а радиобоязнь быстрее. Но за время бомбежек способы защиты от заражения усвоили многие – поэтому очень скоро все выжившие поняли, что отравленную ядом с поверхности воду пить больше нельзя. И началась бойня. Кто-то успел сделать запасы и яростно их защищал (или продавал по несуразным ценам – впрочем, такие коммерсанты жили плохо и недолго), кто-то успел взять под контроль фильтровальные станции и пытался диктовать свои правила и законы, решая, кому жить, а кому умереть, а кто-то просто хотел убивать – теперь по-звериному жестокими выжившие стали уже по отношению к себе самим. Кого-то забивали палками насмерть (воспоминания про мерзкие влажные шлепки и хруст до сих пор вызывали у Рицко желание проблеваться), кто-то насиловал ребенка или девушку – тонкий и громкий крик долго звучал в искусственной каверне, отражаясь от стен… пока резко не оборвался. И непрерывно слышалась стрельба – война всех против всех перешла из горячей стадии в братоубийственную. Понять, какое время суток было снаружи Геофронта раньше было возможно по двум признакам. Во-первых, днем пламя пожаров было видно намного ярче. Во-вторых, ночью их город (а вернее, то, что от него оставалось) бомбили немножко реже, словно давая борющимся за выживание жителям Токио-3 время на крошечную передышку. Бомбардировки перестали быть хаотичными – теперь удары шли примерно каждые полчаса и ровно в одну и ту же точку – в центральную бронеплиту, точно над штабом NERV. Похоже, осознав масштабы и толщину бронирования Геофронта JSSDF решили увеличить эффективность ударов, отменив уничтожение всех бронеплит целиком и поставив новую задачу – любой ценой пробить путь для окончательного уничтожения штаб-квартиры объявленного врага всего человечества. Скорее всего, после пробития последней бронеплиты их никто не станет брать в плен – следующие боеголовки полетят уже прямо в пролом. Штаб-квартира по ее приказу была эвакуирована. Майя с явным сожалением покидала свое рабочее место в командном центре – да, доступ к Маги она могла получить не только оттуда, но при желании даже из дома, вот только в случае уничтожения штаб-квартиры все три ядра Маги становились целью для нанесения прямого удара, превращая ее детище (и детище матери Рицко) в простую и неподвижную мишень. Увы, оттащить куда-либо три титанических размеров биокомпьютера они не смогли бы даже в лучшие времена, не то что теперь. С мрачным сожалением доктор Акаги наблюдала за тем, как Мисато с каждым часом все сильнее теряет волю к жизни. Она, как могла, старалась сохранить свою лучшую подругу, помочь ей пережить весь этот кошмар – давала ей поручения (которые та выполняла чисто механически), не позволяла ей оставаться одной (требуя, чтобы Рей, Аска или Хикари присматривали за ней непрерывно), но, как оказалось, этого было недостаточно. Первая попытка суицида. Ванная с теплой водой, вскрытые вены – хорошо еще что она не додумалась пырнуть себя саму этим ножом. И хорошо, что Рей, которая всегда выполняла данные ей приказы дословно, настояла на том, чтобы вломиться в ванную – иначе, вполне возможно, ее подруга, такая же бледная и осунувшаяся, лежала бы не на больничной койке с перевязанными руками и под капельницей, а на столе у паталогоанатома. Под конец пятого дня – или шестого, уже не понять – сверху обрушилась часть перекрытий. И с неба посыпались тела – спекшиеся в смолу, обгоревшие до состояния деревяшек, или чуть обожженные – но одеревеневшие. Точное количество никто не считал, но сотни три, по прикидкам Рицко, там все же было. Опознать кого-либо было невозможно – слишком сильно они обгорели. Но теперь хотя бы можно было с уверенностью сказать – из тех, кто не успел спуститься на дно Геофронта, не выжил никто.