Лоскутное одеяло

Я заполняю отчёты, замотавшись в потёртый плед. Из приоткрытого окна в кабинет тянутся вечерний холод и комарьё. Я давно уже мёрзну, но закрыть окно нельзя: тот, кто оставил его нараспашку, собирается вернуться тем же путём, иначе замёл бы за собой следы тщательнее. Я уверен, что это снова Лжедмитрий. Он почти каждый день сбегает через это окно, то ли ловя меня на слове, то ли от безвыходности. Может, конечно, кто-нибудь вроде Витьки, Даньки или Макса воспользовался моим окном, чтобы покурить во дворе. Мало ли, вдруг выветрились из головы последствия предыдущих таких вылазок. Но запаха дыма я не чувствую, поэтому ставлю на Лжедмитрия. И поэтому так удивляюсь, когда за окном показывается Севкина макушка. — Ой. — Согласен. Он явно не ожидал застать меня в кабинете, потому что моя смена вообще-то закончилась два часа назад, но всё же вскарабкивается на подоконник, непринуждённо спрыгивает на пол и закрывает за собой окно. Я стаскиваю с себя плед, перекидываю его через спинку кресла и встаю, чтобы Севка прочувствовал всю серьёзность ситуации. — Где был? Севка пожимает плечами и сконфуженно признаёт: — Ходил нюхать кур. — Что-что? — Ну, понимаете, Евгений Петрович… — Он сгребает в охапку плед, с ногами забирается на диванчик, потеснив папки с растрёпанными тесёмочными завязками, и заматывается поплотнее в побитую молью шерсть. — Мне иногда надо. — Нюхать кур? — Угу. Севка исподтишка косит змеиным глазом, явно ожидая неодобрения с моей стороны. — Только нюхать? — спрашиваю я. Севка опускает голову и бурчит совсем уже тихо: — Я иногда ещё яйца ворую. Оно само. — Само? Севка молча поворачивается, сверкнув чешуёй на шее, молниеносно выбрасывает язык и хватает со стола пустую чашку. — Зрелищно, — говорю я. — Инстинкты, — говорит он, выплюнув чашку. — Мог бы сказать, я бы завёл в кабинете лоток яиц специально для тебя. — Магазинных? — спрашивает Севка и морщится. — Ну, да, а что? — Они же мёртвые, Евгений Петрович, это не то, — вздыхает Севка. — Мне надо, чтобы тёплые, только из-под курицы, понимаете? — И куда именно ты ходишь? Севка неопределённо указывает подбородком куда-то вдаль: — Там много у кого куры. — И много у кого камеры, — подхватываю я. Севка на секунду перестаёт дышать. Змеиные глаза вспыхивают и сразу же гаснут, становятся человеческими. — Евгений Петрович! Я вижу, что он раскаивается и сожалеет. Он видит, что я переживаю за него. Мы оба понятия не имеем, как быть дальше. — Только яйца воруешь? — Честное слово! — А кур? Севка слегка краснеет: — Они невкусные. Только пахнут хорошо, а так — перьев полный рот… Я представляю себе Севку в чужом курятнике — с окровавленной тушкой в руках, с перьями во рту, с горящим змеиным взором. А если его кто-то видел? Если бы видели, уже бы доложили. Севки бы тут уже не было. Но где гарантии, что он не попадётся в дальнейшем? Как мне его уберечь? — Нам всё равно предлагают завести какую-нибудь живность, — говорю я, наконец всё взвесив. — Пусть будут куры. Но если ты хоть одну… — Да чтоб я сдох! — восклицает Севка. — Евгений Петрович, вы правда ради меня заведёте кур? — Для отчётности, — ворчу я, кивая на кипу бумаг. — У нас недобор баллов за почти полное отсутствие взаимодействия с природой. — Ну, взаимодействие с природой — это же не только куры, а вы говорите, мы кур заведём, — радостно тараторит Севка. — Это ещё не факт. Комиссия должна одобрить. — Я вписываю кур в бланк и строго говорю: — Учти, задавишь хоть одну — и вместо кур будет то, что предложила Клара Геннадьевна. — Она предложила розги, да? — подозрительно спрашивает Севка. — Ты что, ещё и ясновидящий?