Лоскутное одеяло

Детдом с самого утра заметает снегом. Севка с Максом сидят на подоконнике в игровой. Снаружи окно обросло пушистым валиком снега, утратило свои прямые линии, стало почти овальным. — Евгений Петрович, а как вы теперь домой? — спрашивает Макс. — Автобусы, наверное, не ходят. — До автобуса ещё надо дойти, — говорит Севка. — И правда, как теперь, Евгений Петрович? — Там видно будет. На самом деле мне тоже тревожно. Надо бы позвонить домой и предупредить, что буду поздно. — В школу завтра всё равно пойдём, да? — вздыхает Макс и чешет запястье. — Если нет, — говорю, — будете заниматься самостоятельно. Надо будет, кстати, и в школу позвонить, спросить задание. Севка с Максом обмениваются горестными взглядами. — А Клара Геннадьевна говорит, на прогулку всё равно выгонит, — жалуется из дальнего угла Гешка. — Не выгонит. Гешка явно взвешивает наши с Кларой Геннадьевной полномочия и нерешительно сопит. — Не выгонит, — повторяю я. — Не ссы, Дыня, не выгонит, — говорит Макс и уточняет, наткнувшись на мой взгляд: — У неё суставы на погоду ноют, не попрётся она на прогулку. — Кто сказал, что она сама попрётся? Выгонит и будет в окошко наблюдать, — фыркает Севка. — Ещё и снег заставит убирать. — Это она может, — соглашается Макс и рассеянно трёт запястье. Гешка ойкает. — Ну-ка пойдём, — говорю я и стаскиваю Макса с подоконника. — Евгений Петрович! — начинает Севка. Я жестом велю ему молчать, но он всё равно говорит: — Раз так, порите обоих, я тоже Гешку пугал. — Я не испугался, не надо никого пороть! — вскрикивает Гешка. Больше всего на свете мне хочется просто запереть двери и закрасить Максову пробивающуюся чешую прямо здесь. В конце концов, Севка сам змей чешуйчатый, а Гешка уже видел, как я рисую. Нельзя. И спешить и срываться на пацанов тоже нельзя, они не виноваты, что я опоздаю домой. — Никто никого пороть не будет, — говорю я. — Но нам с Максом надо поговорить. — Прямо надо? — переспрашивает Макс. — Прямо надо. Пошли. Уже у меня в кабинете Макс подсовывает руку под лампу и сосредоточенно разглядывает проступающие чешуйки. — Это плохо, да? — Скажем, не слишком хорошо. — Почему оно так? — Не знаю. Может, на погоду, может, от переживаний. Я осторожно беру Макса за руку. — Что я такое? — спрашивает он, пока я закрашиваю чешуйки. — Меня казнят? — Пока сложно понять, — говорю я. — Может быть, ты змей или какой-нибудь водяной. И нет, тебя не казнят. — Но заберут, — говорит Макс. — Как Гешкиных родителей. — Не заберут. — Я очень хочу его успокоить, рассказать, сколько у нас в детдоме колдунов, оборотней и прочих. Нельзя. — Меня же не забрали, правильно? — Вам проще, — вздыхает Макс. — У вас оно не лезет само по себе. — Ты привыкнешь. И контролировать научишься, — обещаю я. Чертовски жаль, что всё начало проявляться так поздно и неожиданно — и что у Макса нет какого-нибудь сдерживающего артефакта, как у Севки. И… И мне надо поговорить с Севкой. — Макс, послушай, — говорю я. — Могу я рассказать о тебе кое-кому? Макс испуганно мотает головой. — Я даже имени твоего не назову, если не хочешь, — обещаю я. — Просто попрошу у него кое-что для тебя. Макс смотрит с явным сомнением. — Он змей, — говорю я. Макс очень осторожно кивает. — Я ничего не обещаю, я просто надеюсь, что это поможет. Макс снова кивает, растерянно теребит запястье. — Сходи пока в библиотеку, — говорю я, — полей все фикусы, а то Клара Геннадьевна опять разорётся. И Гешку возьми с собой. Макс не спорит. Едва они с Гешкой уходят, я веду в кабинет Севку. Он внимательно выслушивает мою просьбу, потом сам достаёт из ящика кольцо: — Берите, конечно. Это же для Макса? Кольцо едва не выскальзывает у меня из рук. — Откуда… С чего ты взял? — Скажите ему, что это от меня. И ещё скажите, если что, пусть спрашивает, — говорит Севка. — Про чешую и вообще.