Лоскутное одеяло

Макс и Севка снова сидят на подоконнике, шепчутся. У Макса на пальце Севкино кольцо. Клара Геннадьевна зыркает неодобрительно, уже делает шаг в их сторону — и налетает на Мефодия. — Кто разрешил бегать! — Я не бежал, я панически шёл, — не моргнув глазом отвечает Мефодий. — Что за чушь, — фыркает Клара Геннадьевна и поворачивается ко мне. — Евгений Петрович, я требую!.. — Порка запрещена, — обрываю её я. Она вспыхивает, окатывает меня полным презрения взглядом и удаляется, громко стуча каблуками. — Перца вам в кофе сыпанёт, — сочувственно говорит Мефодий. — Ты куда бежал? — спрашиваю я. — От кого? — Не от кого, а к кому. К вам, — радостно говорит он. — Там входную дверь совсем завалило. В общем, нас на кухне заставили выносить мусор, ну и… — Завтра в школу не пойдём! — вопит Витька, и оживление разносится по сонной игровой, наполняет атмосферу искорками веселья. — Ладно, хорошо, — киваю я. — Пойду звонить. Дети радостной толпой несутся за мной. Непогода вдруг превратилась в праздник, все галдят и подпрыгивают на месте от нетерпения. Мне приходится трижды на них шикнуть, и в кабинете наконец становится тихо. Я торжественно снимаю с рычага трубку. Телефон молчит. — Может, мыши кабель перегрызли, — предполагает Гешка. Витька тут же лезет на четвереньках под стол, щупает кабель, прослеживает весь его путь вдоль плинтуса и сокрушённо качает головой: — Целый. — Надо попробовать позвонить из фойе, — говорит Мефодий. — Или от грымзы, — трагическим шёпотом предлагает Кирилл. — Толку-то, — вздыхает Макс и тычет пальцем в сторону окна. В вихре снежных хлопьев не сразу удаётся разглядеть столб с печально повисшим оборванным проводом. — Жалко, мобильных нет, — говорит Кирилл. — Жалко, — соглашаюсь я. Этот закон начальство почему-то не трогает. Системы наказаний меняют туда-сюда, группы переименовывают, системы документации внедряют самые разные, но насчёт мобильных никто никогда не заикается. Запрещены — и ладно. — В школу теперь придётся идти, да? — потухшим голосом спрашивает Витька. — Нет, — отвечаю я. — Ну, ты тупой, конечно, — сердито шепчет Макс, пихая Витьку локтем. — Ничего, Евгений Петрович, мы что-нибудь придумаем, — говорит Севка. Пацаны тихонько освобождают кабинет, оставляя меня наедине с невесёлыми мыслями. Можно, конечно, надеяться, что Ромашка с Тасей остались дома, как обещали, а не двинули куда-нибудь в парк, чтобы покататься на санках. Можно надеяться, что за ночь ничего не случится, а к утру нас откопают. Но ёлки, как же муторно! Надо было позвонить пораньше, чтобы не обрекать их на долгие часы тревожного ожидания. Я выглядываю в окно, прикидывая, как далеко смогу уйти с лопатой в руках, и тут же отметаю эту мысль. Уйти всё равно нельзя, потому что наши сменщики, конечно, на работу не выйдут. — Евгений Петрович, вы же на сорок третьем ездите? — спрашивает, сунувшись в кабинет, Кирилл. — Ну, да, а что? — Просто. Кирилл исчезает, я слышу его топот и гневный окрик Клары Геннадьевны в дальнем конце коридора: — Хватит бегать! Я наконец сбрасываю с себя оцепенение и встаю. С ситуацией дома я поделать ничего не могу, но зато я отвечаю за детей здесь, пока не сдам пост. В коридоре ко мне подлетает Мефодий. — Евгений Петрович, можно нам на прогулку? — Так двери же завалило, — говорю я. — Ну, мы их немножко… Никто не видел, — говорит Мефодий и улыбается. — Только попробуйте мне спустить все силы на снег, я не посмотрю, что порка запрещена, — предупреждаю я. — Евгений Петрович, вы совсем не умеете эксплуатировать детский труд, — с упрёком говорит Мефодий и мчится к лестнице, вопя: — Он разрешил, разбирайте инвентарь! Спустившись, я застаю детей на заснеженном крыльце. Старшие вооружены лопатами, младшие — совками. Кирилл и Мефодий тоже сражаются со снегом лопатами, как остальные. Никакой магии, даже придраться не к чему. — Под вашу ответственность, — недовольно говорит Клара Геннадьевна, стоя в раздевалке. — Всенепременно. Я одеваюсь и тоже беру лопату, хотя и не до конца понимаю, что мы делаем. Скорее всего, просто убиваем время и боремся с паникой, но почему бы и нет. Павлик и Полифем в этом спонтанном субботнике не участвуют. Они стоят на огромном сугробе у ограды и задумчиво смотрят на заметённую снегом дорогу. — Евгений Петрович, чё они халтурят! — возмущается Витька. — А это добровольное мероприятие, — безмятежно отвечает Полифем и подлезает пальцем под чёрную повязку. Мои смутные подозрения начинают формулироваться в невероятную гипотезу, когда вдали возникают рыжие мигающие огни. — Смотрите, коммунальщики наконец проснулись, — говорит Павлик и подмигивает. Снегоуборочные машины подтягиваются одна за другой, к тротуару за оградой спешат дворники. — Ого, как их много, — выдыхает Гешка. — Со всего города, что ли, сбежались, — говорит Данька. Павлик и Полифем переглядываются. — Евгений Петрович, — говорит Мефодий и с трудом раскрывает примёрзшую калитку, — там сейчас сорок третий подойдёт, давайте скорее. И пишет крошечными буковками по морозному воздуху: «За грымзой мы приглядим, не переживайте». — Мефодий! Он дописывает: «Вы запрещали тратиться на снег, а не на сообщения». Я оборачиваюсь и вдруг понимаю, что все дети были так или иначе посвящены в план. Может, не все знают, что Павлик и Полифем призвали коммунальщиков (ладно, почти никто не знает), но все они чистили снег ради того, чтобы я смог попасть домой. — Я туда и обратно. Спасибо, — говорю я и спешу к остановке. В автобусе никого нет, кроме меня и водителя. Мы едем молча, и я стараюсь не гадать, насколько водитель осознаёт происходящее. Автобус тащится по пустынной улице за снегоуборочной машиной и останавливается только на моей остановке. — Я подожду, — говорит водитель, открывая мне дверь. От остановки до дома обычно идти минут пять. Сейчас мне придётся лезть через сугробы, потому что магии Павлика и Полифема на этот последний участок пути не хватило. Но что такое триста метров сугробов, в конце концов? Я ныряю в снеговую кашу на обочине и пробираюсь вперёд. Ветер злобно хлещет в лицо, заставляет жмуриться. — Евгений Петрович! Я раскрываю глаза. Передо мной стоят Тася с Ромашкой, а за их спиной виднеется расчищенная, но уже отчасти заметённая снегом дорожка до самого подъезда. — Ну вы что, с ума сошли? — говорю я и, пока дети кидаются обнимать меня, потуже натягиваю им шапки. Назад к автобусу идти намного легче, хотя теперь я несу на руках Тасю. Ромашка идёт следом, волоча за собой лопату. — Заночуете у меня в кабинете, а завтра видно будет, — говорю я, пока автобус разворачивается вокруг клумбы. — Долго вы проторчали на морозе? — Не очень, — говорит Ромашка и шепчет мне на ухо: — Я снег немножко топил, чтобы было быстрее, но вы не переживайте, никто не видел. — Сам топил? — переспрашиваю я. — Специально? — Ну, ага, — сконфуженно кивает он. — Сердитесь? Я решительно качаю головой. — А что тогда? — спрашивает Ромашка. — Ничего. Просто получается, что ты приручил свой дар, — говорю я, и Ромашка ойкает: — Получается, что да!